Борис Рябухин
СВЕТЛОЕ ОЗЕРО
рассказ
Вообще здесь красиво. Весь этот Ханты-Мансийский образ – это тайга и вот-вот начинается тундра. Здесь растет в основном сосна, высокая, прямая. И этот пригорок, который мы выбрали на берегу озера, – как будто создан для туристов. Между прочим, местечко такое удобное – две мощные сосны на пригорке, и между ними такое расстояние, чтобы только натянуть палатку.
Тем более – полярный день начался, круглые сутки день. Мы остановились чуть севернее Ханты-Мансийска. Солнце заходит примерно часов в двенадцать. Но совсем за горизонтом не скрывается, а чуть выглядывает – поэтому темноты ночной фактически нет. А часа в три солнце опять выходит. Я первое время вообще к этому не мог привыкнуть.
Сейчас для пернатых птиц уже поздно. Ни птиц, ни животных не видно. Птицы летят тогда, когда первый-первый лед начинаем сходить. Мы натянули рыбацкую сеть, двадцати метров длинны, между двух сосен в кустах. Но ни одна птица не запуталась в ней. Нет птиц.
А природа – изумительная.
До чего же человек может мало сделать, оставшись один на один с природой. Он может уничтожить всю рыбу в озере, чтобы развести там другую. Он может летать на самолетах, выше птиц. Но только он лишился своих технических преимуществ, сразу понимает, что врожденных преимущества перед природой у него нет. Вот куда пойти – если болота кругом и дороги нет. И не хватит пройти через всю необъятную тайгу. Что будешь есть, если не имеешь, как дикое животное, чуткого нюха, мягкой походки, острых когтей, легкой прыгучести… И ты остаешься уже во власти природы. И погибаешь, как перезревший синий гриб, опавший лист… Даже собственную, человеческую природу победить не можешь.
По сути дела, вся жизнь человека – это борьба за выживание, борьба с природой. Нет, людей спасает от нападения природы не техника. А их чувство взаимовыручки. И, кстати, это тоже заложено в нем природой. Допустим, птицы налетают стаей на коршуна, отбивая от его посягательств гнездо своих сородичей. Это чувство взаимовыручки постигается с развитием человека.
– Что же они нас не выручают? – размышляет вслух Николай.
– Выручат.
Так вот, эта взаимовыручка сначала была на стадии племени, потом страны, а теперь сообщества стран. Вот и наш прибор – результат содружества нескольких стран, ¬ во взаимопомощи нуждаются целые формации – когда речь идет об опасности исчезновения рыбы на земле.
– А мы из-за халатности каких-то горе-руководителей погибнем.
– Значит у них чувство взаимопомощи – на доплеменной стадии развития.
– И с какого бодуна все это затевалось?
– Я же тебе говорил. Правительство решило провести эксперимент по электролову рыбы. Было международное совещание – во Дворце культуры работников пищевой промышленности. Слышишь слово – культуры? Культуры работы, добычи рыбы, сохранения экологии… Были делегации из Германии, Польши, Болгарии, нашей страны. Приехали многие специалисты. В итоге решили на общих началах внедрить в производство ряд аппаратов отечественных и зарубежных. В это время в Риге уже был разработан ранцевый аппарат «Пеликан». Им заинтересовались.
– И ты с такой гордостью чешешь, как будто рад нашей погибели ради всех этих стран.
– Подожди, Николай. Знаешь, почему аппарат называется «Пеликан»? Не знаешь. Вот эту птицу – пеликана мужики используют для лова рыбы. Перевязывают ему горло и пускают в воду. Он этим клювом, ковшом захватывает рыбу, а проглотить не может. А рыбаки вынимают у него рыбу изо рта.
– Живодеры. А у тебя и не перевязано горло, а проглотить не можешь, потому что – нечего! Уже какие сутки? Аппарат тяжелее птицы – двадцать килограмм на спине висит – не шутка.
– Ну, вот, слушай дальше. С чего все началось, ты, якобы, спрашиваешь? Еще в девятнадцатом веке ученые выяснили, что рыба в воде все время движется к аноду (положительному заряду). Вот на этой основе весь аппарат и сконструирован, Это ты, электрик, и сам знаешь, лучше меня. В воду бросают катод (металлическую сетку – в полметра каждая сторона).
– Ну что ты заливаешь? Надоел. И забыл – еще бросают проводок.
– Да, проводок. Рыбак Николай Беглов заходит в озеро. С этим аппаратом на спине, бросает в воду катод, соединенный металлическим проводком с аппаратом. А анодом у тебя служит что? – Правильно, сачок.
– Чтобы не долбануло током, ручка у сачка – эбонитовая… Сачок опускаешь в воду… в воду… Не могу больше, спать хочу…
– Не спи, чтобы раньше смерти не умереть. Слушай лекцию. Нажимаешь кнопку на аппарате – и возникает электрическое поле. Радиусом воздействия до трех метров. Только длина сачка – полтора-два метра. Ожидаешь, что где-то в кустиках рыба имеется. Раз туда – сунул скачок. И рыба сбегается к аноду. Поднимаешь сачок – а в нем рыба.
– Откуда? Нет здесь рыбы.
¬– Этот аппарат в основном и предназначен для зачистки прудов. Когда воду из пруда спускали – рыбу отловили. А там, в небольших ямках в кустиках рыба осталась. Ее и вылавливают «Пеликаном».
– Поймали и съели рыбу. Давай теперь воды попьем, уже вскипела на костре. Зараза, даже пахнет не рыбой, а какой-то химией…
– Решили испробовать этот аппарат в водоемах Сибири. Ты же знаешь, что здесь, в Тюменском крае, есть Сибнирх – Сибирский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства. А в Ханты-Мансийске – отделение этого научного института.
– Пошел на хер! Заколебал ты меня своей бесполезной лекцией. Кому ты рассказываешь? Тайге?
– Я обязательно буду читать лекции, готовлюсь после защиты диссертации в родном астраханском рыбвтузе читать курс промышленного рыболовства.
– Жора, ты рассказывал, что готовился Ленина играть в театре, все мне картавил на его манер. Ну и где твой Ленин, мечтатель? А теперь подохнем – и лекции репетируешь зря.
– Алхи-важно, батенька, быть готовым к леволюции. А загланица поможет… Ладно, слушай. Почему здесь, в Сибири, решили испытывать «Пингвина»? Потому что водоемы Сибири по электропроводности воды – идеальны. Понял? Подходят для многих аппаратов электролова. Вот и нас забросили на испытание этих аппаратов…
– Вот именно забросили – и забыли!
– Не паникуй! Чтобы заняться внедрением этих аппаратов – нужно подготавливать кадры. Значит, нас спасут. Ведь мы – уже готовые кадры.
