Гроза разразилась через день. Первые её молнии засверкали на горизонте ещё следующим вечером, когда Чаплыгин был на работе, и в замечательном настроении занимался составлением товарного каталога. Вечером жена встретила его на пороге бледная и взволнованная, комкая полотенце в красных, распаренных от мытья посуды руках.
- Лёша, тебе из газеты звонили, - чуть слышно, одними губами прошептала она, вопрошающе глядя на него.
- Из какой ещё газеты?
- Газета «Труд». Александр Данилкин, - сказала она, взволнованным взглядом смотря на него. - Свой телефон оставил.
- И что говорил?
- Попросил дать комментарий по твоему делу уголовному.
- А ты что?
- Сказала, что тебя нет.
- Ну всё правильно сделала.
Он медленно разделся, снял ботинки и вдел ноги в домашние тапочки, повесил на крючок пальто. Уже открывая дверь своей комнаты, чувствуя на себе взволнованный взгляд жены, обернулся к ней.
- Ну что разволновалась? Это, видимо, для какой-нибудь хроники, - бросил он ей.
Он так был уверен в том, что ему нечего опасаться, что и сам, даже не сделав попытку отыскать другое объяснение, поверил тому, что первым пришло ему на ум. И, через пять минут когда он, умывшись в ванной теплой водой, намазав лоб лосьоном, туго перевязав шёлковый пояс с кистями поверх домашнего парчового турецкого халата, вышел на кухню к ужину, то уже не помнил ни о какой газете.
Следующим утром к нему в офис, сильным толчком, почти ударом распахнув дверь, вбежал Буренин.
- Алексей, что это там такое? - сказал он, быстро подавая ему руку. По его красному хмурому лицу, сморщенной складке между бровей и всем его необычно быстрым , угловато-напряженным движениям, Чаплыгин понял, что случилось нечто необычное.
- Мне сегодня утром Леонидов звонит, - сказал он, в расстегнутом пальто плюхаясь в кресло и на стол бросая свою бобровую шапку. - Говорит, едет по Волхонке, а по радио там про твое дело рассказывают, про договор наш с ним. Ну, - сказал он, рубанув воздух ладонью, - не конкретно про него, там имя не фигурировало, но сам факт, факт. И все подробности, и что-то про тебя, с указанием фамилий, деталей.
- Да что такое? - спросил Чаплыгин, пристально и жестко глядя на него и взглядом прерывая его сумбурную речь. - Ты по пунктам, конкретно, - сказал он, повторяя резкое движение ладонью Буренина в воздухе, - по пунктам объясни, что случилось.
- В общем, есть какая-то запись в интернете, - отдышавшись, сказал Буренин. - Якобы там кто-то - ты или не ты, - кто-то в общем говорит о подробностях дела, и какие-то там есть заявления - мол, можно детей убивать. Я не понял.
- Я разберусь, - все больше удивляясь, сказал Чаплыгин.
Буренин встал и, все больше успокаиваясь, медленно взял со стола свою шапку.
- Я сейчас еду в «Славянку» на Китай-городе, знаешь? Встречаюсь с Леонидовым. А ты пока разберись тут с делами. Если что, я позвоню тебе, подгребай. Понятно?
Только Буренин вышел за дверь, Чаплыгин достал из портфеля ноутбук и включил его.
Найти информацию большого труда не составило, она уже была в первых строчках новостей «Яндекса». Он прошел по одной из ссылок и прочел статью под названием: «Водитель, насмерть задавивший ребёнка: у меня есть право убивать».
«В интернете появилась аудиозапись беседы c бизнесменом Алексеем Чаплыгиным, якобы виновником ДТП на Ярославском шоссе, повлекшем гибель ребенка и ускользнувшем от внимания СМИ. На записи слышно, как Чаплыгин рассуждает о законе как о «теории, не применимой на практике» и говорит о том, что «в принципе имеет право убивать детей». Он также считает, что уже понес наказание, потратив деньги и время на внеправовое урегулирование последствий своего поступка. В настоящий момент пост собрал несколько тысяч комментариев. Блогер Александр Саушкин, пишущий в ЖЖ под ником rankovetz, сделавший и разместивший запись, представился бывшим помощником Чаплыгина. По его сведениям, его бывший шеф уже успел договориться с правоохранительными органами о прекращении дела. В ГУВД Москвы подтвердили факт ДТП, но от дальнейших комментариев отказались».
