Вернуться… Вынырнуть из той бездны испытаний, что ему выпала. Возможно ли это?
Он сидел, тоскливо уставившись себе под ноги, болезненно боясь поднять глаза и увидеть окружавший его мир.
Давно наступивший вечер плавно перетек в ночь. А Флетчер все сидел. Ночь была такой густой и темной, что в двух шагах ничего не разглядеть. Но летчик был этому даже рад. Вот так… Ничего не видеть… Все забыть… Или забыться?
И неожиданно для себя Флетчер уснул.
Уже светало, когда он проснулся, сотрясаемый ознобом от пронизывающего утреннего холода.
Замерз! Просто замерз… Такое обычное и понятное ощущение! Ощущение жизни!
Вокруг звенел рассвет. Гомоном чаек над заливом, гудками пароходов в гавани. Рассвет радостно врывался в мир волнами розового света, прогоняя куда-то за горизонт фиолетовую печаль ночи.
А в душе было неожиданно спокойно. Будто с ночной темнотой ушла та невыносимая тяжесть разочарования и тоска.
И началась еще одна череда его попыток выжить, теперь уже в мирное время среди своих соотечественников.
Чем ему только не пришлось заниматься. Он и играл на рояле в кабаке, и плотничал, и был разнорабочим в порту, и боксировал за деньги, несмотря на сумасшедшие боли в раненной ноге …
Однажды попал в какое-то темное дело и едва избежал тюрьмы.
Удачей для него стало устроиться таксистом. Удачей не потому, что это послужило хорошим источником к существованию. Вообще-то от тоски и безысходности на такой работе он чуть не запил, рискуя лишиться даже этого заработка.
Удачей, потому что однажды к нему подсел солидный пассажир, попросивший довезти до аэропорта. Пассажир был в форме пилота гражданской авиации.
У Флетчера аж засаднило в душе от зависти к своему пассажиру.
Удастся ли бывшему капитану когда-нибудь еще увидеть любимое небо через лобовое стекло пилотской кабины?
В аэропорту, когда пассажир расплачивался с Флетчером, их взгляды пересеклись, и оба ахнули от изумления!
- Ирвин!
- Кейт!
- Не может быть!!! Живой!? Не верю глазам!!!
И крепко обнялись.
Кейт был американцем. Они крепко сдружились, когда Флетчер прибыл на Индийский океан, где в составе Королевского Восточного флота совместно с американскими пилотами занимался сопровождением конвоев.
Тогда одной из задач Флетчера была также передача своего богатого боевого опыта своим американским коллегам. Летали с одних авианосцев, на американских «Мустангах», там и подружились.
Как когда-то с Ричардом, с Кейтом они сошлись на увлечении музыкой. Оба любили джаз, играли на музыкальных инструментах. Компанейские парни, отлично проводили время во время коротких передышек в портах, устраивая веселые холостяцкие вечеринки.
Кейт очень уважал Флетчера, как летчика, искренне считал его асом и очень тяжело переживал, когда Флетчер не вернулся из разведки…
Да… Тогда их здорово потрепали.
И вдруг такая встреча! До сих пор не верится! Все-таки чудеса бывают!
Неожиданно в радости встречи Флетчеру подумалось - а ведь Кейт искренне рад! Хоть для кого-то Флетчер выполнил свою задачу – вернуться! Он вернулся для своего американского друга! Уже не зря!
Эти мысли ветром пронеслись в голове Флетчера, почти не запомнившись. Но ощущение какой-то внутренней победы и торжества эта встреча подарила ему надолго.
За время короткой встречи в аэропорту они успели поделиться лишь самыми важными новостями своей жизни и договорились встретиться, когда Кейт прилетит в следующий раз.
Но самым главным результатом той короткой встречи стало событие, по-настоящему вернувшее Флетчера к жизни. Вернувшее его в авиацию. Теперь уже в гражданскую. Благодаря титаническим усилиям Кейта и боевым заслугам Флетчера перед военно-морским флотом США, Флетчера взяли линейным пилотом в авиакомпанию TWA, обеспечив ему при этом бесплатную возможность переучиться на гражданские лайнеры.
* * *
TWA – Trans World America – к концу 40-х годов была одной из крупнейших авиакомпаний США. Именно в это время компания одной из первых в мире начала осваивать постоянные трансатлантические перелеты между США и Европой.
Владельцем авиакомпании был человек по имени Говард Хъюз. Совершенно неординарная личность – первый в мире миллиардер, известнейший кинопродюсер, звезда Голливуда, и при этом легендарнейший летчик-рекордсмен!
Говард Хъюз, будучи одержимым авиацией, самозабвенно работал над созданием постоянного авиационного сообщения между США и Европой. На реализацию этой цели он не жалел никаких денег.
Особое место в этой работе занимал самолет, который мог бы обеспечить прямой беспосадочный перелет Нью-Йорк – Лондон. Говард Хъюз потратил на создание такого самолета около 400 млн. долларов – колоссальнейшая по тем временам сумма. Хъюз залез в страшные долги, оказался на грани разорения, но самолет был создан!!! Да не один, а целый авиаотряд!
Более 40 прекрасных машин, готовых надежно связать комфортабельным воздушным мостом США и Европу!
Самолет был назван Constellation (Созвездие). В истории мировой авиации этот самолет стал настоящей Легендой, настоящим символом эпохи!
Стоит ли говорить, какой строжайший отбор был в экипажи этих самолетов на трансатлантические рейсы!? И надо же такому случиться, но, именно в этот авиаотряд и попал бывший капитан британского флота Флетчер Ирвин! Будто в награду за перенесенные тяготы и лишения удача здорово улыбнулась ему в этот раз!
Коммерческая гражданская авиация тогда только начиналась. И экипажи, летавшие на первых трансатлантических лайнерах, были настоящей кастой счастливчиков по сравнению с целым миром, приходящим в себя после страшной войны!
Роскошные лайнеры и обширная география полетов. Рейсы в известнейшие города Старого и Нового Света, а в промежутках между полетами первоклассные отели. И при этом впечатляющие заработки.
Все это поначалу ошеломило Флетчера, привыкшего совершенно к другой жизни, к другим полетам. Начиная со строгой повседневной формы одежды, больше похожей на вечерний смокинг, вместо видавшего вида комбинезона и потертой кожаной куртки, заканчивая размерами лайнера, который был в разы больше истребителя. Абсолютно все было не так!
Даже отношения между людьми оказались иными. При внешнем благополучии и показной доброжелательности между окружавшими Флетчера людьми, искренности во взаимоотношениях почему-то не чувствовалось.
Вроде все предельно корректно и тактично, но дальше служебных дел обычно продолжать разговор желания не возникало. Возможно, потому что Флетчера воспринимали чужаком? Ну что же, он к этому привычен еще с курсантских времен.
Но наблюдая за своими коллегами, Флетчер приходил к выводу, что подобные взаимоотношения характерны для общей массы его окружения.
Постоянное соперничество, как между экипажами, так и внутри экипажей было нормой.
До этого Флетчер в своей летной практике лично не сталкивался с многочисленными составами экипажей, когда полет зависит от работы целого коллектива численностью 4-10 человек. В годы военной службы он видел такую работу в бомбардировочной и военно-транспортной авиации. Но взглядом стороннего наблюдателя. Тогда Флетчер был твердо уверен, что слаженная работа таких экипажей напрямую зависит от искренности и доверительности отношений, складывающихся между членами экипажей.
И как же он был удивлен, когда выяснил, что взаимная подозрительность, недоверие, конкуренция тоже могут быть основой работы экипажа!
Насколько такая система работы лучше той, что он видел в годы войны у своих коллег-бомбардировщиков, сказать было трудно. Но однозначно она была неприятна.
Хотя понять, наверное, можно… Там, на войне, риск, необходимость выполнить боевую задачу во имя общего дела, во имя общей победы. Друга прикроет друг – это закон выживания на войне.
А здесь… Здесь все зарабатывают деньги… Зачастую забывая обо всем. Да и сам Флетчер, познав нужду и безденежье, уже не мог однозначно судить тех, кто делал заработок целью жизни. Как ни крути, а деньги это место под солнцем. И каждый решает сам, как строить свое благополучие.
Хотя, слава богу, ничего из ряда вон выходящего не происходило. Все было в пределах дозволенного. Да и коллектив авиаотряда в общей массе был действительно профессиональным. Тем не менее, было неприятно, когда какие-либо неудачи одного вызывали оживление среди коллег гораздо большее, чем успехи.
Но все же приятные исключения в этой системе взаимоотношений были. Например, с Кейтом у Флетчера отношения ничуть не стали хуже фронтовых. Да и со штурманом в экипаже, где Ирвин начал летать вторым пилотом, стало складываться что-то более доверительное, чем с остальными. Возможно, это было просто взаимное уважение – штурман тоже повоевал…
И какой же незначительной мелочью оказывалась вся эта житейская суета каждый раз из кабины лайнера, с мощным басом выруливающего на взлетную полосу к исполнительному старту…
Когда волнение сердца, смешиваясь с напряженной предстартовой скороговоркой команд и проверок, отдавалось нетерпеливой вибрацией в сжимаемом штурвале…
Когда перед взором распахивалась широкая серая гладь взлетной полосы, убегавшая к горизонту строгим пунктиром осевой линии...
Словно магическое заклинание перед чудом произносил второй пилот Флетчер в эфир:
- Вышка! Я «Феникс-2». На исполнительном, к взлету готов…
И неслось в ответ:
- «Феникс-2»! Взлет разрешаю…
После чего лайнер, взревев на взлетном режиме мощью четырех двигателей и освободившись от пут тормозов, устремлялся навстречу своей стихии – небу.
Взлет Флетчеру действительно казался чудом. Чудом его возрождения. Чудом, в которое он уже и не чаял поверить.
Несмотря на то, что полеты были по-настоящему тяжелейшей и опасной работой, их длительность доходила до 20 часов, все таки Флетчер был счастлив… Счастлив каждой очередной своей встрече с небом, с которым он уже было навсегда простился...
Шло время.
Полеты на больших высотах, с белоснежными громадами облаков и бескрайней синевой, грозами и турбулентностями, под загадочным светом звезд и под слепящими лучами солнца.
А под крылом, то вечно беснующийся хаос волн океанских, то навечно застывшие волны горных хребтов.
Посадки в ночи и на заре, в туманах и дождях, на жаре и под снегом…
Аэропорты Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, Нью-Фаундленда и Дублина, Лондона и Парижа, Берлина и Рима, Барселоны и Ниццы…
И не передать словами то наслаждение, какое испытываешь после целой вечности, проведенной за штурвалом, выбравшись из тесной кабины экипажа на летное поле, вдыхая полной грудью аэродромный воздух. Глядя, как милые, но тоже очень уставшие стюардессы провожают последних пассажиров. Чувствовать себя одуревшим и с тихой радостью осознавать, что впереди отдых!
За спиной долгие часы и тысячи километров непростого пути… А здесь теплый и цветочно-ароматный вечер юга Франции… Аэропорт Кот Д’Азур, Ницца…
На стоянке устало опустил кончики широко распахнутых крыльев белоснежный, похожий на веселого дельфина, красавец лайнер, ласково именуемый пилотами Cony…
Влажный от недавнего дождя бетон аэродрома… Весна…
Близкие и уютные огни аэровокзала…
До чего же симпатичные в их экипаже стюардессы… Сейчас они проводят пассажиров и очаровательной шумной стайкой пойдут к аэровокзалу…
Хаотично выбираемые взглядом картины окружавшего его вечера складывались в сознании прекрасной, яркой мозаикой, от которой душу переполняло счастьем. Это состояние невозможно было передать словами, и он лишь улыбался, отчаянно смущаясь своей улыбки. Но ничего не мог с собой поделать. Поэтому его улыбка выглядела чуть виноватой. А девчонки-стюардессы, замечая Флетчера в таком состоянии, находили его невероятно милым… И тепло улыбались в ответ…
Порой ему казалось, что происходящее с ним это какой-то удивительный счастливый сон… Или кинофильм… И тогда сердце испуганно сжималось – сейчас он проснется, а вокруг все то от чего он так долго и трудно выбирался.
Почему-то как только в душу приходило счастье, следом обязательно приходило чувство вины… Будто он живет этой жизнью незаслуженно, будто он кому-то должен. Наваждение какое-то.
Улыбка исчезала, взгляд потухал, а в голову начинали назойливо лезть тоскливые картины прошлого…
Черный траурный шлейф за самолетом Ричарда…
Огненный шар взрыва Мессершмитта, которым Флетчер был едва не сбит в Мурманске…
И ровные строчки-фонтанчики пулеметных очередей на океанской воде, после которых беспамятство и кошмар выживания…
Осиротевший без отца дом…
Надоевший круговорот мучительных воспоминаний.