– Спасайся. А я уже подыхаю, сил больше нет.
¬ – В Ростовской области на базе Пролетарского рыбозавода организован был двухнедельный семинар, пригласили многих и из Сибири. Я там был, как старший научный сот рудник Ханты-Мансийского отделения – Обь-Тазовского. От бассейна рек Обь и Таз. Пролетарский рыбозавод там был базой. А эксперименты проводили ленинградские специалисты рыбного хозяйства и Рижского конструкторского бюро Запрыба.
– Как ты меня утомил. Взял бы топор и изрубил тебя на холодец… Во нажрался бы!..
– Ты что?.. Спятил!.. Запрыба – автор нашего «Пеликана». Они испытывали эти аппараты на Пролетарском водохранилище. И внедрили их там. До десяти процентов улова добывают электрическим способом…
Вдруг облака стали пикировать с неба, так потрясла глупая идея Николая о «холодце». Здесь на Севере это – не шутка. Много зеков живет на поселении. Все знают, как бегут из заключения с «консервами». Двое сговариваются – третьего зека по дороге убить и съесть – вот тебе и ходячие «консервы»! Вот тебе и холодец!
Чтобы отвлечься от головокружения, я повернулся на живот, приглядывать за лежащим на траве Николаем. «У него ума хватит!..» – подумал Жора и решил продолжить беседу.
– Слышь, Николай? Я там, на семинаре, познакомился с парнем из Ханты-Мансийска. Раньше я его не видел. А начали спрашивать, кто, откуда. Я и узнал, что он работает в Ханты-Мансийске на рыбокомбинате электриком. Думаю, хорошо. Я не очень-то разбираюсь в электротехнике. Все проводочки – в разные стороны. А хорошо разбираюсь в рыболовстве, знаю ловецкую сторону, общие, теоретические основы. Звали его Николаем. Первое впечатление – изменчиво. На вид он такой простодушный, простецкий. Как дурачок. Дурачка валяет в разговорах.
– Сам дурак.
– Нет, погоди. Роста маленького. Вечно с улыбочкой, ухмылочкой. Что ни рассказывает – вечно ухмыляется, и обязательно с хохмой. Хоть и трагическое будет, а он все равно найдет здесь что-нибудь смешное. Удивил меня раз такой хохмой: «Как встречаю Владимира Ильича Ульянова, всегда говорю ему: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». А он смеется: «Дозубоскалишься».
¬– Действительно, тройной теска Ленина в Ханты-Мансийске работает, я не познакомился бы – не поверил. И даже чем-то похожий на Ленина...
– А я не ожидал, что в электротехнике этот Николай так здорово тянет. Я видел его потом на комбинате в работе. Электропроводка – ведь это опасно, высокое напряжение. А он с ухмылкой – под током. Герой, да и только.
– Герой – с дырой… Вот тут и напряжения нет, а всего трясет. Подыхаем с голоду. Давай лягушек, что ли ловить, как вьетнамцы.
– И французы едят лягушек. Лягушачьи бедрышки под соусом шофруа!
– Да меня травить начнет…. И ни один самолет над нами не пролетел. Авиация что ли вся кончилась?
– Нет. Слушай дальше… В заключение работы семинара наш профессор Сучков сказал, что электроаппараты имеют в рыболовстве большое будущее. По всей стране их надо распространить. И в первую очередь это зависит от Сибнирха. «Вот и представители сидят здесь, – и показал на нас пальцем, и дал наказ: – Вам внедрять это дело!» А ты, Николай, ухмыляешься и мне говоришь: «Ну, что ж, поедем с тобой куда-нибудь?». Все это было в начале мая.
– Черт меня дернул за язык.
– Еще в мае, я приехал из очередной экспедиции, зашел в Тюмени к директору, а он говорит: «Мы вас посылаем на две-три недели в Ростовскую область…»
Я не дал ему договорить, взмолился; «Да, как же так! Я столько времени семьи не видел. Только что в командировке был. Как хотите, а я поеду в Ханты-Мансийск, домой, семью хоть повидаю». А директор – дока, знает, чем крыть. Говорит: «Как ты поедешь? Ты можешь не вернуться – ледостав начнется».
– Ну что ты, поддался?
– А то… Ведь в Ханты-Мансийске нет летнего аэропорта. Только на лед садились. А потом был перерыв, ждали недели три, когда можно будет гидроплану на воду садиться. Я говорю: «Все брошу, а я к семье поеду, хоть на один день». И улетел. Повезло – прилетел в Ханты-Мансийск, один день побыл с родными дома. Потом пришел к директору отделения. А он кричит: «Уже тут звонят о тебе!» «Вы понимаете, – говорю, – я к семье прилетел. У меня дома дочь только недавно родилась». «Да я-то понимаю, поздравляю, – говорит. – Но что скажет директор головного института?» Я махнул рукой: «Завтра уеду». На следующий день собрался уезжать. Жена говорит: «Ну, вот, только приехал – и опять уезжаешь». Я – в аэропорт. Лед уже размок. Кое-как самолет приняли, Ан-2. Я в Тюмень прилетел, а оттуда в Ростов-на-Дону.
– Это уже не лекция, а горькие слезы. Давай поспим. Больше не могу слушать, извини… Извини…
И захрапел. Я тоже решил передохнуть. В горле пересохло. Пена густая, даже слюней нет. Попил горячей воды из котелка над костром. Голод уже так остро не чувствовался. Но спать нельзя. Надо, чтобы кто-нибудь следил за небом. Вдруг нас ищут, можем проспать самолет.
И который раз прокручивал в сознании все, как было...
В самом конце мая – начале июня начальство мне говорит – собирайтесь в поход. Кто поедет? Вы на семинаре были – вам и карты в руки. Давайте – езжайте. И еще один товарищ был с рыбокомбината, это электрик Николай Беглов. Ему лет под сорок (оказалось – 37 лет). А мне месяц оставался до 26-ти. Я позвонил на рыбокомбинат. Мы с Николаем встретились. Программу испытаний нам утвердили. Ее цель – выяснить, можно ли рыбу ловить в Сибирских водоемах таким методом.
Директор дал инструктаж:
– Мы подберем участок в тайге – озеро, с соответствующими параметрами, близкими по условиям, в которых можно применять данный аппарат.
Наговорил с выкрутасами, сорок бочек арестантов, а сам уехал в продолжительный, по чину, отпуск.
Так, не зарывайся. Что было дальше?
А дальше – была весна. В июле здесь весна только начинается. Местность болотистая. Транспорт сюда никакой не ходит. «Только самолетом можно долететь...»
Точнее, только гидросамолетом.
Я пришел на рыбокомбинат. Встретились с Николаем. Говорю ему:
–Ты знаешь, что нас посылают?
