Мне хотелось соединить небо и землю.
Не выбирать аскетизм или дадаизм, а принять существование одного из элементов биосистемы.
Просто более разумного элемента.
Стать чем-то менее карабкающимся.
Мы скучаем по чистоте, как испачкавшиеся ангелы.
Гроза.
«Береги расстоянья как ласточек».
Я отказалась от серого советского наследия, где все были одинаковые, а мир пришел к этому андрогизму эволюционно.
Оттолкнуться от себя: видящей, равнодушной, слушающей кошек, тихой, тихой, тихой. Такую себя я забыла в парке в восемьдесят девятом году, так как впереди была эпоха «Up close & personal». Мне нужно было запрыгнуть в этот фильм. И я запрыгнула. Но главное во мне из серого мира - того, где долго думают.
У меня появились любимые вещи: аэропорт Франкфурта, салат Табули, ливанский хлеб, суп Клам Чаудер, фотоаппарат, библиотека Гарварда, афганские розы, крем-де-кофе, рождество, Новая Англия, мокка, Порт Эрколи. Да вроде и все.
Так мало.
Он спешил в меня залить все, что он знал, кем он стал. Это была не любовь. Это была передача эстафеты. Передача силы по каким-то шлангам вселенной. Просто раньше я боялась себе в этом признаться, а сейчас не боюсь. Мне уже все равно.
Я завидую Джэймсу Камерону, потому что он все же снял «Аватар». И еще театру «Дерево», потому что они все еще здесь, но уже Там.
Я читала историю и моя земля оживала. На ней выдавали замуж девушек, ждали в лодке у берега, смотрели, щурясь, на закат солнца в море, пекли хлеб, ехали в повозке по перевалам. Но в ней также были Белла и парус контрабандистов Лермонтова, босые ноги Горького, старуха Ких Джангирова.
В ней было все слито воедино - кровь, небо и слезы.
Хъуышхъуэри ебгъэлеймэ шхъуыxьшъ (адыг.) – «В дозах, превышающих меру, и лекарство яд».
Мы удачно придумали, что «не помнить» - это решение.
Я нарисовала картинку, где по небу плывет хлеб, похожий на ангела. И у него был один глаз. А потом в темноте я присмотрелась и увидела второй. Второе всегда тише и страшнее, но оно есть. И оно мне сниться всю мою жизнь.
Я видела сон, в котором меня убили. Чем-то стукнули по голове. А после этого в глазах был такой серый мелькающий экран телевизора – смерть. Я проснулась в холодном поту, в дверь ломился и скулил Чак, моя собака-проводник.
Соль.
«За пределами света никогда не бывает темно».
Я переносила себя на маленькое место в нашем старом офисе с окном на кирпичную стену, где играли тени от сосен. В этот офис мы ходили в мамой пешком каждое утро, впереди была неизвестность и надежда. Мы открыли школу, у нас впервые появились деньги посидеть в кафе, я надела платья, похудела и отпустила волосы. Мои тексты перетекали из одного в другой, я отсчитывала свою жизнь по количеству строчек.
«Когда говорят о ком-либо: лlыгъэ хэлъшъ – «обладает мужеством», обычно имеют ввиду, что он честен, добр, внимателен, скромен».
Я скучала по своему городу. По людям. Мое молчание длилось 10 месяцев. За это время можно было уже выносить ребенка. И он вынашивался – этим ребенком была я сама. Я та же, но немного другая.
Меня учили не внутреннему сумасшествию, не путешествиям по вселенной, не смелости или любви, но поведению просто человека. Вниманию, соединению, сопереживанию, бескорыстию и стойкости. И я училась, потому что все остальное у меня было.
Гуыгъу уызэрехьар псапэу тхьэм къуитыж (адыг.) – «За все испытания, через которые ты прошел, да воздаст тебе Бог бла¬годенствием и спасением твоей души».
«И это вся его жизнь, в которой ему самому изначально не было места».
Я завидую всем, кто свободен от зависти.
Моя дорога к счастью была страннейшей. Я себя точила как карандаш и записывала отвалившееся в блокнот. Я хотела всего лишь превратить себя из человека в Человека. Мое счастье было простым. Но достичь его никак не получалось.
Мой Человек мне казался самым красивым. Но пока это был лишь воздушный силуэт.
Мне казалось, что двое – останутся. Только это будет любовь другая, как из фильма Million Dollars Hotel. И V for Vendetta. И Аватар. Любовь Цветаевой и Рильке - немного отчаянная, почти невозможная. Та, которая продолжится После. Бескрайняя, странная, безвременная, всеобъемлющая. И это будет больше того, что люди привыкли называть любовью, потому что реальность всегда мала.
Я скучала по своей земле, но знала, что она, идеальная, лишь в моем воображении.
