Лето было сумашедшим. Вот уже и июль к концу, а дождей… ни одного!
Ну, то есть, ни капельки с самого мая…
Вяло догорал выматывающе жаркий день. Догорал невыносимо долго и, несмотря на то, что полсолнца уже лежало за горизонтом, пекло всё равно было жуткое. Это и не удивительно, если днём под сорок, то к вечеру (при таком-то антициклоне…) ниже тридцати уже не будет, точно.
И так вот уже почти два месяца кряду...
Вдоль улицы, пугая окружающих какофонией утробных звуков, медленно текло деревенское стадо. Очумелые бурёнки (с выменем похожим на аэростаты заграждения, которое казалось, ещё чуть-чуть и будет волочиться у них по земле) вперемёжку с козами и овцами, в глазах которых читалась невыносимо смертная тоска (Господи, за что? Да в таких шубах впору на Север…), из последних сил брели до дома. И только Пират – безмозглая тварь с лужёной глоткой и глазам обкуренного таракана, без устали бегал вокруг стада и лаял, лаял, лаял...
Мужики, сидевшие на скамейках около клуба, курили, лузгали семечки, да чесали языки о чём ни попадя. Делать по большому счёту было нечего и они, вяло матерясь, обсуждали пастуха – молодого парнишку лет шестнадцати, который в огромном облаке пыли конвоировал весь этот «скотский бедлам».
- Оно Витёк пацан конешно неплохой, самостоятельнай, но уж больно занозистай, - сказал один, небритый, в старой засаленной фуражке,
- Ты ему слово, он те десять...
- Чё ж ты хотел, безотцовщина! - поддакнул второй.
- Дык вот то-то и оно. Весь как есть в отца свово – Степана-упокойника. Тот тожа бывало – что выпить, что по морде... А уж как кому ответить, тут уж яму палец в рот не клади-и-и!
- Слышь, Витёк, - не зная как прицепиться к проходившему мимо пастуху, начал один из них,
- А что ета за мужик к вам надысь приезжал? С ночёвкой. По делу, ай как? Чёй-то он у вас быстро погостил? - и ехидно прищурившись, поднёс беломорину ко рту.
Паренёк густо покраснел, но промолчал. Мужик, видя такое к себе «агромадное неуважение», а больше реакцию пастушонка, уже с заметным раздражением продолжал,
- Ты чё оглох? Ай, не видишь, что с тобой разговаривают? Эдак вас в школе учут со старшими-то себя весть?
Пастух на секунду остановился, затем развернувшись к мужикам, сквозь зубы процедил,
- Дядь Федь, я тебя не трогаю, и ты меня не цепляй. По-жа-луй-ста! А то ведь я не посмотрю, что ты... – и он многозначительно замолчал. Мужик остолбенел, а когда пришёл в себя, аж затрясся,
- Ах, ты сучёнок! Ты... Мне... бл...дь, угрожать! Да я щас... Да я тебя... И маманю твою... шалаву подзаборную!
Дальше всё произошло настолько быстро, что никто и ничего толком не понял. Пастух неуловимо повёл плечом и кнутовище само упало ему в руку. В следующий момент раздался звук напоминающий выстрел… Бычок, дымившийся во рту у говорившего, как будто испарился. Второй щелчок и вот уже его фуражка, слетев с головы, шлёпнулась неподалёку в траву.
Тишина наступила такая, что стало как-то неловко, причём всем и сразу. Не зная как разрядить обстановку, один из мужиков не подумав, ляпнул (о чём, кстати, тут же и пожалел),
- Ты, Витёк, эта, таво…, прям как папаня твой чемуруднай, ей-Богу! Ты нам тута норов свой не кажи, а то ить мы не посмотрим, что ты сирота. Крапивой отходим, потом неделю сесть не сможешь, на клубни-то.
Рядом со скамейками, где сидели мужики, стоял фанерный щит для объявлений, на котором, правда, давно уже клеили только одни киноафиши. Так вот, не успев ничего предпринять и даже не сообразив что к чему, они в следующий момент уже и не знали что делать, потому что паренёк, развернувшись к щиту, методично, раз за разом начал выбивать кнутом буквы на афише. Сила ударов была такой, что в тех местах, куда они приходились, в трёхслойной фанере появлялись сквозные отверстия как от пуль.