И никуда от него не деться…
Это тоже невозможно было объяснить словами. Никому. Да и незачем.
В очередной раз преодолевая душевную боль Флетчер, не ведая того, выглядел пронзительно грустным. И одиноким… Словно остров…
Искренность, которая при этом читалась в нем, топила лед равнодушия в душах окружавших его коллег по экипажу.
К Флетчеру тянулись. Без всяких слов. Просто обычно собирались рядом с ним после полета под крылом самолета. Все вместе, дожидаясь друг друга, если кто-то задерживался. А потом неторопливо шли следом за стюардессами к аэровокзалу.
Четверо совсем еще нестарых и строгих мужчин шагали из темноты ночного аэродрома навстречу огням земной жизни…
Усталые, но с чувством хорошо выполненной работы. Работы, которую сделали вместе. Экипаж.
И лишь один из них никак не мог приноровиться к начинающим складываться в экипаже отношениям. Это был капитан их корабля Рей Юманз. У которого Флетчер был вторым пилотом.
Летая с ним плечом к плечу, Флетчер не раз ловил себя на мысли, что капитан неуловимо напоминает ему Патрика Бартона.
Возможно тем, что такой же педант и франт. Нет, ничего страшного в его подчеркнутом педантизме нет. Наоборот, это даже полезно в их непростом и опасном деле. Но вот, некоторая театральность, с которой все это происходило… Будто он не работу делает, а играет роль. Молодой, высокий, стройный красавец, несколько надменный, с безукоризненно сидевшей на нем формой капитана. Со сталью во взгляде и голосе. По всему, он себе очень нравился.
Штурман шутил, что если бы пассажиры видели, как капитан Юманз выполняет посадку, то они бы аплодировали стоя. Но не столько пилотскому мастерству, сколько актерскому.
Тем не менее, Рею Юманзу было чем гордиться. Будучи младше всех не только в экипаже, но и среди летчиков авиакомпании, он был действительно отличным и опытным пилотом. Несмотря на свой молодой возраст, Рей в свое время был в составе экипажей, которые одними из первых в мире начинали осваивать трансатлантические маршруты. Так что капитанское звание он носил вполне заслуженно.
Рей любил производить впечатление. И, конечно, главное место в этом его увлечении занимали представительницы слабого пола. Мало кто знал, что в юности он был жестоко отвергнут девушкой, по которой сходил с ума. Эта история оставила в его душе глубокий след. И знавшим его было практически невдомек, что Рей в глубине души был болезненно неуверенным человеком. И в первую очередь в общении с противоположным полом. Он презирал в себе эту слабость и себя вместе с ней. Но будучи от природы упрямым, он не мирился со своей бедой.
Рей много работал над собой и добился серьезных успехов. Самым главным из которых была, пожалуй, его карьера в авиации…
Ведь в небе он оказался когда-то именно в попытках борьбы с собственной робостью. – Он решил прыгнуть с парашютом. А после первых же прыжков это неожиданно стало настоящей его страстью. Он прыгал много, самозабвенно, на пределах дозволенного…
Он упивался своей властью над собственными страхами, которую давали ему затяжные прыжки.
Когда от ужаса перед высотой и падением внутри все противно сжимается. До кома в горле.
Когда чувствуешь, как носок ботинка, стоящего на обрезе борта, обдувается набегающим потоком, а кажется что этот тугой холодный поток вымывает тебе душу, ведь под тобой бездна… Под тобой облака…
Но при этом ты все-таки делаешь шаг. На одном упрямстве.
И проваливаешься в эту бездну, чувствуя как от падения начинает остро сосать под ложечкой. Слыша, как от нарастающей скорости падения начинает свистеть в ушах ветер… И воздух, прозрачный и неосязаемый на земле, начинает спрессовываться в плотный поток. Настолько плотный, что теперь его можно ощутить в ладонях, его можно почти сжать в кулаках… И в этот волшебный момент весь ужас, которым ты был объят, стоя перед люком, весь этот животный ужас перерождается в дикую безудержную радость. Радость свободы и торжества. Свободы от собственных страхов и торжества победы над ними.
Если я смог преодолеть, превозмочь себя – то я могу ВСЕ!!! – неслось в голове Рея в такие моменты. И скорость, с которой он все, более ускоряясь, несся к земле, была той самой музыкой, под которую пела его душа!!!
И как объяснить потом на земле перепуганным руководителям прыжков и полетов, почему он так поздно раскрывает купол парашюта. Не поймут…
Сколько раз он, ошалело улыбаясь, выслушивал яростную брань своего инструктора, который обещал больше не подпускать к самолету. Но все равно пускал. И однажды Рей стал абсолютным чемпионом США по затяжным прыжкам с парашютом…
Таким был капитан Юманз Рей. Но если в повседневной жизни он почти полностью избавился от своих комплексов уровнем своего социального положения, размерами доходов, профессиональными и спортивным успехами, то отношении женщин все оставалось по-прежнему сложно. Да, он пользовался у них серьезным успехом. И он пользовался этим. Но именно пользовался. Страх быть отвергнутым, испытанный однажды, и боль которую пришлось пережить после, не отпускали. И не давали ему возможности открыться чувствам, которые порой робко посещали его разбитое однажды сердце. В какой-то момент он стал почти ненавидеть женщин. И мстить им. Кружа голову безукоризненно прекрасными ухаживаниями и горячими признаниями, а потом жестоко бросая….
Робкий романтический юноша и жестокий искушенный ловелас удивительно сочетались в одном человеке по имени Рей Юманз.
Во Флетчере Рей чувствовал конкурента. Не в профессиональной деятельности, а в том, как к Флетчеру относятся люди. Как легко он располагает окружающих к себе. Если быть честным, то в глубине души и сам Рей Юманз испытывал симпатии к своему второму пилоту.
Но именно потому, что Рей прикладывал усилия и в чем-то был вынужден ломать себя, чтобы получить удовольствие от внимания, привлекаемого к себе, особенно со стороны женщин, а у Флетчера это получалось как-то легко и само собой, именно из-за этого бесился Рей Юманз.
Он буквально ревновал к Флетчеру все и вся. И придирался к нему. Прекрасно понимая, что порой перегибает палку, ничего не мог с собой поделать, и постоянно делал ему какие-то замечания. Зачастую без всяких на то оснований, но пользуясь своей должностью капитана корабля.
К искреннему удивлению остальных членов экипажа, видевших несправедливое отношение капитана ко второму пилоту, Флетчера совершенно не задевало подобное отношение Юманза. На фоне того удовлетворения, которое дарила Флетчеру работа, после всего, что довелось ему пережить, придирки со стороны своего молодого капитана были такой незначительной мелочью. В чем-то просто забавной мелочью.
И на каждое замечание Юманза Флетчер всегда с невозмутимостью отвечал полным согласием и готовностью немедленно исправиться, от всей души улыбаясь про себя деланной строгости Юманза. А Юманз, чувствуя подобную реакцию со стороны своего второго пилота, бесился еще больше. И наступил момент, когда Юманз начал почти ненавидеть Флетчера. Многочасовые перелеты, необходимость быть все это время в одной кабине, плечом к плечу с Флетчером, угнетали Рея невероятно.
Однажды Юманз даже пошел к командиру авиаотряда TWA с просьбой поменять второго пилота в своем экипаже, мотивируя тем, что Флетчер слабый пилот, и Юманз не может полноценно на него положиться. На что получил ответ, что если это действительно так, то Флетчеру вообще нечего делать в отряде. Но судя по результатам регулярных тестов, в том числе по технике пилотирования, которые Флетчер постоянно сдавал исключительно на отлично, второй пилот у Юманза достойный. Но если у Юманза есть сомнения, руководство отряда готово провести дополнительную проверку. Всему экипажу Юманза. В том числе и самому капитану. На том все и кончилось. Если не считать, что внутри своего экипажа Юманз окончательно отвернул от себя всех. Но даже в этом Рей видел вину исключительно Флетчера.
Даже Синди, одна из самых симпатичных стюардесс TWA, с которой у Рея на тот момент был бурный роман, не оценила его поступка. И вообще, отношения в отряде у Юманза катастрофически портились. Он стал чрезвычайно раздражительным. Что-то пошло не так. Такое хрупкое равновесие, еще недавно царившее в душе Рея, было нарушено.
И во всем виноват этот проклятый англичанин Флетчер!
Откуда он взялся?
По слухам его уволили с военной службы, лишив наград и воинского звания… Вроде за то, что вместе с самолетом сдался япошкам, когда те его перехватили в небе, а затем навел их торпедоносцы на свои корабли! Позор! Его изгнали из Британии, так он всплыл в Соединенных Штатах! И такого типа приняли в пилоты TWA! Видимо считает, что здесь о его темном прошлом никто не узнает…
Надо будет доложить обо всем Говарду Хъюзу, тому не все равно кто летает на его самолетах.
- Вот так, без всяких доказательств, ты готов поверить во всю эту чепуху? – нахмурившаяся Синди недоуменно смотрела на Рея.
- Я что суд? Мне доказательства не нужны… - раздраженно отвечал ей Юманз.
- Но это же серьезные обвинения! Я не верю ни единому слову! И вообще, мне не нравится этот разговор… И мне очень не нравится, что именно ты его завел, Рей! - прекрасное лицо девушки горело негодованием. – Как ты можешь? Ведь это же низко…
- А почему ты за него так заступаешься? – подозрительно сощурился Рей. В этот момент его мужественное красивое лицо показалось Синди на редкость отвратительным.
- Я вижу, ты и меня уже в чем-то подозреваешь? – холодно улыбаясь, спросила она его.
Неловкая пауза повисла над их столиком в ресторане, где они ужинали. Рей молча боролся с нахлынувшим приступом гнева и раздражения, лицо его было в пятнах. Он налил себе полный бокал красного вина и залпом осушил его. А Синди скучающе отвернулась к эстраде, где двое парней под джазовый аккомпанемент красиво пели дуэтом приятную итальянскую песню.
Когда песня кончилась, Синди начала собираться уходить. Рей молча смотрел за ее приготовлениями.
- Спасибо за ужин. Я, пожалуй, пойду… - сказала она, закончив приготовления.
Не проронив ни слова, он наполнил еще один бокал вином, никак не реагируя на ее действия.
Синди решительно поднялась из-за стола, чтобы уйти, но взглянув на Рея, неожиданно для себя, опустилась обратно. Рей выглядел абсолютно несчастным. Словно совсем еще мальчишка, обиженный какой-то страшной несправедливостью. Сердце Синди сжалось от сострадания и нежности к этому мальчишке.
Только она знала, чувствовала всей душой за показной надменностью и неприступностью Рея его робость и ранимость ребенка. И искренне любила в нем этого ребенка. Для нее самой в этом чувстве все было абсолютно непонятным. Несмотря на то раздражение, которое часто Рей будил в ней своим поведением, ее тянуло к нему. Тянуло именно то, что за внешним ярким фасадом красавчика и позера все-таки было что-то глубокое, нежное и ранимое, что-то тщательно скрываемое от окружающих. Подруги удивлялись ее терпению сносить все выходки Рея, да она и сама себе не могла этого объяснить, просто сердцем чувствовала свою какую-то ответственность за этого непростого человека, что-то материнское к нему.
Вот и сейчас, все что он говорил о Флетчере и как вел себя с ним, совсем не красило Рея, было недостойно… И то, как он отреагировал на ее замечания было оскорбительно. Но Синди все-таки осталась рядом, стерпела и на этот раз… Потому что нет в его душе при всем этом подлости. Синди точно знает! Это просто его обиды. Обиды на собственные слабости, с которыми он отчаянно борется внутри себя. А когда не получается – его боль выплескивается наружу вот таким некрасивым образом. Совсем еще мальчик… И поступки у него еще ребяческие.
Под шатром летней веранды небольшого каннского ресторанчика на набережной Круазетт элегантная и ослепительно красивая девушка с длинным каштановым волосом, грустно улыбаясь, смотрела на сидевшего перед ней обиженно надувшегося симпатичного юношу в форме капитана. На столике между ними нервно подрагивала нежным пламенем свеча, отражаясь уютными огоньками в стекле винной бутылки и недопитых бокалов. С моря дул легкий бриз, несший с собой вкрадчивый шепот прибоя и пьянящий аромат цветущих магнолий.
Ими можно залюбоваться… Они великолепно смотрятся вместе… – думал Флетчер, глядя на них, от входа в ресторан, где он стоял в нерешительности.
