6. История о принце датском. Вся правда, как она е

Марина Казанцева 2
- Так это ты, подонок, убил мою сеструху? – воскликнул один из разбойников. Достал беретту и шарахнул по Ахмеду. Три пули в брюхо, одну в башку. И нету Кидда.
- А кем была твоя сеструха?
- Моя сеструха была Офелией. А сам я был Лаэртом.
- Давай, рассказывай, Лаэрт, чего ты там и с кем не поделил.

История о принце датском. Вся правда, как она есть

Я родился в Дании, был дворянином. Мой папа был Полоний, сестра – Офелией. Таковы мои биографические данные. И всё было хорошо у нас в датском королевстве. Особенно с тех пор, как старый король дал дуба. Заснул зачем-то на скамье садовой, а тут к нему змея подкралась и тяпнула за ухо.
Королева Гертруда поначалу испугалась. Раз она вдова, придётся вызывать из Виттенберга шалопая-сына и короновать на царствие его. А что за участь у королевы-матери, все знают. Ни жизни, ни балов, ни развлечений. Целый день надо ходить в траурном наряде, петь молитвы и вообще их отправляют в монастырь.
Она уже полезла в сундуки за чёрными чулками, как к ней приходит брат гамлетова отца, Клавдий. И всё ей объяснил. Что незачем пока отрывать студента от учёбы. Деньги плочены и немалые. К тому же, что от недоучки за прок в государственных делах? Такого наворотит!
- Гертруда, я твоё горе понимаю. Но интересы королевства выше скорби. Брось свои чёрные чулки. Пошли на рынок, купим тебе свадебный наряд. Пока сынок твой не вернулся, сыграем свадьбу. Чем я не король?
Она подумала и согласилась. А что? Мужчина видный. А в монастыре, поди, не сладко! И так быстро они свадебку сыграли, народ и оглянуться не успел. Я там тоже был, мёд-пиво пил. Папаша мой, Полоний, был первым шафером на свадьбе. И все прекрасно так образовалось, всем было хорошо.
Но нет, надо было Гамлету из Виттенберга притащиться! Чего было так спешить?! Унюхал, интриган, чем дело пахнет.
Клавдий с досады уж шепнул Гертруде:
- Зачем ты только родила его!

Первым делом принц залез с ногами на престол и спрашивает: «Где мой шут?»
Ну здрассьте, вспомнил!
- Помилуй, принц, - говорит ему папаша мой. – Твой шут давно уже в земле лежит. Ты ещё до Виттенберга уморил его своими шутками дурацкими.
Другой бы кто угомонился, а этот говорит:
- Пойдите и отройте мне шута.
Мы все перекрестились. Такой-то срамоты мы сроду в нашем датском королевстве не видали.
- Иди и прикажи, – шепнул Полонию король наш, Клавдий. Он решил быть добрым к пасынку. Все дети ревнуют матерей к их новому супругу.

Стал Гамлет наш шататься по переходам замка и пугать всех дам облезлым черепом шутовским. И вот однажды напугал сестру мою, Офелию. Она уж без того слаба умом-то, а тут и вовсе повихнулась.
Полоний, мой отец, всем наказал терпеть придурка. Каникулы у него закончатся, и он уедет.
Но тут случилась новая беда. Стражники у нас такие приколисты. Делать им нечего ночами на стене, так они придумали такую штуку. Ей-же, кабы не дурацкие последствия, я сам бы хохотал. Короче, вдули принцу в уши, что по стене в полночь привидение шатается в старом королевском шлеме и воет на луну. Он уж насколько был дурак, но всё же не поверил. А те не унимаются и говорят, что призрак ищет своего сына и хочет что-то рассказать ему.
- А что сказать? – спросил их принц.
- Не знаем, ваша светлость. Наверно, хочет рассказать про клад.

Короче, тащится он ночью на стену, а те уж ждут его. Залезли один другому на плечи, завернулись в простынь и давай придуриваться.
- Сын мой, я пришёл сказать тебе одну такую штуку-у!
- Не надо, папа, я боюсь!
- Нет, слуша-ай, идиот! Я сам не умер! Меня убили! Найди мне этого плохого человека! А я тебе скажу, куда я спрятал ту копилку, что у тебя ещё украл!
- Папа, сволочь! Так это ты был!
- Найди убийцу-у! Найдёшь копилку-у!
И ржут, кретины. Ждут, что будет дальше.

