У любого человека есть прошлое, настоящее и будущее. Он помнит свое прошлое, в большинстве довольно уютно ощущает себя в настоящем, которое впрочем, довольно быстро становиться прошлым, и уж совсем ничего не знает о будущем (в основной массе – предсказатели и гадалки не в счёт). Так уж повелось. Время любит задавать загадки. Хотя есть подозрение, что даже оно не знает на них ответа.
Но бывают случаи, когда человек напрочь не помнит своего прошлого. Так случилось с одним мальчиком.
Одним теплым осенним утром старик Норберт прибирался в саду. Сколько лет было старику, никто не знал. Жил он на опушке леса, отстранившись от мира, можно сказать отшельником. Хотя тропинка к его дому на холме была изрядно протоптана людьми, нуждающимися в специфических услугах старика Норберта: всякого рода странных вещицах, зельях, порошках и механизмах. Норберт был алхимиком и, отчасти, механиком.
Теплое солнце грело спину старика, согнувшегося за прополкой редиса. Когда он в очередной раз тяжело разогнулся, то увидел за плетнём мальчика. Норберт мог поклясться своим ревматизмом, что ещё мгновение назад его там не было. Если бы тот пришёл из леса или деревни, старик заприметил бы его заранее – уж копна ярко-рыжих, нечесаных волос точно привлекла бы его внимание. На вид мальчугану было лет пять-шесть. Хотя при такой худобе сказать наверняка было сложно – может быть, он был и старше. Вздернутый нос украшали многочисленные веснушки и круглые очки.
– Привет! – окликнул его Норберт.
Удивлённо озиравшийся по сторонам мальчик, как будто он и сам не знал, как тут оказался, увидел старика, заулыбался и подошел ближе.
– Ты откуда взялся?
Мальчуган, не переставая улыбаться, пожал плечами.
– А звать-то тебя как?
– Кагакуса! – пролепетал парнишка, уставившись на редиску в руках старика.
– Хочешь есть?!
Мальчик кивнул.
Слухи разносятся быстрее ветра. Хотя, сказать по праву – это тоже слухи: ветер настолько занятой, что вряд ли стал бы гоняться с чем-либо на перегонки, что бы подтвердить это суждение. Но, тем не менее, молва о «странном мальчике, живущем у Норберта» быстро распространилась по окрестным селениям. Шло время, но никто его не разыскивал. Мальчик был абсолютно никому не нужен.
Так он и остался жить у алхимика.
Как вскоре заметил Норберт, мальчуган оказался весьма смышленым и проявлял завидный интерес ко всему, что его окружало. Если он видел, как старик доит козу, то уж хотел знать наверняка и во всех подробностях, откуда берётся молоко, как, так сказать, устроен этот «молокодающий механизм». Сначала методом придирчивого разглядывания, а затем… А поскольку Норберт уж совсем не желал, что бы от его единственной козы остались «рожки да ножки», то ему приходилось всё объяснять самому. Что вообще-то доставляло ему большое удовольствие. Надо сказать, что, хотя он и жил убеждённым отшельником, в глубине души он мечтал об ученике.
Кагакуса, как губка впитывал всё, что рассказывал ему Норберт, а старика нисколько не тяготила неуёмная любознательность мальчика. Вскоре он обучил его грамоте и письму.
Время шло вперёд (а есть ли у него выбор?).
«У него есть будущее, которое впрочем, очень быстро становиться настоящим. Так что теоретически время топчется на месте. Прошлое есть только у людей, которые связывают свои воспоминания со временем, у которого воспоминаний нет, потому что для него (времени) существует только настоящее» – рассуждал Кагакуса.
А время… а что, время? Оно не рассуждает, оно просто идет.
Итак, время шло вперёд. Мальчик рос (а был ли у него выбор?).
Днём Кагакуса с охотой помогал старику по хозяйству, а вечерами допоздна засиживался в обширной библиотеке алхимика. Чтение доставляло ему огромное удовольствие. Он читал всё подряд, в большинстве мало понимая в терминах, схемах, формулах и прочих ещё не доступных его пониманию вещах, но всё прочитанное прочно обосновывалось в его рыжей голове, давая работу мыслям.
Эта особенность: запоминать всё до мельчайших подробностей – стала прекрасным подспорьем для уже теряющего память Норберта, когда юноша стал помогать старику в лаборатории. Уже через несколько дней Кагакуса запомнил, что и где лежит на бесчисленных полках. Стоило старику попросить какую-нибудь склянку, например: со слюной розовой жабы, с корешками Viscum album или «ну, помнишь ту, с зелёной слизью» – как юноша уже держал нужную вещь в руках. А иметь под рукой ходячую энциклопедию, пусть и не всегда до конца понимающую, что в неё понапихано, при этом ещё и говорящую (пусть даже иногда и чересчур) – что может быть удобнее?!
