Нине Роженко посвящаю
в знак моего уважения и признательности
Знаете ли вы, отчего солнце на Петров День на восходе играет? Знали да запамятовали? Я тоже. Но остался в моей памяти отблеск той древней легенды. Робкий след её, который проявляется сквозь сухую теорию жизни, как церковные фрески проступают сквозь многочисленные слои штукатурки и побелки разрушенного и поруганного храма. Образы неясны и контуры расплывчаты. Приглядеться, не более чем мазня деревенского богомаза, но откуда тот душевный трепет при взгляде на них? Простите мне, если не совсем точно перескажу эту легенду, или если мой грешный и праздный язык не найдет нужных слов, чтобы передать её красоту и аромат и сочность и многообразие палитры тех стародавних времен. Может быть, послужит мне оправданием то, что случилось это, так давно, когда даже сама земля была молода и прекрасна: в реках водились диковинные рыбы, на тучных лугах паслись бесчисленные табуны диких лошадей, а леса кишели всяким зверьем. И всем хватало и воды, и пищи, и земли, и солнца, и места под ним.
У царя Солнца было две прекраснейших дочери – близнеца: Утренняя Заря и Заря Вечерняя. И были они настолько похожи друг на друга, что, говорят, отец родной мог различить их только по платью, да и то, только приглядевшись. Впрочем, врут. Любящее сердце отца всегда безошибочно подсказывало, кто из дочерей кто.
Утренняя Заря носило нежно-голубое, а Вечерняя светло-синие платье.
Перед рассветом Утренняя Заря выезжала из сверкающего дворца своего батюшки на розовом коне с золотой по колена гривой и с серебряным хвостом. О, как дивна была украшена эта сбруя: рубины, топазы, изумруды, яхонты, алмазы и сапфиры. Как повезло нашим ювелирам, что они никогда не видели ни узды, ни резной луки, ни расшитой золотой нитью попоны, ни переливающихся всеми цветами радуги, драгоценных каменей, коими было украшены стремена – они бы просто сошли с ума, пытаясь повторить увиденное. И впали бы в горькое уныние, осознав, что нельзя соревноваться в мастерстве с Богом. Потеряй Утренняя Заря, даже самую малую бляху со своей упряжи и на земле за неё можно было бы купить целое царство. Но больше всего повезло художникам и поэтам, что не предстала перед их взором небесная красота самой всадницы. Уже никогда не застыли на их холстах прелестные чаровницы, и не узнал бы мир нежных сонетов, посвященных юным девам. Навсегда бы они померкли в сияние это совершенной красоты, прекраснее чего на свете, ничего и быть-то не может. Нет-нет, милые дамы, я нисколько не ставлю под сомнение ваше очарование, но согласитесь, когда встает солнце – звезд не видно. Пусть послужит вам утешением то, что с вашей красотой может соперничать лишь Утренняя Заря или Вечерняя.
Ещё на небе весело горели и перемигивались звезды, дымился Млечный Путь, и Звездный Ковш лишь кренился, чтобы пролить на землю живительную влагу – Утренняя Заря уже выезжала из восточных ворот дворца Солнца. Розовый конь фыркал от утренней свежести, сдувая и гася звезды, бил в нетерпенье копытом в темное небо, и искры фейерверком летели от золотых подков, озаряя небо всполохами. Он плясал, гордясь своей прелестной всадницей, взмывал свечой на дыбы и, шутя, порывался откусить от луны кусок, как от краюхи хлеба. Но властная рука хозяйки опускала его вниз. И вот почувствовав, что поводья больше не сдерживают его, конь, танцуя, выгнув шею кольцом, размашистой рысью трогал с места. И свершалось великое чудо: перед юной девой, гарцующей верхом на розовом коне с золотой гривой, расступалась тьма. Ветер, как победное знамя света, разворачивал на половину неба, голубой плащ с малиновым подбоем. Плащ расшитый, цветами и диковинными птицами, извивался волнами, легкой кисеей ниспадал на землю, туманил морскую гладь, дымился в пойменных лугах и низинах. Утро! Утро! Велика наша земля-матушка и нужно везде поспеть. А славный конь, не нуждающийся в понукание, уже скакал галопом, и летела под ним земля: золотая, сапфировая, изумрудная и всякая тварь, живущая на ней, кланялась Утренней Заре.
Лютый зверь лесной терзающий во тьме свою добычу, стыдливо опускал долу горящие глаза и стремился спрятаться в чащу от её ясного взора. Прочь бежали от лучистых глаз её и страхи ночные и бесы полночные. Чудовища морские поднимались из своих, никогда не знавших света глубин, чтобы поприветствовать Зарю. Пробуждались птицы, вылезали из своих нор звери, трава огруженная обильной росой стелилась перед ней.
