Жила-была одна царевна. Красоты писаной, только вот язва редкая. Царь-батюшка уже отчаялся ее замуж выдать. Как водится, первыми свататься прынцы да царевичи понаехали. Войдет жених, увидит невесту, глаза выпучит и смотрит – оторваться не может. А невеста фыркнет и такую шуточку отмочит – весь двор со смеху катится, женихова свита в рукав фыркает, чтоб незаметно, а у жениха челюсть отвалится, ртом воздух хватает, красный становится – чистый помидор. Ну и, конечно, после такого конфуза никто уже жениться не желает. Тем более что приданого-то за ней не ахти сколько – царство маленькое совсем: царский терем со столицей, пара деревушек, лесок гектаров на пятьдесят да два болотца с кикиморами. Да еще, говорят, на болоте дракон живет, вроде как экзотическое животное, тоже цену свою имеет, но его ж не видел никто никогда. А кто видел, никому уже не расскажет. Ну, в общем, царственные особы как-то быстро ездить к царевне перестали.
Потом негоцианты всякие набежали – тем приданого не надо, охота царю в родню набиться. Но царевна и тут не оплошала – так отшивать их насобачилась, что один, особо воспитанный, с кулаками на нее попёр. В последний момент оттащили, конечно, только после уж приличных женихов не было.
Трубадуры еще, правда, поездили маленько. Вот тут царевна разошлась – они ей секстину – она им пародию, они ей оду – она им эпиграмму. Ну, эти быстро разобрались, что к чему, и в профсоюзе своем трубадурском постановили: двум мастерам стихосложения даже в царском тереме не ужиться. Правильно, кто ж захочет, чтоб жена его в ремесле переплюнула, будь она хоть какая раскрасавица!
Царь погоревал и решил: не в девках же оставаться дуре, пусть любой берет, кто язычка ее ядовитого не боится – хоть нищий! Но и нищие на царевнино имущество не позарились, даже и ходить поленились – трубадуры-то славу о ней по всей земле разнесли! А кому охота про себя всякое выслушивать и на посмешище персону свою драгоценную выставлять!
В общем, осталась царевна без женихов. Царь-батюшка вроде сначала сочувствие к ней проявлять ринулся, а она ему: да брось ты, папа, наконец-то отвязались, теперь я свободна, хочу халву ем, хочу пряники – и с идиотами любезничать не надо. А с царством я и сама как-нибудь управлюсь, мужик в этом деле не подмога, только проблемы от них в экономике. Да и в политике они ничего не понимают, чуть что – один метод: война. Тут уж царь осерчал окончательно – уж больно обидно ему за мужиков стало. Как-никак, он и сам мужик. А тут девчонка какая-то сопливая, которую и замуж-то никто не берет, будет его учить, как государством управлять!
Ну и выгнал он царевну из дому. Иди, говорит, ознакомься с жизнью народа и пойми, зачем мужик в доме нужен. Заодно характер свой мерзопакостный поправишь. И чтоб без мужа не возвращалась!
Царевна хмыкнула, вещички собрала и потопала. Одну ночь ночевала в первой деревне, другую во второй. На третью лесок прошла и оказалась у граничного болота.
Смотрит – у самого края болота избушка стоит. На курьих ножках. Дай, думает, зайду – не на болоте же ночевать. Подошла к избушке и, как положено, говорит:
– Избушка-избушка, стань ко мне передом, к лесу задом.
А избушка вдруг, вместо того, чтоб послушно на курьих ножках повернуться, в ответ кряхтит:
– Вот даром что царевна, а мозгу на копейку! Ты определись, как мне стать-то: лес-то и так у меня позади, так что если надо тебе, чтоб я к нему задом, а к тебе передом, сама задницей своей шевельни и иди стань с другой стороны. А сразу передом и задом в одну сторону стоять я не умею.
Царевна аж задохнулась от возмущения:
– Ах ты, курятник недоделанный! Ты еще меня учить будешь? Ну-ка быстро дверью ко мне повернулась, а то я тебе сейчас тут устрою птицефабрику, мало не покажется!
– Да ладно, ладно, чего завелась-то! – миролюбиво крякнула избушка и быстренько, как молоденькая, развернулась к царевне дверью.