А пытливый ум «юного учёного» и тяга к экспериментаторству доставляли Норберту порой много неожиданностей и «минутных радостей», что помогало ему (как полагал провинившийся) держаться в тонусе. А лаборатория давно не видела таких частых и продолжительных уборок.
Надо заметить, что неуёмный интерес ко всему и вся, и тяга к знаниям проявили у Кагакусы и другую черту характера. Добившись маломальских результатов в чём-либо, он с лёгкостью переключался на что-то новое. Ему так хотелось изучить и понять как можно больше, что он оставлял многое не законченным, рассчитывая разобраться с подробностями «как-нибудь потом».
«Вот бы соединить сразу накопленный за долгое время опыт, – думал он, глядя на Норберта, – и знания. Сколько можно было бы сделать?!»
Однажды, окончив очередную уборку «последствий поиска знаний», он поделился этой мыслью с алхимиком. Старик сидел, укрыв ноги пледом, в любимом кресле-качалке и курил трубку с длинным чубуком. Фиолетовый дымок Каведиша струился по комнате, наполняя её сладкими цветочными ароматами.
– Я не рассказывал тебе о роднике Мудрости? – улыбнулся Норберт.
– Не-а! – уверенно замотал головой Кагакуса.
– Есть легенда, – Норберт пыхнул трубкой, отчего из неё вылетело фиолетовое дымное колечко и стало медленно подниматься к потолку, – о существовании родника Мудрости. Тому, кто сможет его найти и испить его воды, откроются мудрость и знания всего мира. Если выпить хоть чуть-чуть больше или меньше положенного, то выпивший потеряет рассудок. Только Хранительница родника – бессмертная Амадорэ может с точность до капли определить, сколько воды должен выпить человек. Но уговорить её сказать об этом вряд ли возможно.
– А где же он находится – этот родник? – полушёпотом, будто его могут подслушать, спросил Кагакуса.
– Никто не знает, – ответил Норберт, отправляя в путешествие к потолку очередное колечко дыма, – потому что никто его не находил. Хотя… – чуть помедлив, с улыбкой добавил старик, – вон, сколько безумцев ходит по миру.
– Ха, – махнул рукой Кагакуса, – откуда же тогда появилась эта легенда, если никто никогда не находил родник. Даже имя Хранительницы выдумали. Сказки всё это!
– Ну, – пожал плечами Норберт, – на то она и легенда.
Он выпустил еще одно колечко дыма и проследил за его полётом, обнаружив, что наверху образовалась толчея из колечек за место под потолком.
– Легенда подобна мечте, – продолжил он, – если очень захотеть и приложить усилия, то обязательно добьёшься цели… даже если её не существует.
Время любит наблюдать. Вроде бы и не чувствуешь его присутствия, а оно всегда рядом, идёт бок о бок и наблюдает. Нет, без всякого умысла, просто дабы разнообразить своё скучное течение.
Однажды, когда Норберт ушёл по делам в город, Кагакуса работал в лаборатории над одним заказом. Купец пожелал получить эликсир богатства. Когда кто-то хочет получить не существующую вещь, а другой может её создать (ну или хотя бы попытаться), то почему бы этому другому не помочь первому в осуществлении его мечты. К тому же если эксперименты будут оплачены. А опыты довольно часто сопровождаются различного рода неожиданностями.
Неожиданности бывают приятными и не очень. И те и другие, как правило, предсказуемы. А бывает и тот редкий вид настоящих неожиданностей из рода: «я точно помню – вчера здесь этого не было». Именно такое и произошло с Кагакусой, когда он взял с полки запылившийся альбом с засушенными цветками папоротника. За ним, в стене, обнаружилась небольшая дверца. Она была настолько неотличима от самой стены, что увидеть её было практически невозможно, если бы не маленькая замочная скважина. Ключ, по-видимому, являлся одновременно и ручкой тайника. Зная о том, что Норберт никогда ничего не прятал, Кагакуса был немало удивлён находкой. Подстрекаемый неугомонным любопытством, он решил расспросить обо всё у старика.
– Сегодня удачный день! – поделился радостью Норберт, отпивая душистый земляной чай из большой глиняной чашки.
Грея свои округлые бока на созданных когда-то алхимиком несгораемых углях, пузатый чайник пыхтел, позвякивая своей крышечкой.
– Я достал слёзы единорога, – продолжил после небольшой паузы старик, – Осталось достать последний ингредиент. Скажу тебе по секрету, – Норберт улыбнулся, хитро прищурился и продолжил шепотом, – я знаю, где его искать. Скоро мы сможем приступить к созданию Великого Аль-Иксира.