– Знаю.
– Давай обсудим, обговорим, что нам с собою взять.
– Ну, во-первых, этот аппарат «Пеликан», не забыть бы, – смеется. – Плавсредства – чтобы можно было свободно передвигаться по озеру.
– И в разных местах проверять действие аппарата, – добавил я. – Когда летим?
– Все зависит от гидросамолета АН-2. Он маленький. Какое плавсредство с собой возьмешь? Только надувную лодку, четырехместную. Двое сядем, посредине – между нами будет этот аппарат. Он весит двадцать пять килограмм. Четырехместная лодка выдержит. И можно будет свободно передвигаться.
– Весла только не забыть, – посмеялся и я.
Веселые были, мать твою за ногу! Довеселились…
И зарубки сделали на весенних стволах. Думали, хоть живицу пожуем. Но живица бывает на кедрах, а сосновая смола – дрянь какая-то…
Что дальше?.. Через день-два институт договорился об аренде гидросамолета, чтобы нас забрали и доставили на место экспериментов
Вся сложность была в том, что в это время надвигался лов карпа. И самолеты были заняты, помимо пассажирских перевозок, – на доставке этой рыбы на комбинат. И трудно было снять самолет с этой работы для нас. Наука – как всегда, по остаточному принципу.
Когда мы договаривались, какой подобрать соответствующий водоем, начальник добычи сказал:
– Вот у нас на примете есть один водоем. Небольших размеров, озеро Светленькое. Хорошо. Там рыба есть, но давно не ведется лов. У вас там будет свободное поле деятельности. Ни от кого не будете зависеть – ни от промысла, ни от вкозивок начальства. Вот туда мы и забросим вас.
И забросили нас, в буквальном смысле этого слова. И никто уже сколько дней нас не хватился искать. Эгоисты, чертовы! Каждый только собой занят.
Так, не зарывайся, говорю…
– Мы согласны, – подтвердили начальнику лова.
– Давайте. На сколько дней вы поедете?
– Ну, сколько? – прикинул я. – На три-пять дней.
Думаю, ведь все задание в том, чтобы сунуть в воду в разных местах сачок, включить ток и проверить – идет ли рыба в этот электрический сачок, или нет. Три дня нам хватит, чтобы выполнить эту программу. Выяснить, можно ли применять электролов в наших условиях.
Стали готовиться к отправке. Надо взять питание. Коля сказал:
– Я зайду в цех, с линии мне девчата всегда дадут пару-тройку банок консервов. Хлеб, соль, спички – берем по привычке. Удочку берем?
– А удочку зачем?
– Для того, что надейся на лов электроаппаратом, а сам не плошай.
Тогда берем сеть, – предложил я, – Две сетки по двадцать метров, ставнушки. У меня есть.
Взяли, конечно. Вон одна стоит поперек озера – для рыбы, другая натянута в кустах – для птиц. Мертво стоят. Вот пропасть. И куда золотая рыбка подевалась? Трепач – этот начальник добычи. Чтобы ему пусто было.
Дня через два приезжаю с рюкзаком на рыбокомбинат. Рядом аэропорт. Коля уже здесь, тоже тепло одетый – весна. Самолета нет. Подождите, еще нет разнарядки для перевоза рыбы.
– Интересно, какой рыбой будем мы в этой разнарядке? – усмехнулся Коля.
– Карпом, – отвечаю.
Час¬-два ждем, три… Уже и подмерзать начали. Наконец, подали машину – идите, езжайте. Довезли нас до аэропорта. Аэропорт – одно название, сарай с вышкой.
Мы сели в гидросамолет и быстренько долетели.
И вот тут-то и встрял в нашу судьбу черт рогатый. Хотя похож был на нашего летчика. Такой курносый, моргаслепый, небритый.
Пилот смотрит вперед по курсу и спрашивает:
– Где это Светленькое озеро?
Крыльями машет, то на одно крыло наклоняется, то на другое крыло.
– Так, конфигурация, – говорит, – на сердечко похожая. Ага, вот оно.
Раз сделал круг, второй круг – посадил гидросамолет. Между прочим, на озере поставлен плот, для приема гидросамолета.
Сели нормально. Мы сошли. А черт рогатый вслед говорит:
У-у, ребята, здесь красотища. Тайга, лес и бугорочки. Там палатку разобьете. Прекрасно. Деревянный садок есть для пойманной рыбы. Все прекрасно… ¬ Пошел к самолету, помахал нам копытом. – До свидания! Дня через три-четыре я за вами прилечу.
Мы на это и ориентировались, взяли с собой питание на три дня, да еще на рыбу здешнюю надеялись. Ну, на четыре дня еды хватит, даже без рыбы.
Вот только бы человек добрый нам обещал. А то ведь сбагрил нас – и забыл. Перебросили его на другой летный маршрут – и он обещание с себя снял, не поинтересовался даже, прилетел за ребятами кто-нибудь вместо него? Уже другие задания у него, а совести и ответственности нет. А мы подыхаем брошенные. Потому что не только он такая сволочь, а все наши начальники.
Ну, ладно. Береги нервы, не трать последние силы…
Как спасть хочется. Надо Николая послушать, Дышит он. А то, не ровен час, так и помрет во сне от истощения. Дышит, вроде, как при агонии мать моя дышала. Царствие ей небесное! Ближе к смерти – всех покойников вспомнишь…
Да что начальники, когда простые-то рабочие – и те подлые шутники. В этом мы сразу убедились, как только стали здесь распаковываться. Вспомнили, что перед тем, как уезжать, мы взвалили на плечи свои рюкзаки – и они показались нам очень тяжелыми. Что такое? Вроде, когда собирали рюкзаки, они не были такими тяжелыми. Ну ладно, долетели. А, оказалось, работники электроцеха, товарищи Николая, подсунули нам в рюкзаки железки ради хохмы. Вот Николай любил хохмить, они ему тем же ответили, решил он. А я думаю, больше – от зависти. Он летит на эксперименты, а их – начальство не замечает. И в его рюкзак подсунули ротор от электромотора килограмма на три. А в моем рюкзаке – другая железяка.
– Спасибо, дорогие сволочи! – разозлился Николай.
А я посмеялся, говорю, может, нам пригодятся. Что остается делать, когда такая дискриминация. Начнешь шуметь – только больше опозоришься. Смейся, паяц, над разбитым корытом.
Поставили мы палатку. Думаем, сегодня не стоит спешить с экспериментом. Сначала организуемся, освоимся с обстановкой. А завтра и послезавтра будем проводить опыты. А на четвертый день за нами прилетит гидроплан, и мы с результатами, и с высоким чувством выполненного долга, отправимся домой.