Он любил Канны и специально приехал сюда после рейса заглянуть в этот ресторан, чтобы скоротать перед сном вечер, послушать музыку… В этом милом каннском ресторане у отеля Ритц здорово играют.
Встретить здесь Рея и Синди для него было полной неожиданностью. И он уже собрался уйти, когда Синди почувствовав на себе взгляд, повернулась и увидела его. А увидев, приветливо помахала. Он улыбнулся и помахал в ответ.
Когда Синди, обернувшись, увидела стоящего на входе в ресторан Флетчера, лихорадочная и спасительная, как ей показалось, мысль пришла к ней. – Сейчас она сведет вместе Рея и Флетчера, они между собой объяснятся, и проблема отпадет сама собой. Всем сразу станет легче. Поэтому она обрадовано помахала Флетчеру, приглашая его подойти.
Но то, что произошло дальше, оказалось совершенно неожиданным для нее. Рей, увидев идущего к их столику Флетчера, переменился в лице, вскочил, едва не перевернув столик, и устроил жутко некрасивый скандал. Все было настолько нелепо! Он стал обвинять Синди в сговоре с Флетчером, а возможно и в ее неверности с этим англичанином. Швырнул в сердцах смятые купюры оплаты за ужин на стол и ураганом вылетел из ресторана, оставив за собой погром от опрокинувшейся посуды, перепуганных официантов и тихо рыдающую Синди.
Флетчер был в полной прострации от произошедшего. То, что его отношения со своим капитаном не клеились, было ясно давно, но чтоб такой скандал… Да еще и на людях. И зачем обижать Синди? Черт возьми, похоже, это из-за меня…
- Синди! Ради бога, простите! Я понятия не имел, что здесь вы с Реем … - бросился он к плачущей девушке. – Простите… Хотите я его догоню и все объясню!?
В голове был сумбур, Флетчер чувствовал себя дураком.
Синди тем временем взяла себя в руки и понемножку успокаивалась.
- Это вы меня простите. Мне не нужно было Вас звать… - сбивчиво начала она объяснять – Представляете, мы с Реем как раз говорили о Вас и я… Словом, мне показалось, Вам с ним необходимо объяснится, а тут Вы у входа…
- Да… Я люблю бывать в этом месте, когда доводится прилетать на Лазурный берег… Вот и сегодня… Но когда заметил Вас с Реем, хотел уйти… Как чувствовал! - также сбивчиво отвечал ей Флетчер, немного волнуясь и невольно любуясь завораживающей красотой девушки, ее неописуемым изяществом.
Тем временем со сцены зазвучала плавная, душевная и невероятно романтическая мелодия.
Официанты быстро убрали столик, заменив облитую вином скатерть на свежую.
Синди неожиданно почувствовала какое-то необъяснимое спокойствие и опустошенное безразличие. Только что готовая уйти, в этот миг она боялась даже пошевелиться, наслаждаясь внезапно овладевшим ею покоем, музыкой, вечером. Сидевший напротив нее Флетчер, делая заказ, что-то говорил учтиво наклонившемуся официанту.
«Дурачок… - думала она о Рее, в который раз прощая его. – Какой же он еще дурачок и мальчишка… Любимый мальчишка».
Погруженная в себя, она не сразу расслышала, что ей говорил Флетчер:
- Вы здорово смотритесь вместе с Юманзом. Вы красивая пара…
Это было так приятно ей услышать! Эти слова были словно заживляющий бальзам для ее измученной сомнениями и обидами души.
- Да!? Вы действительно так думаете? – спросила она и тут же покраснела в смущении.
-Да. Именно так я и думаю. А еще я думаю, что Вы невероятно красивая девушка. – улыбаясь ответил Флетчер. – И мне, действительно неловко от того, что я испортил Вам вечер. Даже и не знаю, как загладить…
- Не надо ничего заглаживать. – прервала его Синди. – Единственно… Не знаю, удобно ли это… У меня есть к Вам один вопрос. Но Вы можете не отвечать, если сочтете…
- Я отвечу Вам на любой Ваш вопрос. – Теперь уже Флетчер перебил ее, очень серьезно и внимательно глядя в глаза.
Принесли вина и пока его разливали по бокалам, Синди собиралась с мыслями.
«Она потрясающе хороша…» - думал Флетчер, глядя на Синди. Он откровенно любовался ею, неожиданно поймав себя на мысли, что девичья красота Синди для него будто обрела звук… Звук того прекрасного мотива, что лился со сцены этого ресторана.
И он наслаждался этим неожиданным открытием удивительной музыки девичьего очарования. Когда больше ничего и не нужно, лишь бы это волшебное состояние длилось подольше...
Она молчала, собираясь с мыслями и пытаясь правильно сформулировать свой вопрос к нему, чтобы не обидеть. А когда посмотрела на него, смутилась, перехватив его восхищенный взгляд.
Флетчер тепло улыбался ей, и Синди, почувствовав некоторое облегчение от этой улыбки, начала свой вопрос:
- Понимаете… Когда Вы здесь появились, мы как раз говорили о Вас. Я сейчас объясню почему. Рей отчего-то очень болезненно реагирует на Вас. Это не дает ему покоя. И чем дальше, тем хуже… Вы же видите, какой он стал?
Он едва заметно нахмурился, внимательно ее слушая. А она, чуть помолчав, продолжила:
- Он и так очень непростой человек, а тут совсем сам не свой стал. Поймите меня правильно… Мне далеко не безразлично и его состояние и наши с ним отношения. Поэтому я хотела бы у вас кое-что для себя уточнить. Я никак не могу понять причины такого отношения Рея к вам. Что вы с ним не поделили?
Флетчер в ответ только пожал плечами и отрицательно покачал головой.
Ее речь была несколько возбужденной и сбивчивой:
- Я все понимаю, вы можете не отвечать, если посчитаете мои вопросы бестактными.
- Я отвечу на любой ваш вопрос, Синди. Поверьте, мне нечего скрывать. – Флетчер нахмурился еще больше.
Теперь Синди с интересом разглядывала Флетчера. Она неожиданно для себя отметила, что он очень даже ничего… И еще достаточно молод, хотя она как-то не обращала на это внимания. Из-за его седины, видимо.
В нем чувствовался мужчина. Что-то неуловимое – спокойная уверенность поведения что-ли, независимость… Или взгляд… От которого становилось по-девичьи волнительно. Хотя, наверное, все вместе взятое.
С ним было спокойно и интересно!
Синди была еще очень молодой девушкой, немногим более 20 лет. Но ей уже довелось хлебнуть потерь и разочарований, которые оставляют в душе серьезные шрамы и дают понимание окружающего мира, что называется, без прикрас. Она очень рано осталась совсем одна. И чуть ли не с детства пробивалась в жизни абсолютно самостоятельно. Нельзя было даже догадаться, что за внешностью этой милой и совсем юной девушки, характер сильной, где-то даже отчаянной личности.
И все-таки Синди была еще достаточно молода, чтобы не разочароваться и жить с ожиданием чуда в душе. Чуда человеческих взаимоотношений, настоящей любви, дружбы.
Жизнь наградила ее даром чувствовать людей. С незнакомыми Синди была словно настороженный зверек, всегда ожидающий опасности. И еще у нее была феноменальная интуиция - общаясь с человеком, она непросто ощущала, что можно от него ожидать, но даже в чем-то могла предугадывать некоторые моменты будущего этого человека. Может быть, в Синди текла цыганская кровь… Своих родителей Синди не знала.
Сейчас, сидя напротив Флетчера, Синди не чувствовала никакой угрозы с его стороны. Скорее она ощущала в нем родственную душу. Это было самое необыкновенное открытие, которое она сделала для себя относительно Флетчера.
Песня, звучавшая с эстрады, сменилась следующей, тоже очень приятной. В акватории залива светились разноцветные огоньки качавшихся на рейде яхт. По набережной, вдоль летней веранды их ресторана, прогуливались парочки. Романтика…
- Сегодня Рей кое-что рассказывал о вашем военном прошлом, – твердо начала она, собравшись с духом. – Это был скверный рассказ. Будто Вас выгнали из британского флота за предательство. Якобы Вы в бою сдались японцам и поставили под удар свою эскадру…
Он молчал, взгляд его стал отсутствующим. Синди поняла, что задела болезненную для Флетчера тему, и пожалела что начала этот разговор. Поэтому сразу же поспешила добавить:
- Я не поверила, Флетчер… Вижу, что Вам это неприятно, поэтому Вы можете ничего не отвечать.
А он неожиданно грустно улыбнулся и ответил:
- Ничего страшного, Синди. Я обещал Вам ответить. Меня действительно уволили со службы в Королевском флоте. И лишили званий и наград. Заподозрив в измене, так как не поверили моей истории.
Синди удивленно смотрела на него в ожидании дальнейших объяснений.
- Да я и сам иногда не могу поверить в то, что со мной произошло… - задумчиво говорил тем временем Флетчер. – В двух словах – я был сбит японцами над Индийским океаном, чудом не утонул, и был выброшен на берег какого-то острова. Остров был необитаем, и я провел на нем около двух лет. Затем мне удалось с него выбраться…
Синди неожиданно засмеялась:
- Только и всего? Два года на необитаемом острове!!! И вы так обыденно об этом говорите???
- А как мне об этом говорить? – усмехнулся Флетчер.
- То есть Вы хотите сказать, что Вас выгнали с флота, лишив звания и наград, за жизнь на необитаемом острове?
В ответ Флетчер неопределенно вскинул брови и вдруг согласился:
- Вы знаете, а ведь так оно и есть…
Помолчал и продолжил:
- Мне не поверили, потому что в том районе океана нет никаких островов!
Синди недоуменно и чуть насмешливо вскинула брови, ну прямо чудеса какие-то… Но глядя на Флетчера, она моментально посерьезнела. Его взгляд был неожиданно тоскливым и болезненным…
- Документально доказано, что в той зоне океана, где я был сбит, на несколько тысяч миль вокруг нет никакой суши. То есть об острове не может быть и речи… А я тем не менее, оказываюсь живым… Причем спустя два года после того, как был сбит, и год после окончания войны... Кто я после этого? Как объяснить, где был, если тебе не верят? Конечно, трус и шпион…
Настроение катастрофически портилось. Все-таки пришлось оправдываться… А его оправдания звучали скорее нелепо и неправдоподобно, чем убедительно. Он это чувствовал. Тоскливые мысли, от которых он уже привык отгораживаться, вдруг бурным потоком устремились в его сознание.
Музыка, которая только что была очаровательным украшением вечера, стала вдруг навязчивым и раздражительно громким набором звуков. Флетчер видел, что Синди что-то горячо говорила, но не слышал ее. Невыносимо захотелось встать и уйти… Будто от этих мыслей было можно куда-то уйти…
«Девушка, езжайте Вы к своему другу и решайте с ним свои проблемы сами» - чуть было не вылепил он Синди. Его удержало лишь осознание необходимости быть в рамках приличия… Все-таки не виновата эта красавица в том, что мучило Флетчера. Не нужно обижать ее…
Натянуто улыбнувшись, он предложил ей уйти из ресторана. Флетчер имел ввиду уйти, чтобы закончить этот чертовски неудачный вечер и остаться одному. Лечь спать, в конце концов! Завтра рейс…
Но Синди, увлеченная своими мыслями, казалось, не заметила перемены в настроении Флетчера и с готовностью поддержала предложение Флетчера:
- Да-да, конечно, мне бы очень хотелось сегодня погулять по набережной! Сегодня такой вечер, такое событие! Мы из-за этого сюда и ехали! Я не хочу пропустить этого из-за дурацкой выходки Рея!
Флетчер недоуменно смотрел на нее.
- Вы же составите мне компанию? – тоном, не терпящим возражений, насела Синди на Флетчера.
Она прекрасно видела изменения в его настроении, и ей было чрезвычайно неудобно перед этим немного странным, но симпатичным мужчиной за испорченный вечер.
«Его просто нужно отвлечь от неприятных мыслей…» - решила она и сразу же взялась за дело. Он, было, попытался отказаться, но Синди решительно ему этого не позволила.
Когда они рассчитались и вышли из ресторана, Флетчер уже полностью справился со своей меланхолией. Он был спокоен и равнодушен.
- Так чем же так знаменателен сегодняшний вечер, если мы решили во чтобы то ни стало ему посвятить время? – спросил Флетчер скорее из желания заполнить паузу, чем действительно выяснить это для себя.
- Да вы что!? Неужели не в курсе??? Сегодня же сюда весь мир стремится! – Синди была искренне удивлена незнанием Флетчера.