Седой старик, со слезами благодарности, смотрел на алеющее небо, и славил его за то, что проведение ему позволило увидеть ещё одну Утреннею Зарю в своей жизни. Ночь разверзла пред ним бездонную, холодную тьму, он чувствовал ледяное дыхание смерти. Казалось, что оно идет от земляного пола. Его ноги стыли, будто он погрузил их в родниковую воду, и теперь холод земли поднимается все выше и выше. Что делать: он стар и немощен. Старик прожил свой век и прожил достойно: он любил, воевал, защищая свой род, свой народ, свою землю, охотился, что прокормить детей, рыбачил, сеял хлеб. На его жизненном древе есть прекрасные ветви: дети, внуки, правнуки – его жизнь не была напрасна. Так отчего старое и усталое сердце, так упорно сопротивляется этому холоду, идущему снизу? Старик попросил домочадцев вывести его на улицу из дома, где воздух был нестерпимо густ и вязок. Небо только-только начинало бледнеть на востоке, но свежесть утра придала ему сил. И вот Заря! Заря летела по небу на розовом коне – молодая, красивая, яркая, нежная и чистая, как поцелуй ребенка. Она взглянула на старика, и холод смерти отступил, от прикосновения её луча седые волосы на голове старца вновь стали русыми, а на желтом морщинистом лице заиграл румянец жизни.
Глашатаи Зари трубили всему миру:
– Радуйтесь и славьте царя мира – Солнце! Он – есть Свет, он – есть Жизнь!
И не было на земле невежды, посмевшего в этом усомниться.
Вслед за Утренней Зарей на двенадцати огненных конях, запряженных в золотую колесницу, выезжало Солнце.
Нет нужды описывать Вечернюю Зарю, ибо сестры, как две капли воды, были похожи друг на друга. Разве что, плащ у неё был бирюзово синий с темно-красной, кровавого цвета подкладкой, расшитой ночными цветами и звездами. Конь у неё был алый с серебряной гривой и золотым хвостом. Оттого и обращались к ней знахари во время всяких заговоров:
«Заря-Заряница, красная девица, полуночница! Покрой ты, девица, меня своею фатою от силы вражней, от пищалей и стрел; твоя фата крепка, как горюч камень-алатырь! …Как вечерняя и утренняя зари станут потухать, так бы у моего друга милого всем недугам потухать"
Выезжала Заря Вечерняя из западных ворот и встречала Солнце. Если сразу Солнце исчезло за стенами своего великолепного дворца, тот весь мир в тот же миг погрузился бы во тьму. И пахарь бы не успел вернуться с поля, птица схорониться в своем гнезде, дети малые окончить свои игры, зверюшки лесные спрятаться от ночных хищников. Вот и разъезжала Вечерняя Заря на ретивом коне по рдеющему, от сияния её красоты, небу. И радовались ей не меньше Утренней. Всякая тварь, уставшая за день от хлопот, благодарила её за вечернюю прохладу, за предстоящий ночной покой, за то, что она предсказывает завтра своим сиянием похожий день, за её небесную красоту и усладу для всякого ока. Но больше всего, её благодарили, конечно же, влюблённые. Утренняя Заря разлучала их, а Вечерняя – сводила. Это она заставляла петь для них соловьев, благоухать ландыши, стелила им поляны ночных фиалок и зажигала первые звезды, а потом ещё долго-долго догорала прощальным лучом на водной глади. А по темному небу с востока мчался уже другой всадник – Ночь. Вороной конь бил об землю серебряными подковами и высекал искры, ветер подхватывал их и возносил ввысь, и они превращались в звезды.
Вот так и жили-были две Зари. Две славные дочери самого могущественного в мире царя – Солнце. Но не только одеждой отличались сестры друг от друга. Наблюдательный глаз художника (если такой был бы при дворе царя Солнце) со временем наверняка бы заметил некоторое различие и в характере сестер. О нет, они не были наделены противоположными характерами. И неискушенный читатель уже, верно, спешит угадать, что одна из сестер была злая, а другая добрая. Ну и, соответственно, враждовали, строили всякие козни, плели интриги. Иначе, какая же это сказка? Читатель, если ты действительно так думаешь, то кто-то привил тебе дурной вкус, и ты жаждешь примитивного развитие сюжета. Ничего подобного. Они обе были добрыми. Будь это иначе миру бы давно бы пришел конец. Просто они, как бы были две половинки единого целого, и одна сестра дополняла другую. Утренняя Заря была веселой хохотушкой, озорницей, натурой хотя и утонченной, но импульсивной. Энергия била в ней через край. Не зря же её во время утренней прогулки всегда сопровождал вечный странник – ветер. Эта была непоседа. В её душе всегда жила неутолимая жажда познания: что, как, почему? Оно и сейчас встречаются, такие романтические натуры, правда, в них все больше авантюрного, нежели романтического.