Нашли хороший, не топкий, бугорочек недалеко от болотистого берега озера. Если дождик пойдет – не промокнем. Рядом – две здоровые сосны, толстые. Между ними и натянули палатку. Разложили спальные мешки. Все отлично.
– Что делать? – спрашивает Николай. Не сидится ему среди такой красоты. Хотя время к вечеру.
– Может, рыбки поймаем? – кажется, он предложил.
А я говорю:
– Зачем эта рыбка нужна сейчас? У нас есть консервы – готовая рыба, только разогреем да поедим. А вот завтра – дело будет видно, и рыбки – наловим.
Ладно. Разожгли костер, чин чинарем. Разогрели на костре консервы.
– Новое дело предстоит, – говорю, – Давай обмоем, по русскому обычаю. Каждое дело начинается с вина. И когда рождается человек – крестины, и когда умирает человек – поминки с вином. В институте я взял триста граммов спирта. – Разлил по кружкам: – Давай выпьем за удачу, Коля.
А он говорит, не поднимая кружку:
– А я не пью!
Что такое? На Севере – человек не пьет!
– Как не пьешь? – вырвалось у меня. – Может, не хочешь?
– Да нет, не то, что не хочу. Я вообще не пью.
Смех! И мне-то одному неудобно пить.
– Как же ты до такой жизни дошел? – спрашиваю.
– Да вот так.
Оказалось, он когда-то, мальчишкой, очень рано пристрастился к выпивке. Пил по страшному. В семье – он один и мать. Мать вечно работала уборщицей на рыбокомбинате, потом – фасовщицей, чтобы прокормиться и его воспитать. А он был предоставлен сам себе, и улице. Рано с дурной компанией связался. И стал крепко закладывать. Ему уже везде, и в школе, и в милиции твердили: брось эти выпивки – плохо кончишь. Но ребята есть ребята, тем более уличные. Они одно твердили – пей, ты что, не мужчина? Иногда и спирт предлагали выпить, не разведенный. Тогда продавали питьевой спирт в магазинах.
И вот с Колей произошел случай. Однажды они в компании отмечали праздник. Он, крепко выпивший, пошел домой. Но до дому не дошел и где-то свалился зимой на улице, и обморозил ноги. Утром его отвезли в больницу, и ампутировали пальцы на обеих ногах. Все пальцы. Вот тебе и хохмачки. И это произвело на него такое потрясающее впечатление, что произошла реакция отторжения от спиртного. Он дал себе слово, что больше не будет пить. И не пьет.
И вот вспомнилось мое первое впечатление о нем: маленький, с придурью, смешком и хохмачкой. А оказалось, у человека такая большая сила воли. Люди лечатся годами от пьянства – не могут излечиться. А он сказал: не буду пить – и баста. Прекратил. Его и в армию не взяли, потому что пальцы ног ампутированы.
– Я ничего не пью,– сказал твердо Николай. – Выпей один.
Я чуть пригубил – и нет настроения одному пить.
Переночевали мы ночь с Николаем. На следующее утро приступили к эксперименту. Вынули свой аппарат «Пеликан». Опробовали его в воде – ток есть. Все нормально. Озеро небольшое. Смотрим с берега на поверхность воды, где может быть рыба. Вон там, подальше от нас, на берегу кустики спускаются к воде. У кустиков, скорее всего, и есть рыба. Пешком на противоположный берег не пойдешь. Надули лодку, спустили на воду, поставили на нее аппарат. А лодка оказалась двухместная, а мы рассчитывали на четырехместную. Когда в эту лодку сели вдвоем, да еще с аппаратом – получился уже приличный вес. Поэтому напрямую, на открытой воде, не решились в ней плыть, пошли вдоль берега. И время от времени включали «Пеликан». Что такое? Ток есть, а рыбы нет. В чем ошибка? Почему абсолютно никакого результата? Вот тебе и теория – блеф? То есть ловить рыбу таким способом нельзя? Мы же чувствуем, что поле электрическое есть, и прибор показывает, что есть. Николай сидит в лодке первый, потом стоит аппарат, сзади сижу я. Николай ведет сачок, а я сзади включаю аппарат и слежу за показаниями приборов. Все работает – а рыбы в сачке нет. Мы прошли пол озера вдоль берега к намеченному месту с кустиками у воды. Обшарили все кусты – рыбы нет. Так ни с чем и вернулись к палатке. Сели – начали думать: в чем же дело? Аппарат абсолютно новый – с заводской пломбой.
– Может, рыбы нет? ¬– усмехнулся Коля. Черный юмор какой-то.
– Рыба должна быть, – не поверил я. – Начальник добычи уверял меня, что рыба здесь есть, больше чем достаточно, потому что ее давно здесь не ловили.
Я убеждал, а сомнение уже возникло. Нас много в чем убеждают, насулят золотые горы, а всё оказывается враньем.
Коля стал прикидывать, что в аппарате может не работать. Включает – все прекрасно работает. И, в конце концов, он решился сунуть руку в это электрическое поле. Вот балбес! Но жив остался – только слабое пощипывание почувствовал. Значит, поле есть. Почему же нет рыбы? Она должна быть. Не в этом месте, значит, в другом.
Поехали в другое место. И в другом – ничего. Мы наметили несколько маршрутов – вдоль и поперек озера. Проехали, прощупали – ничего! За день обшарили все озеро. Никаких результатов. Рыбы нет!
Сели ужинать. Рыбы не поймали – открыли опять консервы. У нас все питание – хлеб и несколько банок рыбных консервов, которые дали ребята из цеха. Поели. Весь вечер, до сна, обсуждали: почему рыба не ловится. Воды накипятили, чаю попили. Настроение упало.
– Рыба не ловится, потому что аппарат не годный, – решил Николай. – Что-то в нем не додумали.
– А вдруг здесь электропроводность воды не такая, какую нужно? – заподозрил я, в полусонном состоянии. ¬ На какую электропроводность рассчитан аппарат? Или не та солености воды?
В общем, пока не заснул, из меня лез всякий бред, в этом духе.
Утром проснулись и думаем: сегодня прилетит за нами самолет – чего же мы будем докладывать?
– Я сам не пойму, – говорит Коля. – Единственное, что можно допустить, это негодный аппарат. Негодный сам по себе. Вроде, рыба здесь должна быть. Садок для рыбы на озере стоит. Значит, рыбачили. И плот стоит – значит, рыбу вывозили на гидросамолетах.
– Может, нам на другое озеро нужно свалить? – отчаялся я. – Но как? Кругом болота.
На следующий день после обеда ждем самолет. Свернули аппарат. А самолета нет. Что за чертовщина?
