Глава тринадцатая. Итак, она звалась Людмилой.
— Димочка, привет! – сказала сияющая от счастья Людмила. – Я уже начала волноваться, что ты не приедешь.
— Солнышко мое, ну, как я мог не приехать, – ответил Дмитрий, целуя любимую в щеку. - Во-первых, я ужасно по тебе соскучился. Во-вторых, я должен сказать тебе что-то очень важное.
— Очень важное – это что? – игриво спросила Людмила – Димка, ты меня заинтриговал.
— Котенок, ну, потерпи до вечера. Я и сам волнуюсь, как студент перед экзаменом.
— И что же такого должен сообщить мне мой мальчик? – спросила Люда, а потом добавила: - Ладно. Пойдем лучше по саду погуляем. Я тебе покажу, какие мы с бабушкой и тетей Аней цветы сегодня высадили.
Люда взяла Дмитрия за руку, и вместе они пошли по узкой тропинке, устланной свежескошенной травой, вглубь сада – излюбленное место их встреч.
Наблюдавший из окна кухни за влюбленной парой Вадим Викторович был крайне недоволен. Дмитрию он не доверял с того момента, когда в первый раз увидел его. Слишком самовлюбленным и самоуверенным казался ему этот новоявленный нувориш, как он его называл. Все-то у него схвачено! Во всем-то он преуспел? Вот теперь за Людой увивается. У самого-то, наверное, девок, как грязи. Зачем тогда девчонки голову морочит? Сейчас погуляет, попоет сладкие песни, а потом поминай, как звали.
— Мать, вот, что этому нуворишу от нашей Люды надо? – сказал Гусев, обращаясь к стоявшей у плиты и что-то стряпавшей Анне. – Любить он её не любит, а только голову морочит.
Анна недовольно хмыкнула. Эти постоянные придирки и заунывное настроение мужа ей были непонятны. Что плохого в том, что Люда нравится этому молодому человеку? Тем более, сам Дмитрий производил на Анну весьма благостное впечатление. Умен, хорош собой, весьма воспитан – чем плохая партия для Людмилы?
— Вадик, ну, вот, чего ты к парню придираешься? – спросила мужа Анна. – Что плохого в том, что Людочка ему нравится? Сам понимаешь, чем скорее она выйдет замуж, тем быстрее вырвется из этого гадюшника.
— Ань, знаю я этих новых русских! Насмотрелся уже! Погуляет с Людкой, навешает ей лапши на уши, а потом – поминай, как звали.
— Вадик, вот, твое бы рвение пригодилось тогда, когда наша Юлька в подоле принесла, – с укоризной произнесла Анна.
Вадим Викторович потупил взор. Этот период своей жизни ему вспоминать было больно и стыдно. Юля – единственная и любимая дочь – была идеальным ребенком. Правильная девочка подавала большие надежды. Золотая медаль в школе, призы на соревнованиях по шахматам, красный диплом в институте, а затем и кандидатская диссертация – все рухнуло в тот миг, когда на одном из черноморских курортов Юлька не встретила молодого усатого дайвера. Молодым людям удавалось скрывать свой роман до тех пор, пока Юлю в одно прекрасное утро не начало мутить. Беременность ставила жирный крест на любой из карьер Юлии, а найти предполагаемого отца не представлялось абсолютно никакой возможности.
— Вот я и не хочу, чтобы она по стопам нашей Юльки пошла, – говорил Вадим Викторович, имея в виду Людмилу. – Сейчас он с ней погуляет, лапши на уши навешает, а потом, когда живот расти начнет, бросит.
— Вадь, ну, ты этого проходимца с Дмитрием не сравнивай, – сказала Анна – Тот – Жигало, обманщик – сразу было видно. А Дмитрий – это другое дело. Посмотри, как он Люду любит.
Сама Людмила была в это время на седьмом небе от счастья. Сидя на садовых качелях, легонько раскачиваемых, она таяла в объятиях своего любимого. Дмитрий гладил шелковые волосы Людмилы и думал о том, как же повезло ему с этим человечком.
— Жить без тебя не могу, – неожиданно произнес Дмитрий. – Милая, хорошая, солнышко мое, как же я тебя люблю, – продолжал говорить он, покрывая лицо Людмилы нежными поцелуями.
— Димка, а как я тебя люблю – ты себе этого просто не представляешь! – отвечала Люда. – Какое же счастье, что я тебя встретила.
— Нет, Люся, – усмехнулся Дима. – Это счастье, что ты у меня есть.
Говоря эти слова, Дмитрий был абсолютно искренен. С того солнечного, теплого дня прошло больше двух месяцев, но Людмила прочно вошла в его сознание и в его мысли. Прочно вошла настолько, что не было минуты, чтобы он о ней не думал. Её голос, её лицо, фигура, бархатистые волосы – все стояло перед его глазами.
Люда тоже была абсолютно уверена в том, что её мечта сбылась. Рядом с ней сидел любимый человек, который поможет ей найти сестру, а потом она проведет с ним всю свою жизнь. При всякой мысли о Лене лицо Людмилы как-то сразу становилось невеселым, задумчивым. Этого, конечно, Дмитрий не заметить не мог.
— Так, Люся, признавайся, о чем задумалась? – спросил Дмитрий. – Не пугай меня раньше времени.
— Да, Дим, я все о Ленке думаю, – ответила Людмила. – Вот как она там? У меня-то все хорошо складывается, а что с ней? Как она там? Все ли у неё хорошо?
— Люда, ну, не беспокойся ты так!- улыбаясь, ответил Дмитрий. – Дай немного времени. Вот, разделаюсь со своими делами, и займусь поисками твоей сестры.
Наблюдавший за влюбленной парой из окна своего кабинета Герман Федорович от нахлынувшего нервного волнения покусывал ус. Пылкие отношения между Людмилой и Дмитрием в его планы никак не входили, а предпринять что-либо против этих отношений он решительно ничего не мог. Герман так был поглощен своими наблюдениями, что не заметил, как в кабинет вбежала Элла. Вид у дочки Германа был, как у разъяренной фурии. Взъерошенные, рыжие волосы, короткая юбка, лакированные туфли на высоких каблуках, черная, кожаная куртка – в общем, все атрибуты взбешенной, молодой девицы, которую только-только обломали в чем-то серьезном.
— Ну, что!?! Как тебе наши влюбленные голубки!?! – даже не спросила, а прокричала Элла, буквально, полыхая от гнева. – Что-то я не вижу ваших с Ромкой усилий. Обещал мне, что, еще немного, и Ромка с Людой пойдут под венец, а где результат?
Герман Федорович вперед-назад прошелся по кабинету. Ответить родной дочери ему было решительно нечего. Во-первых, вся затея с Ромой, с его попытками жениться на Людмиле, умерла, так и не родившись. Во-вторых, отношения Дмитрия и племянницы Германа Федоровича принимали такие стремительные обороты, что ни сам господин Сапранов, ни вообще кто-либо ничего с этим не могли поделать.
— Кто-то мне обещал, что на Людмиле скоро женится Роман, – ехидно сказала Элла. – Ну, и где это?
Упрек адресовался Герману, который к подобным заявлениям, да еще и от родной дочери, не привык. Ответить Элле ему было решительно нечего, а поэтому он перешел к своей излюбленной тактике: лучшее средство защиты – это нападение.
— Слушай, Элла, я же не виноват, что вы с Ромой такие недалекие и безалаберные, – решительно заявил Герман Федорович. – Никто тебе не виноват, что твоя двоюродная сестра оказалась и проворнее и смекалистее.
Подобные высказывания не могли не вывести и без того раздраженную Эллу из себя. Вид влюбленных Людмилы и Дмитрия приводил её в состояние, граничащее с нервным срывом, а тут еще такие наезды со стороны отца.
— Папа, ну, я-то в чем виновата!?! – прокричала Элла. – Я понимаю, Ромка-придурок не может провинциальную девку охмурить, но моя-то какая вина.
— Просто хвостом так откровенно крутить не надо! – заявил Герман Федорович, осушая стаканчик английского бренди. – Вон, Людка – твоя двоюродная сестра – знает, как себя вести, а поэтому берет тихой сапой. Ведет себя максимально скромно, и именно поэтому у неё с Димкой все на мази.
— Папа, да, просто не надо было Ромку на такие вещи подписывать. – Элла чуть не рыдала. – Сам же знаешь, от Романа в любовном плане многого хотеть нельзя. Я-то с ним была только, чтобы вам с Владимиром Борисовичем приятное сделать, а так, если честно, он мне и сто лет не нужен.
— А ведь когда-то о моем сыне ты была более высокого мнения, – раздался в дверях знакомый голос господина Ромодановского.
Владимир Борисович не изменял своим привычкам человека из высшего общества. Строгий, черный костюм, белая, накрахмаленная рубашка, красный галстук и, наконец, трость из красного дерева – все предавало внешности Владимира Борисовича некий аристократический вид. Вальяжно расположившись в кресле, стоявшем напротив рабочего стола Германа, он, вытерев со лба фланелевым платочком капельки пота, тихо произнес:
— Да, Элла, не думал я, что ты моего Ромку так быстро забудешь, – говорил Владимир Борисович.
— Знаете, Владимир Борисович, я не виновата, что ваш сын оказался таким флегматичным и безвольным, – бесцеремонно заявила Элла, схватила, лежавшую на диване, дамскую сумочку и, что-то фыркнув, выскочила вон из кабинета.
Подобные признания Ромодановскому слушать было неприятно даже от такой вульгарной особы, как его несостоявшаяся невестка. При любых других обстоятельствах залепил бы он этой зарвавшейся девице увесистую пощечину, да на этом разговор бы и закончился. Но сейчас, в присутствии всемогущего папаши, Владимир Борисович был вынужден себя сдерживать. Едва только за разъяренной Эллой захлопнулась дверь, как Ромодановский повернулся лицом к Герману и недовольным, но совершенно спокойным тоном тихо произнес:
— Нет, ты слышал? – Владимир Борисович даже усмехнулся. – Герман, и эту девочку ты прочил в невесты моему сыну!?!
— Ну, а что тут такого? – как ни в чем не бывало, промолвил Герман. – По-моему, если бы дело выгорело, отличная пара бы сложилась.