Действительно, на набережной Круазетт был какое-то совершенно необычное оживление.
«Прямо толпы… Чего-то ждут…» - рассеяно отмечал про себя Флетчер. В ответ на восклицание Синди он лишь пожал плечами.
- Сегодня же финал кинофестиваля! Его в Каннах проводят всего в третий раз, но сюда уже съезжается весь цвет мирового кинематографа! Этот фестиваль здорово отличается от американского помпезного и набившего оскомину Оскара… - горячо начала объяснять Синди.
Глядя на ее юное восхищение этим событием, Флетчер не выдержал и улыбнулся:
- Я вижу Вы знаток и ценитель киноискусства…
Синди очаровательно смутилась:
- Ну что Вы… Как все… Просто не хотелось упустить шанса увидеть столько знаменитостей сразу и своими глазами…
- Хорошо! Тогда идем смотреть знаменитостей! – засмеялся Флетчер объяснению Синди, махнув на все свои сомнения рукой. – Куда идти?
Рэй почти не помнил, как оказался в такси после своего вихреподобного выхода из ресторана. Он был вне себя от бушевавших в нем чувств. Они просто выжигали и душили его. Обида, ревность, гнев и полнейшее бессилие с ними справиться.
Душная ночь, беспросветно темная и совершенно беззвездная, изредка освещалась вспышками дальних зарниц, которые мертвым светом выхватывали причудливые изломы скал, мимо которых неслось их такси. Впереди, в тусклом конусе желтого света фар лихорадочно мелькал пунктир дорожной разметки.
«Не думать… Ни о чем не думать… Все… Все… Успокойся… Забудь… Ничего не было… И нет… Есть только эта дорожная разметка в метущемся свете фар» - словно молитву твердил Рэй, постепенно приходя в себя.
Только сейчас он осознал себя в кабине такси, водитель которого, крупный француз, что-то шумно объяснял Рэю. Юманз не понимал ни слова, от водителя противно несло потом и табаком, и на какой-то момент эти неприятные мысли о водителе вытеснили все остальные. Стало легче, капитан Юманз окончательно пришел в себя.
Когда такси остановилось у отеля, Рэй расплатился с водителем и с облегчением выбрался из машины, которая, обдав его густым выхлопом, тут же умчалась в ночь.
Постоял, решая, что делать дальше.
В номер? Так все равно сейчас не уснуть… Только еще хуже будет. Пожалуй, лучше будет пройтись.
Однако далеко не ушел, а расположился на пляже, что был через дорогу от отеля. Обхватив колени руками, Рэй сидел прямо на камнях и задумчиво смотрел в рокочущую черноту штормящего ночного моря. Если бы не вспышки зарниц, озаряющие горизонт, то казалось, что он сидит на берегу бесконечности. А ветер, трепавший упругими прохладными порывами шевелюру Рэя, чудился потоком времени, уносившим в прошлое...
…Тогда тоже была ночь. Ночь их выпускного школьного бала. И ночь крушения его первой любви… Ночь, круто изменившая всю его жизнь.
Оказывается она просто не хотела портить настроение перед балом, согласившись идти на этот праздник с Реем…
И Рей, когда шел на бал под руку с Эстель, был самым счастливым человеком на земле. Настолько было удивительно и прекрасно, все что происходило с ним в тот момент… Душа его пела! Словно и не было у него до этого момента души… Точнее он ее не слышал раньше, и даже не подозревал, как она может петь! Соловьиными трелями начинающегося лета, праздничной музыкой, доносившейся из красиво украшенных дверей школы, распахнутых навстречу выпускникам… Седьмое небо от счастья! Вот именно таким оно и должно быть, думалось тогда Рею…- Сиреневым от наступающих сумерек, окаймленным пурпурно-золотой полоской заката над горизонтом…
- Рей… Ты еще поймешь меня… Это все детство. А впереди жизнь! Взрослая жизнь! У тебя еще будут другие девушки… Лучше меня! – с очаровательным акцентом говорила ему милая и юная француженка, зябко кутаясь в его пиджак, который он накинул ей на плечи.
- Но мне не нужны другие девушки, Эстель… - с недоумением говорил он, не в силах поверить в услышанное. – Я… Я люблю тебя…
Он уже точно не помнил, что точно она ему ТОГДА говорила… Да и не важны были слова… Настолько не важны, что в тот вечер он просто ничему не поверил! Если честно, он даже не расстроился…
Так ему казалось…
Просто придет другой день, наступит счастливое утро, и все былые беды и разочарования бесследно исчезнут вместе с мраком уходящей ночи…
Гораздо значительнее для его дальнейшей судьбы было то влияние, которое на него оказала та потеря.
Отказ Эстель от продолжения отношений поначалу вызвал у Рея сильную обиду. Уязвленное самолюбие было лишь первой и наименее значительной его болью, а первые действия, которые диктовало ему это состояние казались ясными и однозначными. – Забыть и не вспоминать! Даже при случайной встрече не выказывать своей обиды, а демонстрировать одно лишь сплошное равнодушие. Может быть даже сделать вид, что не узнал! И это было бы самым правильным выходом из ситуации, если бы он смог ее позабыть…
А Эстель категорически не шла из его мыслей… Она виделась ему повсюду… В лицах симпатичных девушек, случайно встречавшихся на улице или в престижном колледже, куда он успешно поступил на радость родителям, готовя себе беспроигрышное будущее финансиста и банкира. Эстель виделась ему в кинофильмах, которые он в тоскливом одиночестве ходил смотреть, стараясь избавиться от мучительного круговорота тяжелых дум. Везде он натыкался на нее… На мысли и воспоминания о ней… Даже в осеннем золоте листвы, грустно качавшейся над городским прудом, Рею чудилась Эстель, загадочно скрытая под тенью своих восхитительных длинных волос, свободно спадающих на лицо и плечи…
Наступил момент, когда он не мог больше терпеть своего состояния. Он сдался… Он чувствовал себя побитой собакой, но не в силах был сдержать своего стремления увидеть ее. Объясниться… Излить свою боль… Он был ослеплен своей безумной надеждой вернуть Эстель… Он отчаянно верил, что она поймет, вернется, и все будет еще лучше прежнего! Ведь он изменился! Он стал лучше, чем был! Она должна ему дать шанс доказать это! Хоть он и понятия не имел, в чем он стал лучше, и что он должен доказывать, кроме своей безумной любви к ней…
Он решился немедленно пойти к ней прямо во время нудной лекции по экономическим теориям. Отпросился выйти и, едва оказался за дверью аудитории, бегом бросился к выходу из строгого здания колледжа. На него с удивлением смотрели попадавшиеся навстречу люди. Случилось что?
А он бежал к ее дому почти не разбирая дороги и был едва ли не счастлив… Вот сейчас он увидит ее… Вот сейчас… Совсем немного осталось. Даже не подумав о том, что Эстель может не быть дома в это время, в самый разгар рабочего дня.
Ее не было дома. Дома не было никого. Старый обшарпанный коттедж был пуст совершенно. Ставни на окнах были закрыты. Из дома уехали…
Домохозяйка из соседнего дома, выглянув в окно, увидела как какой-то высокий худой парень во франтоватой форме студента знаменитого колледжа мечется перед заброшенным домом напротив, под проливным осенним дождем. Она позвала его к себе в дом и предложила кофе.
Он лихорадочно и невнятно бормотал слова благодарности, глаза его были полны отчаяния, а на впалых щеках то ли дождинки, то ли слезы.
- Где!? Где они??? – он почти кричал, показывая на дом, где жила Эстель с матерью.
- А что случилось? – настороженно и недоуменно спросила домохозяйка. – Может быть полицию вызвать?
- Да при чем здесь полиция!? – голос парня срывался, он был близок к истерике. – Где Эстель!!!???
- Ах Эстель… - проницательная домохозяйка кажется начала понимать, что происходит. Да, пожалуй, она и вспомнила этого парня. Она видела его несколько раз весной, когда тот по вечерам провожал Эстель до дома.
– Присядь, успокойся – мягко попросила она. – Уехали они. Больше месяца уже как. Сейчас я кофе сделаю.
Парня трясло.
- К-куда уехали? П-п-почему?
- Куда уехали не знаю. Они же беженцы… Здесь случилась оказия пожить, кто-то им помог, когда они из Франции в начале войны бежали. Дождались, пока Эстель школу окончит и съехали. Наверное, получше место поискать. Здесь-то едва-едва концы с концами сводили. Но соседи были хорошие. Тихие, приветливые… Мы им тоже старались помогать, хотя они гордые, помощь не принимали. Возьми-ка полотенце, мокрый весь.
Рей молча взял протянутое полотенце и закрыл им мокрое лицо, да так и остался на некоторое время сидеть, не открывая лица, чтобы скрыть слезы с которыми никак не мог справиться.
- Эстель значит… - нарушила затянувшуюся паузу соседка. – Да… Хорошая девочка... Красавица! А что ж ты только сегодня объявился? Сколько времени прошло… Где ж ее теперь искать-то?
Рей горестно покачал головой, он и сам сейчас задавался этим вопросом.
Попив кофе, немного успокоившись, он обменялся с сердобольной соседкой номерами телефонов, на случай если та что-либо узнает об Эстель.
Поиски, на которые он потратил несколько месяцев, ничего не дали. Эстель с матерью уехали куда-то на западное побережье, и на этом все сведения заканчивались. Да и не очень настойчиво Рей искал, если быть справедливым. Отправил несколько запросов, и не отовсюду дождался ответов. Начиная эти поиски, он сразу не верил в их успех.
Он вообще был неуверенным юношей. Сомневающимся. В первую очередь в себе и своих силах. Ему всегда было тяжело на что-то решиться и гораздо проще подчиниться обстоятельствам, будь то строгие родительские наставления, или какие-нибудь жизненные ситуации. Зато он был очень послушным. И эта черта считалась его самым большим достоинством. В школе его поведение было исключительно примерным, хотя успеваемость порой сильно хромала.
Вот и в случае с Эстель он привычно желал смириться с потерей. Но не мог!
Монотонно проходили дни учебы, которая хоть и не была интересной, но зато давалась ему без особых усилий, дома царил давным-давно заведенный порядок и покой, папа с мамой были очень довольны. Где-то гремела война, свершались трагедии, а в их семье был островок абсолютного умиротворения и, хоть небольшого, но достатка. Отец Рея считал, что именно так нужно уметь устраиваться в жизни, не давая себя в волю страстей изменчивого мира.
Но не было покоя в душе Рея!!! Внешне это было почти незаметно, просто парень стал более задумчив и отстранен, чем раньше. Но это же нормально, растет мальчик, становится серьезным, думали родители. И были правы! Мальчик действительно взрослел, но вот если бы они знали, какие мысли живут в голове Рея, то наверняка не остались бы настолько спокойными.
Страдания, порожденные потерей Эстель, разбудили в душе Рея дремавшую долгие годы жажду поиска. Поиска ответов на свои сомнения. Поиска самого себя.
Началось это с мучительного вопроса, почему она ушла? Бесконечными осенними и зимними вечерами, которые он проводил в отцовском кабинете при свете камина после выполнения домашних заданий, он размышлял над причинами своей потери и приходил к неутешительному выводу, что у Эстель были основания так поступить. Чем больше он думал, тем больше приходил к выводу, что сам себе несимпатичен! Чего уж тогда говорить об Эстель? Как она вообще на него посмотрела???
Да он высокого роста и мог даже показаться стройным. Но это если в классическом костюме, который особенностью кроя скрывал не очень-то развитое и худое тело юноши, добавляя плечам ширины за счет ватных вставок.
И по характеру Рей сильно отличался от своих кумиров из книг и кинофильмов. Может быть, со стороны это не было заметно, но для себя Рей точно знал, что он труслив. И именно эта трусливость, как он считал, является причиной его ужасной неуверенности в жизни. А неуверенность приводит ко всем его несчастьям. И самым главным из этих несчастий на тот момент он видел уход от него любимой девушки.
Но что если бы он был другим – физически развитым, решительным, волевым? Ушла бы она от него тогда? Наверное, нет. А если он таким станет, то вернется ли она к нему? Вполне возможно…
В глубине души он не верил в какую либо возможность дальнейших отношений с Эстель, не верил даже в саму встречу с ней когда-нибудь. Но в то время это была невыносимая и мучительная истина, поэтому Рей гнал ее из своих мыслей. А вот любая, пусть даже самая невероятная надежда приносила облегчение. Поэтому парень стал горячо обдумывать, возможно ли ему изменить себя так, чтобы стать по-мужски неотразимым и вернуть Эстель.
