Я ждал тебя около метро «Университет». Глаз кинуть некуда – все давно знакомо и обыденно. Разве что, на стремительно меняющиеся облака – в Москву шла непогода. Небо, как над прериями Дикого Запада – почему-то мелькнуло в моей голове неисправимого романтика. Последний теплый вечер перед похолоданием. В наушниках «Металлика» - что придавало моему созерцанию толпы прохожих некую смысловую нагрузку. Как будто видеоклип, где каждый нес свою идею, не просто шел, а трагически ступал по тверди под депрессивную жесть тяжелых гитар. Словно сама жизнь во всех своих скрытых проявлениях представала передо мной и случайные жесты людей были преисполнены философской мимики…
Одна из композиций – дань великому Серджио Леоне и его кинополотну «Хороший, плохой, злой», совсем перевернула сознание. Великое эпическое кино, о пресловутом саквояже с золотом. Картина мира проста и осмыслена – все мужчины на войне, хотя и войны никакой нет. Бороздят пустынные равнины с потухшей сигарилой в зубах. И кольт всегда наготове. Я будто видел не обычную суету у метро в конце дня, а печальный неторопливый исход человечества в неизведанное завтра, где любовь и надежда выше рутины, где глаза излучают свет, а сердца пылают огнем расплавленной стали… Прищур Клинта Иствуда олицетворял пророческий взгляд в бездну, а плач саксофона – всемирную грусть, стоны в поисках смысла мироздания…
Но тут появилась ты. Загорелая, интересная, сексуальная, яркая и озорная. Темные глаза, хитрые и манящие, губы спелые и жадные, кожа как у девочки. В рыжих прядях играло солнце. Браслеты на запястьях сверкали и позвякивали. Наушники и музыку отправил в рюкзак. Посидели на лавочке в парке за цирком. Небо прерий над нами окрасилось в цвета заката. Хотелось думать, что ты именно та, ради которой я проскакал тысячи миль и загнал всех лошадей. Целовались и смеялись, играя в древнюю игру соблазнения. Неожиданно для себя и почти машинально, я залез к тебе под платье. На первом же свидании. Ни отпора, ни пощечины. Это означало либо твое душевное и серьезное ко мне расположение, либо твою доступность и легкомысленность. Я понимал, что второе подозрение окажется единственно верным. «Женщина слегка за тридцать», ты успела размякнуть от одиночества и устала ждать рыцаря в сияющих доспехах. Условности и целомудренная пауза между первым «здравствуй» и первой близостью стерты. Традиционный порядок приближения к заветному телу сократился с потерей определенных иллюзий. Ты подавала мне знак – правилами можно пренебречь, на это нет ни времени, ни желания. Венцом всех прогулок за ручку и вдумчивых заседаний в кафе, все равно является горячее ложе. Понимая, что второе подозрение окажется верным, я терял к тебе человеческий интерес с каждым волнующим импульсом в области паха. Уступая настойчивому интересу плоти. Повелевающему зову. Сколь обжигающему, столь же недолговечному. Близость без будущего и прошлого. Без завтра и вчера. Без судьбы, любви и музыки. Мы не умчимся в пылающий закат под феерическую композицию. И в титрах не будет наших имен. Я всего лишь непутевый ковбой, а ты – ветреная певичка из прокуренного салуна.
Возвращаясь домой, смотрел в окно маршрутки без музыкального сопровождения – мой мр3-плеер завис и пейзаж был просто пейзажем. Поцелуи на лавочке – обычным лобзаньем случайных знакомых, скорый отход ко сну за книгой или фильмом – прозаическим и привычным. Только хороший, плохой и злой оставались вечными. Мужчины на войне, кольт наготове, задумчивый прищур, тревожная тишина равнин. И выстрел, звонкий, как удар хлыста. Всегда кажется, что судьба вершится где-то «там», под музыку Эннио Морриконе, а мы только можем подглядеть ритуал, надев наушники или просто едем домой привычной дорогой…