— Герман, да, ежу понятно, что твоя Элла моего парня ни капельки не любит.
Герман Федорович не спешил с ответом. Он тщательно, методично продумывал каждое слово, которое хотел произнести. Критика со стороны Владимира Борисовича в адрес Эллы автоматически считалась критикой, относящейся непосредственно к господину Сапранову, а этого Герман Федорович потерпеть не мог. В этой ситуации самым достойным ответом, по мнению Германа Федоровича, было бы унижение делового партнера. Причем, из того, что Сапранов собирался сказать, Владимир Борисович очень хорошо должен был уяснить, что всегда, во всем и Ромодановский, и вся его семья будет зависеть от него, Германа Федоровича.
— Вова, ну, а что ты от Эллки хочешь? – уверенно спросил Герман. – Знаешь, что касается твоего сына, тут она абсолютно права. Сколько раз мы ему говорили, что ему просто необходимо охмурить мою племяшку, и где результат? Где все сногсшибательное обаяние и неуемная страсть твоего сына? Что-то я не вижу вообще никаких результатов. Почему Людка, вон, с этим, никому неизвестным, Дмитрием встречается, а не с твоим Ромой?
— Ну, ты же знаешь, Герман, тут не все так просто, – виновато ответил Ромодановский. – Кто же знал, что твоя племянница такой упертой окажется? Ромка к ней и так, и эдак подъезжал, а толку – ноль.
Надо сказать, что идея с женитьбой Романа на Люде с самого начала была обречена на провал. Ну, никак не соответствовал Роман требованиям Людмилы, которые она предъявляла к мужчинам. И самомнения у Ромодановского-младшего было слишком много, и самовлюбленность у этого молодого человека зашкаливала все мыслимые пределы, и красиво ухаживать за девушками он, толком, не умел. Другое дело, Дмитрий. Врожденная интеллигентность и аристократическая воспитанность были присуще ему с самого начала. Тонкий и спокойный, ласковый и надежный – Дмитрий всегда был тем идеалом мужчины, который Людмила рисовала в своем воображении.
Сидя на скамейке, в саду, рядом со своим возлюбленным, Людмила даже не подозревала о тех интригах, которые её родной дядя и его друг плели за её спиной.
— Володя, я теперь вообще не знаю, что делать? – нервно говорил Герман Федорович. – Пойми, если Людка выйдет замуж за этого Дмитрия, мы рискуем потерять все!
— Ну, не мы рискуем, а ты рискуешь, – цинично заявил Владимир Борисович.
— Хорошо, допустим! – воскликнул Герман. – Но ведь, дорогой ты мой, если я пойду ко дну, то непременно и тебя за собой потяну. Теперь понимаешь, о чем я?
Аргумент подействовал безотказно. Все дело в том, что и Герман Федорович, и Владимир Борисович своими делами были глубоко повязаны друг с другом, а вследствие этого глубоко зависели друг от друга. Стоило только концерну «Континент» дать какую-либо «пробоину» или пойти ко «дну», как это автоматически влекло за собой крах «Терминал-банка» со всеми его клиентами и вкладами. Естественно, подобная перспектива никак не улыбалась господину Ромодановскому, а поэтому он готов был пойти на все, чтобы только предотвратить надвигающуюся катастрофу.
— Герман, не мне тебя учить, что надо делать, чтобы избавиться от навалившихся на нас проблем. – Сказал Владимир Борисович, положив ногу на ногу.
— Володя, что ты имеешь в виду?
— То и имею в виду. – Ромодановский достал из внутреннего кармана пиджака распакованную пачку «Мальборо» и закурил одну из сигарет.- Понимаешь, Серковский этот должен исчезнуть. Причем, чем скорее, тем лучше.
От сказанного Сапранов немного поморщился. Дело было даже не в том, что он боялся крови, а в том, что впервые в жизни Герман Федорович вообще чего-то боялся.
— Знаешь, что Людка устроит, когда узнает, что её женишка нашли где-нибудь мертвым? – спросил Сапранов. – Она же к Гусеву побежит, а тот, в свою очередь, поставит на ноги всю прессу. Уж это он делать умеет. И ты что, хочешь, чтобы на нас еще повесили гибель известного предпринимателя?
— Герман, а я твой костоломовский почерк вообще не имею в виду. Когда я говорю, что Серковский должен исчезнуть, он должен исчезнуть, а не его должны найти убитым. Люда должна быть целиком поглощена поисками своего благоверного, а не разборками с тобой.
Говоря это, Владимир Борисович знал некоторые подробности из жизни Сапранова, о которых тот начал уже потихоньку забывать, но которые сейчас, с беспощадной жестокостью, снова готовы были всплыть на поверхность. Сам Герман Федорович об этих страницах своей жизни предпочитал лишний раз не говорить. Не говорить не потому, что события эти причиняли ему какие-то неприятные воспоминания или душевную боль. Нет! Просто то, что произошло много лет назад, выставляло самого господина Сапранова в весьма невыгодном для него свете, а говорить, или даже вспоминать об этом сам Герман Федорович ох, как не любил.
— Володя, что ты сейчас имеешь в виду? – не без страха в голосе, спросил Сапранов.
— Ну, а то ты не знаешь, Герман? – лукаво ответил Владимир Борисович. – Полину я имею в виду, Полину. Ведь когда тебе понадобилось устранить её, ты сделал это с театральным изяществом так, что ни один комар носа не подточил. Почему бы не перенести этот опыт на Дмитрия.
Вопрос о бывшей жене Полине Рашевской был для Германа Федоровича щепетильным и больным. Прошло уже больше двадцати лет с того момента, как незабвенная супруга почила в бозе, но всякий раз господин Сапранов нервно вздрагивал при её упоминании. Связано это с тем, что все обстоятельства смерти Полины Аркадьевны были окутаны ореолом какой-то мрачной таинственности, к которой Герман имел непосредственное отношение.
— Вов, а вот тебе обязательно об этом вспоминать? – нервно-раздражительным тоном спросил Сапранов.
— Герман, а я не вспоминаю. Я просто констатирую факт. От своей первой жены ты избавился виртуозно и с хорошим театральным мастерством. Вот я и подумал: почему бы накопленный опыт не перенести и на Дмитрия.
— Ты что, думаешь, это так просто?
— Герман, ну, не тебе об этом говорить. – Владимир Борисович даже немного усмехнулся. – Ты убираешь целыми семьями, не задумываясь, а с каким-то нуворишем, пусть даже и известным, справиться не сможешь?
В словах Ромодановского слышался явный намек на убийство семьи Черкасовых. Причем, слова эти сорвались с уст банкира спонтанно, под напором нахлынувших эмоций. Не учел одного Владимир Борисович: Герман терпеть не мог, когда ему вспоминают его же темное прошлое. Тем более, когда это делает такой человек, как Ромодановский.
— Так! Повторяю еще раз: Черкасовых убили местные бандиты! – громко, отчеканивая каждое слово, произнес Герман Федорович.
— Конечно, бандиты. Только вот вопрос: кто им отдал подобный приказ, и кому больше всех это было выгодно?
Владимир Борисович сам не понимал: тем, что он говорил, он подписывал себе приговор. Во-первых, Герман Федорович не мог потерпеть рядом с собой носителя столь важной, компрометирующей информации. Во-вторых, этот пронырливый, сующий свой нос, везде, куда его не просят, банкир ему самому ужасно надоел, и избавиться от него было делом и чести, и профессионального долга.
Сделав вид, что прислушался к словам Ромодановского, Герман Федорович начал прокручивать в своем воспаленном мозгу различные варианты: и как избавиться от Дмитрия, и как заставить замолчать навсегда Владимира Борисовича
— Ладно. И как ты это представляешь себе, так сказать, практически? – спросил Герман.
— Ну, дорогой мой, это уж тебе виднее. Ты же у нас по таким делам спец. Вот и придумай, как избавиться от этого навязчивого женишка.
Благо, ни Людмила, ни Дмитрий ничего не слышали о планах, вынашиваемых дядей Германом и его вездесущим напарником. В это время Людмила прибывала вообще вне какой-либо реальности. Сидя на мягком сидении садовых качелях, она прибывала на седьмом небе от счастья, тая в объятиях своего возлюбленного. Дмитрий не уставал покрывать щеки, губы и ладони Люды нежными поцелуями, все время приговаривая:
— За одну возможность обнимать тебя и прижимать к себе я готов отдать полжизни. Люсь, ты знаешь, сегодня вечером я хотел пригласить в одно место, и от того, согласишься ты или нет, вся моя судьба.
— Так! Димка, заинтриговал! – Людмила озорно улыбнулась. – И куда же ты собираешься меня отвести?
— Милая, ну, потерпи немного. Могу сказать одно: тебе там должно очень понравиться.
— Ладно, Дмитрий Сергеевич. Давайте, назначайте ваше свидание. Вы же знаете, что ради вас я согласна на все, – шутливым тоном произнесла Людмила.
— Люся, у тебя какое-нибудь вечернее платье есть? – встрепенувшись, спросил Дмитрий.
— Ну, у тети Ани спросит можно. У неё наверняка имеется.
— Нет. Зачем тетю Аню беспокоить. Сейчас поедем в магазин и купим достойный тебя наряд.
— Погоди, Димка. В какой магазин? Я ведь совершенно не готова.
— Во-первых, в магазин самый лучший. Во-вторых, тебе и не надо быть готовой. Мы ведь платье едем выбирать, а не демонстрировать.
С этими словами Дмитрий взял Людмилу за руку и повел к воротам особняка, где стоял его излюбленный «Audi Q7» - автомобиль, который предавал его владельцу еще больше солидности. Сидя на переднем сидении, наблюдая за мелькавшими зелеными насаждениями, Людмила была безмерно счастлива. Легкий ветерок через чуть приоткрытое боковое стекло приятно обдувал лицо, из-под колес летели мелкие брызги от утреннего дождя, а рядом сидел он – тот, чтобы видеть каждый день радостное лицо самого любимого человека она бы отдала многое.
Наверное, не один литр слез пролила Элла, сидя на кухне и, уткнувшись лицом в кулаки обеих рук, жалуясь на судьбу Анне. Добрая женщина внимательно выслушивала дочку Германа, сочувственно произносила какие-то дежурные фразы, но помочь бедной девушке решительно ничем не могла.