Дверь, надо сказать, была символическая. Старая такая, скрипучая и совсем без замка. Царевна вошла. Маленькая темная комнатка. В углу светится открытая печка. В печке стоял горшок, а перед печкой сидела, подперев щеку ладошкой избушкина хозяйка. Печной огонь освещал взъерошенную рыжую челку, аккуратно повязанный платочек и толстую гладкую косу, кольцами лежащую на полу. Коса почему-то была зеленая. Ого, подумала царевна, это ж надо, какие волосы! У меня на что хороши, так и то никогда такой косищи не отрастить. А за спиной у хозяйки трепетали почему-то маленькие гладкие крылья. Впрочем, в такой темноте разве толком разглядишь – может, и не крылья вовсе, а плащ новомодного покроя! Хозяйка задумчиво жарила над огнем мухомор на палочке. И так горестно вздыхала, что царевне не по себе сделалось. На нее, кстати, так никто внимания не обратил.
– Ты чего мухоморы ешь, они же ядовитые! Брось немедленно! – громко сказала Царевна.
Хозяйка вздрогнула и обернулась. Батюшки! Да это ж дракон самый настоящий! Только в юбке. А коса – не коса вовсе, а хвост! Царевна не то чтобы испугалась, наоборот, мысленно приказала себе: «Соберись, тряпка!» - и приготовилась с драконом сражаться. Только как, еще не решила. А дракон вдруг улыбнулся застенчиво и тихо так, ласково говорит:
– Здравствуй, царевна! Рада тебя видеть. Какими судьбами тебя сюда занесло?
Царевна опешила:
– А ты откуда меня знаешь?
– Портрет видела, - отвечает чудовище. И смотрит печально так.
– Хм… странно, откуда бы у тебя мой портрет?
– Да так… был тут один трубадур… показывал, – вздыхает.
– Слопал, конечно, - хмыкнула царевна.
– Хуже, - из глаза дракона скатилась слезинка, которую он тут же аккуратно промокнул уголком платочка, - Влюбилась.
– Влюбиилась? – растерялась царевна. – Подожди, так ты что, девчонка, выходит? Дракониха?
– Вот и он так сказал – дракониха, - хозяйка опять горько вздохнула и снова уронила слезу. – А у меня, между прочим, имя красивое – Мелисента Горыновна..
– Да ладно! – выдохнула царевна. – Не может быть!
– Может, еще как может. Мама у меня с причудами была…
– Да я не про это. Я просто тоже Мелисента. Мелисента Гавриловна! И тоже мама подсуропила. Ну это ладно. Ты про трубадура рассказывай!
– А что трубадур? – всхлипнула Горыновна, – будь ты, говорит, человек, женился бы я на тебе, да зажили бы мирком да ладком. А так – извини, говорит, люблю вот эту царевну. И портрет твой показывает. Ну, понятное дело, ты вон красавица, а я-то чистое чудовище…
– Ну что ты, ты очень даже симпатичная… для дракона, – вежливо сказала царевна и сама себе удивилась – что-то она с людьми отродясь такая ласковая не бывала. – А я вообще-то думала, что драконы только мужского пола бывают…
– А размножаемся мы, по-твоему как? – щеки драконихи слегка порозовели.
– Ну, вообще-то да, логично, - смущенно почесала нос царевна. – А чего ж ты тут тогда одна?
– Так уж вышло. Братец мой, Змей Горыныч, сказал, что я недостойна бывать в драконьем сообществе и что мой дурацкий характер меня погубит…
– Прямо как про меня! – царевна даже руками всплеснула. – Меня тоже папа выгнал – иди, говорит, учись по-человечески с людьми разговаривать и без мужа домой не появляйся.
– А я, наоборот, для дракона совсем бесхарактерная уродилась. Мяса не ем, скандалов не люблю, огнем плеваться – терпеть не могу. Хотя приходится иногда – метаболизм у нас такой. Зато печку разжигать удобно. Ну а драконы – они же другие, сама знаешь. Вот братец и велел мне тут сидеть – звереть. Тут раньше баба-яга одна жила, так сбежала с тоски в столицу – сейчас там знатная целительница…
- Ага, знаю ее! – перебила царевна. – Она теперь у батюшки иностранную гимнастику преподает какую-то… йогу, кажется. По углям его ходить учит. Сама ходит – хоть бы хны, а у папы все пятки в волдырях. Давно ему говорила – гнать ее надо в три шеи!