- Е...анутый, точно е...анутый! Как Степан-упокойник, ей-Богу, - бубнили мужики, расползаясь кто куда.
Жизнь в деревне не сахар. Мало того, что в колхозе надо ишачить, так ещё и своё хозяйство... Это в городе отбарабанил свои законные восемь… и послал всех «вниз по матушке, по Волге»! А в деревне нет! Ни огород, ни тем более скотина ждать, когда ты проснёшься да спохватишься, не будут. А без них как?
В хозяйстве Гвоздыревых было всё как и у остальных, кроме одного, у них не было хозяина – Степана Гвоздырева. Помер Степан вот уж как тому четыре года... Наталья, вдова его, хоть и не дурнушка, но и особой какой красавицей не была и потому замуж, по второму разу у неё не получилось. Хотя, если честно, в деревне, когда тебе хорошо за тридцать, да будь ты хоть Софи Лорен... В деревне у каждого своих забот по самое некуда, а тут ещё надо было бы и чужое дитё, и бабу и хозяйство огромное, одним словом, всё это взвалить на свои плечи. Вобщем, не срослось. Вот и гробились они вдвоём с сыном с той самой поры, когда кормилец их, что называется, «отъехал за околицу» на постоянное место жительства.
Витюшка от природы был живым, сообразительным пареньком. В школе учился отлично. Ну…, почти отлично. Почти потому, что по русскому языку и литературе у него были сплошь голимые двойки и тройки. Было это не от того, что он не успевал, нет. Вот как раз успевать-то он успевал и даже очень. Здесь было другое. Здесь было одно обстоятельство, которое заранее ставило крест на всех его «героических» литературных потугах. Их русичка, а заодно и классный руководитель, когда-то очень давно имела виды на его отца, тогда молодого, красивого парня. А тот (как всегда в таких случаях) выбрал Витюшкину мать. Всё бы ничего, но его классной потом уже позже как назло, «достался», приехавший по распределению учитель физкультуры. Большой, сильный как бегемот и... такой же тупой и бесчувственный. Понятное дело, любви никакой, и вот поэтому, всю свою женскую злобу за «жисть свою поломатую», она как умела, вымещала на бедном ребёнке (хотя конечно больше всего ей хотелось досадить именно его матери). А уметь наши бабы, ох как умеют... Когда захотят, конечно…
Была у Витюшки голубая мечта. Спал он и видел, как поступает в институт на физмат, а потом в школу учителем. Но, жизнь внесла свои коррективы. Школу он закончил отлично, правда медаль ему улыбнулась по причинам вполне «естественным» и от того всем и вся в деревне понятным. Но он не унывал и готовился в институт, до которого оставалось чуть больше месяца. И вот здесь произошло то, что предвидеть было никак нельзя и что перевернуло всю его жизнь вверх тормашками!
Людишек в деревне наперечёт, то есть, лишних-то нет, да и не было никогда. А ведь надо кому-то и скот хозяйскиё пасти, пока народ в колхозе гробится. А кому? Ну, пока Витёк сдавал выпускные, ещё так-сяк, деревенские, как говориться, «вошли в положение...» и не дёргали. Но вот когда аттестат был получен... Тогда к ним домой приехал, аж, сам председатель колхоза. Говорили долго, нудно, каждая из сторон приводила свои «сурьёзные» аргументы и, в конце концов, сошлись на нейтральном варианте. Витюшка до вступительных экзаменов (так и быть) попасёт скот, а за это время кого-нибудь подберут на его место.
Их деревня располагалась неподалёку от реки, за которой был красивый лиственный лес. Всё бы нечего, но со временем к ним в деревню народишко городской зачастил. Так сказать, «к истокам»… Ну, что бы значит, природу-мать не забыть окончательно! До поры до времени ничего особенного не происходило, городские сами по себе, деревенские сами... Ну, приехали, ну порыбачили, костерок, там какой развели… Да Бог, как говорится, с ними. Вобщем, жили достаточно членораздельно, испытывая, при этом друг к другу нормальное в таких случаях равнодушие. А потом грянула перестройка, и появились эти, «новые...». Для них килограммовые мобильники, старые иномарки, красные пиджаки, пикники с шашлыками да девками и декалитрами водки стали обязательными атрибутами.
И, понеслось...!