— Тетя Ань, ну, вот, почему так? – рыдая, говорила Элла. – Вот почему одним – все, а другим – ничего. Значит, Людке и наследство за просто так на голову свалилось, и парня видного она за красивые глазки подцепила. Тут же вкалываешь, как проклятая, пытаешься этому капризуле-папаше угодить, а отдачи – ноль.
— Эллочка, ну, что поделаешь? – Анна тяжело вздохнула. – Ты только скажи мне: зачем тебе за чужим парнем бегать? У вас же Ромой все на мази было. Вот с ним и встречалась бы дальше.
— Ой, тетя Ань, ну, разве можно Ромку с Дмитрием сравнивать. Дима – аристократ. Сразу видно, и воспитание, и манеры – все на высшем уровне. Ромка, по сравнению с ним, так… погулять вышел.
Тут Элла была права. Серковский выигрывал перед сынком банкира по всем параметрам. Человек начитанный, много знающий, с прекрасными манерами, Дмитрий вообще мог быть мечтой любой девушки, хоть раз общавшейся с ним.
— Так-так-так! – раздался немного писклявый, но вполне уверенный голос Романа. – Значит, Эллка, еще месяц назад сохла исключительно по мне, а сейчас, получается, прошла любовь, завяли помидоры? За что, только, такая немилость?
— Ну, а ты сам-то неужели ничего не понимаешь? – спросила Элла.
Вальяжной походкой Рома подошел к столу, схватил со стоявшего на нем блюдца два куска мясной нарезки и быстро бросил их себе в рот. Потом, под неодобрительные взгляды Анны, он подошел к маленькому диванчику, стоявшему в углу, плюхнулся на него и, громко чавкая, сказал:
— Ну, а чего здесь понимать-то? Запала на молоденького, богатенького Буратино, а меня можно и по боку.
— Хочу тебе напомнить, что ты первый начал заглядываться на мою двоюродную сестру. Вот не успела она порог переступить, как ты её глазами сверлить начал, – сказала Элла.
— Ну, а чего здесь такого? Ты же знаешь, Людка – девушка привлекательная. Сам Бог велел на неё засматриваться, а ты, Элла, прямо-таки из мухи слона делаешь.
Сама привлекательная девушка ходила в это время по галереям одного из торговых центров, расположенного около одного из столичных вокзалов, широко раскрыв глаза от удивления. В подобных дворцах роскоши и гламура Люда никогда не бывала, а поэтому ей все казалось здесь необычным, диковинным.
— Дим, я не могу понять, куда это мы попали? – спросила она у своего возлюбленного. – Просто Вавилон какой-то. Народу – тьма тьмущая. Все куда-то спешат, бегут, как угорелые.
— Дорогая, мы всего лишь приехали выбрать достойное тебя вечернее платье, в котором бы ты смогла затмить всех, – ответил Дмитрий, ласково смотря в глаза своей избранницы. – А что делать, если купить красивое, вечернее платье для такой красавицы, как ты, можно только в таких «вавилонах».
Молоденькая, но вполне уверенная в том, что хорошо знает жизнь, продавщица искоса посматривала на Людмилу. Что и говорить, а Люда в своем ситцевом платьице с накинутом на плечи коричневом свитером совсем не походила на покупательницу в дорогих бутиках.
— Вас что-то интересует? – вежливо спросила продавщица, обращаясь к Дмитрию – Чем бы я могла вам помочь?
— Нам нужно вечернее платье, которое могло бы подчеркнуть красоту этой девушки. – отрапортовал Дмитрий.
Нужный наряд нашелся через пять минут. Красное платье с черной бархатной накидкой, отделанной лисим мехом, как нельзя лучше, были к лицу Людмиле. Белые, лакированные туфли только добавили изысканной привлекательности. Когда Серковский увидел, как преобразилась его избранница, ему ничего другого не оставалось, как развести руками.
— Ну, Людмила Ивановна, я, конечно, знал, что вы – красавица, но не думал, что настолько! – воскликнул Дмитрий.
В ответ Людмила подошла к Дмитрию и, обняв за плечи, нежно поцеловала в губы. В этот момент её глаза светились счастьем, а взгляд Дмитрия излучал нежность и какое-то неземное, ни с чем несравнимое тепло.
— Я тебя люблю, – прошептала Людмила.
— Солнышко, а как я тебя люблю, ты себе этого просто не представляешь.
На обратном пути настроение Люды изменилось. Лицо помрачнело, взгляд стал задумчивым, а в глазах появились две большие слезы.
— Люсенька, что случилось? – спросил Дмитрий – Тебя что-то расстроило?
— Да, Дим, я сейчас о Ленке подумала, – глотая слезы, сказала Людмила. – Вот, как она? Что с ней? Ведь, как её тогда забрали, я о не вообще ничего не знаю.
— Погоди. Ну, а ты, когда из детдома вышла, не пыталась куда-нибудь обращаться… ну, там, в органы опеки или даже в милицию?
— Ой, Дим, да, ездила я в Крымск. Мы же с мамой там жили…
— Ну и что? Удалось что-нибудь выяснить?
— Да, в том-то и дело, что ничего. – Людмила вытерла навернувшиеся на глаза слезы. – Ходила я там по всем этим канторам. Везде смотрят на тебя, как на ненормальную, чуть ли не пальцем у виска крутят, а как-то помочь, ну, там, справки навести какие-нибудь – им в лом.
— Люд, а с Вадимом Викторовичем ты пыталась поговорить на эту тему? Тебя же он нашел, когда нужно было. Может, твою сестру тоже найдет.
— Понимаешь, Дим, он считает, что Ленке вообще в живых нет. Там, конечно, сложная история… В общем, машина, на которой Ленку в дом малютки отвозили, перевернулась. Короче говоря, все, кто был в этой машине, погибли.
— Ну, тогда почему ты считаешь, что Гусев не прав? После таких аварий вообще редко кто выживает.
— Хорошо. Допустим, Ленка погибла. Но тогда бы было известно место, где она похоронена. Не при землетрясении же она пропала. Но и тут – полная неизвестность. Я, знаешь, в этом Крымске все кладбища вдоль и поперек перелазила. Даже на сельские кладбища ходила. Могилы моей сестры нигде нет. О чем это может говорить? О том, что Лена жива.
— Ну, раз такая постановка вопроса, значит, мне придется заняться поиском твоей сестры, – решительно сказал Дмитрий. – Я же не могу допустить, чтобы ты хоть о чем-то беспокоилась.
Лицо Людмилы осветилось улыбкой. Возлюбленный – её постоянный объект восхищения – дал еще один повод гордиться им.
Вадим Викторович нервничал, куря одну сигарету за другой и, то и дело, подбегая к окну. Все эти свидания, романтика, происходившие между Людмилой и Дмитрием, были ему не по нутру, и любой случай, когда его подопечная оставалась наедине со своим кавалером, давал ему повод для беспокойства. Серковский не понравился ему с первого дня, когда появился в гостях у Германа. Слишком много самомнения и самодовольства, по мнению Вадима Викторовича, было в этом молодом бизнесмене.
— Вот кто он такой, этот Дмитрий? – говорил Гусев. – Еще год назад о нем вообще никто не знал. А тут выскочил, как черт из табакерки, и, главное, воображает о себе невесть что. Такие, как он, знаешь, идут по жизни, играючи. Вот он сейчас с Людкой погуляет, мозги ей запудрит, а потом – поминай, как звали.
— Вадим, не паникуй ты раньше времени, – попыталась успокоить мужа Анна. – Вот лично на меня этот Дима плохого впечатления не произвел. По-моему, нормальный парень, и к Люсе хорошо относится.
— Наивная ты, Аня, – сказал Гусев. - Я же знаю, что говорю. Насмотрелся я на эту «золотую молодежь» и скажу тебе: ничего хорошего я там не увидел. У таких, как этот Дмитрий, только одно на уме: как бы посытнее поесть да послаще поспать, а вот вся эта любовь, высокие отношения – это не для них.
Тут на кухню прибежала Людмила. Вид у неё был радостный и беззаботный. Девушка прямо-таки сияла от счастья, что нельзя было не заметить. У такого феерического настроения было имя, а Гусеву и Анне было хорошо известно имя, что заставляло Вадима Викторовича еще больше беспокоится.
— Где ты была, попрыгунья? – ласково спросила Анна. – Мы с дядей Вадиком уже начали волноваться.
— А что за меня волноваться, тетя Ань. Я же не одна была, – ответила Людмила. – Мы с Димой в магазин ездили. Ой, тетя Ань, он мне такой подарок сделал. Сейчас покажу.
Люда побежала за платьем, а лицо Вадима Викторовича, и без того недовольное, помрачнело еще больше.
— Нет, ты слышала? – спросил он жену. – Он уже ей подарки дарит. Потом начнутся всякие ночные клубы, тусовки, неизвестно с кем.
— Ну, а что здесь такого, Вадик? Просто этот Дмитрий красиво ухаживает за Люсей. Лично я здесь ничего страшного не вижу.
— Ага! Ухаживает он за ней! – Гусев был вне себя от гнева. – Значит так! Я сейчас пойду и разберусь с этим ухажером. Поговорю с ним, так сказать, по-мужски.
С этими словами Вадим Викторович выбежал с кухни, сопровождаемый неодобрительными возгласами Анны.
Людмила уже пять минут демонстрировала свой новый наряд Варваре Захаровне, а та все никак не могла налюбоваться на внучку. Наконец-то пожилая женщина обрела внутренний покой и хоть что-то, отдаленно напоминающее счастье. Рядом была любимая внучка, которая каждой черточкой лица напоминала покойного Ивана.
— Бабуля, тебе нравится? – спросила Людмила.
— Слушай, платье, конечно, красивое, но если честно, я в современной моде абсолютно не разбираюсь. Наверное, тот, кто тебе его подарил, разбирается в подобных вещах больше, чем я.
— Это мне Дима подарил, – не без гордости сказала Люда.
— Дима? Какой Дима?
— Это самый замечательный человек в мире, бабушка. Он работает с дядей Германом. Ты разве не знаешь? Вот мы с ним сегодня ездили в торговый центр, и он мне купил это платье. А еще сегодня мы с ним пойдем в ресторан.