Вечерняя же заря была: тиха, задумчива и немногословна. Бог весть, о чем она грустила и печалилась. Но грусть её была светла, печаль сладка и прозрачна. Эта была печаль мудреца, перед которым все тайны мира, как отрытая книга и эти знания и отрада, и тягость.
Сестры безумно любили друг друга. Они всегда были неразлучны. Им нравилось, обнявшись сидеть у костра на берегу чудного горного озера, петь песни или просто молча смотреть на огонь и слушать щебет птиц. Нигде на земле вы не встретите такого живописного места, в котором бы так все причудливо смешалось: и времена года, и растения, и звери, и птицы. Там были и белоснежные горы, с осыпанными звездами остроконечными вершинами, где водили хороводы снежные вихри. Золотые березовые рощи, которые охраняли дубы-богатыри в бронзовых кольчугах, и лето красное гуляло там кущам и чащам, плескалось в горных речках и наливало соком густые травы, алело маками и голубело васильками. Была и весна. Вечная, нескончаемая весна, с её нежностью, первозданной сочностью, с неповторимым ароматом цветущих садов. Ах, как пели в тех садах соловьи! Какими чарующими звуками наполняли они эту прозрачную ночь, бездонную синеву космоса. Над головами сестер, как виноградные грозди висели гирлянды звезды, а на цветущем лугу паслись их великолепные кони. Все кругом жило, цвело, пело. Это был мир красоты и гармонии. Но когда под сладкозвучные кифары начинали петь сестры – все смолкало: переставали вращаться сонные планеты, кометы застывали в полете, замирали, летящие из тьмы галактики метеориты, стихали космические ветры, сонмы снов и ангелов спускались к горящему костру.
Иной раз и царь Солнце, всю ночь не смыкал глаз, слушая чарующее пение дочерей. Утром, отправляясь в свой ежедневный вояж, всё ещё находясь под впечатлением этих чудесных голосов, усталый, но счастливый, он дремал в своей колеснице, и земля курилось в тот день туманами, и пенилась дождями.
Как-то раз загрустила Утренняя Заря и будто белой вуалью закрылась её ослепительная красота. Не ест, не пьет, не щебечет без умолка, как пичуга, на все расспросы отвечает вяло, невпопад.
– Что с тобой, дочь моя? – спросил отец, – Может быть, твой розовый конь потерял золотую подкову? Или ветер-проказник нашептал тебе во время пути недобрую сказку?
– Нет, милый батюшка, не стала бы я горевать по подкове и ветер мне рассказывает только сказки со счастливым концом. Мне вот что подумалось: миллионы земных лет каждое утро я объявляю миру твое пробуждение. Для меня эта большая честь и я никогда не хотела бы иной доли. Казалось бы, я должна знать каждый уголок земли, каждый морской утес, возле которого пенятся седые волны, каждую лесную полянку, румяную от земляники, горную тропинку, излуку тихой и неприметной речки, пеструю от кувшинок и лилий, но – я ничего о ней не знаю. Мой златогривый конь слишком быстро несет меня. Не успею я бросить свой взор на белоснежные паруса кораблей, как внизу уже начинаются горные вершины. Едва я залюбуюсь величием гор, глядь, уже пошли поля. Поля, леса, реки, озера, маленькие поселения, рассыпанные там и сям, и вот уже опять, бирюзовая океанская гладь. Недаром говорится, кто одновременно побывал везде, тот нигде не был. Батюшка, отпусти меня на землю, хотя бы на один денек.
В ответ Солнце улыбнулся в рыжие усы:
– Ах, вот она в чём причина! Ты позабавила меня. Твою просьбу легко исполнить. Но куда же ты денешь свою небесную красоту? Или ты не знаешь, что она способна натворить неописуемых бед на земле: парни иссохнут от безответной любви к тебе, а девушки почернеют и состарятся от зависти и бессилья.
– Я все придумала, батюшка! Если я приму облик обычной земной девушки никто меня не узнает и не выделит из толпы народа. Кто узнает Зарю в льняном сарафане и в ситцевом платке?
– Что ж, будь по-твоему! Может, и ты хочешь нарядиться крестьянкой? – спросил отец Вечернюю Зарю.
– Нет, батюшка, не хочу! – Вечерняя Заря вздохнула и грустно и нежно улыбнулась.
