Мы пыхтели как бегемоты на финише марафонской дистанции. Солнце жгло не по-весеннему. Пыль грунтовой дороги набивалась в сандалии, натирала ноги. От неё першило в горле. Она противно прилипла к рукам.
Почему к рукам? Так они же взмокли от работы. Сначала пыль прилипала к железной бочке, а потом к Васькиным и моим ладошкам. Мы пробовали катить железяку по обочине, но так было ещё хуже. Мешали камни и колючий карагач.
Нас поймали перед вершиной. Мы уже свернули с дороги и шли напрямую. Оставалось каких-то полкилометра, даже меньше.
- Ну, и куда же вы её прёте? – прищурившись спросил мой отец у Васьки. У меня спрашивать бесполезно. Он знал, если я опустил голову (набычился), то ничего не скажу.
- Туда, - шмыгнул Васька носом, и мотнул головой в сторону голой вершины горы с одиноким, сиротливым туриком из коричневого плитняка.
- А зачем?
- Просто так.
- И продукты просто так?
- На обед и на ужин, - простодушно признался Васька.
- Что? Дома поесть нельзя!
- Мы бы далеко от дома были, - проболтался друг.
- Где?
Васька уже получил тычок в спину, понял, что сболтнул лишнее и поэтому на всякий случай заплакал.
- Не реви. Скажи правду, что собирались сделать, тогда ничего не будет, - отец убедительно поправил солдатский ремень.
- Мы в космос хотели. Как Гагарин…
С другой стороны горы нас ждал крутой спуск к берегу Енисея и двадцатиметровый обрыв.
Нам было по три года.
Космический корабль вернули соседке.
Сидеть было больно до конца апреля 1961 года.