— То, что он работает с Германом, уже настораживает. Людочка, ты бы с ним поосторожней.
— Почему, бабушка?
— Люд, своего сына я знаю, как никто другой, и я уже давно не замечала рядом с ним приличных людей. Вон, один Ромодановский чего стоит. Хитрый, скользкий тип. Я так думаю, что этот Дима у твоего дяди крутится, значит, тут не все чисто. Ты, Людочка, присмотрись к этому парню попристальнее. Главное, чтобы тебя никто не обидел.
Варвара Захаровна, несомненно, знала, что говорила. Своего сына она действительно знала, как свои пять пальцев, и хорошо знала тип людей, среди которых Герман предпочитал вращаться. В погоне за прибылью и удовлетворением собственных амбиций он уже давно перестал разбираться и в средствах для достижения целей, и в людях, которые составляли его круг общения. Странные люди с туманным прошлым и таким же неопределенным настоящим были частыми гостями Германа. Внешность, поведение, манера разговаривать – все выдавало в этих людях постоянных клиентов правоохранительных органов. Все попытки Варвары Захаровны поговорить с сыном и хоть что-то узнать о его жизни наталкивались на резкие отговорки или просто на пренебрежительное молчание.
Пребывая в прекрасном расположении духа, Дмитрий был обескуражен появлением Вадима Викторовича. И выражение лица Гусева, и тон, которым он начал разговаривать с Дмитрием, не предвещали ничего хорошего.
— Так! Скажи мне, ты еще долго собираешься девчонки голову морочить? – раздраженным тоном спросил Гусев. – Ты что, решил, раз ты тут такой крутой, весь из себя, значит, тебе все можно?
— Вадим Викторович, а почему вы решили, что я собираюсь обидеть Люсю? У меня, между прочим, серьезные намеренья.
— Да, знаю я твои серьезные намеренья. Сейчас погуляешь, заморочишь девчонки голову, а потом – ищи тебя.
— Вадим Викторович, а почему вы в этом так уверены? Я как раз сегодня хотел сделать Люсе предложение. Именно для этого я пригласил её сегодня в ресторан.
Аргумент был хоть и сильный, но для Гусева малоутешительный. Наученный горьким опытом со своей дочерью, он уже никогда не мог доверять подобного класса молодым людям, Дмитрий производил на себя впечатление человека, который, как казалось, не будет обременять себя моральными обязательствами.
— Значит так! – решительно сказал Вадим Викторович. – Не да Бог, ты мне Люду обидишь. Я ведь тогда не посмотрю, что ты весь из себя, такой крутой. Все зубы пересчитаю!
В каждой избушки свои погремушки, а в каждой семье свои заботы. Не было в семействе Сапрановых забот важнее, а дел неотложней, чем, как бы поскорее разлучить Дмитрия и Людмилу. Любовь, которая вспыхнула между молодыми людьми, пришлась не по нутру всем: и Герману, и его другу и партнеру Ромодановскому, и Гусеву, и, в первую очередь, Элле с Романом. Каждый видел в этих отношениях угрозу или для себя лично, или для самой Людмилы. Герман боялся за свое благосостояние, так как Людмила являлась хозяйкой половины всей империи Сапрановых, а её замужество и разрушало планы Германа и Ромодановского, и делало доступным семейные богатства совершенно постороннему человеку. Гусев в принципе не доверял Дмитрию, считая его обыкновенным ловеласом, ищущим легких приключений. Роман не мог пережить неудачу на любовном фронте, так как все его попытки начать ухаживать за Людмилой были обречены на провал, а такого неуспеха он перенести не мог. Но главным заинтересованным лицом в том, чтобы отношения Дмитрия и Людмилы испортились, была, конечно, Элла. С самого первого дня, когда Дмитрий появился в доме Германа, она решила: жизнь положит, ни есть, ни спать будет, а этот красавец непременно должен принадлежать ей.
Уже битый час Рома и Элла сидели в гостиной, потягивали шотландский виски и жаловались друг другу на судьбу.
— Я уже совсем из сил выбилась, – говорила Элла. – Я перед ним кручусь, верчусь, а толку – ноль. Он, по-моему, из-за Людки совсем голову потерял. Я уж и так, и эдак перед ним красуюсь, а он в мою сторону даже не смотрит.
— Эллочка, перед ним надо не красоваться, а затаскивать его в постель. Причем, как можно скорее.
— Ты о чем говоришь? Я тебе говорю: Димка не обращает на меня никакого внимания, а ты про постель. Как ты это себе представляешь?
— Не знаю. Придумай что-нибудь, прояви изобретательность. У тебя ведь это хорошо получается.
Тут в гостиную вошел Герман Федорович. По выражению лица Сапранова можно было догадаться, что предстоит если не скандал, то очень серьезный разговор. Бросив на журнальный столик папку с какими-то бумагами, Герман Федорович гневно спросил, указывая на папку:
— Так, Роман, объясни мне, что это такое!?!
— Герман Федорович, не понимаю, о чем вы? – промямлил в ответ Рома.
— Ах, ты не понимаешь! – Герман Федорович достал из папки бумаги и бросил их под ноги Роману. – Почему я из Сочи получаю подобные факсы? Ты когда должен был перевести деньги нашим поставщикам? Неделю назад. Тогда почему они сообщают мне о задержке выплат? Ты понимаешь, что это означает? Поставка всех материалов прекращается, а это, в свою очередь, означает прекращение всех строительных работ. Понимаешь, всех! А теперь скажи мне, что в этой ситуации я должен докладывать президенту? То, что управляющий моей строительной компании оболтус, полный ноль?
Дисциплиной и рвением к работе Роман никогда не отличался. Свою должность он воспринимал, как нечто естественное, как будто он родился только для того, чтобы занимать именно её. Поэтому к выполнению своих обязанностей он относился, мягко говоря, с прохладцей, не утруждая себя ни дисциплиной, ни трудолюбием. Сапранов терпел его только потому, что до поры, до времени не хотел портить отношения с его отцом. Однако то, что произошло сейчас, переполнило чашу терпения Германа Федоровича окончательно.
— Так! – сказал Сапранов. – Завтра сдаешь все дела Гетманову, собираешь свои манатки, и чтобы в «Прогресс-строе» я тебя больше не видел.
То, что испытал Роман, услышав грозное приказание Германа Федоровича, можно было смело назвать шоком. К насиженному, да к тому же весьма хлебному, месту он привык настолько, что воспринимал его, как нечто, само собой разумеющееся. Естественно, терять насиженное место Рома не хотел, а поэтому готов был на все, чтобы только «умаслить» разгневанного шефа.
— Герман Федорович, ну, зачем вы так? – пролепетал Рома. – Я уверен, что это недоразумение можно легко устранить.
— Это недоразумение, как ты говоришь, называется расхлябанностью и разгильдяйством, – ответил Герман. – Интересно, как собираешься все это разруливать? Наши партнеры – люди серьезные. Они пустой болтовне не поверят.
— Ну, вы можете сказать им, что в ближайшее время все деньги будут переведены?
— Рома, а им теперь этого мало. Они теперь хотят встретиться с кем-то из руководства концерна, а еще лучше с кем-то из владельцев.
Катастрофичность положения заключалось в том, что Герман не мог быть в нескольких местах одновременно. Деятельность концерна «Континент» была многопрофильна и охватывала совершенно разные сферы, что требовало от Германа неусыпного контроля на самых различных участках работы. День и ночь проводил он в бесконечных разъездах по предприятиям, встречах, переговорах, совещаниях. К тому же Герман следовал одному незыблемому принципу: никогда не исправлять чужих ошибок. Из этого следовало: ситуацию в Сочи должен разруливать кто угодно, но только не он.
— Значит так! – повелительным тоном сказал Сапранов. – Давай, собирайся. Через три дня летишь в Сочи. Делай там, что хочешь. Умасливай поставщиков, как хочешь, но только работы на всех стройках должны быть возобновлены. Иначе вылетишь с нагретого местечка, как пробка из бутылки.
— Герман Федорович, ну, вы же сами сказали, что поставщики хотят встретиться с кем-то из владельцев концерна. Я-то тут причем? – не моргнув глазом, ответил Роман. – Со своей стороны я, конечно, сделаю все, что от меня потребуется, но вот вести переговоры… Да, со мной просто никто разговаривать не будет.
— Ну, и что ты мне прикажешь делать? – спросил Сапранов. – Я сейчас уехать из Москвы решительно не могу, а ситуацию исправлять как-то надо. Как мне выкручиваться по-твоему? Не эту же провинциалку – мою племянницу туда посылать.
Тут Романа осенило! Решение наболевшей проблемы нашлось само собой, и озвучено оно было устами Германа Федоровича. Несомненно, для Ромы это был шанс если не добиться расположения Людмилы, то уж точно вбить клин между ней и Дмитрием.
— Герман Федорович, а почему бы действительно в Сочи Людку не послать, – предложил Ромодановский-младший. – Пусть хоть как-то оправдывает свой статус.
— Ты думай, что говоришь! Хочешь меня на смех поднять? Там соберутся серьезные, деловые люди, и о чем они с ней разговаривать будут? Она ведь двух слов связать не может.
— Да, не надо будет ей там ничего говорить, – уверенно произнес Роман. – Ладно, уж. Я с ней полечу, и рта ей там вообще открывать не придется.
— Ну, смотри, Роман, – произнес Герман Федорович. – Вся ответственность целиком лежит на тебе. Если хоть что-нибудь пойдет не так, пеняй на себя.
После того, как Сапранов вышел из гостиной, довольная Элла готова была чуть ли не хлопать в ладоши. Само провидение помогало и ей, и Роману в достижении нужных целей.
— Все-таки ты еще способен соображать, – сказала Элла Роману. – Признаться, я бы сама до такой хитроумной комбинации не додумалась. На ходу придумал?
— Ну, а чего тут придумывать-то? Удача, видать, сама плывет нам в руки. Теперь давай договоримся, так сказать, о распределении ролей.
