Осеннее небо затянули тучи, накрапывал дождик. Боль матери не могли заглушить уговоры родственников, для неё их слова доходили, очень медленно, как обороты колеса не смазанной телеги…
Люба стояла у гроба дочери и смотрела на её застывшее лицо. Глаза матери были сухими, слёзы давно закончились, выплаканы за последние три года. Правой рукой женщина поправила платок на голове умершей, провела пальцами по лбу, носу, губам. В левой руке держала белые цветы, которые возложила на покрывало, прикрывающее тело.
Люди, собравшиеся в зале, стояли со свечками в руках. Тихая траурная музыка не заглушала вздохи матери. Рядом кто-то негромко переговаривался, а некоторые осуждали Любу:
-Вот ведь какая крепкая баба, даже не заплачет, слезинки не уронит. Дочь же хоронит, -толстая женщина тихо шептала на ухо своей соседке в сером пальто.
-Мы же не знаем какие у них проблемы. Возможно плакала,но только дома,-пыталась защитить несчастную мать тётка, топтавшаяся рядом.
Из комнатки вышла служащая крематория и попросила всех присутствующих начинать прощание с умершей. Работа в крематории двигалась своим чередом, за Любиной дочкой ещё три покойника шли в очередь на кремацию.
Присутствующие друзья, подруги, родственники потянулись цепочкой к гробу. Кто-то просто проходил мимо не глядя на девушку, а некоторые дотрагивались пальцами до холодной руки усопшей.
Вереница людей, попрощавшись с дочкой Любы,отошла в сторонку, и только одна мать застыла у гроба. Она вглядывалась в лицо дочери в последний раз, а посеревшие губы шептали:
-Прости доченька, прости Настенька!
Мать наклонилась к лицу дочки, поцеловала в лоб, дотронулась до её рук, погладила их своей тёплой ладонью и повернувшись в строну начала заваливаться набок. Подбежали два мужика, подхватили под локти.
Бабы засуетились, стали искать в сумочках валидол. Люба закрыла глаза, побледнела, но быстро пришла в себя и снова произнесла, обращаясь к дочери:
-Настенька, прости меня, прости!
С этими словами мать с трудом подошла к родственникам и гроб медленно начал опускаться вниз.
Любовь Васильевна не могла понять когда она упустила дочь. Что послужило толчком для спуска вниз по лестнице жизни? В девятом классе Настя начала прогуливать школу. Сначала последние уроки пропускала, а дальше больше. Если мать будила дочь утром, то она отвечала:
-Отстань, я не пойду никуда. Я хочу спать!
Разными уговорами женщина пыталась вытолкать девушку на занятия. Это ей редко удавалось.
Мать несколько раз вызывали в школу к директору, проводили беседы и с ученицей. Худо-бедно Настя закончила девять классов.
Разговор о дальнейшей учёбе не обсуждался. Девушка открыто заявила матери, что не собирается горбатиться ещё за партой. Как говорится в народе: дочь села на шею матери и ножки свесила.
Люба работала на стройке маляром, получала зарплату и муж после развода не оказался сволочью, а исправно приносил деньги до совершеннолетия дочери.
Всё бы ничего, думала женщина, если бы Настя не начала гулять и пить. Шестнадцать лет сложный возраст, подростки часто поддаются влиянию окружающих их друзей. А в этом районе, где жила Любаша с дочерью все пили по-чёрному, начиная от взрослых и заканчивая вот такими ребятами.
Мать никогда не ложилась спать, пока не вернётся дочка с гуляния. А та приходила в час ночи или позднее. Требовала есть, орала на мать, что еле шевелится, материлась, если Люба начинала делать замечания.
Такая жизнь продолжалась три года. Наcте в мае исполнилось девятнадцать лет. Она нигде не училась и не работала. Одни парни, выпивка на уме да тряпки. Мать покупала дочери всё, что та не попросит, думая при этом, что может девушка оценит заботу матери. А Настя не только не ценила, а презрительно скривив губы цедила:
-Дай денег на сигареты, и ещё завтра хочу купить новые джинсы. Ты поняла меня?