Витюшка сидел на пригорке и зубрил логарифмы, время от времени поглядывая за стадом. Вдруг в какой-то момент что-то неуловимо изменилось в окружавшем ландшафте. Он краем глаза отметил, что от реки, до которой было километра два, в направлении стада двигалась машина. Иномарка – не новый, но вполне приличный на вид, БМВ. Мужики, что вылезли из машины, были уже малость того... Один из них, видимо самый старший, не торопясь, вразвалочку подошёл к нему и, дыхнув перегаром, спросил,
- Ну, чё, зёма, пасём, да? - Витёк ничего не ответил, по опыту зная, что с пьяным лучше не связываться. Он, молча и с опаской оглядел подошедшего. Мужику было лет
сорок-сорок пять. Крупный, хамовитый, уверенный.
- Слышь, земеля, тут такое дело… Ну, вобщем, помощь твоя нужна. Ты как? Пойдёшь нам навстречу, а?
У Витка неприятно засосало под ложечкой, как в клубе, на танцах, когда пьяная ненависть всех ко всем вот-вот должна перерасти в лютое побоище и толпа, мгновенно ослепших нелюдей, ринется разбирать забор по штакетинам, матерясь и сдирая ногти в кровь.
- А чё надо?, - изо всех сил сохраняя внешнее спокойствие, спросил Витёк.
- Да мы тут шашлыков с пацанами задумали похавать, блин, а мясо на рынке, сам знаешь. Ну, нам один мужик там и сказал, езжайте, мол, ребята в деревню там за копейки мясом можно разжиться. А у тебя, слышь, целое стадо, - и он недобро усмехнулся,
- Продай, мы заплатим.
Объяснять что-либо было бесполезно. «Пацаны», типа, хотели шашлыков и хотели очень конкретно. Витёк встал и на всякий случай сдвинулся влево, обеспечивая себе обзор и путь отхода одновременно. А ещё, незаметным, как ему думалось, движением поправил кнут, ну так, чтоб сразу... Городской был пьян, но не настолько, чтобы не заметить эти манипуляции. Он набычился и уже с напором продолжал,
- Ну, чё братуха, договоримся или как?
Понимая, что загнан в тупик, Витюшка, как мог вежливо, ответил,
- Не могу, мужики. Стадо не колхозное, тут тока хозяйский скот, понимаете? Я им не распоряжаюсь, - и натужно хихикнув, сказал,
- Мне за него ноги выдернут и в уши вставят.
- Да чё с ним бакланить, Мишань, - не выдержали те, что стояли в сторонке,
- Нам и нужен-то один баран. Щас сами и выберем. Чё он нам сделает, - и уже обращаясь к Витьку, продолжали,
- Тебе ж предлагали по-хорошему… за деньги! Слышь, ты, обмылок? А вот теперь х...й тебе на рыло, понял? - и они втроём, не торопясь, направились к стаду.
Позже, сидя в следственном изоляторе, Витёк раз за разом проигрывал то, что тогда произошло, и никакого другого варианта событий не мог себе представить. Ситуация была патовой, как ни крути.
Вобщем, когда те трое направились к стаду, он ещё только подумал пойти вслед за ними и попытаться хоть как-то урезонить, как тут же получил страшный удар, как говорят в деревне, «под дыхло». Сознание он не потерял, но корчился на земле минут пять, благодаря Бога уже за то, что этот четвёртый не стал добивать его ногами. По всей видимости, его спасло то, что здоровый ражий мужик не мог себе даже и представить, какая опасность могла исходить от этого пацана с цыплячьей шеей!
Витюшка понял, положение не просто серьёзное, оно безвыходное. Теперь уйти по-хорошему ему уже не дадут, и финал был предрешён – его либо серьёзно покалечат, либо, что ещё хуже, кончат тут же, а потом, как говорится, по обстоятельствам... Он не стал подниматься и корчить из себя героя, он просто завыл, завыл в голос с надрывом, как воют деревенские бабы над покойником,
- Дяденьки-и-и-и!, не убивайте… Берите что хотите, тока не убивайте… Мамка у меня одна, больная…, помрёт без меня окончательно! Дяденьки-и-и-и!