- Да нет, она не плохая, - заступилась дракониха, - Она молодая просто, ей покрасоваться хочется, с людьми поговорить, а сюда редко кто забредет. А коли и забредет, как увидит избушку – давай бог ноги. Некоторые прямо в болото сигают – приходится доставать, отмывать, отогревать. Так они как отогреются, утра дождутся – и бегом. А то в угол забьются и воют. Я одного как-то спросила: ты чего, мол? А он мне: так ты ж сейчас меня откормишь и съешь. Так и не убедила, что не буду. Пришлось выйти и спрятаться, чтоб он смог спокойно убежать. Я и трубадура-то этого еле разговорила. Тоже час у печки трясся.
- Да, несладкая у тебя жизнь… Но вообще-то, будь я драконом, я б себе такие развлечения придумала! Ни за что бы не стала на болоте киснуть! У тебя же крылья есть – лети куда хочешь! А ты тут сидишь, мухоморы вон лопаешь – они же невкусные!
- Кому как, - снова вздохнула Горыновна, – да и тут ничего не растет больше, а ближе к деревням я подходить не хочу – вдруг кто увидит, испугается… Ну и летать тоже… Братец тут велел сидеть. Пока не озверею. А я не зверею никак.
- Да уж… какой-то не драконистый у тебя характер. Вот была бы ты мной – и папа счастлив бы был, и замуж бы давным-давно вышла.
- Замуж? – Горыновна опять слегка порозовела. – Замуж я бы с удовольствием. Все-таки не одна. А уж если за того трубадура… - и она мечтательно закатила глаза.
- Эх, жалко нам нельзя телами поменяться! – тут уже царевна вздохнула. И Горыновна вместе с ней. А потом говорит:
- Ну, вообще-то есть один способ, только он насовсем, обратно поменяться нельзя будет. Значит, не годится.
- Это почему это не годится? – встрепенулась царевна
- Ну… ты же не захочешь драконом всю жизнь быть?
- Напрасно ты так думаешь! Может, даже и очень еще захочу. А если расхочу, уж поверь, я найду способ все обратно вернуть. Давай, говори, что нужно делать?
- Да, в общем, ничего особенного… Ты уверена, что прямо сейчас хочешь поменяться?
- Конечно! – тут царевна спохватилась: - Слушай, а может, ты не хочешь? Ну что хорошего в человеческой жизни? Всю дорогу смотри, как бы кого не обидеть, как бы в душу кому не плюнуть и терпи, если тебя обижают. А не станешь терпеть, начнешь людям правду в глаза говорить – кричат, что у тебя несносный характер, обижаются и из дому вон выгоняют.
- Ну что ты! Это же так приятно – говорить другим приятное. Люди ведь все хорошие, только очень боятся, что их любить не будут, и от этого всякие глупости делают. А когда им говоришь что-то приятное, они расцветают. Как цветы. И я когда это вижу, у меня прямо сердце замирает. Жаль только, у драконов это не принято. А меня люди боятся. Не все, но многие. А когда человек боится, ему хоть в любви признавайся, хоть песни хвалебные пой – ни за что не поверит. Решит, что ты его так в печку заманиваешь. Чтоб зажарить и съесть. А мне зачем? Я, если что, и дыхнуть могу. Раз – и все, нет человека, есть жаркое. Ну, то есть, я как раз так не могу. Но теоретически – вполне. Вот если бы я была ты, я бы обязательно нашла того трубадура и вышла за него замуж…
- Ой, ну ты даешь! Дался тебе этот трубадур! – засмеялась царевна.
- А что поделаешь, люблю я его, - Горыновна снова всхлипнула, и из носа у нее поднялась тонкая струйка дыма.
- Ну и отлично! Поменяемся, найдем твоего трубадура, выйдешь за него замуж и вернешься вместо меня к папе – все счастливы, а я свободна!