На другой день принц выходит сам не свой и сразу к маме.
- Мне скучно, я хочу кино.
Ну ладно, хорошо. Нашли ему бродячий балаган. Они по деревням ставили Шекспира. Народ собрался. Давали «Макбет». Что до меня, то хуже нет спектакля. К тому же, говорят, что всякий раз на этой постановке кому-то делается дурно.
Что ж вы думаете? Подонок испортил нам всё удовольствие. Актёры не успевают текст читать, как принц уже всем всё рассказал: кого убьют и кто убийца. И комментарии такие кретинские всё отпускает, эпитеты такие непотребные.
Офелия слушает и говорит:
- Мне дурно.

Потом он вдруг на Клавдия полез. Всё как-то с вывертом, с намёком, с издёвочкой с какой-то. Король не понимает: чего к нему малец-то привязался?! Полоний говорит: не надо нервничать: гормоны в нём играют. В его-то возрасте они всё больше бегают за юбкой.
И напророчил! Принц забыл про балаган и ну ухлёстывать за моей сеструхой! Я говорю: папа, как бы тут чего бы не того! А он мне: не беспокойсь, иди с ним поиграй в лапту. А он в лапту играть не хочет. Записки пишет сестре моей, а меня носить их заставляет. И между тем Клавдия ругает всякими словами и всё это при прислуге.
Клавдий говорит мне:
- Я больше не могу. Он меня зажрал.
Мне и Клавдия-то жалко, и сестру. Что, думаю, придумать? Решил занять его игрой.

Прихожу, а он вырезает ножичком на троне всякие слова срамные. Типа, Клавдий – то, Клавдий - сё. Ну ненавидит отчима пацан.
Я говорю: - пошли играть.
А он мне: - вон дудка. Давай, играй.
А со мной был Розенкранц, его сокурсник по университету. Умный парень, между прочим. Такого бы на трон сажать. Это после Клавдия, конечно. Он говорит так вежливенько, как говорят с душевнобольным:
- Принц, чтобы на дудочке играть, надо знать науку. Смотрите, как много тут дырочек, все пальчиками не заткнуть.
У принца глаза мутные - то ли с недосыпу, то ли с перепою.
- Не можешь дырочки заткнуть, заткнись хоть сам. А ты, Лаэрт, не можешь в дудочку дудеть, а сам со мной играть собрался. Вали отсюдова, пока я совсем не разозлился.
Розенкранц меня скорей уводит и шепчет:
- Не спорь с умалишёнными, Лаэрт!
Тут папа мне попадается навстречу. Озабоченный такой.
- Ой, Лаэрт! – говорит мне. – Вот несчастье! Кажется, твоя сестра совсем ума лишилась! Представь, собралась на свидание идти!
- С кем? – я насторожился.
- Да сказать-то стыдно: с принцем! Да нет, не беспокойся. Я послежу за ними. За портьерой спрячусь. Если он надумает её хватать за руку, я тут же кашляну. А ты, Лаэрт, постой на шухере у входа. А то кто бы не пошёл, да не увидел, как моя дочь Офелия себя позорит.
- Слушай, давай верёвочку протянем в коридоре, – предлагает Розенкранц. – Он побежит да и разобьёт себе всю морду.
- Нет. – говорю я. – Пойдём лучше стоять на шухере у входа.
Какой же я был идиот! Надо было послушать умного совета!

Гамлет так крадётся на свидание. А мы стоим у входа и вид делаем, будто бы не замечаем. Прикуриваем, анекдоты травим. И тут… Минуты не прошло, Офелия как заорала! Мы в зал. А там…
Короче, пырнул он нашего папашу ножиком своим, которым кресло резал. Говорит, думал, типа это крыса.
Я ему:
- Да что же ты в живот пырнул, коль думал, это крыса?! Пырял бы по ногам!
А он опять своё:
- Вот уж не думал, что в старике столько крови.
А чего он думал вообще! А главное, не придерёшься: старик-то за портьерой был. А принц упёрся и всё на крыс валит. Списали дело на несчастный случай. А тут Офелия к тому же окончательно свихнулась. Пошла ночью бабочек ловить и в прудике как будто утонула.
Все говорят: самоубийство. Какие бабочки-то в сентябре?! Так он, скотина, и тут подгадил. Припёрся к месту похорон и лекцию развёл. Типа он страдает, а мы все – так, веселимся будто. Я ему говорю: типа я сам сейчас тебя в могилку эту уложу. А он как спрыгнет туда и раскорячился на дне. Типа, давай, кидай меня в могилку! Кладите на него покойницу и сверху засыпайте!
Я кинулся, кричу:
- Клавдий, я его сейчас засыплю!
А тот меня с Гертрудой вместе держат. Не надо, мол, поддаваться на провокации. Только зря он это. Лучше б я его тогда засыпал.