А в это время в тайге – полярный день, светло и в десять часов вечера. Мы поняли, что самолета сегодня не будет. Стало тревожно. Залезли в палатку. Друг у друга спрашиваем, почему самолета нет.
– Вот такая неорганизованность, – нервничает Николай. – Ведь договорились же, что гидроплан за нами прилетит через три дня на четвертый?
– Разнарядки на рыбу еще нет! – передразнил я нарядчика, который нас отправлял с задержкой сюда, на это озеро.
– Бывает, – успокаивал меня Николай. – Может, рыбу не в том направлении вывозили в эти дни.
– А ты знаешь, что из продуктов у нас осталась только одна банка консервов, а хлеб почти весь съели? – огорошил я Николая.
Легли спать, а сами гадаем: если самолет вечером не прилетел, значит утром обязательно прилетит. Но палатки решили не собирать. Пока гидроплан к озеру подлетит, успеем наскоро собрать эти палатки.
Но утром самолет не прилетел.
– Значит, рыбу они будут забирать после обеда, – все надеялся Николай.
Но я уже не верил. Молчал. Искал выход из беды. Во-первых, решил еще раз проездить по озеру на лодке. Может, аппарат заработает, и поймаем рыбы на обед.
– Давай, я один поеду через озеро, – предложил Николай. – Вдвоем немного неудобно.
Понятно, что неудобно, один легче, чем два, когда лодка почти тоне под тобой.
Через три часа он возвращается – ничего. И самолета нет.
На обед одна банка консервов осталась. Я подумал, надо бы сэкономить. Что меня на это толкнуло. Страх подсознания.
Перед этой поездкой в газете «Советская Россия» читал разгромную статью. Геологов забросили на трассу вырубать лес, делать просеку для съемки. Забросили – и забыли о них. Потому что тот, кто их туда назначил и забросил, – ушел в отпуск. Другому передал задание – забрать геологов, а тот тоже ушел в отпуск. И след геологов потерялся. Продукты кончились, а за ними никто не прилетает. Случайно у них ружье оказалось. Стреляли медведя – выжили, пока их хватились. И у меня почему-то интуиция сработала.
Я говорю:
– Коля, что мы всю банку будем есть? Давай только половину съедим. Вдруг опять какая-то неорганизованность у них в конце дня приключится. И они только завтра прилетят. А нам утром покушать будет совсем нечего.
Он согласился. Съели в обед полбанки консервов. На ужин решили только чай согреть. Хлеба немного осталось – не тронули.
Утром мы уже с тревогой ждем самолет. И вдруг что-то затарахтело в небе. Мы обрадовались – вертолет! Над озером летит.
А он почему-то повернул в сторону – и ускользает, улетает. Мы кричим, машем руками, прыгаем на берегу. А он улетел – и с концами. Проклятье!
– Мы ожидали гидросамолет, а не вертолет, – пытался успокоить я Колю. – Для вертолета здесь и посадочной площадки-то нет. Надо вырубать лес.
Что говорю, сам не знаю. Крыша едет уже.
– Может, на той стороне озера он сядет? – предположил Коля. – В крайнем случае, туда потащимся. Пусть подождут.
Тоже мелет чепуху. Ведь улетел давно вертолет.
Опять день склоняется к закату. Страшно хочется есть. Последние полбанки консервов сварили на обед. Верчу в руках консервную банку – «Язь… 350 гр.». Приятно пахнет этот язь. Кусочек крохотный рыбки остался в уголке приоткрытой крышки. Я слизал. Были макароны – немного. Их сварили на последний обед. Пятый день прошел. На ужин ¬ – опять чаек. Вертится поговорка: «Наутро – чай, в обед – чаёк, а вечером – чаище!» Еще по паре печений осталось на утро к чаю. Сэкономил.
На следующее утро сварили чай. Думаем – сегодня уж нас обязательно возьмут. Только мы позавтракали – смотрим – летит самолет. Сделал над нами круг и… улетел.
Коля был в убийственной панике. Ревел, как зверь, матерился многоэтажным матом. Истерил, метался по берегу, слезы и слюни так и брызгали из него. Наконец, упал на траву и признался, что читал тоже эту статью о брошенных геологах в газете «Советская Россия». Толь ко не хотел мне говорить, чтобы не пугать маленького. А сейчас понял, что мы пропали.
– Сволочи!.. – твердил он сквозь всхлипывания, и это было самое мягкое слово всем начальникам и всему миру. – Все про нас забыли.
– Прошло ведь лишних три дня, – пытался я его остановить. Три дня, а не три месяца, как в статье о геологах.
А сам думаю: «Что делать? Что жрать? У нас остался только спирт…». Глоток хватанул – обожгло, и жить захотелось. Пошел, взял топор, и сделал насечки на соснах. Берез нет – а как было бы хорошо, березового соку накапать в бутылку от спирта.
А Коля стал считать:
– Допустим самое худшее, начальник отдела добычи рыбокомбината ушел в отпуск и забыл о нас сказать начальнику транспортного отдела. А он не был в отпуске два года. А ему положено отдыхать семьдесят два дня. Значит, это два с половиной месяца нас отсюда не снимут – закричал он. – Ты понимаешь?
Тут и началась паника. Ждать 72 дня – июнь, июль, август. Никуда пешком сквозь эту топкую тайгу не пройдешь. Поблизости нет никакой трассы. Сплошные болота и озера. Ни дорог, ни жилья. Даже компаса у нас при себе нет. Неприспособленные к жизни Робинзоны! Вот в чем дело. Куда идти? Отсюда не так и далеко до Ханты-Мансийска, километров сто, по прямой, – если задаться целью выбираться пешком. Но даже на машине по болотам не доедешь. Мы заметались по берегу в отчаянии.
– Может, дней на десять раньше вернется этот гад из отпуска? – хватался за соломинку Николай. – Родственников у него особых нет… Проклятая моя судьба. То обмороженные пальцы ног обкорнали, чуть не подох! Нате вам! Бросил пить, трезвый, как стеклышко! Так забыли на проклятом озере с голоду подыхать среди болот и бездушного мира! Нет жизни! Проклят! Проклят!..
– Брось, не паникуй! – останавливал я его. А у самого от страха горло пересохло, проглотить не могу. – Завтра нас вывезут.
– Вывезут того, кому везет, – желчно усмехнулся он. – А невезучих – и не вывозят!
И вдруг ночью до меня дошло: у нас же сети есть. И всю ночь я видел во сне сказку Пушкина о рыбаке и рыбке. А жена меня посылала к морю, поклониться золотой рыбке и попросить цветной телевизор, «наш-то черно-белый совсем не показывает». Тьфу, муть какая-то!
Утром шестого дня я говорю:
– Коля, надо рыбу ловить, есть нам нечего.
– «Пингвином» дохлым, что ли? – с омерзением огрызнулся он.