Поймать барана дело отнюдь не простое, и когда у этих троих ни с первой, ни со второй попытки ничего не получилось, четвёртый матюкнувшись, не торопясь пошёл к ним на помощь. Вот это и было их кардинальной ошибкой…
«Веселье» началось сразу же как только Витёк взял в руки кнут. Мужики, изумившись (ну, обнаглел пацан в натури…), направились к нему, охватывая с двух сторон. То, что случилось потом понять им пьяным было трудно. Пастушонок не побежал и не стал метаться, как загнанный заяц, он спокойно развернул кнут и в тот момент, когда первый из них приблизился на дистанцию удара, уложил его одним щелчком. Трое остальных, подумали случайность и продолжали напирать. Но вот ещё один рухнул, схватившись руками за лицо, из под которых сразу же закапала кровь. Конечно, будь они потрезвей, может быть и смикитили, и отыграли бы назад, поняв, что что-то здесь не то, но в тот момент... Да и кто был-то перед ними?
Тем временем первый, которого он свалил, пришёл в себя и, зажимая шею рукой, заковылял к машине, из которой через секунду-другую вылез с помповым ружьём в руках,
- Ну, всё… Теперь точно хана! – мелькнуло у Витька в голове. Дальше он уже действовал на автомате. Не дожидаясь, пока этот с ружьём передёрнет затвор, он с разбегу как на уроках по физкультуре, нырнул ласточкой ему в ноги, оставляя руку с кнутом сзади на замахе и в тот момент, когда его левая рука коснулась земли, резко послал кнутовище вперёд. А потом как в кино... Как только кнут обвил ноги, он что было силы дёрнул его на себя! Бандит опрокинулся навзничь и, уже падая, дёрнул курок. Картечь, хищно впиваясь в воздух, с устрашающим визгом пролетела у Витька над головой. Затем перехватив кнут, он стал вращать его кнутовищем от себя и третьего уже свалил ударом тяжёлой дубовой ручки в голову. Четвёртый нёсся на него с монтировкой. Этого он ударил в пах и, судя по тому, как мужик буквально рухнул на колени с перекошенным от боли лицом понял, что в ближайшие полчаса проблем с ним не будет. Тем временем «пацан с ружьишком» очухался и Витёк хоть и в горячке, но всё-таки понимая, что никак не достаёт его кнутом, в кувырке подхватил монтировку и, непонятно на что надеясь, метнул её в нападающего. Тяжёлая железяка с хрустом вошла тому в голову...
Всё...! Как говорится, аут...!
На зоне, по прошествии, времени он не раз с тоской вспоминал следствие, суд, адвоката. Результат того побоища для него, как ни крути, был фатальным. Два трупа (два, два…, второй, которому удар кнутовищем пришёлся непросто в голову, а в висок, умер по дороге в больницу), третий с ампутированным мочевым пузырём, и четвёртый – без глаза и с таким лицом, будто он целовался с акулой. Какая уж тут самозащита? Обвинитель тогда запросил, как говорится с учётом всех обстоятельств, всего-то! «пятнашку». Но, судья (тот ещё гуманист) проявив «...милосердие и снисхождение к его юному возрасту», а так же «...учитывая то, что факт противоправных действий был совершён подсудимым впервые…», дал девять лет. Адвокат после суда, грустно подытожив, сказал ему, что «…посылать кассацию, наверное, не стоит…», справедливо рассудив, как бы чего хуже не было при таком-то «букете».
Прошло полгода, как он попал в эту зону. Как ему сказали старожилы, зона не самая худшая, а ещё сказали, будешь жить по уму всё наладится. И «…вообще паренёк у немцев в лагерях, говорят, хуже было».
Он вкалывал как и все, по малости лет и недостатку жизненного опыта полагая, что уж не ему права качать, тем более с такой-то статьёй. Но (опять это но, странное словечко, уж и не знаешь, что от него и ожидать) однажды ночью к ним в барак пришли «серьёзные люди» и попросили! Витька пройтись с ними для конкретного базара. Он тогда не то чтобы испугался, нет, просто в тот момент из него вроде как выпустили воздух, причем весь и сразу. Еле передвигаясь на ватных ногах, вслед за блатными, он мучительно пытался понять, для чего его вызвали, а главное к кому?