- Но я же дракооон! – Горыновна замахала когтистыми лапами перед царевниным личиком. – Я же страшная! Я чудовище!
- Да разве в красоте счастье? Вот я красавица, да. Ну и что? Женихи как меня увидят, так на глазах тупеют – поговорить по-человечески не с кем. В общем, давай, не тяни.
Горыновна вздохнула, потом вынула из кармашка небольшой мешочек и велела царевне вынуть оттуда щепотку порошка. Себе тоже взяла.
- Глотай порошок, а потом обними меня крепко.
- Это еще зачем? – насторожилась царевна.
- Ну, ритуал такой. Иначе не получится.
Царевна недоверчиво поглядела на Горыновну, потом решительно сунула порошок в рот и накрепко вцепилась в нее. Горыновна мягко отстранилась, проглотила порошок сама и осторожно обняла царевну.
Так, обнявшись и замерев, они стояли целую минуту. Потом дракониха порывисто отстранилась и, оглядываясь, спросила:
- Ну?
- Что – ну? – откликнулась царевна.
- И что? И где?
- Посмотри на меня, пожалуйста, - тихо попросила царевна.
Дракониха посмотрела и всплеснула лапами:
- Батюшки, да это же я!
- К сожалению, уже не ты.
- А кто?
- Я.
- В смысле?
- Ну теперь в твоем теле я, Мелисента Горыновна. А ты теперь… в моем теле.
- Подожди, то есть я уже дракон что ли? – заоглядывала себя бывшая царевна.
- Ну да. Ты же сама хотела… Тебе не нравится? - Горыновна покраснела и приготовилась плакать.
- Да ты что! Наоборот! Силы-то сколько! – и дракониха расправила крылья.
- Тише, тише! Всю избу разнесешь, где жить-то будешь? – кинулась к ней царевна.
- Да уж не на болоте, будьте уверены! Чего тут делать-то? Сначала трубадура твоего найдем, потом отыщу братца твоего непутевого, а уж после подумаю, куда прийти навеки поселиться.
- А как мы его найдем, трубадура-то? – погрустнела царевна.
- Как-как. Ты лицо его помнишь?
- Конечно!
- Ну вот. Давно он был-то у тебя?
- Да недели две назад.
- Ну и отлично! Сколько он пешком за это время протопал? Не так уж много. А мы сейчас как взлетим и за день это расстояние покроем – сверху-то все дороги как на ладони!
- Вроде, он собирался в Питер-град, - припомнила царевна.
- Ну и отлично, туда и двинем.
И они двинули. Бывшая дракониха взобралась на спину бывшей царевны и полетели они в сторону Питер-града. Избушка махала им вслед ставнями.
Ну, много, конечно, повидали. Еще больше народу попугали. Над столицей – не удержалась дочь папу напоследок повидать – кружок сделали. Три года потом мамки детей драконом стращали. Трубадура, разумеется, нашли. Не в Питер-граде, правда, поближе – он на хуторе у одной вдовы прижился. Утром во двор вышел умыться – тут они его и засекли. Спустились, царевна с дракона наземь прыгнула, стоит, улыбается. А трубадур как их увидел обеих – так сразу замер и челюсть, как водится, на землю уронил.
- Ну вот, - говорит дракон царевне, - Я же тебе говорила, они дуреют от красоты-то.
- Ничего, - говорит царевна дракону, - Я его сейчас обниму, отогрею – он и отойдет. А ты пока спрячься вон за тот дуб, чтобы не смущать его.
Дракон за дуб, а царевна кинулась к трубадуру, обняла его, в уста сахарные поцеловала.
- Здравствуй, говорит, милый! Аль не узнаешь меня? Сам ведь говорил, что никогда не забудешь! – и в глаза ему заглядывает. Ждет, значит, что он ее узнает и тоже целовать кинется. Только трубадур стоит как вкопанный и на окна избы косится. А изба ладная такая, крепкая. И крыльцо такое же. С резьбой. И дверь дубовая. И открывается эта дверь без скрипа. А на пороге вдова. Руки в боки, с крыльца спустилась и на царевну как поперла!
- Ты что это, - говорит, - ручонки-то свои распустила! Отпусти немедля, не твое, не хапай.