– Сетью!
Николай сразу ожил. Развернули сети. И что раньше не подумали о них? Двадцатиметровую сеть положили в лодку. Поправили поплавки на верхнем подборе. И тут-то нам и пригодился в качестве якоря ротор, который нам подло подсунули в рюкзак ребята из электроцеха.
– Знали, суки, что пригодится, – пробовал пошутить Николай, привязывая ротор к нижнему подбору сетки.
Еще какую-то металлическую болванку, которую девчата из консервного цеха нам сунули в рюкзак, я привязал с другой стороны подбора в качестве грузила, притопить сеть, чтобы она не всплывала и удерживалась на месте. А на берегу ни одного камня для грузил мы не нашли.
Поставили сеть на длинных кольях. Ставим на лодке и чувствуем – бьется, родная. Значит, рыба есть. Не вытерпели – выбрали сеть в этом месте – маленькая такая рыбешка, плотва. Вздохнули с облегчением.
– Сразу и не может много пойматься, – улыбнулся я, первый раз за пять дней. – Надо подождать.
Вернулись на берег. Эту плотвичку в котел с водой бросили, пусть пока поплавает.
– Почин – дороже денег, – кивнул я на рыбу.
– Ловись, рыбка, большая и маленькая! – «поколдовал» над котлом Николай. Пацан еще. Инфантильный, как я.
Часа два подождали – поплыли проверять сетки, не поймалась ли еще какая рыба. Ничего. Сварили на вечер эту плотвичку. Как говорится: утро вечера мудренее. Без всяких лишних слов легли спать. Но и Николай, и я стали беспокоиться, что рыбы в озере нет. Я знаю, что некоторые озера сначала очищают от рыбы, а потом в них разводят ценные породы рыб. Похоже, у нас здесь такой случай. Ну, почему об этом не знал начальник добычи? Вот кретин!
– Ну, всякие могут быть неорганизованности! – стал кричать Николай. – Ну, один день, два дня могли просрочить с самолетом. Но они и на третий день нас не забрали, сволочи!..
Наутро мы встали разбитые и потерянные. Даже не охота была чай варить. Еще думали, что вот-вот самолет прилетит.
– Самолета нет, – не выдержал я, – давай проверим сетку.
Проверили – пустая.
– Надо поставить сеть в другое место, – решил я.
Переставили в стороне кустов, на километр от прежнего места. Часа два прошло. Поужинать надо бы. Николай молчал, как онемел.
– Разведу костер, заварю чай, – решил я.
– Ну, давай, – смахивая слезу с лица, согласился Николай. – Благо заварка есть.
Заварили чай, попили. Крошки печений из бумажки вытряхнули в рот, сухарики раскрошившегося хлеба Николай их полиэтиленового пакета на руку высыпал и в рот осторожно ссыпал. Все подчистили. Вот-вот должен прилететь гидроплан.
Но самолета нет.
– Все-таки самолет, что над озером тот раз покружил, нас не мог не заметить. Наверное, сообщил в городе кому-то? – размышлял я. – Я понимаю, сесть он здесь не мог, но сообщить-то мог – мы же махали ему и орали, как резаные… Сигнальную ракетницу другой раз надо будет взять…
– Не будет! – кинулся на меня Николай, я даже отскочил от него. – Другого раза не будет! Потому что нас уже не будет! Дураков ученых, в говне толченых. Понял?
– Не ори! – прикрикнул я. – Пойдем, проверим сетку.
Сплавали на лодке, подняли сеть – пусто. Опять опустили в воду. Пусть стоит. Может, еще одну плотвичку поймаем.
– Нет здесь рыбы! – огрызнулся Николай.
Тогда давай сетку другую около кустов натянем, может птица какая запутается, – предложил я.
– Ты что забыл, что нет сейчас птиц? – огрызнулся Николай, но сеть в кустах мы, на всякий случай, поставили.
А гидроплана так и нет. Кошмар! Сегодня уже не прилетит. Тогда мы, голодные и злые, решили экономить силы, не беситься... Улеглись на спальные мешки у палаток и стали рассказывать друг другу всякие эпизоды из своей жизни. Исповедоваться…
Я рассказывал ему об учебе в рыбвтузе, самодеятельности, Студенческом театре эстрадных миниатюр.
В седьмой день под вечер проверили сети – рыбы нет. Сегодня над нами несколько раз пролетал вертолет. Думали, что он – за нами. Костер все время горел. Мы кричали в небо, как могли, силы уже не те. Но вертолету бесполезно кричать, шумит, как трактор. А днем костра не видно. Только чай грели. Но, в конце концов, у нас и заварка кончилась. Легли спать. Благо у нас – крыша над головой, спальники мягкие, теплые шерстяные носки ручной вязки.
И вот что интересно. Ночью были морозы – так этот Коля, который все время жил на Севере, боялся их, говорил, что они очень опасны. Как бы опять ни обморозить ноги. Надевал шерстяные носки.
На следующее утро проснулись – я уже и в мыслях не держал, что сегодня прилетит самолет. Почему так? Отчаялся. Сетка 120 квадратных метров – не ловит рыбу, и аппарат не работает здесь. Как же так, что нет рыбы? – думал я.
А Коля предавался все время панике:
– Нас здесь бросили, и мы погибнем!
– Разве здесь возможно погибнуть? – пытался шутить я.– Одну рыбу мы съели. Может, через три-четыре дня еще одну рыбку поймаем. Силы будут. Уже весна. Топор есть. Зарубки сделали – какой-нибудь сок потечет из дерева, попьем его. Пока только смола появилась на наших зарубках.
– Да, – говорит, – немного погодя – и осень наступит.
– А осенью по болотам ягода прекрасно растет, витаминов наберемся.
– Долго ждать… А вдруг за нами и вовсе не прилетят?
– Ну, что тушеваться? Может быть, выйдем на какого-нибудь медведя.
– Как – без ружья?
– Как? Медведь на нас поднимется, а мы его топором хрясть – и порубим.
– Если изловчишься…
Коля, между прочим, уже опять слезы льет. Мне уже стало неприятно, что он в такую панику ударился. Я его успокаиваю:
– Подожди. Разве можно пропасть? Поплавский и Зиганшин, помнишь, сапоги ели. Девять дней на шхуне плавали…
– Тайга ведь, – взмахнул он руками, – глухая. Нас не найдешь… Вон самолеты и вертолеты дважды над нами пролетали – не увидели…
– Слушай, Коля, может, и вправду они нас ищут?.. – осенило меня.
– Может, ищут… Только мы, как иголка в стогу сена. – Он на минуту затих, а потом нерешительно сказал: – Давай выбираться пешком.