Боцман был интеллигентом, если это понятие вообще хоть как-то может сочетаться с другим, не менее распространённым в России – вор в законе! Среди блатных даже ходили слухи, что он по молодости учился в каком-то там университете, и что папа у него был то ли профессор, то ли академик какой. Самое смешное, что никто из них по простоте душевной, даже и не задавался вопросом о том... как? Как из такой семьи и в воры, да ещё в законники. Боцмана это устраивало, и он только задумчиво молчал в ответ на немногочисленные вопросы, да напускал туману, что окутывало его романтическим ореолом в глазах блатных. Хотя, надо отдать должное, изъяснялся он очень изысканно и, пардон, «по фене ботал» в исключительных случаях.
- Ну что, молодой человек, давайте знакомиться, - вежливо и даже как-то по- домашнему обратился он к Витьку.
- Надеюсь, вы не в претензии, что мои друзья подняли Вас из тёплой постели в столь неурочный час. Дело, знаете ли, не терпит отлагательства.
Витёк стоял ни жив ни мёртв. Он ожидал всего что угодно, но только не этого... Боцман тем временем продолжал,
- Я думаю, мне нет нужды представляться, но тем не менее, меня зовут «Боцман», а Вас,- и он хитро, по-ленински прищурился.
- А меня Витёк, - по-детски шмыгну носом, сказал Витёк,
- «...сто…, часть вторая, девять лет, срок мотаю с...» - и он назвал дату.
- Похвально, похвально, а погоняло у Вас, Виктор, есть? - и тут Витёк вспомнил,
- Бли-и-и-и-н!, фамилию, имя, отчество надо же полностью, потом статью и всё остальное, во бакла-а-а-н! - а вслух пробубнил,
- Есть. Гвоздь моя кликуха, - и спохватившись добавил,
- По фамилии, значит...
- Ну вот и чудно.! Будем считать что мы с Вами познакомились, ответил Боцман и продолжил,
- Собственно говоря, мы пригласили Вас вот по какому делу. На зоне упорно ходят слухи о том, что Вы, голубчик, в определённом смысле, как бы это попонятней..., виртуоз. Более того, события, в результате которых Вы очутились здесь, представляются мне и моим друзьям несколько фантастичными. Вы не могли бы нам продемонстрировать кое-что из своих неординарных навыков? - и он вопросительно посмотрел на бесконечно удивлённого мальчишку.
- Вот оно как! - подумал Витёк,
- А чё? Где наша не пропадала? - и облегчённо вдохнув полной грудью, выпалил,
- Чё показать-то?
- А всё!, - в тон ему, улыбнувшись, ответил Боцман,
- Всё, что умеете. А уж мы оценим. Считайте, что здесь одни эксперты, - и он обвёл присутствующих рукой.
- А с чего начать?, - поинтересовался Витёк,
- Ну, начни, - Боцман как-то незаметно и очень естественно перешёл «на ты»,
- Хотя бы с того, что перечисли всё, что ты вообще умеешь. Да, и вот ещё что, - добавил он,
- Ты уж будь добр, не забудь рассказать и о том, как «уработал» тех уродов, из-за которых здесь на казённой шконке паришься. А мои, - он сделал многозначительную паузу,
- «Ассистенты» пока подготовят реквизит. Хорошо?
- О-ба-на! - удивился Витёк, - да они тут про меня всё знают.
- Ай!, да хрен с ними, может это и к лучшему, - и он впервые за долгие месяцы с облегчением начал выкладывать всё, что могло заинтересовать этих угрюмых, нещадно битых жизнью мужиков.
Вся эта компания во главе с Боцманом не то что бы не поверила ему, нет, просто в том мире, в котором им приходилось жить, на слово верить не полагалось. Причём никогда и никому. Потом, когда Витёк закончил свой рассказ, ему дали кнут (и откуда он только на зоне взялся?) и он с четверть часа показывал что может сделать подготовленный человек с этим страшным орудием. Особенно он поразил их тем, что на лету разрубил пополам банку из-под «Кока-колы». А когда принесли (как сказал один из них) «прэдмэты», всякие там: болты, гайки, пластины железа, куски арматуры и прочий (на первый взгляд) строительный мусор, вот тут и началась для Витька настоящая потеха. Кураж, он знаете ли, и в Африке кураж! Блатные были просто в шоке, глядя на то, как он с лёгкостью необычайной сбивал гайками, камешками, одним словом всякой-всячиной консервные банки, пачки из под сигарет, как разносил в мелкие брызги, подброшенные под потолок бутылки и вообще...