Опять же в силу своего взгляда на жизнь он с большим сомнением отнесся к собственной идее что-то менять, к тому же в самом себе. Но и просто отступить он уже не мог, так как у него едва ли не в первый раз в жизни появилась цель! Он подолгу изучал себя в зеркале, разочарованно вздыхал и брался за чтение литературы на подходящие темы. И ведь много книг нашлось! Джек Лондон, Теодор Драйзер… В книгах этих авторов было очень много о людях, которые сделали себя сами. И так у них это гладко получалось! Если смотреть на описываемые события взглядом читателя, уютно устроившегося под ласковым пледом в большом отцовском кресле перед камином. Как здорово герои этих книг расправлялись с препятствиями на своем пути! Какими бесстрашными они были!
Бесстрашными… Именно в этом слове начал для себя искать выход юный Рей Юманз. Ему казалось, что стоит побороть в себе собственную боязнь, как все остальное само собой образуется. Главное не бояться! И начать надо с тренировок этой самой смелости. Да, поначалу будет трудно, но потом все образуется! И самое главное, что сейчас он почти готов к трудностям!
Рей решил начать тренировать себя в американском футболе. Как в любом уважающем себя колледже у них тоже была своя команда. Рей со школьных времен сторонился этих диких, как ему казалось, зрелищ, а уж участвовать в них он даже и помыслить не мог. Он боялся даже мяча! Сколько было детских конфузов, когда в играх с мячом вместо того, чтобы ловко его ловить или отбивать, Рей либо зажмуривался навстречу летящему в него мячу и получал по носу, либо испуганно отворачивался…
В общем, жестокий американский футбол был самым кардинальным способом решить все проблемы для Рея Юманза. Так он считал. Когда он решился на это, то лег спать почти счастливым, будто уже победил все свои комплексы.
Несмотря на то, что Рей был решительно настроен на титаническое преодоление всех трудностей в освоении американского футбола, первые же проблемы начались там, где он их совсем не ждал. Его не взяли в команду новичков по причине того, что он просто не смог выполнить необходимые нормативы по бегу, прессу, отжиманиям и подтягиванию. Это был болезненный щелчок по самолюбию, израненному и без того. Но именно связанная с этим обида неожиданно дала парню необычайное упрямство.
Парень взялся за самого себя не на шутку. Начал с ежедневных утренних упражнений, особый комплекс которых он сам себе придумал. Было непросто, но у него была конкретная цель в виде времени на стометровке, количестве отжиманий, подтягиваний, которые отделяли его от участия в спортивной команде. А еще у Рея оказался очень благодарный организм, впитывавший в себя физическую нагрузку и довольно быстро набиравший хорошую спортивную форму. Буквально через шесть недель своих ежедневных утренних, а иногда и вечерних тренировок, Рей Юманз сдал экзамен по физподготовке и начал тренироваться в команде запасных университетской сборной по футболу.
Эта небольшая по своей сути победа стала очень важной в судьбе Юманза. Впервые на собственном опыте парень убедился в том, что он может успешно преодолевать трудности. Была бы цель! Успех окрыляет, а с другой стороны систематические спортивные занятия сами по себе придают уверенности и оптимизма, тем более в юности.
Рею казалось, что он физически ощущает происходящие с ним глубинные изменения. Взять хотя бы аппетит – если раньше его или не было совсем, или он был какой-то вялый (как и все в жизни юного Юманза), то теперь аппетит был просто волчий! И у еды появился вкус! Не тот, что был ранее – кисло или сладко, горько или пресно, а вкус получаемой жизненной энергии! Оно и понятно - молодой здоровый организм, благодарно откликнувшись на физические нагрузки, взамен настойчиво требовал соответствующего питания. И какие там яблочные запеканки, которые еще совсем недавно были любимым блюдом, в сравнении с добрым куском хорошо прожаренного мяса с острым гарниром из картофеля или бобов?! Ощущение вкуса к жизни стало просыпаться в Рее на фоне его новых вкусовых предпочтений, словно вкус еды и был самим вкусом жизни.
Он не стал лучшим игроком в своей команде. Но, тем не менее, по прошествии времени был переведен в основной состав команды нападающим, и систематически участвовал в соревнованиях. Его сильной стороной игры были быстрые ноги и необыкновенная ловкость, с которой он уходил от противников, пытающихся перехватить его. А слабой стороной был тот факт, что он так и не смог преодолеть некоторые свои страхи, связанные с теми моментами игры, когда требовалось силовое противодействие противнику. Головой, плечами, кулаками, ногами… Ну не мог он драться и все тут. Ему было проще научиться выскальзывать из рук противника или умело его обходить, чем вступать в схватку. А именно схватка в американском футболе ценится больше всего, так как является самым зрелищным его элементом. Поэтому, несмотря на неплохую результативность, Рей не числился в любимчиках среди ценителей этого вида спорта. У него даже кличка была «чистоплюй» за его манеру игры.
Но среди своих однокурсников, и особенно однокурсниц, Рей безусловно здорово вырос в авторитете за счет своего участия в команде футболистов колледжа. Далеко не все разбирались в тонкостях этой игры настолько, чтобы понимать слабые стороны Юманза, зато подавляющее большинство понимало, что участие в этом спорте требует не только хорошей физической подготовки, но и определенного мужества. Поэтому в глазах студенческого окружения Юманза он за достаточно короткий промежуток времени сделался из незаметного тихого юноши в интересного молодого человека атлетического телосложения. А некоторые его недостатки неожиданно стали восприниматься несомненными достоинствами. Так его неуверенность в общении с однокурсниками теперь выглядела в глазах девушек очаровательной и весьма интеллигентной скромностью. Да и среди парней колледжа он приобрел немалый вес своими безусловными спортивными достижениями и, как многим казалось, значительной немногословностью, за которой многим чувствовалась сила. Кстати это было недалеко от истины. Действительно в нем начала проявляться сила, о которой он и сам не догадывался – сила характера. Все-таки спорт, тем более тяжелый, тренирует не только тело, но и закаляет душу.
Рей начал пользоваться успехом у противоположного пола. Причем, как среди ровесниц, так и среди некоторых дам старше него, иногда значительно. Например, строгая преподаватель Римского права, привлекательная недавно разведенная женщина средних лет, тщательно следившая за собой и имевшая репутацию эдакой Снежной королевы, причем не только среди студентов, но и среди мужского окружения из преподавательского состава, в общении с Реем была неожиданно мягкой и разговорчивой. Ей очень нравился этот высокий, симпатичный и вместе с тем очень застенчивый молодой человек. Она боялась себе в этом признаться, но она испытывала к нему неконтролируемое сладостное и вместе с тем тягостное влечение. Такой милый, юный совсем еще мальчик лицом, но при этом мускулистый и поджарый, как мустанг, и совершенно необузданный, как ей казалось, породистый самец телом.
Ей стыдно было за себя, она давала себе зарок не обращать на этого парня внимания, но обо всем забывала уже на пятой минуте лекции, когда в аудитории был он. Она ревновала его ко всем девушкам, которые часто оказывались рядом с Юманзом под разными предлогами, в основном связанными с учебой. Но она-то опытным женским взглядом могла оценить истинные мотивы девичьего внимания к этому парню. Также как и тот факт, что он еще не осознает своей власти над женской натурой, потому что девственен и неискушен.
Она совсем потеряла голову, когда молодой Юманз стал ей снится, да в таких снах… Она просыпалась возбужденной, и это возбуждение не отпускало ее в течение всего дня, доводя вечером до какого-то сумасшествия, когда она была готова придти к Рею и наброситься на него. Ничего такого она, конечно, себе бы не позволила в действительности, поэтому топила свои напасти в коньяке и слезах одинокой женщины. Причем до Юманза она никак не тяготилась своим одиночеством после развода, а тут вдруг настолько остро его почувствовала, что вся ее еще недавно спокойная жизнь враз опротивела несчастной женщине. А ночью ей вновь снился Рей, и следующим днем все повторялось сначала. Долго этого мучения она терпеть не сможет… Что-то должно произойти… И от осознания неотвратимости этого «что-то» ей иногда становилось неожиданно спокойно, а порой невыносимо страшно.
Для Рея Юманза изменения его образа жизни было настолько стремительным и значительным, что ему стало не до наблюдений за результатами этих изменений. Успеть бы после тяжелых тренировок выполнить домашние задания, а на утренних лекциях и семинарах не уснуть бы после сумасшедшего вчера. Учеба, тренировки, игры. Тренировки, игры, учеба. Чтобы успеть все, нужно было стать ни о чем не думающим автоматом. У него появилось ощущение, что он словно в каком-то бурном потоке из сплошных тренировок, лекций, экзаменов и игр, который уносит куда-то без всякого контроля и управления с его стороны. Усталость, после которой валишься с ног, едва коснувшись подушки, стала его частым спутником. Но ради чего?
Ради того, чтобы стать таким, каким Юманз рисовал себя для пропавшей Эстель. Смелым, решительным, физически подготовленным. Но стал ли он таким? Нет, отвечал он сам себе… Точнее не он, а Эстель, которая хоть и пропала физически из его жизни, но никуда не исчезла из его мыслей. Напротив она поселилась в его сознании в роли самого жестокого и беспристрастного судьи над всеми его слабостями. И нельзя было ничего утаить, что-то соврать, потому что Эстель-судья жившая в его голове видела все сама, казалось, даже лучше него. Вся его жизнь превратилось в жестокий судебный процесс, где он был постоянно обвиняемым без всяких надежд на снисхождение. Единственным спасением было доказать самому себе, что он не такой, каким Эстель-судья его обвиняет.
Он мягкий, он трусливый, и как он может считаться физически крепким, если с трудом доживает до конца матча, а после него едва ноги доносит до дома? Отговорки, что он не один такой, не проходили. Никаких компромиссов! Именно компромиссы портят людей, считала Эстель-судья, а Юманз за этими компромиссами ищет себе пути к отступлению.
И тем не менее, тот факт, что Юманз не одинок в своих страхах и неуверенностях был настоящим открытием для него. Особенно в такой игре, как американский футбол. Он с удивлением наблюдал за своим спортивным окружением из тех, кто в обычной жизни слыл бесшабашными и дерзкими сорвиголовами. Оказывается, и эти парни падают от усталости во время матчей и испытывают свои страхи, как в самой игре, так и за ее пределами. Кто-то боится сурового тренера, кто-то требовательного отца, кто-то травмы, а кто-то боится оказаться не таким, каким хочет себя показать. Все чего-то боятся. И зачастую, чтобы скрыть свои страхи они стараются казаться не такими, какие есть на самом деле. Но в жестокой игре всегда открывается истинная суть человека, как бы он ни старался ее скрыть.
Но может ли быть оправданием для Юманза, что он не одинок в своих слабостях? Конечно, нет! Лишь предостережением, что казаться и быть это разные вещи.
Хотя, безусловно, казаться, точнее, производить на других впечатление - это приятно, отмечал про себя Юманз. Восхищение, шедшее с трибун от зрителей, когда он с мячом, вырвавшись из цепких рук соперников, стремительно устремлялся к линии ворот противника, пьянило. Настолько бывало приятно, что это состояние тайного самолюбования заглушало присутствие Эстель-судьи в его сознании, было спасительным доказательством против ее жестких претензий.
Особенно яркими были моменты после удачной игры, когда к торжеству победы примешивалась внутренняя безудержная радость истерзанного организма тому, что наконец закончилась эта бесконечная пытка под названием игра. Предматчевый мандраж, который Рей всегда переживал очень остро, страх, боль и страдания во время матча, все это оставалось в прошлом, а впереди долгожданный ОТДЫХ!!! И нельзя было сказать, что в такие моменты было сильнее для Юманза – счастье от окончания матча или торжество победы. Но все эти чувства, смешавшись в душе, дарили такую эйфорию, что трудно было представить себе что-то хотя бы отдаленно похожее.
Синяки, ссадины, покрывавшие тело, напоминали о недавней игре ноющей болью, но бурные овации болельщиков, сплошным ревом несшиеся с трибун, делали эти жестокие метки эдакими медалями за доблесть. Так казалось Юманзу. Физическое ощущение боли от полученных мелких травм и натруженного тела после победной игры было его ощущением торжества над самим собой.
Ощущение победы жило и в его товарищах по команде, оно усиливалось многократно в каждом из них, когда, скинув шлемы, они стояли все в одном строю, обняв друг друга за плечи, и смотрели шальными от усталости глазами на скандирующих болельщиков. Чувство единения с другими участниками команды, гордость не только за себя, но и за всех, кто был с тобой в тяжкие минуты состязания, переполняло каждого из них. Они – КОМАНДА!