– Ты что, очумел? За сутки ты отойдешь километров за десять. Если болото не засосет. А завтра за тобой прилетят – тебя нет. Где тебя искать?
– Правда, – согласился он. – Давай здесь ждать.
Решили ждать – а есть нечего. Сколько человек может без пищи протянуть? Скоро птицы будут лететь, сеть спасет – будем птиц ловить…
Легли спать. Не спится. Я все думаю: «Вот попал в переплет!.. А я в этом году уже хотел уезжать отсюда. Отработал обязательные три года после института. Собирался в аспирантуру, написал письмо в свой институт. Такие хорошие планы были.
Вот так да, переплет! Мы стали быстро худеть. А Коля, вообще, какой-то паникер оказался.
– Ну, что ты не спишь?
– Хоть глаз выколи…
– Ничего, Коля. Перезимуем мы здесь…
Он даже взвился над спальником:
– Как – перезимуем!
– Палатка у нас есть. Забросаем ее ветками, снегом. Главное – у нас спички есть. Костер можно поддерживать. Будем хоть воду горячую пить. Ягоды будем собирать. Какую-нибудь сухую траву будем заваривать, вместо чая. Будет тепло. Под зиму медведя прибьем. А весной про нас вспомнят.
– В некрологе! – нехорошо заржал он.
– Прилетят…
А этот паникер начал ныть:
– У меня в Ханты-Мансийске, чай, дети, Жора. Что они думают?
– И у меня там жена, ребенок, всё. Тоже беспокоиться стала. Ну, мало ли какие неурядицы могут быть? Тем более несколько дней был сплошной туман – самолеты не летали. На нелетные дни сделай скидку. Это Сибирь-матушка.
– А, может, Сибирь-мачеха. ¬ Надежды нет.
– Какие надежды?..
Мне и интересно со стороны посмотреть на эту трагедию. Как он себя ведет, как я веду свою роль. Я же играл на сцене в институте в пьесе Шиллера «Коварство и любовь» Фердинанда. Сколько отчаяния было в моих словах: «О, женщины, вам имя – вероломство!»? Кулиса тряслась от моих содроганий.
А сколько раз мне приходилось уже здесь выезжать в командировки? И часто – неурядицы. Всякое бывало. То вдруг транспорт не выйдет на линию – пассажиров вывозить. То специальный транспорт на дополнительные поездки вообще не предусмотрен. И, ко всему, у нас – вечный бардак. Никакой культуры труда. Одни лозунги и лицемерие… Должен был отчаяться и я. Но крепился.
– Не волнуйся, Коля, – говорю. – Тринадцать дней человек, по науке, может быть вообще без пищи. А мы с тобой пять дней более-менее питались.
Тринадцать дней мы вообще ничего не ели. Садились на надувную лодку, проверяли сетку – она была пустая. Но сетку уже не переставляли, потому что везде попробовали – бесполезно. Ведь только весна начиналась – июнь, июль…Там ничего не могло быть. А сок, а кора – все это ерунда. Ничего не ели, кроме горячей воды. Листья только проклюнулись, пожуешь почку – и выплюнешь.
Нет, Коля страшно паниковал. Я так подумал: если он в такую панику ударился, да еще я в такую панику впаду – будет страшно. Конец света получится. Решил – надо как-нибудь его поддержать. А о его вылетевшей фразе о «холодце», боялся и вспомнить.
Может быть, за паникой Николая я не замечал своей внутренней паники. Ведь и мне жить хочется. Но все нас бросили. Никто о нас не знает. Никому не нужны…
Забил тревогу сначала технолог Петр Максимович Кремлев, тот, который заведовал отправкой Старожилова и Беглова. Он тогда их спросил:
– Надолго, ребята, улетаете?
– Да, нет, – ответил Старожилов – дня на три, на четыре.
А когда прошли четыре-пять дней, он вспомнил о них, и спросил в аэропорту у начальства:
– Что это нет ребят? Слушайте, вы отсылали научных работников?
– Да-да, сказали на планерке. Но два дня нет погоды. Мы завтра-послезавтра вывезем их с озера обязательно.
Пообещали – и забыли.
– Кто диспетчером дежурил, когда ребят отправляли? – не унимался Кремлев.
Второй, третий диспетчер аэропорта – не могут вспомнить. Диспетчеры меняются – никто не признается. След потерялся.
А Кремлева перевели на другой участок работы.
Потом стала беспокоиться жена Старожилова – Нина. Маленькая, миниатюрная, спокойная, молчаливая, безобидная женщина. Прошло три дня – мужа нет, прошло уже пять дней – нет. Нина взяла и позвонила директору отделения института:
– Григорий Иванович, посылали моего мужа на озеро проводить эксперимент по элетролову на три дня. Прошло пять дней – завтра он приедет?
– Наверное, приедет.
– Как – наверное? А что, не вы разве посылали?
– Да, да. Я знаю.
– Мы беспокоимся, помогите, пожалуйста.
Григорий Иванович звонит на рыбокомбинат:
– Как там у вас – вывозите рыбу?
– Конечно.
– Там у нас научные сотрудники. Их тоже надо вывезти.
– А где?
– На озере Светленькое?
– Как?.. Когда?.. Чего?.. – человек на рыбокомбинате не в курсе, растерялся.
– Где начальник добычи?
– В отпуске. Это надо с аэропортом связываться.
Директор связывается с аэропортом, рассказывает об отправке научных сотрудников:
– Они на Светленьком озере, помните?
– Да-да, пора вывозить… Ну, ладно, завтра вывезем.
Кто говорил, кто обещал, кто проверил – не известно.
Мужа нет. О нем может у нас помнить только жена. Нина опять звонит директору отделения института. Тот отвечает:
– Завтра обещали вывезти. Ждите завтра.
Робинзоны на берегу озера тоже ждут «завтра».
Приходит завтра – мужа не привезли. Послезавтра – самолет не прилетел….
Жена опять директору звонит. Не он ей – а она ему:
– А что, Григорий Иванович, мужа нет? Никто ничего не сообщает – приехали, нет? И вы молчите. Я буду вынуждена в окружком партии обращаться.
Тогда на всех был только один кнут.
– Да, конечно…– мямлит испуганный директор.
Нина звонит в окружком партии, в промышленный отдел:
– Муж был назначен в экспедицию на три дня. Прошло десять–двенадцать дней. Мужа нет. Целую неделю я бьюсь, ищу его, всех спрашиваю, никто ничего не знает, и знать не хочет.
Окружком партии звонит в институт:
– Григорий Иванович, как же так?
Тот, не будь дурак, знает, на кого свалить:
– Вот знаете, послали человека разговаривать в аэропорт. Все зависит от аэропорта, когда они вывезут.