Когда страсти немного поулеглись, Боцман закурив «Лаки Страйк» предложил сигарету и Витьку, а когда тот отказался, сказав что не курит и не курил никогда, похвалил и добавил,
- Да, Витя, такой талант гробить вином да куревом – грех! – и продолжил,
- Ну хорошо, а с ножиком как? Ну не верю я, что бы ты не баловался ножиком. Вот не верю и всё тут! - Витёк насупился, а затем неожиданно для себя как-то по-детски и очень наивно ответил,
- С ножом, Дядя Боцман, у меня того..., не шибко. Папаня ругался очень, пока живой был. Да и хороший ножик, где его возьмёшь? Я пробовал раз. Ну, вобщем, у нашего кузнеца. Так тот, козёл, меня за ухо и к отцу. А что касаемо того, что б метнуть, так у нас в классе, пацан один учился, вот тот бросал! С пятнадцати шагов... А я, так, баловался помаленьку.
Боцман на секунду опешил, а затем не без иронии спросил,
- Слышь, Витя, а ваша деревня, часом не «Спецназово» называется? - и после недолгой паузы уже серьёзно продолжил,
- Боже мой, сколько же талантов-то на Руси и как бездарно и глупо она ими распоряжается, - и, помолчав, многозначительно добавил,
- Ну ничего, мы это исправим...
- Ну, чё, давайте, «покажу, чего можу», - уже увереннее пошутил Витёк и взял со стола заточку. Положив её на указательный палец правой руки, он «нашел» центр тяжести. Затем, что-то там прикидывая в уме, подошёл к доске, на которой был нарисован чёрный круг диаметром с банку гуталина и, развернувшись к ней спиной начал отсчитывать шаги. На седьмом, резко развернувшись, он хлёстким, каким-то рысьим движением, бросил её в цель, и уже в следующее мгновение она хищно вибрировала, впившись в самый центр чёрного кружка мишени. Видавшие виды зэки остолбенели, тишина повисла такая, что было слышно, как за стеной капает вода из дырявой трубы. Вслед за этим произошло то чего уж никто не ожидал, все кто был в подвале встали и начали аплодировать, аплодировать ему, по сути, ещё ребёнку, волею судеб брошенному в жуткую не знающую жалости и снисхождения мясорубку под названием ГУИН.
Гвоздь, не раздеваясь, лежал в номере отеля на шикарной и огромной, как Красная площадь, кровати. Устало глядя в потолок, он вспоминал. После той памятной «презентации» в подвале, блатные взяли его под своё крыло и его жизнь поменялась и поменялась кардинально. Он больше не работал. Нет, время от времени его, как говорится, для «отмазки» всё-таки выводили на работу. Самое поразительное то, что если бы он хоть раз увидел табель нормировщика, то к своему изумлению узнал, что ежедневно выполняет норму на сто-сто два процента! Но всё это было конечно же откровенной туфтой. Его главная «работа» начиналась поздним вечером, и заканчивалась, как правило, уже ночью.
Боцман прикрепил к нему свою правую руку – старого зэка по кличке Гуня. Поначалу ничем особенно новым он не занимался, он просто упорно, а главное под жёстким контролем, шлифовал то, что уже умел. Чуть позже Гуня стал приводить каких-то зэков, которые планомерно обучали его кто чему. Кто, например, тому, как обнаружить слежку, а затем уйти от неё, кто тому, как с помощью обыкновенного мобильника дистанционно взорвать самодельную бомбу, а были и такие, которые учили... криптографии!, а потом ещё и тому, как послать зашифрованное сообщение на другой конец света, да так что бы его никто не перехватил. Ну и так..., «по мелочи».
Где-то через год его начали обучать ещё и какому-то особому рукопашному бою. Помнится, он поинтересовался у зэка, который его тренировал, мол, что это за стиль такой, на что получил приблизительно такой ответ,
- Есть спортивное Самбо, есть боевое, а есть...боевое!!! - и после паузы уточнил,
- По настоящему боевое, сынок, понял?» А теперь кончай базар, да давай-ка работать.
Так продолжалось более трёх лет.