Царевна трубадура отпустила, отошла и носом зашмыгала. И тут из-за дуба морда драконья нарисовалась. Нарисовалась и говорит:
- Это кто еще не свое зажилил! Мы этого типа, можно сказать, по всему свету днем с огнем ищем, а ты его припрягла, стало быть, по хозяйству помогать!
Вдова как дракона увидела, так мигом у нее воинственное настроение пропало, задрожала она, как осиновый листок, и давай бормотать:
- Да что это вы такое говорите… да какая с него помощь по хозяйству… гвоздь нормально забить не может… так, песенку вечером споет – вот и вся польза… забирайте, коли он вам так нужен! – и обратно в избу быстренько юркнула.
А дракон к трубадуру повернулся:
- А ты, милок, вспомнил девушку-то?
- Ввввспппомнил, - заикается трубадур.
- Жениться на ней хочешь?
- Хххоччу…
- Ну вот и женись, - строго говорит дракон, - Сейчас сядешь ко мне на спину, я вас довезу до отцовского терема. Понял? – трубадур робко кивнул и взял царевну за руку. – И смотри у меня, узнаю, что обижаешь ее – лично на тебе штаны сожгу!
Тут царевна подошла, трубадура за руку взяла, на дракона поглядела, головой укоризненно покачала:
- Что ж ты его, подружка дорогая, пугаешь? Не бойся, милый, это она только с виду страшная, а внутри – душа-человек! Поехали? Или, может, ты не хочешь жениться на мне, только с перепугу согласился?
У трубадура глаза еще больше сделались. Но заговорить все-таки сумел.
- Я, - говорит, - прямо удивляюсь, Ваше царское высочество, отчего это Вы такая ласковая? Я когда к Вам свататься приезжал, Вы меня так приложили – до сих пор это место на самооценке чешется. Что это случилось с Вами?
- Изменилась я, милый, с тех пор. Сильно изменилась, - улыбнулась царевна.
- Ну, тогда, конечно, я готов! И клянусь Вам, – тут трубадур опасливо покосился на дракона – всегда Вас любить, уважать и никогда не обижать.
- Вот то-то! – взревел дракон. – Давайте, граждане дорогие, садитесь. Некогда мне тут с вами рассусоливать.
Ну, дальше и рассказывать неинтересно. Сели царевна с трубадуром на дракона, мигом он их до столицы родимой доставил и велел к батюшке-царю топать. Царь, как дочку с женихом на пороге увидел, обрадовался. А как ласковую речь услышал, так и вовсе разум от счастья потерял. Свадьбу устроили – три соседних государства гуляли.
А дракон для начала рванул с родственниками мириться. На славу, надо сказать, вышло примирение – лесок, что по соседству с брательниковой пещерой был, к чертовой бабушке весь сожгли. Пару деревень разогнали. Горыныч их тоже спалить на радостях хотел – еще бы, сестра из нюни в настоящую драконшу выросла! – да Горыновна не дала, душа-то в ней как-никак человеческая теперь была. Ну, это мелочи, Горыныч и не расстроился даже.
А потом, само собой, полетела наша бывшая царевна мир поглядеть. Ох, и натешилась! Городов красивых повидала – ей и не снились такие в светлице-то ее провинциальной! Пейзажей тоже: и луга альпийские, и саванны африканские, и моря глубокие, и горы высокие. На озере одном, в Швейцарии кажется, решила насовсем поселиться. Только там ее народ с камерами достал – как она купаться, так они пялятся и орут – папарацци хреновы! Пришлось менять место жительства. Нашла себе пещерку приличную в горах, там и живет.
Иногда в гости летает к подружке своей. Примчится на край болотца, где избушка на курьих ножках раньше стояла, а царевна уж там – они ведь друг друга сердцем теперь слышат. Наговорятся вдоволь – драконша царевне о заморских странах, царевна драконше о сыночке да доченьке – и по домам.
А избушка на пенсию вышла. Вышла – и ушла. Мир повидать. На кой-то же, говорит, нужны мне ноги, пусть хоть куриные. Царевна ее перед дорогой смазала как следует, ремонт велела сделать капитальный. В общем, поскрипит еще старушка. Вы еще про нее услышите.