А вечером мне Клавдий говорит:
- Лаэрт, сынок, у меня к тебе есть дело. Не хочешь послужить державе?
Я говорю:
- О чём базар?! Гамлета прикокать? Я прям сейчас.
- Нет, такие методы Европа осуждает. Вы всё-таки с ним друзья.
- Видал в гробу я таких друзей у белых тапках!
- Не торопись. Вы с ним играли в детстве. Полоний вас качал на одном колене.
Меня прям слёзы прошибают. Сподобил мне Господь дружком обзавестись!
- Давайте, батя, говорите, чего мне с этим гадом сделать.
- Да всех делов сопроводить его до Виттенбергу. У принца сессия должна начаться. А там два курса впереди.
- И всё?! Я его придушу в дороге!
- Не надо. Эти вещи делают иначе. Я с вами письмецо пошлю к декану. А в письмеце том напишу, как надобно им поступить с хорошим человеком. Пусть его почаще содит в карцер, даёт уроков выше головы, гоняет раз по десять с пересдачей. А напоследок пусть оставит на каждом курсе на повторно.
Ну, думаю, загнул товарищ Клавдий! Кто ж выдержит такое!

Плывём мы трое в Виттенберг. Я думал: как перенесу дорогу? Ему ж, скотине, не стыдно мне в глаза глядеть! Папашу укокошил, сеструху утопил (косвенно, конечно), а теперь сидит в каюте и бренчит на мандолине!
Тут поднялся такой штормила! Мы все трое напугались. А Гамлет говорит:
- Давайте, братцы, напьёмся водки! А то я не хочу к рыбам трезвый потонуть!
Мы смотрим: человек-то вроде в ум вошёл, заговорил по-путному. И стали открывать бутылки. Три дня нас мотало штормом. Мы упились в дымину, орали песни, целовались, какие-то травили анекдоты, пели матерные песни. Срамота была такая, всего и не упомню.
Короче, высадились в Виттенберге мы друзья друзьями. Всё прошлое забыто. Идём по городу. Я так оробел: кругом такие люди, а я орясина провинциальная. А эти двое прям заправские студенты. Мне Розенкранц так шлёпает рукою по спине. Не надо, мол, Лаэря, так бояться - всё будет ништяк! С ними все здороваются, шутки забивают. Как, мол, там Клавдию, загнул салазки? А как Офелии, задрал подол? Я уж совсем не понимаю: они все тут гопники такие? Или через одного?
- Ребята, вы пока валите в деканат, а я в общежитие зайду, – сказал нам Гамлет.
Розенкранц обрадовался: иди, говорит, иди! Скажи ребятам, чтобы выпивку поставили!
- За упокой! – расхохотался Гамлет.
Я шуток глупых не понимаю и вскипел:
- Розенкранц, он катит про Офелию?!
- Нет, Лаэря, это просто местный анекдот.

Мы пришли к декану. Я остался в коридоре, а Розенкранц в приёмную вошёл. Через минуту вижу: стражники бегут. А ещё через минуту – Розенкранца тащут! Дотащили до угла, шарах секирой и ёк башка!
Я перепугался. Что, прости Господи, за шутки тут у них?! Вскочил к декану в кабинет, ору, как ненормальный:
- Вы что, рехнулись?! Какого ляда парня загубили?!
А этот толстячок мне так спокойно:
- Чего вы, милый, тут орёте? Здесь вам не в Дании кривляться на базаре. Мы выполнили просьбу Клавдия. Он наш старый друг. Мы вместе с ним учили зоологию. И трупы резали ночами. Разве я ему не окажу простой услуги? Да вот, читайте сами в письмеце.
Я сунулся к письму, а там написано предельно просто: срубить башку подателю сего. И подпись за печатью: Клавдий.
Вот блин. Я понял: Гамлет только вид делал, будто напивался, а сам письмишко подменил. Клавдий-то писал совсем другое.

Я в общежитие бегом. Поймаю гада и зарежу. А там уж пьяная компания шумит. И вправду поминают Розенкранца. Кричат мне: эй, гомункулюс, иди сюда! Тебе тут персональная бутылка спиртуса!
Я обозлился, спирту хряпнул, нож достал и всем им говорю:
- Коль Гамлета до вечера не отыщу, всем вам тут, гадам, бошки посшибаю!
Они маненько напугались да по латыни мне и говорят:
- Послушай, эмбрион дебильный, в прозекторскую дальше. Твой Гамлет, как пришёл, так сразу выдал нам для помину ящик водки. А сам тут же побежал и взял билет обратно в Данию. Иди-ка с миром, киллер деревенский, да не забудь соплю в карман убрать. А то мы в Данию-то вашу как приедем, да всех научим, как трупы зашивать иглой кривою!
Вижу, не мне с ними спорить и побежал, как мне советовали, прямиком на пристань.