Окружком звонит в аэропорт. Аэропорт отвечает:
– Мы прилетели на то озеро, а их там нет.
– Как так нет? – взвился даже промышленный отдел окружкома партии. – Там есть хоть следы пребывания людей?
Прилетели, посмотрели – нет следов. И не надо.
Но раз окружком партии взвился – второй раз послали самолет на озеро. Проверили тщательно – люди давно были, свежих следов, даже от костра, нет.
Что делать? Вот вам и чувство взаимовыручки.
Наконец догадались позвонить в отдел добычи. Помнится, с начальника добычи все и началось. Вот, где лукавый притаился. И там ответили. Действительно, начальник отдела добычи ушел сразу в отпуск. Ничего никому о научных посланцах не передал. Но там нашлись люди, кто слышал эти разговоры об эксперименте с электроловом. Ребят забросили на озеро Светленькое. Но там еще есть озеро Светлое. И оба они по конфигурации похожи на сердце. Светлое озеро также в свое время облавливалось. Там был рыбацкий стан. Года три назад это Светлое озеро обработано специальным химикатом – полихлорпиненом по методу профессора Бурмакина. Через три года будут заселять в это озеро культурную ценную породу рыбы – карпа. Промысловики знают все озера...
Мы лежали в палатке, полудохлые, только высунув головы из палатки. Слушали – летит самолет или нет. Я иногда вставал – и сразу чувствовал апатию и жуткую слабость. Не хочется есть, между прочим. Да и нечего.
Несколько дней прошло за разговорами. Вся жизнь прошла перед нами. Я рассказал, как мечтал быть артистом. Как участвовал в концертах. Собирал автографы известных артистов и писателей, которых встречал в родном городе и в Москве. А сейчас нашел верняковую тему для защиты диссертации на степень кандидата наук. Рассказывал, как мы с женой ездили на братские могилы, разыскивали моего отца, военного летчика, который погиб в войну. Нашли однофамильца.
А Коля говорил о себе. Мать поехала в Ханты-Мансийск, ей понравилось здесь, и она перетащила его. Он не учился в школе. Но интересовался книжками по элетротехнике, занимался самообразованием.
На восемнадцатый день за нами все же прилетел гидросамолет!
Мы запомнили это на всю оставшуюся жизнь. Мы лежали в палатке лицом к выходу и смотрели в небо. И видим, летит гидросамолет. Но сначала не обрадовались ему почему-то. Наверное, по закону усталости ожидания. Есть же усталость металлов. Но есть и усталость надежды.
Главное, он летел по тому же маршруту, как и все предыдущие самолеты и вертолеты. Гидроплан летит, заворачивает и улетает. И полетел дальше. И мы опять думаем, что не за нами летел. А этот гидроплан пролетел дальше, сделал вдали разворот и стал садиться на озеро. Ангел-хранитель!..
А мы не могли даже подняться. С одной стороны, обрадовались: за нами, наконец-то, прилетели. А с другой стороны, думаем – это, наверное, случайно самолет летел и сел на наше озеро по какой-нибудь причине. Вот как разуверились во всем вообще. Смотрим, самолет сел и пошел куда-то в сторону. Но потом стал разворачиваться – и направился к нашему Т–образному плоту – точно для гидросамолета.
А мы и от радости, и от слабости никак не можем встать.
Летчик вышел спокойно. Видит – палатка стоит. И закричал:
– Эй, ребята! Сюда давайте. Идём!
И – раз, опять в самолет сел.
Думал, мы сейчас кинемся к самолету и будем плясать от радости, наверное? А мы пытаемся ему кричать, что встать не можем, а он нас не слышит – тарахтит самолет. Да нас и без тарахтения самолета, наверное, не услышал бы летчик – один писк.
Мы перед этим за день сменили сеть и переставили в другое место – и поймали три рыбки. И их сварили в этот день утром.
У нас уха в котле. А мы лежим в палатке. И прилетел самолет. И не можем подняться. Вот такая картина «На пленере».
Первый и второй пилот смотрят удивленно. Никто не идет. Они заглушили двигатель и поднялись к нам.
Когда подходили, увидели, что над костром в котле что-то варится. Один смотрит в котел, а другой кричит:
– Ребята, у вас здесь есть рыбка-то? Пожрать есть?
А мы лежим, и сквозь слезы выдавливаем из себя:
– Есть, варится та-ам…
– Сварилась поч-ти-и...
Пилот посмотрел в котел и махнул рукой:
– Пфи! Это что, три каких-то рыбешки?..
А потом, когда они подошли ближе, увидели нас в таком состоянии – и обомлели! Как они потом сказали: «Перед ними – обросшие трупы, Кощеи бессмертные!»
Летчики просто напугались:
– Ребята, что с вами!?
Они даже не знали, сколь времени мы здесь находимся.
Летчик говорит:
– Давайте, ребята, в самолет.
Бросились нам помогать собирать палатку и вещи. Сами довели нас, на руках занесли в самолет. Я почему-то со стороны подумал: «Тощая вязанка хвороста».
Они прихватили и нашу уху.
– Сейчас полетим, а вы по пути поедите.
Сами похлебали с удовольствием. А мы не можем есть, по ложке хлебнули – и неохота. Только самолет взлетел – у нас началась рвота. Я раньше по три часа порой летал на АН-2. Этот самолет на всех воздушных ямах и потоках качает. Меня это никогда не волновало, не укачивало. А сейчас сразу пошло травить, какая-то желтая жидкость, может желчь. Сорок минут летели.
Прилетели в Ханты-Мансийск, в аэропорт. А подняться не можем. Пилоты вызвали скорую помощь. Три дня мы лежали в больнице. Отлежались. Врачи поддерживали нам лечебный режим питания.
Пришел навестить нас мой коллега по институту. Больше он спрашивал, чем я.
– Окружком партии какие-то санкции предпринял в наказание за то, что вас так долго не вывозили?
– Не знаю.
– Но ты же член партии?
– Нет.
– Решение было.
– А что там?
– Свалили все на аэропорт.
Приходила и жена Николая. Потом он мне признался:
– Это нас спасли благодаря твоей жене. Моя сроду никуда не пойдет.
Через две недели после нашей драмы я уехал в Тюмень с концертной бригадой от Ханты-Мансийска на День молодежи. На концерте был в качестве конферансье. Директор послал:
– Ну, раз отдел культуры Тюмени приглашает – езжайте. Отдохнете после всего, – смилостивился он.
А на самом деле – отмазаться хотел, чтобы я не поднимал шума. Ему неудобно было мне даже в глаза смотреть.
Только в июле я приехал домой – Жена Нина обрадовалась – наконец-то, я вернулся.
– Да не из Тюмени, говорю, а с того света!– всплакнула она на радостях.