Она со мной, как волшебный чемодан Шадаб Виаджи. Я открывала этот чемодан, сидя на итальянском камне в этрусском некрополе Бандитакья, и со мной рядом опускались маленькие говорящие теплоходы и самолеты Ан-24, глиссеры, на которых можно было кататься за пятнадцать копеек, и со всех улетали шляпы, и вальс «Амурские волны», который я так и не поставила на похоронах Бабули. Там были горы с телебашней, ноги в октябрьской морской воде, газировка из автомата. Из чемодана выпрыгивала моя кошка Ю-ю, раздавленная машиной и звонко говорила мне «М-м-м-урк», я доставала из него свою хризантему со странным именем «Белая лебедь», которая засохла и куст бесконечного ночного жасмина.
Здесь была виноградная беседка, инжир, посаженный в день моего рождения, дети на утреннике в мамином детском саду, и она, красивая заведующая с накрученными волосами и бусами. Из чемодана высыпались снег, родительские друзья-йоги, ветер, запах нового года, песня «Ты слышишь море», мой зеленый ранец, пожелтевший вентилятор, синие пластиковые пластинки, одеяло «серушечка», алюминиевая кастрюлька и фотографии моих прадедушки и прабабушки.
Это все я раскладывала на траве. А потом каталась как кот в валерьянке.
Мне некуда возвращаться. Этого мира не существует. Он есть лишь в моем чемодане и памяти тех, которые, открыв окно странному ветру, вдруг улетают в теплое время других людей: смелых космонавтов и бородатых ученых.
Тхьэм уигъэlуэтэж (адыг.) – «Бог это горе с легким сердцем пусть даст тебе вспоминать»
На мгновенье.
Иногда мне становилось грустно, и тогда я вспоминала любовь – от самой смешной до самой беспредельной. Я ее назвала простым именем. «Счастье». Оно никогда не стало моей семьей, моими детьми. Оно не проросло в дом, рукоделие и ожидание ночи. Мое счастье всегда было поднебесным и в нем было больше грез, чем реальности.
Я приходила к безвременью сначала спонтанно, через потери, а потом уже осознанно, создавая вокруг себя вакуум. В него проникала жизнь, из него истекала жизнь. Но она была совсем другой. И грустной, и высокой.
«Бежать быстрее мысли».
Мне хотелось слушать.
Ко мне пришли тени и силы, имени которых я не знала.
Полнота человека – это служение другим.
Уинэмыс нэхъ лъагэ уыхъу (адыг.) – «Твоя честь да будет еще выше».
Нет такой вины, которая бы не явилась в итоге круговой порукой.
Мой новый метод вырабатывался годами и, наконец, я перешла в ту стадию почасового существования, которое подчинялось только внешнему движению. Этот метод не был тяжелым, но чтобы до него добраться мне потребовалась целая вечность. Суть его была отпустить жизнь в ее собственное течение и не создавать препятствий. Не спешить, не отставать, не наполнять пространство негативными звуками. Тело я перевела на автопилот. Я вдруг поняла, что можно не тратить ни грамма энергии разума на то, что случается само собой. Когда я перестала создавать препятствия миру, он радостно вздохнул. Не потому, что я поумнела.
Я завидую тем, кто свободен. Я завидую им смертельной завистью, потому что для меня каждый день это ожидание казни, которая все никак не происходит. И так длится и длится и длится эта пытка.
Зышъхъэ уасэ фэзымышlыжырэм уасэ йыlэп (адыг.) – «Невелика цена человека, который сам себя не ценит»,
Мне хотелось подпрыгнуть и удержаться в воздухе.
Мое лето 2004 года не запечатлено ни на одной фотографии, но я его помню. Я дизайнерила, мечтала, писала, плакала и ходила все время по одной улице. И это тоже был июль. С грозами, ливнями и потоками между пальцев ног. Июль, уносивший любовь, очищающий. И после очищения приходила смерть, но не серым экраном, а тишиной.
Чтобы то, что ты делаешь, стало частью людей, ты сама должна стать частью этого.
В августе после сдачи в печать семи буклетов я поняла, что такое дойти до края.
К сентябрю мы сняли для своей школы дом с сумасшедшей хозяйкой и я снова пробралась на кухню, где нашла окно в зарослевый тупик. А потом я купила себе ботинки на каблучке и в октябре уехала в Афганистан. Потому что окно стало для меня слишком узким миром, а мне нужно было сделать вдох.
Абы нэхърэ нэхъ гуыкъеуэ тхьэм къуимыткlэ (адыг.) – «Большего горя (беды, огорчения), чем это, Бог тебе да не даст».
Двадцать восьмое июля две тысячи одиннадцатого года.
Так просто.