И вот в июльское утро спустилась Утренняя Заря на землю и превратилась в обычную деревенскую девушку: молодую, румяную, крепкую, по образу и подобию тех девиц, что на лугу хоровод водили. Не красавица, но и не дурнушка. Такую и попробуешь описать, да ничего не выйдет, не за что глазу зацепиться: волос и русый – не русый, и рыжий – не рыжий, и темным не назовешь, даже и не придумаешь какого цвета. Нос и не курнос, но и не прям. Нос, как нос – больше и сказать нечего. Лицо и не кругло и не овально. Вроде, как кто-то начал круг, а потом позабыл об этом и овалом его закончил. И до атласной кожи далеко, но и не конопато. Глаза синие – не синие, и на серые тоже не тянут. Словом, все самое, что не наесть обыденное: одежда крестьянская, не богатая, но добротная, чистая, сарафан разными нехитрыми узорами вышит.
А в тот день утро задалось такое туманное и сырое, что вся природа словно в серый дым погрузилась. Летний ветер воздух, как волны катил. Кусты зеленые от влаги, как лесная трава до самой земли прогнулись, по стволам кудрявых берез, будто мутные слезы, вода в семь ручьев текла. Но дух такой от земли исходил, что голова у нашей притворщицы закружилась. Цветы, травы, деревья, все жило, дышало, чувствовало и мыслило: лес, сонная, тихая речка, скошенный луг, деревенька на пригорке.
– Ах, как хорошо! Как сладко здесь дышится! – подумала Заря, – Воздух, на ароматных травах настоянный, пьянит не хуже самого лучшего вина и на душе и светло, и радостно, и тревожно. Хочется: и петь, и плакать, и умереть во имя этого прекрасного чувства, но и во имя его же жить вечно. Разве так бывает?
Пошла Заря по лугу, где девушки хоровод водили.
А между тем, народ перед ней расступается и кланяется ей в пояс:
– Здравствуй, красавица ясная Зорька!
Сначала Заря подумала, что ослышалась или это обычай такой на земле всех так приветствовать? Неужели с её нарядом что-то не так? Что же её выдало?
А народ из деревни на луг толпами валит, цветы ей под ноги бросает, песни ей величальные поёт, встречает её с хлебом-солью. Тут поняла небесная красавица, что дальше таиться ей нет смысла:
– Как же вы догадались, что я – Утренняя Заря? Может быть, что-то не так с моим платьем? – спросило она у седого старика с густой окладистой бородой, которого народ уважительно пропустил вперед.
– Ах, матушка, царица земли и неба, радость ты несказанная наша, гонительница тьмы и свет наш веры и надежды, да ты хоть в какое грубое рубище нарядись, нешто тебя не признаешь. Всякая травинка малая к тебе навстречу поворачивается, всякий цветок лазоревый к тебе тянется, чтобы ты хоть ненароком свой ясный взор на него бросила, благословила его на жизнь. А ты посмотри, как птицы небесные тебя славят. Звери лесные, букашки малые, все спешат твоей росой умыться, ибо великая сила в ней заключена – это совместный дар земли и неба. Гляди, даже старухи наши, чьи лица время избороздило словно пахарь и бремя прожитых лет, тяжкий труд, да горе людское рамена их долу опустили и спины сгорбили, и те, умывшись твоей росой, просветлели и распрямились, словно каждая по тридцать годков с себя смыла и очи их вновь засияли и сила в жилах появилась.
– Радостно мне оттого, что вы меня на земле почитаете и, что с такой любовью встретили меня, но и немного досадно, оттого, что мой невинный обман так быстро раскрылся, – говорит Заря, – Хотела было погостить у вас немного, но, да видно, ничего не поделаешь – нужно возвращаться на небо к отцу-батюшке, к родной сестрице.
– По нам, матушка, Зорька ясная, хоть век живи у нас – в каждом доме тебе только рады будут, но, если ты на земле задержишься, великой это бедой может обернуться. Как же другие народы без тебя будут? Цари земные ополчатся на наш край, захотят тебя завоевать, полонить, в жены взять, кто по любви, кто из-за тщеславия. Запылает тогда Мать Сыра Земля пожарами, забагровеют реки студеные кровью человеческой, и слетится воронье подлое на глумливую тризну…
– Ты мудр, старик! Не стану я подвергать твой край опасности и сеять вражду между народами и царствами. Но мне хотелось бы отблагодарить вас за радушное гостеприимство. Пусть каждая из ваших девушек подарит мне на память по своей любимой ленте и каждый год в этот день я стану вплетать их в золотую гриву своего коня и те девушки, которые сумеют разглядеть их в туманной предрассветной выси станут ещё милей и прекраснее.
А случилось это 12 июля на Петров день. Вот с той поры и пошел обычай караулить солнце. «Солнце то спрячется, то покажется, то повернется, то вниз уйдет, то блеснет голубым, то розовым, то разными вместе цветами» – говорят в народе. Но мы-то с вами знаем, что солнце тут не причем – это ветер раздувает атласные ленты, вплетенные Утренней Зарей в золотую гриву её розового коня.
06. 08. 11 г