Гвоздь со своим новым положением на зоне освоился достаточно быстро, а с Гуней у него даже! сложились приятельские, если не сказать больше, доверительные отношения. Особенно их сблизил один случай. Надо отметить, что старый и авторитетный зэк в лагерной табели о рангах занимал второе после Боцмана место и был практически недосягаем для простых смертных, а если ещё и учесть, что характер у него был, мягко говоря, замкнутый, то... Вобщем, завоевать расположение или того больше подшестерить ему было очень трудно и Гвоздь даже не пытался этого делать. Но, как говорится, случай нарисовался сам собой.
Однажды на «занятиях», когда Гуня, дав команду сделать перерыв, закурил и как всегда сел в сторонке, Витёк, вытирая обильный пот, устало плюхнулся рядом и спросил,
- Слышь, Деда, тока честно, откуда у тебя погоняло такое странное, а?
- Ну и чем же оно странное? - спросил Гуня, сплёвывая табачинку от «Астры»,
- Да как тебе сказать, - продолжал Гвоздь, устало глядя в одну точку,
- Нерусское что ли, - и спохватившись, виновато добавил,
- Дед, падла буду, прости, если обидел! Не, в натуре…! Ей-Богу, не хотел!
- Да нет, ничего, всё путём, - ответил Гуня, - и после недолгой паузы продолжил,
- Тут такое дело, Гвоздик (да-да, именно Гвоздик, а не Гвоздь), в двух словах и не опишешь. Ну, а если коротко, то дед у меня был китаец… Он в конце двадцатых бежал в Россию от гоминдановцев. Женился на русской. Красивый, говорят, был молодой. В тридцать седьмом замели его как шпиона и... концы. Бабка с моим отцом тогда уехала с Дальнего востока на «большую землю» от греха подальше, а заодно и фамилию сменили. Деда звали Линь Сяо Гунь, отсюда и фамилия – Гунёв. Но ты молодца-а-а-а! Мозга-а-а-а! Это ж надо! Сам дотумкал? А Боцман, Боцман-то каков – голов-а-а-а! Прав он, ой как прав, Витя. Не рядовой ты, не шестёрка, это точно, - и больше до конца тренировки не произнёс ни слова.
Чёрт её знает, может Боцман на самом деле был изрядно образованным человеком, а может просто имел огромный и весьма специфичный жизненный опыт, но Витька он просчитал, что называется, на раз. В Гвозде буквально всё, начиная с невероятных поистине животных рефлексов, кончая феноменальной способностью мыслить трезво и абсолютно спокойно в любой ситуации, выдавало задатки непревзойдённого охотника и бойца. Но главное достоинство Гвоздя заключалось в том, что он не выносил всю эту возню в толпе. Гвоздь по характеру был волк-одиночка! А ещё он как-то сразу и всей душой принял воровскую философию и всё такое-прочее... Вот почему Боцман исподволь готовил из него ликвидатора. Гвоздь это знал. Он не знал только одного, когда?
А всё оказалось гениально просто! Эта дата была, что называется, запрограммирована. Да-да. Фокус был в том, что приблизительно через щесть лет, после того как Витёк прибыл на зону, заканчивался срок у самого Боцмана, по окончании которого тот и должен был, что называется «... на свободу с чистой совестью». За месяц до этого события всё и произошло.
С ростом рукопашного мастерства Витьку требовались всё новые и новые спарринг-партнёры. Ему поставляли разных и установки тоже были разные, от «проучить» до «покалечить». Но однажды перед одним из таких боёв Гуня отозвал его в сторонку и шепнул,
- Этого надо замочить! Боцман приказал. Сука он, понял?
- Надо так надо, - равнодушно ответил Гвоздь и без колебаний свернул бедолаге шею на третьей минуте. Потом покойника переодели в его одежду, потом натянули ещё и фуфайку с его Витьковым номером, ну, а дальше просто. Труп на следующий день «случайно» упал в камнедробилку, а Витьку... организовали побег.
Он знал об объекте всё. Место, время, привычки, режим дня. Само задание было не очень сложным, если бы не одна деталь – объект жил за границей в маленьком и благополучном европейском государстве.