Приехал в Данию, а там террор царит. Гертруда с Клавдием на цыпочках все ходють. А слуги с перепугу разбежались. А этот цуцык виттенбергский сидит на троне и ухмыляется, паскуда:
- Что, экспонаты, напужались? То ли ещё будет!
Я к Клавдию бегом.
- Всё, - говорю, – больше ты меня не остановишь. Пойду с гадёнком драться на ножах.
Он мне сквозь зубы:
- Иди. Дерись.
А сам так улыбается Гертруде: всё, милая, путём. Им ведь надо соблюсти порядок, этикет. Нельзя же, в самом деле, пойти и просто пырнуть ножом наследника престола. Я им мешать не стал. Пошёл, поймал змею и намазал ножик змеиным ядом, чтобы точно уж наверняка его свалить. А шпагу намазал ботулизмом.

Всё общество уселось в зале, из окна вид на природу. Герольды вышли, протрубили. Всё путём, с виду, как учебная дуэль. Его сиятельства желают поразмяться.
Он вышел, как пижон, весь в белой рубашонке с кружавами. Гертруда говорит:
- Сынок, смотри не простудись.
- Целую руку, мама, – а сам на Клавдия глядит.
Тот не дурак и тоже догадался, на кого Гамлет точил ножи. И говорит мне:
- Лаэрт, ты валерьянку подевал куда?
Мы с ним договорились подсунуть принцу в вине побольше валерьянки. Он задуреет и начнёт всё время мазать. Только я с Клавдием на сей счёт советоваться больше не хотел. Он сторонник слабых мер, а для этой падлы требуется кое-что похуже. Я ему сунул в руку пузырёчек с клофелином и только говорю:
- Сам-то не напейся из евонной кружки.

А дальше всё, как в цирке. Гертруда кинула платочек, Гамлет как бросится ко мне. Как в клинч вошли, он мне шепчет:
- Хана тебе, Лаэрт. Я тебя уделаю, как плюшевого зайца.
- Погоди, Гамлюша, - отвечаю, – Придёт и твой черёд крокодилов есть.
И ножичком его тихонько тык в ручонку. Он отвалил и чего-то испугался.
- Сынок, попей вина, – говорит ему Гертруда.
- Пейте, мама, сами.
- Ну, хорошо, – она и потянулась к кружке.
- Не пей, Гертруда, – говорит ей Клавдий.
Она ему: - Я пить хочу!
И, натурально, пьёт отраву. Я понял: время мало. Он как сообразит, что мама вовсе не от валерьянки померла, так сам и не сунется попробовать винца. И сам прошу:
- Налей мне, Клавдий, из своей бутылки.
У Гамлета глазёнки заблестели - взыграла алкоголика душа. Он кружку недопитую схватил и всё допил за мамой. Утёрся шпагой и на меня попёр. Маленько врезал мне приёмом. И я его потыкал кой-куда.
Он видит, левая рука не шевелится, а тут и в брюхе резь. И сразу догадался. Не зря же он в покойницкой кромсал три года трупы. Идёт ко мне, а ноги уж не ходют. Ботулизм распространился по евонной организьме.
Я думал: всё уже, террористу крышка. И что ж вы думаете?! Так он просто сдался?! Лёг на пол, вытянул конечности, затих?!
Как бы не так! Он мимо Клавдия как шёл, так по кишкам ему и врезал, аж целых восемь раз проткнул!
Клавдий смотрит: из него, как из садовой лейки.
- Гертруда, - говорит, – я, кажется, убит!
Она ему: - я тоже издыхаю. Кто-то отравил вино в бутылке.
А Гамлет как идёт ко мне, так всех придворных тыкает кинжалом в брюхо.
Как всех перемочил, так сам, в натуре, и свалился. Кабзец Гамлету.

Стою я среди трупов. Мать честная! Что ж это за победа?! Кому такое надо! Да делать нечего, собрал котомку, пошёл в дорогу. Думаю, прибьюсь к бандитам. Как-нибудь да проживу. И вот теперь я с вами.

- Так это ты был, отравитель? – мрачно спросил его один разбойник. Достал ножик и зарезал негодяя.
- Что такое? – удивились остальные.
- У меня один приятель был, – пояснил им товарищ. - Его звали Моцарт. Все думали, что я его от зависти прикончил.
- Ага, – сказал тот, который с чирьем. – А ты, выходит, был Сальерри. В плохую историю ты вляпался, подонок. Мы ведь можем тебя и сами того… ножом по горлу.
- Не надо на меня катить бочару.
- Ну, ладно, – согласились оставшиеся двое. – Давай, рассказывай, чего там у тебя.