Глава первая.
Еще раньше Ансельм Дмитревский был уверен в своей особости. Он знал, что на него всегда внимательно смотрели; в patisserie и boulangerie прекрасные продавщицы (маленькие девочки с нежным румянцем, освещавшем все полное ребячьей свежестью лицо) непрестанно хихикали, когда он приходил покупать продукты. Местные мальчишки из русских семей частенько называли его «бастардом», ибо более подходящее для этого русское слово они забыли напрочь.
Ансельм был рожден Марией Драгомировой от «неизвестного мужчины», и он всегда знал это. Но своими истинными родителями н считал немецкого профессора-социалиста Ансельма фон Ашбаха, женатого вторым браком на его тетке – настолько дальной, настолько и непонятной степени родства – Эсфири (Эсти) Райхель. Как рассказывали мальчику, его матери одно время вместе с упомянутой теткой приходилось искать убежища у вышеупомянутого Ашбаха, мужа ее тетки Людмилы. Какое-то время Мария жила тут, потом вышла замуж и окончательно оставила гостеприимный кров. Отчим, после преждевременной смерти жены (ходили слухи, что она покончила жизнь самоубийством, поскольку семейная лодка дала течь) отказался от Ансельма и вручил его заботам дядюшки, у которого детей все равно не было. Старый Ашбах тогда уже венчался с Эсти в лютеранском храме, и после 1928 года пребывание его с молодой женой по национальным соображениям в Берлине оказалось проблематичным.
Так Ансельм обрел второе отечество. Он и его семья, как социалисты, жили в маленьком, неказистом домишке в Сент-Антуанском предместье. Когда мальчик просыпался, первым делом он спускался в столовую, где тетя сама пекла пироги и другую нехитрую домашнюю снедь. Дядя ждал своей порции, благодарил жену долгим поцелуем и уходил писать долгий и утомительный доклад про положение рабочих на какой-нибудь шелкоткацкой фабрике. Кабинет был единственным роскошным местом во всем доме, поскольку Ашбах обожал собирать красивые безделушки в японском стиле. На тетушке никогда нельзя было заметить драгоценностей, но она никогда и не жаловалась на их отсутствие.
Сколько помнил Ансельм, он всегда был влюблен в тетушку Эсти. Она была невысокой блондинкой с веселыми голубыми глазами, ясными как блюдце севрского фарфора, с зелеными прожилками. Когда она смеялась, ее лицо теряло ощущение сосредоточенной решимости, готовности на все ради идеи, которую она ощущала, как мы ощущаем голод, тепло или болезнь.
Ансельм говорил по-русски, поскольку и дядя, и тетя знали этот язык, как знали его и друзья Ансельма. Хотя у него было сравнительно мало друзей. Глядя на себя в зеркало, он видел не огрехи собственной плоти, не неверно падающий свет или недостаточно высокие скулы, нет – прямо перед ним было создание грациозное и волшебное. Ни у какой девушки не встретишь этих дугообрвзных бровей, обрамляющих свод красивого широкого лба, глаз, мечтательно-нежных и настойчиво-пытливых, коралловой мякоти губ, которые могли как целовать, так и насылать проклятия или слегка кривиться от отвращения к тем, кто позволял говорить про его мать, что она была «шлюхой» и связалась с его отцом «за гроши». Кто этот отец, к слову сказать, никто не знал – однако говорили разное и не всегда сомнительное.
Вот и сейчас, когда ранним июньским утром он вышел за ворота предместья полюбоваться на цветущие в саду плотника Жюльена деревья, его заметил русский сосед, Петька Ящеров и без всяких предисловий заявил:
- Ну, что, бастард, у меня до тебя дело есть. Причем нехилое. Тут тебя человек дожидается – неизвестно зачем. Может, какую глупость натворил, а?
-Что за человек, не секрет? – полюбопытствовал Ансельм.
-Секрет, да еще какой, - заржал Петька, помахав перед носом изумленного Ансельма пятифранковым билетом.
Ансельм потянулся за Петькой, но тот ловко вывернулся из-под его рук и посмотрел со злобой на юношу.
-Это мне дали за то, чтобы привел тебя. Сказали, мол, если тебя не приведу, руки выкрутят или чего похуже.
Петька нехотя свистнул.
-Ужас полный. Дяденька свирепый больно.
Ансельм посмотрел на Петьку и пожал плечами.
-А мне-то какая от этого досада? Ты натворил, ты и приходи.
-Ты не понял, он… - Петька замялся. – В общем, на тебя похож жутко.Вот ты какой… Ну, глаза, рост, все отличается, но если приглядеться внимательнее, то есть что-то общее.
Ансельм нахмурился. Не верилось ему в то, что Петька мог доложить ему нечто важное и существенное. Для Петьки бы это было чем-то похожим на превышение полномочий. Украсть, продать ворованное по цене свежекупленного или поднять подол какой-нибудь местной красотке со свежим телом и отсутствием какого-либо стыда перед зрителями, это пожалуйста. Но вот рассуждать Петька вряд ли способен.
Но выражение лица заставило его задуматься.
-Хорошо, веди меня к нему. А на что он хотя бы похож?
-На господина с картинки. Как такой, которые приходили в наш магазин за обувью, в общем, приличный.
-Ну хотя бы это радует.
-Я не подведу.
Они прошли несколько кварталов, пока за поворотом не показался небольшой садик возле дома, огороженного большим каменным забором. Из-за ворот вышел незнакомец. Примерно такого же возраста, как сам Ансельм, чуть выше и более худощавый, одетый красивую двойку с жилетом и с зеркальцем в маленькой, хорошо слепленной рукой. Кода он приблизился к юноше, он поднес зеркальце прямо к его глазам, и в них отразилось небо, маленький сад с чудесным видом, и два благородных, абсолютно идентичных лица. Самый младший из мужчин закрыл глаза, не в силах смотреть на себя со стороны, а самый старший улыбнулся зеркалу, сверкнув ярко-красным зрачком…