Гвоздь появился в ресторанчике, расположенном на берегу живописного озера, за десять минут до того, как туда должен был прибыть объект. Если бы его сейчас увидел кто-то из знакомых, он бы его просто не узнал. Консервативный и достаточно дорогой костюм, трость с серебряным набалдашником, а главное холёные усы и бородка вместе с дымчатыми очками в пол-лица и модная кепка в тон костюма. Всё это, его тридцатилетнего, превратило в солидного господина лет сорока, сорока пяти, этакого преуспевающего бизнесмена средней руки, каких пруд пруди… Типичный отдыхающий, приехавший без суеты провести время в мёртвый сезон, когда никто не мешает наслаждаться долгожданным отдыхом.
Гвоздь сидел не в самом ресторане, а на открытой веранде, где у его объекта было своё постоянное место. Он заказал кофе с коньяком и, достав газету, неторопливо читал. Через некоторое время появился объект, а с ним телохранитель. Второй, как всегда остался внизу в машине. Гвоздь выбрал место таким образом, что сейчас сидел как раз за спиной своей цели в считанных метрах. Телохранитель внимательно осмотрел веранду и всех кто был в ней в тот момент и, не обнаружив ничего подозрительного, сел в отдалении за столик, развернув дешёвый журнальчик. Народа на веранде было немного – влюблённая парочка, какой-то старичок в мятой шляпе, да женщина с двумя маленькими детьми, которые постоянно орали, смеялись и пытались от неё сбежать. Было одно обстоятельство, которое значительно облегчало выполнение задуманного. Объект, посещая ресторан, каждый раз с маниакальным упорством делал одно и то же. Он садился на «своё» место, заказывал стакан минералки без газа, потом доставал какую-то таблетку, глотал её, запивая водой и затем ровно час пялился на озеро. А ещё он строго-настрого запретил и охране и официантам будить его, если он ненароком заснёт.
С того момента как появился объект, прошло минут пять не больше, Гвоздь достал сигару, аккуратно обрезал и не торопясь, прикурил от серебристого «Ронсона». Раскуривая сигару, он вдруг закашлялся, но через некоторое время справился с кашлем, при этом виновато улыбнувшись окружающим. Дальше уже ничего не мешало ему наслаждаться процессом. Докурив до конца, он жестом подозвал официанта и сказал ему,
- Данке щённ! Такси, бите. Тот вызвал такси и, получив с него плату и чаевые, вежливо раскланялся.
Объект был мёртв. Сигару, которую курил Гвоздь, он же сам и сделал. Внутри её была встроена… трубочка, а в ней дротик с иголкой и ядом. Ну, почти как у южноамериканских индейцев. А что касается кашля...? Вобщем вы, наверное, уже догадались… Это была имитация. Просто Гвоздю надо было как-то замаскировать резкий выдох в трубку.
Он покинул страну на красивом, сверкающем как солнце, никелированном «Харлее...» вместе с пятью (а может и больше) сотнями отморозков на мотоциклах, прибывших сюда со всей Европы то ли на съезд, то ли на шабаш. Молодые и не очень, заросшие волосами и лысые, в татуировках и цепях, с такими же, как они сами девками, на которых, как говорится, «креста негде ставить». Эти полууголовники-полубродяги были великолепным прикрытием, и грех этим было не воспользоваться. Через четверо суток гонки на мотоциклах, повального пьянства и трахания с кем попало и где попало он был уже в Варшаве в номере недорогого, но вполне приличного отеля и звук воды заполнявшей ванну, приятно ласкал его слух. Вечером того же дня ему позвонили на мобильный, и знакомый женский голос спросил его,
- Ну, как переговоры Дмитрий Михайлович, нормально?
- Всё в порядке Маргарита Петровна, всё в порядке - весело ответил он и продолжил,
- И сразу же встречный вопрос, а вы «денажки-то» перевели? А то ведь мне завтра в четырнадцать ноль-ноль… Ну, вы в курсе, да! Кстати, договора они все подписали, так что шефу передайте, что всё – о,кей!
- Да вы что, серьёзно?!, - раздалось в трубке,
- Тогда в отпуск в Турцию вместе! Теперь уж, Дмитрий Михайлович, Вы у меня не отвертитесь, я это дело беру на контроль... Ну, счастливо, до встречи в Москве!
На следующий день Гвоздь сидел в самолёте, в мягком кресле бизнескласса и ровно в четырнадцать ноль-ноль авиалайнер компании «Бритиш Эйруэйз», оторвавшись от взлётной полосы международного аэропорта в Варшаве, взял курс на Великобританию...
Это была страна его следующего задания...
11.03. 2010 год.