А ведь Ваня чуть не погиб. Правда. Всё Военно-промышленный комплекс виноват. Чуть не погубил Ваньку. Он говорит, что, прямо чудом спасся. И, я ему верю. А как не поверить, если Ваня с тех пор заикается, и руки у него трясутся, если выпьет чрезмерно.
Ваня говорит, что, это специально пилот на него падающий самолёт направил. Не любят Ваню военные. Прямо, ненависть у них к нему какая-то. В армию его забрали, подлецы. Он два года, в стройбате, лопатой махал, и честно махал, не отлынивал, а они всё равно его не любят. Он от такого отношения к себе даже водочку попивать начал, когда из армии вернулся. Страдал.
То ли от такого отношения к себе, то ли ещё от чего, а только решил Ваня в подсочники устроиться. Смолу сосновую собирать. В лес решил податься. Устроился Ваня на работу весной, аванс получил, и в лес ушёл, смолу собирать. Выбрал себе участочек: где сосна потолще, да смолы побольше, землянку себе выкопал. Обжился в той землянке: топчан себе сколотил, печку, плохенькую поставил, стол.
Утром вставал пораньше, в лес шёл, сосны зарубал, смолу собирал.
С тех пор уже много времени прошло, а Ваня и сейчас всё это происшествие помнит, и часто его рассказывает нашим местным мужичкам.
- Я, значит, как обычно, с вечера, сбегал в деревню, и взял литрушечку. У бабы Зины, в ту пору, эх, знатная самогонка была. С ног валила сразу. Сел я, вечерком, у землянки на пенёк, налил себе стаканчик.
«Будь здоров,- говорю,- Иван. Живи долго». Выпил одним махом, огурчиком закусил, и полез спать в землянку.
Утром вылез, похмелился. Собрался идти в лес, смолу собирать. Гляжу, что за дела: самолёт летит. Я и раньше самолёты видел, и ничего, а тут, прямо, как почуял я что-то.
«Что-то,- думаю,- как то странно самолёт летит. Не иначе, меня, ненавистные военные высматривают». А самолёт всё ниже и ниже опускается, по кругу пошёл. Погрозил я им кулаком, на всякий случай, не улетают. Занервничал я. «Заметили,- думаю,- проклятые. Надо выпить». Выпил я ещё стаканчик, огурчиком закусил, и в небо гляжу. А самолёт, тем временем, начал фигуры разные выделывать: то вверх круто поднимется, то брюхом вниз падает, то вокруг себя крутится. Я в лес поглядываю: смолу надо собирать, а тут лётчики военные ко мне привязались. Но, интересно ведь, я и стою, как вкопанный, на самолёт гляжу. Тут-то всё и случилось. Самолёт резко наклонился на крыло, и начал снижаться. Гляжу я на него, что за чёрт, падает, как будто, самолёт. Взаправду: падает. И дым у него сзади повалил.
А я стою, как идол, и глаз от него оторвать не могу. А самолёт всё ниже и ниже. Я уже и звёзды на крыльях вижу. Опомнился я, и к пенёчку побежал, где самогонка стояла, налил второпях, выпил. Огурчиком закусывать не стал, некогда было. Начал голову в небо задирать. А чего задирать то? Уже не надо. Самолёт прямо на меня летит. Гляжу перед собой, самолёт всё ближе и ближе.
« МиГ,- думаю,- или: Су. Истребитель». Я враз понял, что это истребитель, потому, как, штырь железный у самолёта из носа торчал. Наверное, чтобы врага сбивать, если на таран собрался. И вот, этот истребитель, со своим тараном, всё ближе и ближе ко мне приближается; и не крутится уже вокруг себя, и вверх не забирает, а уже крыльями своими макушки деревьев стрижёт. Я, прямо глаз с него не спускаю. И заметил я тут, что этот таран самолётный, штырь железный, мне прямо в правый глаз нацелен.
«Ну,- думаю,- беда пришла. Выбьет, нахрен, сейчас мне правый глаз. Ему то что, он самолёт, а я как, потом, кривой, с одним глазом жить буду. Так и девка никакая за меня замуж не пойдёт». Постоял я ещё немного: нет, точно, прямо в правый глаз нацелился, штырь этот, самолётный.
- Ну, это ты Ваня, загнул,- смеются мужики,- штырь то этот, поди-ка, толщиной с ногу. Не могёт он тебе в глаз попасть.
- Ей Богу,- горячится Ваня,- прямо в правый глаз метил.
Взглянул я ещё на самолёт: всё, уже рукой до него дотянуться можно. Я вправо бежать. Отбежал метров двести, обернулся. Гляжу, а самолёт на меня поворачивает, в глаз метит. Я влево сиганул. Отбежал. Обернулся. Что за чёрт, он снова на меня, и в правый зрачок летит, верняк.
« Вот привязался,- думаю,- гадина. Так я и на работу опоздаю. Смола пропадёт».
Но, испугался я, надо сказать, не на шутку. Сапоги с себя скинул, и бежать. Долго бежал, не помню сколько. Только когда взрыв услыхал, на землю сразу лёг, и голову руками накрыл. Полежал немного, встал, оглянулся. Гляжу: дым из-за леса поднимается, пожар. Я и побрёл назад потихоньку. Пока дошёл обратно, тут уж и вы, мужики, приехали. Да, поди-ка, помните, как самолёт тот упал, как пожар тушили. Я сам к тому лётчику, который катапультировался, подходил.
- Ты зачем же,- спрашиваю,- самолёт свой в глаза то, мне, направлял?
А он молчит всё время, ошалелый какой-то.
Помнят всё это мужики, было дело: падал самолёт в нашем лесу. Ещё в 90-х годах.
Только, не верят Ивану, что самолёт прямо в глаз ему направлялся. Смеются над ним. А я ему верю. Ведь, всякое может быть.