План Романа был прост и одновременно, в простоте своей, коварен. Как сложатся отношения с Людмилой в Сочи, его интересовало мало. Там её функции сводились к минимуму: создавать видимость присутствия кого-то из совладельцев концерна. При этом все обязанности по информационной обработке партнеров Рома брал на себя. Главная же роль отводилась Элле. Всеми правдами и неправдами, любыми ухищрениями она должна была убедить Дмитрия в том, что чаша весов благосклонности Людмилы склонилась в сторону Романа.
— Как ты будешь это делать, меня не интересует, но Людкин рейтинг в его глазах должен резко упасть, – говорил Рома Элле. – Вообще было бы идеальным вариантом, если б тебе удалось затащить его в постель.
— Легко сказать! Я тебе еще раз говорю: Димка на меня даже не смотрит. Я что, насильно его в койку укладывать буду?
— Ладно тебе, Эллка! Хватит прибедняться! Если тебе что-то надо, ты из кожи вон вылезешь, но своего добьешься. Тут же тебе открывается огромное пространство для маневра. Людки рядом не будет. Вот ты и бери инициативу в свои руки.
— Ромка, только ты там тоже не теряйся. Если уж решили действовать, то давай действовать сообща. А то ты вокруг Людки крутишься-вертишься, а толку никакого.
Говоря это, Элла явно преувеличивала способности своего бывшего возлюбленного. Шансов добиться благосклонности Людмилы, а уж тем более соблазнить её, у Романа было ноль целых, ноль десятых. Дело было даже не в том, что Ромодановский-младший обладал всеми теми качествами, которые Люду больше всего раздражали, а в том, что мужчины подобного типа в принципе не пользовались у неё популярностью. Напыщенность и самовлюбленность, снобизм и высокомерие неизменно сопровождали Романа, делая общение с ним крайне некомфортным.
Во все комнаты, которые имелись в особняке Сапрановых, Герман всегда входил без стука. В своем доме он чувствовал себя полноправным хозяином, и все церемонии, так же как и все принятые в официальном обществе правила приличия, казались ему излишними. Подходя к кабинету, расположенному на третьем этаже, в котором корпел над бумагами Гусев, Герман испытывал чувство, похожее на брезгливость. До сих пор он не мог понять, почему терпит рядом с собой этого ворчливого зануду с адвокатским дипломом, все функции которого сводились тому, чтобы удовлетворять бесчисленные прихоти почти выжившей из ума мамаши.
Вадим Викторович просматривал документы, необходимые для очередного совещания в совете директоров, когда дверь распахнулась, и на пороге появился Герман. Пренебрежительно-снесходительное выражение лица Сапранова говорило о том, что разговор будет хоть и жесткий, но, по крайней мере, без скандала.
— Я понимаю, что отрываю тебя от наиважнейших забот – очередного плана, как бы окончательно испортить мне жизнь, но дело, с которым я к тебе пришел, не терпит отлагательств, – произнес Герман.
— Герман, никто не собирается портить тебе жизнь, – спокойно ответил Гусев, не отрываясь от просмотра бумаг. – Ты сам себя накручиваешь. Я всего лишь хотел восстановить хоть какую-то справедливость.
— Значит, в твоем понимании справедливость – это разрушить все то, что мне удалось создать за долгие годы, – со злой иронией сказал Герман. – Но я сейчас пришел к тебе не отношения выяснять. Слушай, пора бы уже твоей протеже отрабатывать упавшую ей с неба халяву.
— Что ты имеешь в виду?
— У нас возникли определенные проблемы в Сочи, и там требуется присутствие кого-то из совладельцев концерна. Я, как ты сам понимаешь, покинуть Москву не могу. Остается одно: моей разлюбезной племяннице ехать туда и решать возникшие там вопросы.
— Герман, ты вообще соображаешь, что говоришь? – спросил возмущенный Гусев. – Люда только-только в Москву приехала. О чем она там с этими акулами разговаривать будет? Она ведь в школе работала, а не по офисам сидела. Надо же её хотя бы в курс дела ввести, а на это время нужно.
— Не беспокойся. То, что дочь моего братца дальше своего вшивого городка ничего не видела, я учел, а поэтому поедет она туда не одна, а с Романом. Собственно, ей там и делать ничего не придется. Так… только мило улыбаться да произносить некоторые дежурные фразы. Ну, это, чтоб совсем полной дурой не выглядеть.
То, что Людмила отправится в Сочи с Ромой, Гусеву понравилось еще меньше, чем все её встречи с Дмитрием. Банкирского сынка он знал хорошо, и отлично понимал, что от этого барчонка, как он его сам называл, ничего путного ждать не следует.
— Герман, а почему обязательно с Ромой? – спросил Вадим Викторович. – Давай я с ней поеду.
— У тебя и тут работы будет – выше крыши. К тому же, ты уж меня извини, в тонкостях наших строительных дел ты – профан полный. Ромка хоть в теме.
Сама Людмила находилась в предвкушении предстоящего вечера. Надо ли рассказывать, как волнуется молодая девушка перед встречей с любимым человеком. Людмила не волновалась – она просто пребывала вне реальности. Все её сознание, все её мысли занимал только он – принц на белом коне, однажды приснившейся ей во сне и так бесцеремонно нарушивший её покой. Смотря на свое отражение в зеркале, Людмила никак не могла понять, что мог найти в ней этот красавец, словно сошедший с полотна какого-нибудь знаменитого живописца. Свою внешность Люда никогда выдающейся не считала, а поэтому сознание того, что Дмитрий даже не то, чтобы полюбил её, а просто обратил на неё внимание, делало её счастливой вдвойне.
То, что переживал Дмитрий в то время, как его возлюбленная прихорашивалась для предстоящего вечера, было даже трудно назвать просто скандалом. Это была настоящая драма, разыгравшаяся в отдельно взятой квартире, участниками которой были: сам Дмитрий и супруги Игнатьевы. Узнав о том, что Дмитрий влюбился в представительницу вражеского клана, Андрей Степанович рвал и метал. Сам факт того, что у его воспитанника, в которого он вложил столько сил, могут быть отношения с кем-то из вражеского клана, казался ему верхом кощунства.
— Нет, это немыслимо! – кричал разгневанный Игнатьев. – Ты хоть сам понимаешь, что твой поступок сродни предательству? О каких отношениях ты вообще можешь говорить? Видимо, ты забыл, что эта семейка тебе устроила.
— Дядя Андрей, ну, нельзя же всех одним мерилом мерить. Люда-то тут причем? Она, между прочим, долгие годы вообще не знала, кто её отец, а уж о том, что вытворяет её семья – тем более.
— Да все они одним миром мазаны, и твоя Люда – не исключение. Дим, вот скажи, зачем тебе все это? Хочешь погулять, развлечься – погуляй. Никто тебе слова не скажет. Но вот зачем тебе эти серьезные отношения – свадьба, брак, семья? Ты что, мало натерпелся от этой семейки?
— Андрей, я вот тебя слушаю, и мне страшно становится, – произнесла Раиса Наумовна, присутствовавшая при разговоре, но до этой минуты хранившая молчание. – Ты как об этой девочке рассуждаешь? Будто она – не человек, а не знаю… игрушка какая-то. Что значит, погуляй, развлекись? Димка её что, у красного фонаря нашел? Ты ведь эту девочку еще в глаза не видел.
— Рая, я всего лишь не хочу, чтобы Димка страдал. Гнилая там семья, понимаешь? И Люда эта, наверняка, ничего хорошего из себя не представляет.
— Ну, вот, откуда ты знаешь? Ты что, с ней разговаривал, общался?
— Да, мне не надо с ней общаться. Достаточно того, что она – Сапранова, а от них ничего хорошего ждать не приходится.
Спор между Андреем Степановичем и Раисой Наумовной продолжался долго, и Дмитрий не видел никакого смысла присутствовать при нем. В запале супруги Игнатьев даже не услышали, как за Дмитрием захлопнулась дверь, и уже через несколько мгновений белоснежный «Audi» мчал пылкого влюбленного к дому его «прекрасной принцессы».
Людмила не отходила от окна, высматривая, когда же из-за поворота появится заветная машина. С тех пор, как Людмила перебралась в Москву, её жизнь четко разделилась на «до» и «после». «До» было обычное, рутинное существование в маленьком городке, где все шло по заранее кем-то спланированной скучной программе, строго текущей по серым будням и не дававшей никаких надежд на хоть какие-то, мало-мальски значимые, изменения в жизни. Все переменилось с того дня, когда Люда первый раз вдохнула прокопченный гарью столичный воздух и окунулась суетливую, кипящую своими заботами и волнениями, московскую жизнь. «До» было что-то напоминающее пустоту, серую и скучную, в которой было только радостей, что подруга-Оксанка да две дюжины детских глаз, преданно смотревших на неё. Теперь, «после», появилась бабушка, которую Люда любила больше жизни; появились дядя Вадим с тетей Аней, которым Людмила могла довериться в любую минуту; наконец, появился он – тот, без которого Людмила уже не могла представить своей жизни.
Размышления Люды прервали сигналы клаксона, доносящиеся с улицы. Выглянув в окно, она увидела стоявшего возле своего автомобиля Дмитрия, и сердце её забилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Накинув на плечи бежевый плащ, Людмила выскочила на лестничную клетку, забыв даже запереть за собой дверь. Подойдя к лифту, она увидела предательски горевший огонек на кнопке вызова, и, не чувствуя под собой ног, побежала вниз по ступеням. Чем ниже Людмила спускалась, считая каждую ступеньку, тем сильнее становилось волнение. Одна ступенька – одна секунда, которая приближала её к тому моменту, когда она окажется в объятиях такого дорогого, любимого человека. Наконец, последняя ступень, дверь, цветущая сирень, росшая под окном и он, уже через несколько секунд сжимавший в своих крепких руках хрупкое тело предмета своих вожделений.
— Я уже начал волноваться, – произнес Дмитрий, покрывая лицо Людмилы нежными поцелуями. – Я стою, сигналю, что есть сил, а моя любимая девушка не спешит мне навстречу.
— Извини, мой хороший. Просто я так волновалась, что даже не заметила, как ты подъехал.
— Ну, и по какому поводу мы волновались? – шутливо спросил Дмитрий.
— Димка, я ж всегда волнуюсь, когда тебя со мною рядом нет.