Чаплыгин прошел по ссылке, указанной на сайте, и обнаружил сообщение, с подробностями описывающее происшествие, а также содержащее аудиозапись их последней с Сашей беседы. Тогда он впервые припомнил то его движение рукой в кармане... В немом ступоре, механически прокручивая колесо мыши, он читал сообщения под записью - везде - мат и ругань. Наконец, как будто опомнившись, он остановился, встал с кресла и молча, широким шагом прошелся по темному кабинету. Задержался возле стола и, взяв с него серебряную зажигалку, стал щелкать ее эмалированной крышкой. Надо было что-то делать. Но что?
«В первую очередь надо решить - насколько это опасно? Может быть - завтра и не вспомнят уже. А если вспомнят - то что? Денег больше дать? Или как?» - растерянно думал он. Посредине этих мыслей, когда он медленно закрывал крышку зажигалки, с напряженным вниманием, как к чему-то важному прислушиваясь к ее тугому щелчку, ему пришло в голову, что решить проблему очень просто - надо позвонить Саше, заставить его убрать запись и написать, что это была шутка. Он уже шагнул к столу, и, бросив на стол зажигалку, потянулся к телефону. Но вдруг вспомнил последнюю строчку в сообщении - «В ГУВД подтвердили факт ДТП», и остановился.
«Ну уберет он сообщение, - думал он, замедляя движение руки над столом, и вместо того, чтобы взять телефон, кулаками упираясь в столешницу и наклоняя голову. - Уберет - и что? Только хуже будет - узнают, что я давлю на него. Информация уже есть, теперь ее будут проверять. Нет, надо залечь на дно и ждать».
Через час позвонил Буренин.
- Ну, что Леонидов? - спросил его Чаплыгин.
- Пока, вроде, колеблется, но не спрыгивает. Я убедил его, что нет ничего особенного. Но тебе от него досталось.
- А насчет новостей этих?
- Да ерунда. Я так посмотрел со смартфона - где-то на радио попало, где-то в ленты новостных агентств. Но скандала пока нет. - Он помолчал некоторое время и сказал после паузы. - Слушай, а что это за история? Что ты там рассказывал-то этому...этому...
- Саше. Да он родственник мой, двоюродный брат. Кто же знал-то?
- Да уж, Павлик Морозов...
- Да.
- Все равно, несерьезно, Алексей, - сказал Буренин после новой паузы.
... Уже на другой день стало казаться, что скандал утих. Под записью, которую Чаплыгин заходил просматривать каждые несколько минут, неотрывно сидя перед компьютером, забыв обо всем, появлялось все меньше комментариев. На новостных лентах новых сообщений также не было. На звонки журналистов он не отвечал, и ближе к вечеру они перестали звонить. Но пожар только разгорался. Этим вечером сюжет об аварии показали по телеканалу «РЕН-ТВ», посвятив ей сентиментальный сюжет на пять минут, с фотографиями погибшей девочки и интервью заплаканной матери, которая рассказала в подробностях о визите Чаплыгина. Этим же вечером, еще тогда, когда сюжет был в эфире, Леонидов, позвонив Буренину, отказался от участия в деле.
Но это было еще не все. Самое страшное началось тогда, когда в интернете вдруг появилась видеозапись из уголовного дела, на которой был виден и момент аварии и то, как Чаплыгин толкает ногой девочку. За несколько дней ее посмотрели почти два миллиона человек. Сюжет вышел в эфир федеральных каналов, ситуацией заинтересовалась Общественная палата, и несколько депутатов Думы отправили запросы о ходе расследования в прокуратуру и суд. Две съёмочные группы дежурили возле дома Чаплыгина, и ещё одна машина телевизионщиков стояла у подъезда офиса. Давление становилось невыносимым, и Чаплыгин начал срываться. Прежде он игнорировал звонки журналистов, теперь же начал отвечать на них. По делу он не говорил ни слова, а вместо того ругался с ними, выспрашивал – откуда у них его контактные данные, на каком основании они беспокоят его и лезут в его частную жизнь. Он и в самом деле чувствовал себя жертвой в этой ситуации. Не зная, что делает глупость и дает лишний информационный повод СМИ, не слушая предупреждений Буренина, он направил несколько обращений в правоохранительные органы с просьбой защитить его от давления СМИ и с требованиями объяснений о том - как запись из уголовного дела попала в интернет?