Нахождение Юманаза в команде, а также осознание того, что не каждый может стать членом этой команды, и не всякий, кто в нее попадает, в ней задерживается, зародило в Рее чувство некоторой избранности. Нельзя сказать, что он был одинок в этом своем ощущении, как и нельзя сказать, что это незаслуженное ощущение. Скорее это нормальное самоощущение для тех, кто делает тяжелую и не всем доступную работу, и при этом старается делать эту работу лучше других. Но именно в случае с Реем Юманзом это ощущение избранности стало для него потребностью. Оно было спасительным эликсиром против яда обвинений жившей в нем Эстель-судьи.
С одной стороны он объективно не мог стать таким, каким выдумал себя и за что жестоко казнил придуманной Эстель-судьей. А с другой стороны, для его вечно уязвленного самолюбия было таким сладким бальзамом чувствовать восхищение со стороны. Мало-помалу он становился зависимым от этого состояния. Именно поэтому он тяжело переживал любые свои неудачи и отчаянно стремился быть если и не лучшим, то оказаться в их числе. В числе избранных… Ощущение, впервые испытанное им в спорте, постепенно переходило в потребность во всех направлениях его жизни. Мочь или уметь то, чего не могут другие. Ощущать свое превосходство над окружавшими его людьми.
Рей осознавал, что эта потребность есть самое прямое проявление его слабостей, и Эстель-судья видела это. От нее невозможно скрыть, что он боится игры, боли, тяжелых физических нагрузок, да много чего он боится… Он не может перебороть своей нерешительности перед большой аудиторией… Он теряется и не может принять быстрого и правильного решения в ситуациях требующих моментальной реакции… У него срывается голос, когда надо громко крикнуть в игре, и вместо мужественного молодецкого оклика над полем несется какой-то поросячий визг...
И Эстель все это видела! Ее невозможно было обмануть той шумихой, которая была вокруг университетской команды по футболу. Там успех общий, командный, поэтому Рей лишь маскируется под героя, не будучи им… Правильно сделала, что ушла от такого слюнтяя, да еще и зазнайки! Она холодно и презрительно усмехалась его ошибкам и слабостям. И эта беспощадная усмешка была всюду – в глазах тренера и членов команды, в глазах слушавших его выступление одногруппников по колледжу… Но чем непримиримее была Эстель-судья в обвинениях, тем сильнее была потребность Юманза в доказательствах собственного превосходства над всеми, кто его окружал. Он старался быть напористым, совался туда, где для него было тяжелее или страшнее всего… Доказать себе и всем, что он лучше!!! И чем больше он стремился к этому, тем меньше он себе нравился. Какой-то чудовищный замкнутый круг из комплексов неполноценности.
Ему было проще, когда он оставался в одиночестве. В редкие моменты свободного времени ему нравилось бродить по улицам города, по паркам. Ни о чем не думать и наблюдать за суетливым течением городской жизни. Он мог уйти далеко за пределы города, и чем пустыннее становилась окружающая местность, тем спокойнее ему было на душе. Он любил горы, которые начинались в нескольких километрах от города.
Это были не очень высокие горы, не более 900 метров в самой высокой точке, но они были очень живописными. От них веяло уверенностью и покоем… Ночами над ними светили звезды, днем солнце раскаляло их каменные плечи… Их заносило снегом зимой, а весной они цвели незатейливыми, но очень милыми и ароматными цветами и травами… В складках их ущелий скрывались маленькие рощицы, текли звонкие ручьи, жила пугливая и разнообразная живность, суслики, зайцы, лисы и даже косули. И так было тысячи лет до, так есть сейчас и так будет после... Вне зависимости от городской суеты, человеческих страстей, кипевших у подножия этих гор.
От осознания этой простой истины, от вида спокойного величия и первозданной красоты гор Юманзу всегда становилось необъяснимо хорошо и спокойно. Он любил забраться на вершину и любоваться открывающимися оттуда видами, в полную грудь дышать чистым горным воздухом…Там всегда дул ветер… Не такой, как внизу… На вершине ветер был плотный, сильный, с четким направлением…
Этот горный ветер с некоторых пор будил в мыслях Рея какие-то смутные ассоциации с человеческим поведением. Но мысль всегда ускользала, когда он пытался ее как-то для себя формализовать.
Как-то он сидел на скучном семинаре по Римскому праву. По обыкновению, на задней парте, у окна. На улице пробовала свои силы ранняя весна. Рей без интереса таращился в окно, в пол уха слушая тему семинара и мечтая о скором его окончании. Он наблюдал, как сквозняк гоняет по двору какой-то мелкий мусор и остатки прошлогодней листвы. Да… Никакого сравнения с той силой, с какой дует ветер на горных вершинах… И вдруг его осенило. Он схватил ручку и стал лихорадочно записывать прямо в рабочую тетрадь то, что вдруг некоторым озарением пришло ему в голову.
«Ветер... чем он отличается от сквозняка? сквозняк это грязные подворотни, унылая простуда из форточки... а ветер? ветер это безудержная свобода, полет без границ и стихия...
сквозняк гоняет мусор по углам и подло хлопает дверями, а ветер наполняет паруса кораблей, вертит лопасти мельниц… хотя природа одна – движение воздуха… наверное у людей также – одни живут сквозняками, а другие становятся ветрами… хотя природа одна…
ветер это движение воздуха, вызванное разницей давлений.
Так и с человеком. - Только в душевных переживаниях появляется в нем сила, подобная ветру... В обыденной жизни, не отягощенной испытаниями и волнениями, как в состоянии полнейшего штиля – нет движения воздуха, так и нет движения душевных сил… И нельзя определить в монотонных и спокойных буднях кто из нас ветер, а кто лишь сквозняк… Лишь минуты испытаний, лишь острая необходимость выбирать и дамоклов меч ответственности за принимаемое решение будят в душе Ветер!
И чем сильнее переживания, тем больше красивой стихии в человеке, если она в нем есть. И если ее нет, то тем больше грязи из подворотни может вымести мелочный сквозняк души человека, обделенного стихией...
Красота и сила души, ровно как ее низость и подлость, проявляются только в минуты перелома… Настоящая дружба, чистая любовь, благородство и гордость, истинная верность - женщине, мечте, Родине - это всегда Поступки, рождаемые острой и зачастую горькой необходимостью, когда собственная жертва ничто в сравнении с Чувством… Настоящая Сила стихии перед которой нет преград… Но если внешние обстоятельства вызвав в душе движение, не привели к Поступку, разбившись о множество всегда существующих причин, тогда … лишь красивые и громкие слова, а может и пустые клятвы, за которыми бессилие… тогда это лишь сквозняки…
Ветра бывают жестокими, ломая на своем пути все… Но бывают и нежными бризами, ласкающими под знойным солнцем… Наверное, как люди… Но они всегда свободны…Свободны за счет своей СИЛЫ, которая не терпит преград… А сквозняки и отличаются, что любая преграда на пути для них непреодолима и заставляет постоянно менять направления своего движения… Направления, которые зачастую вразрез с желаниями, что невыносимо обидно, но у сквозняка нет сил на преграды, а значит и на желания…»
- Хотелось бы мне узнать, что это Вы так старательно записываете, когда я безуспешно пытаюсь вызвать Вас с докладом, мистер Юманз? – неожиданно услышал Рей над собой холодно-насмешливый голос преподавательницы. В классе засмеялись. Он испуганно поднял голову и непонимающе оглядел аудиторию. Все внимание было приковано к нему. Он растерялся… Как обычно в подобной ситуации… Что он должен делать? Что говорить? В полном недоумении он крутил головой, лихорадочно оглядывая окружающих, и все больше увязал в своей растерянности. Ему было мучительно неудобно за себя, казалось, весь мир смотрит на него и видит его конфуз.
Рей Юманз беспомощно озирался, лихорадочно стараясь отыскать достойный ответ на ситуацию. А в голове привычно начинала нашептывать свои едкие комментарии Эстель-судья. «И здесь ты размазней стоишь на фоне всей аудитории, и даже слова вымолвить не можешь… Тряпка…» - неслось в мыслях Рэя, отчего глухая злость начинала наполнять его душу.
Ответить, что-нибудь резкое и шокирующее! Сбить спесь с этой зарвавшейся дамы!
- Так чем Вы занимались сейчас? – Преподаватель прекрасно видела замешательство студента, понимала, что перегибает палку, но испытывала какое-то сладостно-мстительное чувство, и не могла с ним справиться. Ее просто несло.
- Я писал… - невнятно пробормотал Рей в наступившей тишине.
- Может быть, вы ознакомите нас с плодами своего труда?
Рей нахмурившись, молчал. Справедливый гнев закипал в нем. Даже если он ее не слушал, то еще никто не запрещал ему записывать свои мысли. И ни у кого нет права требовать, чтобы он озвучивал их аудитории. Поэтому, едва сдерживая себя, он тихо, но отчетливо и твердо произнес:
- Искренне прошу прощения, Мэм, что отвлекся от вашей лекции. Обещаю впредь быть более внимательным. Но тема моих записей носит интимный характер, и я не стану озвучивать их.
Произнеся эти слова, он почувствовал неожиданное удовлетворение. Он ответил правильно. По-мужски. Хотя, конечно, ему потребовалось время на размышление.
Но дальнейшая реакция преподавательницы вновь поставила его в тупик:
- В таком случае, я попрошу Вас покинуть мою лекцию немедленно! И не возвращаться на мои занятия до разбирательства у декана с участием Вашего уважаемого родителя. Я отказываюсь с Вами заниматься. Вы хамски игнорируете мои лекции! – последние слова она почти кричала.
В аудитории наступила гробовая тишина.
Рей чувствовал себя, словно на него выплеснули ушат грязи и кипятка. Он был пунцовым от гнева и обиды. Руки предательски дрожали. Тем не менее, он собрал вещи и неторопливо вышел из аудитории. На выходе, перед тем как закрыть за собой дверь, задержался. Подумал – хлопнуть напоследок или нет? Но решил, что хлопать надо не раздумывая, а раз появились сомнения, то лучше просто закрыть.
- Не вешай нос, Рей! – хлопали по плечу его однокурсники после занятий. – Она запала на тебя, вот и цепляется! Это ж видно!
Но он лишь отмахивался. Обида прошла. Осталось недоумение.
Просто он пытался найти ясность в сложившейся ситуации. Не настолько он был виноват, чтобы с ним обошлись подобным образом. Да и объяснения с очень строгим отцом пугали, если честно. Тот не будет вникать в суть. Раз вызывают к декану– значит, есть основание. А раз есть основание, то будут и воспитательные меры. И вот это будет самым обидным – не зная своей вины, получить за нее наказание.
Поэтому Рей решился на исключительный шаг. Он решил дождаться конца занятий, и после них попытаться объясниться с преподавательницей.
Черт с ним, он даже готов дать ей прочесть то, что писал на лекции. Честно говоря, написанное ему самому очень понравилось, и он даже подумал этим смягчить ее гнев.
К шести часам вечера уже темнело, а здание колледжа практически опустело. Лишь несколько преподавательских кабинетов были освещены в гулком полумраке опустевшего здания. В том числе кабинет преподавателя права.
Рей негромко постучал, и, не дожидаясь разрешения, вошел в кабинет, плотно закрыв за собой дверь.
Она испуганно смотрела на него из за своего стола, темного, массивного, освещенного красивой лампой с кремовым абажуром, отчего свет лампы казался каким-то вкрадчивым и теплым. Стол был достаточно беспорядочно завален книгами и тетрадями.
- Проходите, садитесь, раз пришли… - тихим и каким-то надтреснутым голосом сказала она.
- Я… - начал, было, говорить Рей, присаживаясь к столу.
Но она его перебила:
- Ничего не надо говорить, мистер Юманз. Вы ни в чем не виноваты. Это я виновата перед Вами. И это я должна перед Вами извиниться за сегодняшний инцидент…
В который раз за сегодняшний день Рей снова был напрочь сбит с толку. И вся его твердость, с которой он шел отстаивать свою правоту, в одно мгновение разбилось о печаль и тоску голоса этой женщины…
Его больше поразило не то, что она сказала (хотя и это было крайне неожиданным), а то КАК она это сказала… В ее интонации было откровенное страдание. Да такое, от которого сердце кровью обливалось…
Неожиданно для себя, в каком-то смутном порыве Рей поднялся со своего места и подошел к ней.
- С Вами что-то случилось? – единственный вопрос, который он смог придумать в этой невероятной ситуации.
Она, грустно улыбаясь, откровенно любовалась им, глядя на него из своего кресла, снизу вверх.