— Уверяю тебя, для твоих опасений нет ни одного основания. И скоро я тебе это докажу.
Ресторан «Королевский скороход» считался одним из самых фешенебельных в Москве, и всегда привлекал самую респектабельную публику. Изысканность обстановки и оригинальность кухни делали его излюбленным местом встреч людей вполне состоявшихся в жизни, и поэтому уже давно переставших считать наличие денег своей главной проблемой.
Людмила и Дмитрий расположились за столиком возле огромного окна, напротив искусственного водопада. Завораживающие звуки арфы, доносившиеся откуда-то издалека, умиротворяли, а струи воды, спускавшиеся вниз с невидимой вершины, дарили спокойствие и безмятежность. То, что переживала Люда в этот момент, нельзя было назвать просто счастьем. Это было полное погружение в состояние блаженства, ни с чем несравнимого, и абсолютной неги. Две свечи, горящие в медном в подсвечнике; белая луна, светившая за окном; россыпь звезд, усеявших черную гладь ночного неба – разве не об этом мечтает любая влюбленная девушка, да еще если рядом сидит тот, на кого возложены все её надежды; тот, кто является олицетворением счастья.
— Солнышко, тебе здесь нравится? – ласково спросил Дмитрий.
— Димка, ну, как мне может тут не нравиться, если ты со мной рядом.
— Ты знаешь, я надеюсь, что скоро рядом с тобой я смогу находиться каждый день.
Лицо Людмилы расплыло в улыбке. Разве не об этих словах она мечтала с того дня, когда в первый раз встретила Дмитрия? Откуда-то издалека зазвучала тихая, но очень красивая мелодия. Дмитрий протянул Люде руку.
— Пойдем, потанцуем, – предложил он.
Кружась в медленном танце, Людмила в полной мере ощущала то блаженство, которое испытывает человек, когда его согревает в своих объятиях любимый мужчина; когда щек касаются его поцелуи. Тихая мелодия лишь дополняла то счастье, в котором купались молодые люди.
— Люсенька, я хотел с тобой очень серьезно поговорить, – прошептал Дмитрий.
— Поговорить? Дим, о чем? – в голосе Людмилы появились нотки беспокойства.
Взяв Люду за руку, Дмитрий подвел её к столику и, усадив в кресло, сел напротив. В его глазах была видна какая-то тревога, а дыхание с каждой минутой все больше учащалось.
— Дорогая, ты знаешь, у меня для тебя есть один подарок, но я не знаю, как ты к нему отнесешься.
— Подарок!?! – радостно воскликнула Людмила. – Димулька, ты меня заинтриговал. Давай, показывай скорее.
— Люсь, только я сразу предупреждаю, что подарок со смыслом, – произнес Дмитрий, протягивая Людмиле бархатный футляр.
Открыв футляр и увидев его содержимое, Людмила обомлела от радости. Кольцо, лежавшее в маленькой коробочке, было не просто подарком, а воплощением той мечты, которой Люда жила последнее время. Для того, чтобы мечта стала реальностью, не хватало слов – таких коротких, но таких важных, произнесения которых Люда ждала с нетерпением.
В эти секунды Дмитрий чувствовал себя, как на вулкане. Решалась его судьба. От того, что сейчас ответит Люда, зависит вся его дальнейшая жизнь, а он все никак не мог подобрать нужные слова.
— Милая, тебе нравится? – наконец, спросил Дмитрий.
— Димка, это кольцо такое красивое! Как оно может мне не нравиться, если подарил мне его ты.
— Дорогая… я хочу… спросить тебя… об одной… очень важной для меня вещи, – от волнения Дмитрий запинался на каждом слове. – Малышка, больше всего на свете я бы хотел прожить всю жизнь вместе с тобой – дрожь в голосе становилась все сильнее. – Людочка, ты бы не согласилась выйти за меня замуж.
Вот оно! Наступил момент истины! Причем, наступил так стремительно и так неожиданно, что от нахлынувших на неё чувств Людмила не могла произнести ни слова. К горлу подступил комок, ни давая вырваться не единому звуку, а из глаз сами собой, совершенно произвольно хлынули слезы радости.
— Димочка, ты что, хочешь, чтобы мы поженились? – робко спросила Люда.
— Ну, если ты согласна, конечно. Пойми, встречи с тобой – это прекрасно, но мне бы хотелось, чтобы ты была рядом со мной постоянно…
Людмила не дала договорить возлюбленному. Она бросилась к нему на шею и стала осыпать жаркими поцелуями, приговаривая:
— Хороший мой, единственный, дорогой… Ну, как я могу быть несогласная, жизнь моя, если люблю тебя больше всего на свете.
Радости Дмитрия не было предела. Все его опасения развеялись, как дым, и он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Людмила смотрела на него глазами, полными любви, а сам он уже рисовал радужные планы на будущее.
Автомобиль еле плелся по перегруженным улицам центра столицы, но сидевшие в нем пассажиры, казалось, не замечали ни назойливых сигналов клаксонов, ни людей, в спешке перебегающих улицу, ни окриков гневных водителей из соседних машин. Людмила не сводила глаз со своего кумира, тая от счастья, и, казалось, пребывала ни на земле, а парила где-то высоко в облаках.
— Хочу быть твоей женой, – тихо произнесла Людмила, прикоснувшись губами к щеке Дмитрия. – Хочу каждую ночь засыпать в твоих объятиях, а каждое утро просыпаться от твоих поцелуев. Ангел мой, как же я люблю тебя.
У подъезда двое влюбленных еще долго не могли распрощаться. Людмила никак не могла поверить в свое счастье. Она боялась выпустить из своей руки ладонь Дмитрия, будто, если это сделать, все счастье развеется, как дым.
— Ты завтра позвонишь? – спросила Люда Дмитрия.
— Конечно, позвоню. Хотя завтра мы с тобой еще увидимся. Мне надо к твоему дяде заехать, кое-какие вопросы обсудить. Надеюсь, ты там будешь?
— Знаешь, с каким нетерпением я буду ждать завтрашнего дня, – произнесла Людмила. – Дим, вот сейчас я даже боюсь отпустить твою руку. Мне кажется, если я это сделаю, ты исчезнешь, а тогда я просто не смогу жить.
— Ни куда я от тебя не денусь, – улыбаясь, сказал Дмитрий. – Я ведь тоже без тебя жить не могу.
Осыпав Дмитрия поцелуями, Люда еще долго смотрела вслед скрывшемуся за ближайшем поворотом автомобилю. Смешанное чувство поселилось в её душе в этот момент. Безудержная радость, полностью овладевшая всем её существом, почему-то сменилась необъяснимой, какой-то возникшей ниоткуда тревогой такой сильной, что, казалось, к горлу подступил какой-то невидимый комок, а слезы готовы были сами собой вот-вот вырваться из глаз.
В ту ночь Людмила спала спокойным безмятежным сном. За окном накрапывал дождь, шурша каплями по железному откосу на балконе. Откуда-то издалека слышались редкие раскаты грома. Но Люда находилась вдалеке от этих природных стихий. Находясь в полной и безраздельной власти Морфея, она видела цветные, радужные сны, полные радости и бескрайней нежности.
Едва первый солнечный луч пробился сквозь тонкую ткань оконных штор, Людмилу разбудил телефонный звонок. Звонил Гусев.
— Люся, я тебя не разбудил? – спросил он.
— Нет, дядя Вадим. Я вот уже встаю и собираюсь к бабушке ехать.
— Знаешь что? Ты сейчас не в Троице-Лыково, а в мою контору. Тут некоторые вопросы возникли, и мы должны с тобой поскорее их разрешить. Знаешь, где я работаю?
— Знаю, конечно.
— Тогда давай вставай, умывайся, собирайся и приезжай.
Сам Вадим Викторович пережил бессонную ночь накануне. Спор с Анной о том, какое из двух зол – Дмитрий или Роман – меньшее, выдался бурным и, в принципе, безрезультатным. Гусев стоял на своем – Дмитрий – прохвост и искатель легких, ни к чему не обязывающих, приключений. В этом он кардинально расходился с супругой, которая считала, что главная опасность для Людочки исходит как раз ни от Серковского, а от Романа. Вот уж кто прохвост и человек ни на что хорошее ни годный, по мнению Анны, так это – родной сынок Ромодановского.
— Вадик, ты, по-моему, делаешь из мухи слона, – говорила Анна. – Чем тебе этот Дима так не угодил. Кажется, нормальный парень, а не то, что наш Ромка. Вот уж у кого ветер в голове. То он за Эллкой увивался. Теперь он Люсе прохода не дает. А в результате, помяни тогда мое слово, и та, и другая на бобах окажутся.
— Аня, Ромка-то, по крайней мере, у нас на виду. Ему, в случае чего, и по мозгам настучать можно. А этого Диму где ты искать будешь? Сейчас запудрит девчонки мозги, наобещает семь верст до небес, а потом – ищи ветра в поле.
— И все-таки, мне кажется, ты сгущаешь краски, – сказала Анна. – Лично на меня этот Дмитрий впечатления монстра не произвел. По-моему, нормальный парень, да и к Люсеньке он хорошо относится.
— Ань, вот ты рассуждаешь, как человек, который дальше своей кухни носа не высовывает. А я всю эту мишуру не понаслышке знаю. Насмотрелся вдоволь! И скажу тебе одно: чем Люда будет держаться дальше от этого пройдохи, тем лучше для неё же.
Контора, в которой трудился Вадим Викторович, располагалась в старинном трехэтажном здании на Сретенском бульваре. Место тихое и малолюдное не было избаловано посещением таких высоких гостей, как Герман Сапранов. Не сунулся бы ни за что и никогда Герман Федорович в эту завшивленную конторку, если бы не его заветное желание избавиться от «любимой» племянницы. Сидя в кожаном кресле, положив ногу на ногу, господин Сапранов заметно нервничал. Уже битый час он вынужден был торчать, бесцельно убивая время, в этой убогой конторке, а Людмила все еще не соизволяла появиться.
— Слушай, а твоя протеже вообще обучена хоть каким-нибудь хорошим манерам? – спросил Герман у сидевшего напротив и сохранявшего олимпийское спокойствие Гусева. – Хотя, что я спрашиваю. В той дыре, в которой она жила до последнего времени, вообще не знают, что это такое.
