Сегодняшний день был похож на дом. Вернее на чувство дома.
У меня никогда не было дома, лишь в детстве.
Мое чувство дома было похоже на мечту Тарковского.
И тогда я решила придумать себе дом, пусть даже его никогда не будет.
В нем обязательно должна быть веранда с круглым столом под абажуром, где можно пить чай с оладушками. Здесь на окне будет мурлыкать кот, на пороге мечтать грустноглазая собака, а на стульях сидеть люди. Перед верандой должна жить огромная сосна или секвойя, в которой шуршат сойки, белки, совы и летучие мыши. У дома должен быть очаг и крыша. А еще я хочу видеть, когда просыпаюсь, хвойные ветки и горы.
Мне все равно, в какой стране будет этот дом - хоть во сне, хоть на другой планете.
Псапэ куэд хъуыркъым (адыг.) - «Не бывает и не может быть излишка псапэ».
Я спотыкаюсь не когда скулю, а когда решаю, что могу. И сразу щелчок. Потому что после каждого «могу» приходит зависть к тем, кто может лучше, и начинается погоня. И в этой погоне я знаю, что проиграю. Потому что «я могу» - не обо мне. И тогда я тихо прошу: «Дай не оглядываться».
Дай просто идти по дороге.
Я не жаловалась. Только себе. Но у меня не было выбора, потому что на большой земле, в большой жизни, я никогда не могла найти себе места.
Уже.
Бзаджэ пшlэныр лlыгъэкъым, лlыгъэр фlы пшlэныршъ,(адыг.) – «В злодеянии нет мужества, мужество в благодеянии»
Я становилась тверже. Дышать становилось легче. Я не ела половины продуктов, не пила и почти забыла о сладком. Просыпалась на рассвете. Buona Vista Social Club. Я их слышала даже во сне.
«Думай чувствами, чувствуй разумом».
Бутырка. Она так похожи, это две тюрьмы. Когда меня шатало, я читала тексты Шаламова и Джангирова.
Они оба знали рецепт человека.
Однажды мне было очень плохо. Все делала правильно, и – потерялась. Как всегда. И тогда мне подарили Евангелие, которое всегда лежало рядом. Просто в один момент все совпало - Афганистан, землетрясения, люди с глазами ангелов, пыль, боль, отчаяние. И это совпадение сделало буквы большими, чтобы я их увидела. Тогда я поняла, что такое причащение.
Среди сотен книг о Черкессии, которые мне прислали, я пыталась найти то, что отразится внутри. Мне нужно было зацепиться за что-то. Километры текстов о зверствах русских генералов, о жестокости черкесских князей мне порядком надоели, и мне уже не было жалко ни тех, ни других. «История имеет свой смысл в будущем», - говорила я и ползла дальше.
Но потом пришел день и принес мне Адыгэ Нэмыс. Эта книга вдруг упала как камень на дно колодца и я услышала всплеск воды.
Я все это уже знала. Про уважение, про равенство, про беззаветное служение делу.
Я все это знала из своего пионерского детства – вот что было самое странное.
Моя сердцевина была советского производства, как старый тяжелый облезлый утюг, но она была, потому что иначе, как все могло прийти в движение?
В течение шести веков, с четырнадцатого по почти двадцатый, адыгская этика, адыгский этикет (адыгэ нэмыс) и моральный кодекс адыгского рыцарства (уэркъ хабзэ) оставались эталоном нравственной культуры народов Кавказа. В пятнадцатом веке пала Византия.
Из золотой империи, оставленной Западом и не устоявшей перед тюркскими племенами, эвакуировались тысячи носителей высочайшей культуры и той, самой первой, философии. Один из них, Абакум, мой пра-пра-прадед, оказался в Крыму. А после, его потомки, уже были переселены в село Ягодное под Рязанью. Все Качармины были высоченными, голубоглазыми и русыми, с греческими именами.
Черкес намысха – дунъяда зат жетмез (адыг.) – «Нет ничего на свете, что может сравниться с черкесским этикетом (черкесским нэмысом)».
Нам передали душу, мы ее не могли вырастить в степях и лесах, не могли позаимствовать в Хазарском Каганате или взять напрокат у викингов.
Душу нам передали Феофан Грек и Дионисий, Григорий Палама и Кирилл с Мефодием.
Как все могло совпасть?
Я не знала, можно ли вернуться к нормальному подобию улыбающегося красивого человека, или это дорога домой. Я не боялась смерти, она всегда была рядом. Но перед лицом смерти, зная, что она через год, через полгода, через месяц, о чем бы я попросила?
Я долго думала. Я думала, когда шла по улице и говорила с теми, кого люблю. Когда смотрела на эту странную землю – Италию. Когда пришла и принимала душ, и за стеной слышались детские шаги, это бегал ребенок, хотя я знала, что ванная комната не имеет никаких соседских стен. И тогда я поняла: мне бы хотелось стать частью людей. Чтобы то, что я делаю, стало их частью.
И я просила еще немного времени. Чтобы я успела стать тем, что делаю.
Чтобы я смогла помочь себе. Чтобы я перестала спешить.
Делэм уэ фlэкl, губзыгъэр езыр къыпфI экlынщ (адыг.) - «Глупого ты обойди, а умный сам тебя обойдет».
Все будет в свой срок. И ошибка, и исправление.
«Каждый день я боялся, что силы кончатся, что я уже не напишу ни строчки, не сумею написать всего, что хотел».
Хахуагъэ – победа человека над обстоятельствами и над самим собой.
Есть люди, которые нашли мир и будут жить прекрасно и вечно, но голоса их звучат тихо.
«Мои рассказы — это, в сущности, советы человеку, как держать себя в толпе. Не только левее левых, но и подлиннее подлинных. Чтобы кровь была настоящей, безымянной».
Я сама, моя земля, моя страна, были больны.
Самое страшное, что в этой оргии само-низвержения все отдавали себе отчет, ведь за плечами не было ничего нормального.
Шаламова спасла совесть. Он в доме престарелых. Он сейчас на самых высоких небесах смотрит на Россию.
Каждое утро я молюсь моим любимым иконописцам, поэтам и ему.
Я прошу их стоять рядом и помогать быть сильной и свободной, не отчаиваться и не надеяться на другую жизнь.
Зи нэгу къабзэм йыгур къабзэшъ(адыг.) – «Чистый взгляд – чистое сердце»
И чтобы кровь была настоящей: безымянной.
Я знала, что когда-то уже была Собой.
Только забыла об этом.