Мать кивала головой, боясь перечить дочери. Если что было не по ней, то в адрес матери летел трёхэтажный мат. Люба молча уходила в свою комнату и плакала навзрыд. Дочка слышала этот плач и орала:
-Хватит выть, сука, достала уже!
Были моменты, когда женщина ненавидела свою дочь и тихо шептала про себя:
-Чтоб ты сдохла! Сил моих нет больше терпеть эти издевательства.
Время быстротечно, оно не стоит на месте, а отношения матери и дочери лучше не становились.
Иногда Любе хотелось прижать дочь к себе, как в детстве, поговорить по душам, ведь сердце матери отходчиво, обиды забываются. Но приблизившись к Насте, мать видела презрение в глазах дочки и застывала на месте, молча теребила фартук и уходила в свою комнату.
В тот вечер, а вернее ночь, Настя пришла домой в двенадцать часов. Люба не спала, лежала на кровати и прислушивалась, в каком состоянии находится дочь, ловя каждый её шорох. Девушка прошла по коридору, пнула ногой дверь материной спальни и крикнула:
-Дай денег на бутылку. У меня горе, Кирилл меня бросил. Что молчишь, не слышишь что ли?
Женщина села на постели, но молчала. Она боялась сказать, что денег у неё на бутылку нет, что в кошельке осталась мелочь, ведь зарплату задержали на несколько дней.
-Я долго буду ждать, тварь? Давай деньги, выпить ещё хочу, горе у меня, ясно?
Мать встала с кровати, накинула халат и вышла в коридор. Посмотрела в лицо дочери и увидела в её взгляде ненависть. Красивые глаза горели с такой злостью, что мать испугалась ещё больше.
-Не дашь денег? Да? Тогда я сама их возьму!
Настя шмыгнула в комнату, начала шарить в сумке матери. Достала кошелек, открыла его, там лежало сто рублей.
-Это что, всё? Да? Где деньги? Слышишь, где деньги? Дай мне их, дай!,-требовала дочь, треся в воздухе сторублёвкой.
Мать начала оправдываться, что денег нет. Настя выскочила из комнаты, со всей силы толкнула женщину кулаком в грудь, загремела ключами и скрылась за входной дверью.
Люба охнула, заплакала, запричитала,но остановить дочь не смогла. Та умчалась на улицу .
Прошёл час, два, три, а дочь всё не возвращалась. Люба не сомкнула глаз и ждала непутёвую.
Утром отправилась на работу. Звонила Насте на сотовый телефон, беспокоилась, но девушка не отвечала. Вечером Настя не пришла домой. Мать встревожилась ещё больше, обзвонила двух подружек, но девчонки Настю не видели.
На следующий день Люба пошла в милицию подавать заявление об исчезновении девушки. В милиции, узнав сколько лет девице, посмеялись, уверяя, что дочь отдыхает у мужика, но заявление приняли.
Потекли дни ожидания. Результатов поиска не было. Люба почернела от горя. Ходила, как помешанная, глаза покраснели и опухли от ежедневных слёз.
Через неделю дочь Любы нашли мёртвой в канализационном люке.
Возвращаясь из крематория на автобусе домой, Люба сидела и смотрела в окно. Ветер гнал по земле опавшие листья, скелеты деревьев чернели, осень повсюду хозяйничала в городе. На ветке сидела ворона, вдруг она встрепенулась и улетела.
Люба припомнила, как Настя в школе учила стихотворение "Вот ворона сидит на заборе…"
Мысли окунули женщину в прошлое, в то счастливое время, когда дочка была маленькой.
Она увидела Настю в розовом платьице с белым бантом на голове, а вот дочка пришла с прогулки вся в снегу, а вот... и эти "вот" свербили в мозгу.
-Прости меня, доченька, за всё! Не уберегла я тебя. Прости,- произнесла мать и вдруг на весь автобус раздался громкий плач.