— Ты зря иронизируешь, Герман. Люся – девушка в высшей степени воспитанная, и с правилами хорошего тона знакома на отлично.
— Настолько на отлично, что позволяет себе опаздывать в то время, как прекрасно знает, что имеет дело с серьезными деловыми людьми, для которых потеря даже одной лишней минуты непозволительна.
— Не знаю, как ты, а лично я никуда не спешу, – спокойно произнес Вадим Викторович. – Герман, ты хоть сделай скидку на то, в каком городе мы живем. Тут, пока трамвая дождешься, ни один час пройдет.
Тут дверь распахнулась, и в кабинет вошла Людмила. Её наряд, подаренный накануне Дмитрием, аккуратная прическа, со вкусом подобранная косметика резко контрастировали с тем образом, в котором Герман обычно привык видеть племянницу. Невзрачная провинциалка, какой обычно привык её лицезреть Сапранов, вдруг преобразилась и стала элегантной леди с неким аристократическим лоском. Сам это факт, конечно, испортил настроение Герману еще больше. Чувствовалось, что, если над девушкой поработать и ликвидировать незнания в области деловой жизни, фору такому монстру бизнеса, каковым являлся Герман, она сможет дать запросто.
— Люся, а мы тебя тут заждались, – приветливо сказал Вадим Викторович. – Вот, у нас с твоим дядей есть к тебе один очень серьезный разговор.
— Серьезный разговор? – растерянно спросила Людмила. – И о чем же?
— О том, что надо быть благодарной за то, что ты получила. Причем, заметь, получила совершенно незаслуженно, – с места в карьер выпалил Герман. – Ты что думала? Получила наследство, и теперь можешь жить, как тебе заблагорассудится – прожигать состояние? Кутить в ресторанах с Бог знает кем? Нет, дорогая моя. Твой теперешний статус ко многому обязывает. Пришло время, так сказать, потрудиться на благо семьи.
— Да, но я-то что могу сделать? – услышав слова дяди, Люда растерялась еще больше.
—Вот это уже более обстоятельный, предметный разговор, – сделал умозаключение Герман Федорович. – Тут у нас одна проблемка образовалась. Надо бы её разрулить определенным образом, и ты нам в этом поможешь
— Я!?! И что же я могу сделать?
— Да, ты не беспокойся, Люся, – сказал Вадим Викторович. – Ничего сложного от тебя не потребуется. Просто надо будет поприсутствовать на нескольких совещаниях, и подписать кое-какие бумаги.
— Не беспокойся. Блистать своим провинциальным скудоумием тебе там вообще не придется, – с ироничной издевкой в голосе отметил Герман. – Там это за тебя будет делать Роман. Ты ведь не против, если он составит тебе компанию?
Перспектива оказаться в одной компании с Ромой, да еще в чужом городе, Людмилу абсолютно не радовала, но что-то возразить на это не могла ни в силу своей природной деликатности, ни в силу нежелания затевать спор.
— А когда ехать надо? – только и спросила она.
— Или завтра, или послезавтра. – ответил Гусев. – Тут надо еще уладить кое-какие формальности. Вот как только их утрясем, вы с Ромой и отправитесь.
Каждый раз, как только Дмитрий подъезжал к особняку Сапрановых, его охватывало какое-то непонятное, щемящее чувство тревоги. Это не было связано с его отношением к этой семье; с теми планами мщения, которые он вынашивал долгие годы. Какая-то необъяснимая тревога за Людмилу нападала на него, как только он подходил к дверям особняка. Лишь когда перед Дмитрием открывалась дверь, и его встречала счастливая, улыбающаяся возлюбленная, волнение проходило. Так было и на этот раз. Дмитрий шел по липовой аллее по направлению к особняку, а на сердце становилось все тревожнее и тревожнее. Наконец, дверь… Две минуты, пока Дмитрий ждал, пока ему отворят, показались ем вечностью. На пороге стояла… Элла.
— Привет. Ты чего в такую рань? – спросила дочка Германа.
Внешний вид Эллы говорил о том, что Элла только-только вырвалась из объятий Морфея. Тоненький пеньюар, накинутый поверх махровый халат, растрепанные волосы – стандартный облик человека, вернувшегося из царства снов.
— А Люда что, еще не приехала? - вопросом на вопрос ответил Дмитрий.
— Людка-то… да, не будет её сегодня, – заплетающимся языком бросила Элла. – Так что, если ты к ней, то зря приперся.
— Как не будет? Она что, к Варваре Захаровне не приедет?
Элла небрежно усмехнулась.
— Димка, наивная ты душа. Неужели ты думаешь, что Людка сюда из своей глухомани только ради нашей бабули принеслась? Москва ей нужна, Дим, а не бабушка. Да, и мужиков побольше закадрить тоже не помешает.
— Так! Вот ты думай, что говоришь. – Дмитрий старательно подбирал слова. – Люсе такие мысли в голову придти не могут по определению. Она, в отличие от некоторых, человек бескорыстный.
В ответ Элла многозначительно усмехнулась. Давно привыкшая судить по себе, Элла была абсолютно уверена в меркантильности своей двоюродной сестры, хотя поводов для таких умозаключений не было никаких.
Слушать то, что ему говорила Элла, Дмитрию было противно и тревожно. Противно потому что любое недоброе слово, произнесенное в адрес Люси, выворачивало его наизнанку. Тревожно потому что в голове, словно навязчивое жужжание комара, промелькнула мысль: что, если то, что говорит эта взбалмошная, недалекого ума девица, окажется правдой.
— Вот, Димочка, ты думаешь, что Люда у нас вся такая чистая, наивная, в тебя влюбленная, а на самом деле это не так. Плохо ты её знаешь, Дима. Вот они сейчас с Ромой в Сочи умотают, а когда приедут, даст она тебе от ворот поворот. Вот увидишь.
Все, что говорила Элла, щекотало Дмитрию нервы. Ревность беспощадной осой, вылетевшей из своего гнезда, жалила его, не давая никакой возможности привести мысли в порядок. О том, что Люда нравится Роману, и он ей оказывает знаки внимания, порой нарочито-навязчивые, Дмитрий знал, но не это выводило его из себя. Бесил сам факт, что Людмила будет продолжительное время находиться вдали от него. Дмитрий уже настолько привык, что Люда находится рядом, что представить возлюбленную где-то далеко, да еще вместе с другим мужчиной, не мог в принципе. Одно сознание того факта, что может наступить день, когда он не сможет прижать свою любимую Люсю к сердцу, прикоснуться губами к её щеке, выводил Дмитрия из себя, пробуждая в нем свирепого зверя, не способного думать, а способного лишь на то, чтобы разрушить все, находящееся около него.
–– Погоди, а что им в Сочи вдвоем делать? – дрожащим голосом, еле сдерживая в себе рвущуюся наружу ярость, спросил Дмитрий.
— Официальная версия такая: Ромка там что-то с поставщиками налажал, и теперь они требуют присутствия кого-то из совладельцев концерна. Но ты же понимаешь, что все эти строительные дела – отмазки. Рома на Людочку нашу давно глаз положил, и ты прекрасно знаешь об этом. Люда тоже не из робкого десятка…
— Погоди! Ты хочешь сказать, что Люся туда из-за Романа едет? – в нетерпении Дмитрий прервал Эллу на полуслове.
— А ты как думал? Ты что, думал, ты один у нас такой весь из себя мачо? Нет, дорогой мой! Есть еще очень даже ничего мужчинки. А Людмилчик наша – девушка открытая, незакомплексованная, всякими там моральными предрассудками незамороченная. Сегодня она тебе глазки строила, а завтра к Ромочке под крылышко…
Проникновенный монолог Эллы был прерван появлением Людмилы. В радостном восторге бросившись на шею Дмитрию, она была отринута жестким движением его руки.
— Люда, то, что мне сказала Элла, правда? – строго спросил Дмитрий. – Ты действительно собираешься ехать с Романом в Сочи?
Люда не знала, что и ответить. То, что она нравится Роману, а Дмитрий её безумно к нему ревнует, для неё секретом не было. Всякий раз, когда Дмитрий и Роман сталкивались вместе, ей приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы разредить до предела напряженную атмосферу, царившую между её двумя кавалерами. О том, чтобы Люда хоть сколько-нибудь продолжительное время оставалась с Романом наедине, а уж тем более, отправилась бы с ним в продолжительную поездку, не могло быть речи. В общем, положение, в котором оказалась Люда, было, мягко говоря, щекотливым.
— Димочка, но это же всего на несколько дней. – Люда попыталась привести хоть какие-нибудь разумные аргументы. – Понимаешь, там партнеры дяди Германа требуют присутствия хозяина концерна, а он туда сейчас ехать не может. Ну, а я ведь тоже являюсь совладелицей. Я всего на несколько дней съезжу. Звонить тебе буду столько, сколько ты захочешь, и скучать по тебе буду безумно.
Аргументы были хоть и разумные, но для Дмитрия малоубедительные. Он, а вернее, противный, шипящий зверь, сидящий внутри него, все решил: в эту поездку Люда собирается именно ради Романа, а не для чего-то еще.
— Быстро в тебе родственные чувства проснулись, – иронично произнес Дмитрий. – Помнится, ты мне говорила, что отношения у тебя с Германом Федоровичем, мягко скажем, ни на самом высоком уровне. А теперь что, открылось второе дыхание?
Недоуменно смотря в глаза Дмитрию, Люда не находила нужных слов. Нежный, любимый человек на её глазах превращался в свирепое существо, неспособное вообще какие-либо доводы.
— А Ромочка тебя в качестве эскорт-услуги сопровождает!?! – истошно кричал Дмитрий. – Что, прошла любовь, завяли помидоры? Или Рома у нас более перспективный жених оказался?
— Дима, я туда еду не развлекаться! – строго сказала Людмила. – Если не веришь мне, вон, спроси у дяди Вадима.
Слова «дядя Вадим» подействовали на Дмитрия, как красная тряпка на быка. О негативном отношении к нему со стороны Гусева он знал хорошо, и моментально сделал вывод о возможном сговоре между Вадимом Викторовичем и Романом.