- Случилось, Рей… - пристально глядя ему в глаза, тихо произнесла она.
- Что? – в его глазах читался испуг и удивление.
- Я тебя люблю, Рей… - эти слова буквально вырвались у нее. Она категорически не собиралась признаваться ему в своих чувствах!
- Что???!!! – в глазах Рея больше не было испуга, теперь он всем своим видом выражал полнейшее изумление.
Вместо ответа она с быстротой и грациозностью красивой и опытной кошки оказалась рядом с ним, обняла и очень нежно поцеловала… Прямо в губы… В те самые губы, о которых она просто грезила…
Сначала этот поцелуй показался ей резиновым, безвкусным. Мальчик был настолько ошарашен, что просто безвольно позволял себя целовать, никак не реагируя в ответ. Но она была искусной и страстной обольстительницей… Перед ней действительно невозможно было устоять…
Сначала он казался ей пластилином, или нет… Глиной, так точнее… Податливой глиной в руках творца! И ей безумно нравилось быть творцом рядом с этим мальчиком…
И ее труды были награждены! В какой-то момент бесформенная глина обрела плоть… Мальчик перестал быть мальчиком…
И случилось именно то, о чем она буквально бредила. И все было именно так, как она себе это представляла.
Рей был прекрасен как бог, Рей был неутомим, как машина, и горяч, как сама страсть!
Она уже изнемогала в неге и сладостной усталости, а он требовал еще… Полуобнаженные, в наскоро расстегнутой одежде…Прямо на этом профессорском столе, заваленном книгами и прочей макулатурой. Осознание места действия лишь еще больше распаляло их. Это было словно символом абсолютного протеста против всех условностей мира, когда в людях пылает страсть.
В этот вечер они расстались почти также быстро и сумбурно, как и все, что между ними произошло. У двери кабинета Рей обнаружил, что она была не заперта все это время…
Рей пропустил тренировку. И теперь шел темными пустынными улочками города в странном счастливом опустошении. В голове не было ни одной мысли. В этот весенний вечер он был в полной власти ощущений.
Ощущение юной весны было в синей и свежей густоте вечера, в студеной влажности воздуха, наполненного запахами прошлогодней листвы и земли. Звезды в причудливых узорах созвездий и туманностей ярко светили в пронзительной тишине. Это было то короткое время, когда природа уже освободилась от зимы и снега, но еще не проснулась от спячки.
Рей вдыхал полной грудью влажную свежесть этого вечера, подолгу останавливался, упиваясь созерцанием звездной красоты неба. Он вернулся домой совсем поздно, когда все уже спали. Насколько мог тихо пробрался в свою комнату, не включая света, рухнул, не раздеваясь в кровать. И почти мгновенно уснул. В этот вечер он был абсолютно спокоен, в этот вечер его отпустили все его застарелые тревоги и сомнения.
Некоторое время после того случая Рей и Снежная Королева избегали друг друга. У каждого было предостаточно доводов считать произошедшее деликатной случайностью, о которой лучше не вспоминать.
Но Рей никак не мог забыть своих ощущений того вечера. Чем сильнее гнал он от себя эти мысли, тем навязчивее становилось его желание быть с этой женщиной снова. К тому же весна вовсю набирала обороты. Поэтому однажды он вновь дождался ее после занятий, и они совершенно непринужденно очутились у нее дома.
У нее был замечательный уютный домик за городом, с большой приусадебной территорией, затейливо усаженной плодовыми деревьями и декоративным кустарником. Сад был очаровательным, с дорожками, посыпанными светлой галькой и со скамейками в укромных местах. Да и сам дом вызывал восхищение. Это был дорогой и красивый особняк красного кирпича, хоть небольших размеров, но великолепно оформленный и обставленный. Он достался ей от мужа при разводе. Вместе с двухместным Buick Sport Coupe кофейного цвета, для которого перед домом была удобная крытая парковка.
Учитывая удаленность этого имения от посторонних глаз, место оказалось идеальным любовным гнездышком. Таким оно и было для пары в течение всего лета.
После окончания весенней сессии у Рея оказалось много свободного времени. Он неожиданно для всех полностью забросил футбол. Ушел из команды без особого сожаления, но с доброй памятью об этом времени. Подрабатывать, как многим однокурсникам, ему не требовалось, так как его семья была хорошо обеспеченна. С другой стороны родители, жалея сына, помня его сумасшедшую загрузку в течение учебного года, позволили Рею провести летние каникулы, как ему заблагорассудится.
И Рей тем летом с упоением пользовался сложившимися обстоятельствами. Отдыхал от той бешеной гонки учебы и футбола. Благодаря укоренившейся в нем любви к спортивному образу жизни, каждое утро он начинал с кросса и достаточно серьезной гимнастической разминки. Ему доставляло истинное наслаждение тренировать свое тело, ощущать его спортивную подтянутость, любоваться собственной стройной и мускулистой фигурой. Ему нравилось состояние души после утренней пробежки, приятная усталость в теле, обогреваемом ласковыми лучами утреннего летнего солнца.
Мир воспринимался удивительно ярким, четким, насыщенным. Здорово было выкупаться в речке, в укромном местечке, раздевшись донага. Смыть с себя пот и послетренировочную усталость и оставить себе лишь бодрость, свежесть и радость юного упоения жизнью.
А после обеда по будням Рея ждали уже совсем другие развлечения… В условленном месте его забирала Снежная Королева на своем великолепном кофейно-лакированном Buick Sport Coupe, и они уезжали в волнующий мир, который существовал только между ними.
Они могли запереться в ее особняке и не выходить оттуда до позднего вечера, практически не выбираясь из спальни. А могли колесить по окрестностям в поисках красивых и романтических мест. И ничто не могло помешать их упоению друг другом.
Для Рея она была, прежде всего, объектом сексуального обожания. Вся его нереализованная юношеская страсть находила выход в доступности этой женщины. То, что еще недавно было тайными и неприличными мальчишескими фантазиями, сейчас неожиданно стало явью. И он был ненасытен. А вместе с этим в Рее росла какая-то странная гордость за себя, какая-то особенная, никогда раньше им не испытываемая.
С другой стороны Снежная Королева действительно оказалась интересным для Рея собеседником. Она имела интересные взгляды на жизнь, весьма прагматичные, но не лишенные романтического изящества.
Рей много переоценил благодаря ней. Начиная с того, что необходимо уделять тщательное внимание своей внешности не только в ванной комнате перед зеркалом, но и при выборе одежды, прически, и даже парфюма (вот уж о чем Рей не задумывался). Нужно следить за чистотой обуви. Необходимо уметь выглядеть солидно и респектабельно, а для этого не пренебрегать правилами этикета, следить за речью, обдумывать и красиво формулировать свою мысль.
- Но для чего все это?
- Для того чтобы стать успешным.
А разве Рей сейчас не успешен?
Она улыбалась в ответ:
- В юности мы все каждый по своему красивы, невероятно успешны и потрясающе талантливы… Задачка в том, чтобы сохранить эти качества и в последствии, во взрослой жизни…
- А что в этой взрослой жизни главное?
- По большому счету, не так уж и много – где жить, с кем жить и где работать…
-Так просто?
- Нет не просто. Очень сложно… Как бы тебе это объяснить… - она задумалась, ведя машину по пустынной вечереющей автостраде, с одной стороны которой шумел лес, а с другой расстилалось поле, плавно переходившее на горизонте в синие горы на фоне розового заката. – Сложно, очень сложно найти то, что отвечает твоим ожиданиям. А может это и вовсе невозможно… Может быть, все эти три простые вещи нужно не искать, а выстраивать в своей жизни? Не знаю…
Рей не очень понял ее слов, да и желания думать на такие сложные темы у него не было. У него были другое желание, поэтому через пару минуту машина съехала на обочину и остановилась, а сидевшие в ней страстно целовались…
***
К осени, к началу учебного года эти отношения со Снежной Королевой стали для Рея чем-то вроде надоедающей обязанности. Из его мироощущения незаметно ушли прежние романтика и очарование. Прошло ожидание чуда.
Вместе с унылыми затяжными дождями и ранними вечерами в нем поселилась некоторая леность, когда лишний раз не хочется выходить из дома. С утра не стало былого летнего счастья пробуждения, упоения полнотой жизни. Ненастными сумрачными буднями основным утренним желанием Рея было подольше поспать. Он с трудом находил в себе силы соблюдать спортивный режим, сравнительно дисциплинированно учиться. Но на прежние отношения со Снежной Королевой его сил и желаний уже не хватало.
Кроме того, неожиданно Рей обнаружил, что Снежная Королева все-таки уже не молоденькая девушка, и на фоне его ярких однокурсниц она, в общем-то, проигрывает. А видных однокурсниц у Рея хватало, к тому же он явно имел у них успех. Он чувствовал девичье внимание к себе и теперь ему это очень льстило.
Но дело было даже не в девичьем внимании, окружавшем Рея.
Осень всегда действовала на парня несколько угнетающе. В душе появлялась какая-то необъяснимая печаль, появлялось стремление побыть в одиночестве. В этой своей осенней хандре Рей сторонился любого общества, поэтому и со Снежной Королевой контакты стали редкими. Без всяких видимых на то причин. Рей просто старался избегать личных встреч со Снежной Королевой, не оставаться с ней наедине. В толпе одногруппников он приходил на ее занятия, и также вместе с ними покидал аудиторию, старательно избегая встречаться даже глазами.
Тем не менее, испытывая некоторое чувство вины перед женщиной, Рей иногда виделся с ней. Но так, как эти встречи происходили исключительно из чувства его вины, то они получались натянутыми и неприятными им обоим. На этих встречах Рей чувствовал себя скованно и мучительно ждал окончания, а она не могла не ощущать состояния парня. Ее обижала его реакция, хотя она старалась не подавать вида.
Однажды, во время одной из таких встреч, она сама предложила Рею прекратить отношения. Дала понять, что не понимает, что произошло, но продолжать такие отношения она не хочет. Рей сидел с ней в машине. В том самом кожаном кресле, которое еще совсем недавно казалось самым желанным местом на свете – рядом с ней. А сейчас было холодным и неуютным. Ее заявление было неожиданным для Рея. Даже вызвало в душе вялое возмущение. Но до него вдруг дошло, что теперь он не обязан встречаться с ней, не обязан мучительно изображать интерес к встрече. А может просто жить, в собственное удовольствие, как это было ранее. Прямо камень с плеч…
Совершенно не думая о том, какое душевное состояние в этот момент у Снежной Королевы, он, заметно повеселел и легко согласился с ее предложением. Что-то банальное пробормотал в ответ, легкомысленно чмокнул ее в щеку и выскочил из авто прямо под дождь. Она смотрела ему вслед, как он, подняв воротник, торопливо удаляется в свете фонарей. И ощущение его прощального поцелуя показалось ей вдруг оскорбительной пощечиной. Колючий ком стоял в горле, но слез не было…
Через некоторое время ситуация усугубилась еще тем, что именно после разрыва их отношения стали каким-то образом достоянием гласности. Не то, чтобы кто-то кого-то уличил. Но слух об их связи пошел как среди преподавателей, так и среди учащихся. На них стали обращать внимание. При этом данная ситуация определенным образом льстила Рею, создавая вокруг него ореол героя-любовника. - Это же надо, покорить такую женщину! Но в отношении самой Снежной Королевы эта молва была ханжески безапелляционна и предосудительна.
К Рождеству Снежная Королева уволилась из колледжа и уехала из города. Она была хорошо обеспеченной и сильной женщиной, могла себе позволить жить по своему усмотрению.
Рей Юманз не сразу заметил ее исчезновение. А заметив, даже не расстроился.
Наступила очередная весна. Затяжная, холодная, промозглая.
Жизнь Рея катилась по привычной колее, ничем особенным не выделяясь. Учеба, дом. Дом, учеба. По сложившейся привычке он продолжал заниматься спортом, но не изнурительно, как раньше, а для себя, для настроения. В душе было пусто. Ничто не трогало, ничего не интересовало. С сокурсниками Рей был ровен, вежлив, но к общению не стремился. Шумные компании и вечеринки его не привлекали.
И чем дольше длилось это состояние, тем больше зрела в парне непонятная ему самому неудовлетворенность. Яркими и красивыми картинками иногда мелькали воспоминания о недавних победах в спорте. И в эти моменты Рей с удовольствием приходил к своим товарищам по команде на тренировки. Его с готовностью принимали. Он был своим в этой среде. Но вновь участвовать в турнирах желания не возникало. Он будто что-то себе доказал, и сразу остыл к этому. Его самолюбию льстило быть своим в знаменитой команде, и было достаточно для уверенного и даже слегка высокомерного отношения к окружающему миру.