Чайник в очередной раз свистнул и выпустил из носика струйку пара василькового цвета, от чего по комнате распространился аромат земляники и имбиря, присоединяясь к уже витающим в воздухе запахам лесных трав.
– Да ты меня совсем не слушаешь! – удивился Норберт, посмотрев на задумавшегося Кагакусу. – Тебя что-то тревожит?
– Простите, учитель! Сегодня в мастерской, за полками с сухотравами, я нашел в стене тайник…
– Ах, это! – старик бросил себе в чашку кругляшёк розового сахара. – Рано или поздно я должен был тебе об этом рассказать. Но сперва пообещай мне, что никогда не будешь пытаться посмотреть на то, что там лежит.
– Обещаю!
– Там лежит Песок Времени.
– Что! – от изумления брови Кагакусы взметнулись так высоко, словно собрались слететь со лба.
Старик отпил из чашки. Повисла тишина, в которой, казалось, даже чайник от удивления перестал пыхтеть.
– Ты читал о Бельфегорзе.
– Да, но…
– Когда украденная, а затем выпущенная им магия Древних разделила пространство на два мира, разделилась и реальность. Время же невозможно разделить, но те мимолётные, остановившиеся мгновения, по которым прошла магия, выпали из его общего потока и навеки застыли. Давным-давно, – продолжал Норберт, – к моему предку пришёл «человек в лиловом плаще». Он дал ему шкатулку с Песком Времени и рецепт для создания Аль-Иксира. «Последний из вашего рода, – сказал он – у которого не будет детей, создаст Аль-Иксир по этому рецепту». С тех пор из поколения в поколение мы передавали Песок Времени и собирали остальные ингредиенты для его создания.
– Но как он выглядит, – спросил завороженный рассказом Кагакуса, машинально продолжая отхлёбывать «чай» из уже давно опустевшей чашки.
– Его нельзя увидеть. Хоть и застывшее – это, тем не менее время. Не возможно предугадать, что произойдет, если открыть шкатулку, в которой он находится. Только в самый последний момент его можно добавить в Аль-Иксир.
Норберт был полностью занят поиском последней составляющей – «слюной дракона». А Кагакуса продолжал работать, выполняя различные заказы, дабы добыть денег на пропитание и продолжающиеся поиски алхимика. Но мысль о Песке Времени, затмив мечты о Роднике Мудрости, никак не хотела угомониться в его голове:
– А если предка Норберта обманули? «Человек в лиловом плаще» – откуда он взялся – шутник, посмеявшийся забавы ради и никакого Песка Времени не существует?! Ведь всё это только слова. Вдруг труды Норберта и всех его предков напрасны?
Время неумолимо спешило к продолжению, мерно перебирая дни на своих бесконечных чётках.
Как-то, когда Норберта в очередной раз не было дома, Кагакуса, наконец, решился. Найти ключ было не сложно – он просто висел над каминной полкой. Хотя на ключ он не был похож: забавная, витиеватая безделушка, да и только. Она была из тех вещиц, истинное предназначение которых открывается только тогда, когда знаешь о том, что у неё есть это предназначение.
Кагакуса раздвинул альбомы с травами, вставил ключ и осторожно повернул его. Раздался тихий щелчок и тайник открылся. За дверцей обнаружилась небольшая ниша, в которой действительно стояла маленькая шкатулка. Кагакуса протянул руку.
– Ай! – воскликнул он от неожиданности – шкатулка оказалась холодной.
Он аккуратно достал её и поставил на стол. Шкатулка была сделана из какого-то странного материала, не известного Кагакусе. Все поверхность её была покрыта такой искусной и витиеватой резьбой, что создавалось впечатление, будто рисунок постоянно меняется, как живой. Кагакуса провел рукой по покрытой инеем крышке и действительно ощутил, как резьба, пульсируя, медленно перемещается под его пальцами. Он хотел было положить всё обратно, но хрупкая тростинка благоразумия оказалась бессильной против вязкой трясины любопытства. Он откинул маленькую защёлка и медленно приоткрыл крышку.
Яркий, белый свет вырвался из-под неё. Всё исчезло. Кагакусе казалось, что он потеряв всякую опору висит посреди белого, бесконечного, бесплотного света, заполнившего всё не только вокруг, но и внутри него. Затем свет сжался, и… Крышка шкатулки захлопнулась. И всё вновь вернулось на свои места. Будто-то не было ничего.
Не было и Кагакусы.
Юноша исчез.
Время продолжало свой размеренный ход. Хотя, может, время никуда и не идёт – оно просто уходит.
Продолжение следует...