— Ах, тут еще и без Вадима Викторовича не обошлось! – воскликнул Серковский. – Ну, теперь понятно, откуда ветер дует. Люда, неужели тебя не понятно, для чего все это делается? Я же Гусеву, как кость в горле. Они же с Ромкой спят и видят, как5 бы нас развести. Вот и скорешились для этих целей.
— Дим, не говори глупости. – Людмила попыталась урезонить своего жениха. – Меня попросили помочь, и как я могу отказать в этом? Потом, я ведь уеду всего на несколько дней.
— Размечталась! – злорадно хмыкнув, воскликнула Элла. – Если Ромка там накосячил, то мен6ьше, чем тремя месяцами, ты не отделаешься.
Своими словами Элла только подлила масла в огонь. Представить, что его возлюбленная будет отсутствовать в течение такого продолжительного времени, Дмитрий не мог в принципе.
— Ах, вот, значит, как! – закричал Серковский. – Значит, «романтическое путешествие» оказывается еще и длительным. Ну, что ж! Я, в таком случае, не смею вам мешать!
Развернувшись, Дмитрий поспешно вышел из комнаты. Под насмешливый взгляд двоюродной сестры Людмила побежала вслед за любимым, заливаясь слезами. Элле только и оставалось, что ликовать. Дело было сделано! Клин между Людмилой и Дмитрием был вбит, а все остальное было уже делом техники.
По липовой аллее Дмитрий шел твердым, уверенным шагом, не оглядываясь назад. Он не замечал ни шелеста листьев растущих вдоль тропинки деревьев, ни звуков шагов бегущей за ним Людмилы. Все его сознание, все его существо были во власти жгучей злости за тот глупый, абсолютно ненужный обман, жертвой которого он оказался.
— Дима, не уходи, пожалуйста. Давай поговорим, – сквозь слезы просила Людмила.
— Люсь, а по моему, мы уже друг другу достаточно сказали. Между мной и Романом ты предпочла Рому. Ну, что ж. Не смею вам мешать, – и Дмитрий ускорил шаг.
Обливаясь слезами, Людмила побежала за ним. Она бежала машинально, совершенно не думая о том, куда направлены её ноги. Перед собой она видела лишь спину Дмитрия, который с каждой секундой все быстрее удалялся от неё.
— Димочка, остановись ради Бога, – кричала Люда. – Если ты сейчас уйдешь, я ведь жить не смогу!
Дмитрий обернулся и посмотрел на Людмилу. Её заплаканные глаза, лицо, выражающее нежность и боль одновременно, не могли лгать. В этот момент Люда была похожа на побитого щенка, ждущего милости от своего хозяина. Сердце Дмитрия не могло не растаять. Он бросился к Людмиле и, заключив возлюбленную в свои крепкие объятия, принялся покрывать её лицо, губы, щеки, ладони, запястья жаркими поцелуями.
— Хорошая моя, солнышко, прости… прости меня. Тысячу раз прости, – скороговоркой повторял Дмитрий. – Я тоже без тебя ни одного дня, ни одной минуточки не смогу.
Влюбленные ушли вглубь сада к излюбленному месту своих встреч – садовым качелям. Люда сидела, прижавшись к Дмитрию, а он, сжимая в объятиях хрупкое тело девушки, гладил её волосы и не уставал целовать любимую.
— Люсь, а ты бы не могла приехать пораньше? – спросил Дмитрий.
— Дим, это уже не от меня зависит. Будь моя воля, я бы вообще никуда не поехала, но просто дядю Вадима подводить не хочется.
— Все, хватит! – сказал Дмитрий и, схватив Люду за руку, потащил её к автомобилю.
Опешившая Людмила опомниться не успела, как оказалась внутри кожаного салона, на переднем сидении. Она смотрела на молчаливого, но решительного в своих действиях Дмитрия, и никак не могла понять, что он задумал. Лишь когда машина выехала за ворота особняка, немного пришедшая в себя Люда осмелилась спросить:
— Дима, а мы куда?
— В ЗАГС, – сказал, как отрезал Дмитрий.
— Погоди. В какой ЗАГС? Зачем?
— ЗАГС – это, вообще-то, то место, где люди вступают в законный брак. Но сначала нужно подать заявление, чем мы сейчас с тобой и займемся.
— Дим, а у меня с собой даже паспорта нет.
— Ты знаешь, я предполагал такое развитие событий. Поэтому мы едем в ЗАГС, где работает один мой очень хороший знакомый. Он все уладит без лишних бюрократических формальностей.
Наблюдавшая из окна своей комнаты за Людмилой и Дмитрием Элла нервно покусывала губы. То, что происходило между молодыми людьми, она решительно понять не могла, а поэтому мысли в голову приходили самые разные. Безмолвное наблюдение прервал бесцеремонно вошедший Роман. Без стука открыв дверь, Рома вальяжной походкой вошел в комнату и, ни слова не говоря Элле, плюхнулся в плетеное кресло, стоявшее в углу.
— Ну, что? Как там наши голубки? – спросил он. – Не разлетелись еще?
— Да, вон, куда-то поехали, – ответила Элла, а потом, повернувшись к Роману, добавила: - Ой, Ромка, боюсь я, как бы мы своими хитроумными комбинациями только хуже себе не сделали.
— Слушай, не дрейфь ты раньше времени, Эллка. Если будешь умницей, то все у нас будет пучком. Вот Людка со мной уедет, а ты уж тут не теряйся. Врубай свои сногсшибательные чары, и вперед…
Знакомым, о котором говорил Людмиле Дмитрий, оказался мужчина достаточно солидных лет, свои внешним видом чем-то напоминавший Карлсона. С Дмитрием он был подчеркнуто вежлив и обходителен, а перед Людмилой так и расточался в любезностях.
— Феликс Карлович, мы бы хотели подать заявление, но есть одна проблема – у Люды нет с собой паспорта, – изложил суть своего визита Дмитрий. – Вы не могли бы нам чем-нибудь помочь?
Поморщившись, Феликс Карлович почесал за ухом и, глубоко вздохнув, сказал:
— Знаешь, кого-нибудь другого, обратись он ко мне с чем-то подобным, я бы просто послал, куда Макар телят не гонял, и на этом разговор был бы закончен. Но ты знаешь, что тебе я не в чем отказать не могу. – Феликс Карлович, выдерживая секундную паузу, побарабанил по столу костяшками пальцев. – Значит так. Давай сюда свое заявление, заполняйте бланки, а паспортные данные твоей суженой мы потом внесем, в день регистрации.
Из здания ЗАГСа Людмила и Дмитрий вышли счастливыми и умиротворенными. Солнце, сиявшее в небесах, приятно согревало, а на душе у обоих влюбленных было светло и радостно от предвкушения предстоящей свадьбы.
— Ну, вот! – улыбаясь, произнес Дмитрий. – Пройдут как-то два месяца, и мы с тобой станем мужем и женой.
— Димуль, я ведь теперь с нетерпением буду дожидаться этого дня. Даже не знаю… буду, наверное, не дни, а часы считать.
Ночью, накануне отъезда Людмилы, бессонница не давала Дмитрию покоя. Разные мысли лезли в голову, и то, что через два месяца он свою любимую сможет назвать женой, отнюдь не было для него утешением. Дело было даже не в ревности к Роману. С тем фактом, что этот бездельник будет крутиться в течение довольно продолжительного времени возле его любимой, Дмитрий смог кое-как смириться. Его бесила та мысль, что Люда, находясь вдали от него, будет встречаться с совершенно незнакомыми людьми, общаться с ними. Что, если кто-нибудь из них западет ей в душу. Дмитрий ведь хорошо понимал, что он отнюдь не единственный мужчина на свете. А вот Люда… Люда – она, действительно, единственная и самая лучшая на земле. К такой девушке, как она, не может остаться равнодушным ни один кавалер. И, вот, что будет, если Люся приглянется какому-нибудь респектабельному господину, который сможет предложить ей гораздо больше, чем Дмитрий. Сказать, что он тогда сойдет с ума, значит – ничего не сказать. Он тогда просто не сможет жить.
Утро в день отъезда Людмилы выдалось солнечным и жарким. Дорога в аэропорт оказалась сущей пыткой. Вереница автомобилей, растянувшаяся на несколько километров, не ехала, а стояла, лишь изредка продвигаясь вперед.
— Хоть бы не опоздать! – твердила взволнованная Анна, сидя на заднем сидении автомобиля и поглядывая вперед из-за спины мужа.
— Не бойся. Успеем, – успокаивал супругу Вадим Викторович. – Без нас не улетят.
До отлета авиалайнера оставалось не более получаса, и Людмила с каждой минутой волновалась все сильнее и сильнее. Он вглядывалась в каждого, проходящего мимо, человека, пытаясь отыскать глазами Дмитрия, который должен был приехать, чтобы проводить её.
— Люсенька, а вот и мы, – услышала Людмила голос Анны за спиной. – Мы уж думали, что не доедем. Вы-то с Ромой как добрались?
— Ой, тетя Ань, да, мы-то нормально добрались, – ответила Людмила. – Мы же сюда на аэроэкспрессе приехали, а это быстро. Тетя Аня, а Дима с вами не приехал?
— Нет, – удивленно ответила Анна. – А он что, тоже должен приехать.
— Ну, как же… Мы же с ним договорились, что он приедет меня проводить.
— Ну, значит, не очень-то ему нужно, - вздохнув, промолвил Вадим Викторович.
Тут Людмила расплыла в улыбке. Прямо к ней, неся в руках букет белых роз, шел Дмитрий. Подойдя к Людмиле и вручив ей цветы, он крепко обнял любимую и прижал к сердцу, чем вызвал недовольный взгляд со стороны Гусева.
— Я уже начинаю скучать по тебе. – произнес Серковский, целуя Людмилу в губы. – Каждую минуту, каждую секундочку буду считать до твоего возвращения.
Откуда-то сверху прозвучал приятный, женский голос, приглашая пассажиров на посадку. Стоя на ступенях эскалатора, Людмила то и дело оборачивалась назад, смотря на махавшего ей рукой, улыбающегося Дмитрия. Сам молодой человек, смотря на то, как его возлюбленная поднимается куда-то ввысь, грустно улыбался, еле сдерживая слезы.