Казалось, он добился того, о чем мечтал и стал таким, каким хотел себя видеть. Во всяком случае, в глазах окружающих. Рей это отчетливо осознавал. Он имел безусловный успех у противоположного пола, чем активно пользовался.
И очень не любил вспоминать, каким он был, когда его оставила Эстель. Рей почти ненавидел себя из того времени. Но в глубине души все-таки признавал, что не очень-то далеко ушел от того себя. Он считал, что все его нынешние достоинства были, кажущимися, внешними.
Он не стал, он лишь прослыл. Он не добился каких-то значительных личных побед в спорте, он был лишь в команде тех, кто добивался этих побед. Он просто был среди тех людей, о которых говорят. Но собственных достижений у него не было. Он не добивался любви красивых девушек, он пользовался теми, кто и так шли к нему.
Рей очень не любил думать об этом. Всячески гнал от себя подобные мысли. Старался заглушить скоротечными и головокружительными романами. Но холодная Эстель-судья никуда не ушла из его жизни. Она, хоть и редко, но по-прежнему появлялась перед его мысленным взором. Прекрасная и неприступная, презрительно не принимавшая его псевдоуспехов.
Несмотря на весну, снег на улицах не таял. Под действием весеннего солнца он почернел, заледенел и стал заскорузлым, некрасивым, ничем не напоминавшим тот недавний чистый, волнующий, пушистый и мягкий снег рождественских вечеров. И происходившее в душе Рея, напоминало этот самый снег, никак не желавший таять и не имеющий в себе прежнего очарования. Весна наступила, но не пришла.
Холодно и неуютно. Привычно и нудно. Опостылевшая учеба непонятно чему, непонятно зачем. Разве он действительно хочет посвятить свою жизнь финансовым рынкам, ценным бумагам и всему этому, отдающему кабинетной пылью, ремеслу??? В чем престиж этой деятельности? Зачем все это??? Ответов не находилось, а время шло.
И что взамен? Армия? Война?
К военной службе Рей относился уважительно, но желания служить не испытывал. Да и война его все же пугала. Он не имел ни малейшего желания рисковать жизнью, здоровьем за тысячи километров от теплого и привычного отеческого дома. И при этом он осознавал благородство, общественное признание и даже необходимость военной службы. Вольно или невольно восхищался подвигами соотечественников, красочно описываемых в газетах и журналах. Да и вид военной формы ему был приятен. Он иногда представлял себе, как эффектно бы выглядел в форме… С боевыми наградами… Может даже с мужественными, но не безобразными шрамами на лице… Уж тогда бы ему было что сказать Эстель… Даже так, - она увидела бы его лицо в газете с описанием подвига, осознала бы свою ошибку и вернулась бы к нему…
Но противоречие, рождаемое его нежеланием служить с одной стороны и романтическими образами относительно военной службы, которые рисовало ему воображение, вызывало в нем досаду и раздражение ко всему, что напоминало об этом. Он раздражался при виде бравых молодых парней в форме с медалями, которые иногда появлялись на улицах их городка, приходили на встречи в университет. Что, разве героем можно стать только на войне? Разве в обычной жизни нет места подвигу? Главное быть к нему готовым…
И что есть подвиг по своей сути? Это лишь определенный поступок, совершенный одним человеком, и недоступный другим… Разве я не смогу сделать что-нибудь эдакое? – размышлял Юманз. - Но что??? Это должно быть на виду, так как подвиг становится таковым, когда его засвидетельствовали…
Рей прекрасно понимал, что подобные размышления совсем не красят его. Он отлично осознавал их слабину. Если подвиг планировать заранее, то видимо это уже и не подвиг… А учитывая, что в своих мыслях он этот подвиг предполагал публичным , то это скорее цирковое выступление… И тем не менее, циркачи тоже вызывают уважение у людей…
Но ничего не мог с собой поделать Рей Юманз, в мыслях он все равно мучительно продолжал искать выход для своей неудовлетворенности. Неудовлетворенности самим собой…
Возможный выход для себя однажды он увидел в удивительном сне. Ему снился полет на самолете, а потом Рей неожиданно оказался за бортом самолета. Он падал, ему было очень страшно, и когда страх достиг апогея, Рей вдруг увидел над собой какой-то белоснежный шар и почувствовал, что не падает, а летит, привязанный к этому шару… После пережитого страха почувствовать себя в безопасности, обрести неожиданное спасение было так упоительно, так счастливо, что от ощущения этого безбрежного счастья Рей и проснулся. Счастливое ощущение, пришедшее во время сна, было с ним едва ли не весь день. И по прошествии времени он с легкостью мог вспомнить это ощущение, таким оно было сильным.
Рей с интересом размышлял об этом сне. Он давно заметил за собой, что некоторые волнующие его события в жизни, будто моделируются и приходят к нему сначала во сне, давая возможность оценить их. Так произошло и в этот раз. Он испытал дикий страх, а затем неимоверное облегчение от спасения. Страх, приснившийся ему, был абсолютно безнадежным… Он помнил это. Но тем не менее, Рей также помнил, что он не кричал, не блажил, а напряженно размышлял над выходом из ситуации. И выход, пусть самым невероятным образом, но нашелся… Скорее всего так будет и в жизни, случись с ним нечто подобное.
Не дай бог, конечно.
А почему, собственно, не дай бог?
Самолет, падение, какой-то шар… Да не шар! Это же парашют!!!
Как только к Рею пришло осознание его сна, попробовать прыгнуть с парашютом стало его идеей фикс. В жизни вновь появился смысл. Забрезжила какая-то непонятная, невероятная цель. И реализация не замедлила себя ждать. Оказалось, что коммерческие прыжки с парашютом проводятся на базе ВВС, неподалеку от их городка.
Никого не посвящая в свою тайну, однажды погожим субботним утром Рей совершил свой первый прыжок с парашютом.
И был потрясен пережитыми ощущениями во время прыжка, эмоциями после него.
В чем-то это было очень похоже на виденный им сон, а в чем-то абсолютно ни на что не похоже. Оказалось, что это было вообще не страшно – покинуть самолет на высоте нескольких тысяч футов. С той высоты земля казалась игрушечной, какой-то лоскутной детской картинкой. Стоять на краю крыши многоэтажного дома гораздо страшнее, там высота ощущается своей возможной губительностью!
А с высоты летящего самолета, как выяснилось, высота вообще не ощущается! Поэтому Рей с весельем и лихостью отважно сделал шаг из самолета…
И вот тут-то и пришел УЖАС!
Падение оказалось неожиданно тягостным физическим ощущением, когда страшно и противно сосет под ложечкой. Причем, если на земле, сталкиваясь с этим ощущением, мы привыкли к тому, что оно быстротечно и сразу проходит, то здесь оно не проходило! Оно, это ощущение, лишь нарастало, а с ним душу наполнял такой животный УЖАС падения, что из головы вылетели абсолютно все мысли, в том числе и то, что было заучено на предстартовом инструктаже. И в тот момент, когда стало совсем невыносимо, когда из груди стал рваться непроизвольный вопль, что-то затрещало, щелкнуло и с хлопком резко тряхнуло. Да так сильно, что с ног чуть не слетели ботинки. Мелькнула мысль «ВСЕ! КОНЕЦ!!!», как вдруг Рея плавно закачало, словно на огромных качелях. Это было раскрытие основного купола, вызванное специальным страховочным прибором. Выдернуть вытяжное кольцо Рей забыл.
Потом была удивительная тишина и ощущение безмятежного покоя, свежести и чистоты, абсолютной свободы. Взамен недавнего ужаса душу начала наполнять безудержная радость. Рей кричал, но уже не от страха, а от небывалого восторга. Он летел!!! А во все стороны, насколько хватало взгляда, распростерся мир в легкой утренней дымке. – С игрушечными коробочками домов, тонкими прожилками автомагистралей, извилистыми ручейками рек, нагромождениями гор, изломавшими своими спинами линию горизонта. Низкое рассветное солнце пробивалось сквозь дымку и нежным розовым потоком заливало просторы. Длинные синие тени причудливым узором стелились по земле, будто убегая от теплых лучей восходящего солнца. И под ногами не было никакой опоры! Высота!!! На одном уровне с собой Рей видел облака! Густая синева утреннего неба над головой и алеющий горизонт на востоке. Легкие белоснежные барашки облаков над горизонтом отливали и синим, и розовым, отражая на своих боках чудо превращения ночи в утро.
Тишина, окружившая Рея, казалась особенно пронзительной после мощного низкого вибрирующего гула в самолете. Теперь самолетный шум слышался легким и безобидным стрекотанием, растворявшимся в розовой синеве утреннего неба.
Повернув голову в сторону этого затихающего звука, Рей видел, как следом за самолетом, уже совсем маленьким и игрушечным из-за расстояния, раскрывались белоснежные купола других парашютистов. Их разносило ветром в разные стороны. Рей слышал возбужденные крики соседних парашютистов, смеялся, болтал ногами, размахивал руками и что-то кричал в ответ. Он и не заметил сразу, как приблизилась земля. Нужно было готовиться к приземлению. Несколько суетливо приняв посадочную позу, как учили перед прыжком, Рей с интересом наблюдал за происходящим.
Сначала земля приближалась плавно, постепенно увеличивались в размерах земные ориентиры, казавшиеся с высоты игрушечными. Вот уже видна каждая травинка на поле. И вдруг земля начала наваливаться все быстрее и со всех сторон. Все происходило так стремительно и неотвратимо, что Рей растерялся. Не успев ничего сообразить, сгруппироваться, Рей получил мощнейший удар по ногам, почувствовал острую резкую боль в подвернувшемся голеностопе левой ноги, и тут же кубарем покатился по траве. Посадка!
Спустя некоторое время он сидел на земле и дрожащими руками безуспешно пытался отстегнуть запасной парашют, чтобы затем снять с себя подвесную систему. Во рту почему-то был привкус крови, на зубах скрипел песок (откуда он взялся?), а замки запасного парашюта никак не хотели расстегиваться.
В голове был сумбур. Из всех эмоций основным было чувство глубочайшего облегчения. «…Что б я еще раз… Да никогда в жизни! До чего же земля твердая, оказывается. Что с ногой?» - проносились в его голове обрывочные мысли. «…Шпильки! Блокирующие шпильки мешают открыть замки запасного парашюта! Как же я мог про них забыть… Вот же они, с красными сигнальными ленточками…»
Выдернув шпильки, Рей отстегнул, наконец, запаску, а затем полностью высвободился из подвесной системы, скинул защитный шлем. А голова-то оказывается вся мокрая от пота!
За всеми этими занятиями он понемногу успокоился, окончательно пришел в себя. Левая нога ныла, стреляла острой болью при попытках перенести на нее вес. Но состояние души было по-настоящему окрыленным! Рей крутил головой во все стороны, с неожиданным удовольствием разглядывая привычные пейзажи родного края. Полной грудью вдыхал свежий воздух утра, напоенного горько-сладкими ароматами весеннего разнотравья. И смеялся, в голос, от всей души… «…Небо! Вот оно, над головой, бездонно синее! И я только что был там!!!»
Плотный ветер трепал его волосы и холодил разгоряченное тело. «Да… Из-за этого утреннего ветра посадочка жестковатой получилась, надо будет в следующий раз учесть…»
«В следующий раз?! Я что буду прыгать еще раз??? А почему бы и нет?...» - спорил с собой Рей, ковыляя к старту, под неожиданно увесистым грузом парашютного снаряжения. - «Это же именно то, что мне нужно! Отличный способ тренировать свою волю, бороться с робостью и страхом. Самому! Ведь в прыжке никого со мной рядом нет, и не будет! Только я! А как это оказывается красиво - небо, тишина, простор и абсолютная свобода! Если я могу преодолеть свой страх, могу преодолеть себя, я могу ВСЕ!!!» Хотелось петь!
И много, очень много, потом было в жизни Рея Юманза прыжков. Самых разных. Днем, ночью, в дождь, в снег. На воду, на лес. В сильный ветер. Затяжных, с больших высот. И с предельно малых, когда сразу после отделения от борта раскрывался купол, а в следующий после раскрытия момент, сгруппировавшийся Рей уже перекатами катился по земле, вызывая ропот восхищения среди зрителей… И на этом пути была нестерпимая боль неудачных падений, был отчаянный страх, от которого ночью накануне прыжков не удавалось уснуть, и который неожиданно проходил в момент прыжка. Но были и незабываемые мгновения абсолютного торжества! Моменты Победы над собой! Но самым незабываемым из таких моментов для Рея был первый прыжок.
Продолжение следует...