События шли своим ходом. Получилось то, чего он боялся больше всего - на следующей неделе дело вместо Леонидова, по которому началось служебное расследование, передали другому судье.
Этот судья, Герасименко, оказался желчным стариком с вялыми, дрожащими руками, желтым лицом и блестящими острыми глазами, глядящими из-под скошенного лба. Уже с первых моментов он показал себя формалистом, и заседание, которое должно было длиться не больше часа, из-за каких-то неверно заполненных бумаг растянулось на три. Буренин, оставшийся после заседания поговорить с новым судьей, вышел от него красный, вспотевший и злой. Судья не согласился на пересмотр ни одного из спорных моментов, а на намеки Буренина о сотрудничестве даже пригрозил арестовать его.
Начались длинные, нудные заседания, опросы свидетелей, сбор доказательств... Неприятности следовали одна за другой - то оказывался вдруг в деле новый свидетель, наблюдавший аварию из своего окна житель соседнего дома, то появлялись проблемы с заключением экспертов, проводивших экспертизу на месте аварии, и производились уточнения, бесконечные поправки и исправления. Хватаясь за соломинку, Буренин делал отчаянные попытки договариваться со свидетелями, старался запутать их показания, оттягивая время, засыпал суд десятками запросов и уточнений. Все возможные связи Чаплыгина были использованы, но безрезультатно. Прежде, до огласки, его окружение воспринимало новость о случившимся с ним, как ему казалось, удивительно спокойно. Почти не было осуждавших его, везде он встречал понимание. Были даже особенно сочувствовавшие ему Елсуков и Сидихин, которые в вечер задержания позвонили и предложили помощь и деньги. Был и Герасименко, с которым некогда случилась похожая история – на машине, пьяный, он сбил и покалечил велосипедиста, и который встречался с ним и давал юридические советы, притом отпуская циничные шутки относительно погибшей девочки. Теперь же, когда происшествие стало широко известно, от него отворачивались как от прокажённого. Первой, ничего не объяснив, не оставив никакой записки, ушла жена. Затем перестали звонить родственники и друзья. Когда же звонил он, с ним говорили отсутствующим тоном и торопились положить трубку. С большим трудом он договорился о встрече с одной знакомой, женой полицейского генерала, и убедил ее поговорить с мужем. Но, прождав две мучительные недели, и там он получил отказ.
Время шло, дела становились все хуже, и Чаплыгин постепенно погружался в мрачное, угрюмое состояние безысходности. Он словно бы находился на тонущем корабле, еще пытающимся выплыть на поверхность, но раз за разом все глубже опускающимся в пучину. Целыми днями сидел он перед компьютером, изучая юридические форумы и сайты. Читая истории участников событий, похожих на случившееся с ним, он нет да натыкался на случай, завершившийся счастливо, и радовался этому, приходя в неестественное, истерично-радостное настроение.
Вообще, напряжение последнего времени сказалось на нем так, что у него как будто вовсе прекратились обычные чувства, все они приняли какой-то неестественный, утрированный вид. У него, к примеру, не бывало обычной радости, а было какое-то умопомрачительное животное счастье, в котором он забывал себя и свои беды, и мир заливался для него яркими красками. Но стоило пройти этому состоянию, и возвращалось отчаяние, вдвое более тяжелое и полностью поглощавшее его. И снова - серый свет вокруг, и - безысходность, и - холодная, мертвящая тоска. Мир его сузился до обшарпанных стен, скрипящих дверей, затоптанных полов и грязных диванов районного суда. Надменные, высокомерные голоса полиционеров, короткие, быстрые команды, исступлённый вой женщин, рёв детей, униженные просьбы осужденных. И преступники: одни - опытные, серые, сухие и другие – юные, иногда почти дети, испуганные и беспокойные. Разбитые лица потерпевших, сломанные ноги, бинты, костыли, аптечный запах. И - жёлтое, восковое, напряженное лицо судьи, пристально смотрящего из-под очков своим блестящим взглядом. В этой круговерти зла и отчаяния промелькнуло мимо Чаплыгина одно видение, в котором - он не мог впоследствии отделаться от этой мысли - что-то логичное, закономерное было. Словно какое-то пророчество было явлено ему в нем. Случилось это перед предпоследним заседанием, после которого уже назначено было оглашение приговора. Чаплыгин сидел в коридоре, в ободранном кресле, дожидаясь Буренина, оспаривавшего приобщение к делу документа обвинения. и наблюдал за женщиной лет тридцати пяти, с иссохшим и измотанным лицом, в сером свитере с растянутыми рукавами, сидевшей со своим сыном - шалуном лет шести, который, раскрасневшись и пыхтя, отвинчивал колесо у игрушечной машины. На другом конце коридора послышались вдруг брань и матерщина, перебиваемая диким, неестественным хохотом. Поймав и посадив на руки ребенка, женщина отвернулась в сторону. Чаплыгин глянул туда, откуда доносились звуки, и увидел двух полиционеров, которые тащили, крепко держа с обеих сторон, упирающегося, сопротивляющегося, невразумительно и хрипло кричащего человека, видимо, по какому-то делу приведенного в суд бомжа. Что-то жаленькое, одновременно же - уродливое и до отвращения отталкивающее было в этой фигуре. Не ясно было даже - мужчина это или женщина, но чем ближе подходила процессия, тем понятнее было, что ведут именно женщину. Она была в разодранном плаще, под которым, кажется, не было никакой одежды кроме грязного, посеревшего уже белья. Чаплыгин ещё издали почувствовал исходящий от неё запах испражнений и немытого тела. Что-то, впрочем, знакомое показалось ему в этой фигуре и чем ближе была она, тем пристальнее он вглядывался в неё. Когда полицейские подошли совсем вплотную, Чаплыгин встал с места и сделал шаг по направлению к ним. Женщина в этот момент захрипела что-то нечленораздельное и откинула назад голову, убирая от лица сбившиеся в колтун волосы. Чаплыгин глянул на ее опухшее, синее лицо и она вдруг, замолчав на половине звука, посмотрела на него. На секунду в ее безумном взгляде появилось осмысленное выражение – она узнала его. Несколько мгновений они внимательно смотрели друг на друга.
Лена! - негромко, но отчетливо, и - как будто невольно произнес он.
Один из полицейских быстро окинул его взглядом и, увидев хорошо одетого человека, не решился сразу оборвать его.
Лена! – ещё громче сказал Чаплыгин.
Что надо, отойди! - крикнул на него другой полицейский, зло глянув на своего, ничего не предпринимающего напарника, взглядом призывая его к действию. Они вместе потащили женщину дальше. Но она уперлась пятками в пол.
А я тебе, я тебе! - хрипела она, вырываясь от своих конвоиров и оглядываясь на Чаплыгина. - Гад, сволочь! Сво-о-олочь! Мать, за ма-а-а-ть ответишь!
Да заткнись, - отозвался один из полицейских, коротко и быстро двинув ей кулаком в живот.
Же-е-нщину бьют, му-у-жчины же-е-е-нщину бьют! - закричала она, сложившись от удара пополам, хрипя, захлебываясь и глотая воздух, и все пытаясь оглянуться назад. - Мужчины-ы-ы-ы!
Чаплыгин на ослабленных, в один миг отяжелевших ногах отошел в угол и, не глядя по сторонам, опустился в кресло. Ему как-то тяжело и душно стало.
«Что говорила? Мать? Что там? Как она изменилась так... как вышло...за пять месяцев? Здесь, за что ее? - в странной растерянности перебирал он беспорядочно приходящие на ум мысли, словно отыскивая что-то. - Как? Знала, что....что ли?»
Он глубоко вздохнул, до предела напрягая вместе с тем мышцы груди и рук, и этим сосредоточением усилий разгоняя хаос мыслей, крутящихся в его голове.
«А ведь странно будет, если я после этого все-таки выиграю свое дело», - ни с того, ни с сего подумал вдруг он.