Сегодня Оле исполнилось одиннадцать. Справлять День Рождения не стали – не на что. Подарков она тоже ни от кого не получила – в семье это было не принято. А так хотелось.
Когда жили с отчимом, денег на все хватало, да и к Оле он относился доброжелательно. Но после того, как отчим ушел, с матерью стали твориться непонятные вещи. Беспричинные взрывы ярости, сменяющиеся горькими слезами отчаяния, приводили четверых ее детей в состояние оцепенения. Правда, когда приходил дядя Вася, она преображалась, становилась веселой, как прежде, но дети почему-то в это время предпочитали улицу.
Дядю Васю Оля не любила. Она видела в нем какого-то вероломного демона с рожками и даже внимательно рассматривала его полулысую голову – не прорезаются ли рожки. И ей всегда было смешно, когда дядя Вася почесывал голову в том месте, где должны были вылезти эти самые рожки. А дядя Вася злился и рычал на Олю, как злобный пес где-нибудь в колонии для несовершеннолетних. Но он имел трехкомнатную квартиру, и Олина мать мечтала перевезти всю семью из своей небольшой комнатки к дяде Васе. Да и он, вроде бы, не возражал.
Оля сильно проголодалась, а домой идти не хотелось. Но, она переборола себя и направилась к дому.
За столом сидел дядя Вася в одних трусах и курил свои неприятно пахнущие сигареты. Он взглянул на нее изподлобья и сквозь зубы процедил:
- Чего тебе?
- Чего, чего? Есть хочу.
Он пожал плечами, как бы говоря: «Ну, это не мое дело».
- Мам, я есть хочу, - обратилась Оля к матери.
- Вон суп. Разогревай и ешь.
- Опять этот позавчерашний суп. Надоел.
- Чего же тебе? Телячьи отбивные? Пойдешь работать, будешь есть, что захочешь.
- Я есть хочу, - повысила голос Оля.
- Ты чего на мать рычишь? – вмешался в разговор дядя Вася.
- А Вас не спрашивают, командуйте у себя дома, - выкрикнула Оля и отвернулась.
Забеспокоился в клетке попугай. Он хотел что-то сказать, но получилось бессвязное бормотание.
Мать посмотрела на Олю налившимися от злости глазами и вдруг, неожиданно, ударила ее по уху.
- Ах ты, паршивка, ты как разговариваешь?
- А тебе только мужики нужны, тебе на детей наплевать, что они голодные.
Мать схватила ее за руку и силой потащила к выходу. Она вытолкнула Олю на улицу и заперла дверь.
Оля нажала на кнопку звонка. Ей не открыли. Она начала стучать в дверь сначала рукой, а потом ногами. Но все бесполезно. Оля почувствовала себя лишней. Она позавидовала своим братьям и сестре, которые еще утром ушли в деревню к бабушке. Но до деревни было километров шесть, и идти поздно вечером в такую даль Оля не решилась.
А на улице подмораживало. На лужах появились едва заметные тонкие льдинки.
Оля поежилась. Она зашла в соседний подъезд, в котором жила одинокая добрая старушка, к которой Оля часто ходила в гости, да и ночевала там несколько раз. Соседка жалела Олю и никогда ни в чем ей не отказывала. А Оля не злоупотребляла ее добротой. И за это они любили друг друга.
Звонок не работал. Оля негромко постучала в дверь, но ответа не последовало. Или бабушка крепко спала, или уехала к сыну в соседний город.
Выйдя на улицу, Оля заплакала. Ей стыдно было стучаться к другим соседям, тем более, что большинство из них недолюбливало эту неблагополучную семью. Да и мать подводить не хотелось.
«Ну и наплевать, замерзну, и пусть все переживают», - подумала Оля. Она представила, как утром ее найдут в одном легком платьишке, замерзшую, и ей стало не по себе.
Словно чувствуя Олино настроение, залаял соседский пес Алтай. Залаял, а потом завыл. Оля направилась к нему. Пес запрыгал на цепи, радостно обнимая свою старую добрую знакомую.
- Хоть ты мне рад, больше никому я не нужна, - пожаловалась Алтаю Оля.
Он взвизгнул, словно подтверждал ее слова. Оля и Алтай были старыми друзьями. Она часто гуляла с ним, и хозяева Алтая не возражали, а даже приветствовали их дружбу. Дороже Алтая у Оли никого не было, и пес отвечал ей взаимностью.
Мороз крепчал. Октябрьская темная ночь наводила на Олю ужас. И если бы не Алтай, она умерла бы от страха.
И тут у Оли мелькнула мысль: а что если переночевать в будке у своего друга. Она с трудом протиснула свое маленькое худенькое тельце в будку, и, согнувшись, улеглась на мягкую свежую солому, которую заботливые хозяева Алтая меняли постоянно.
Алтай тоже забрался в будку. Слава Богу, что хозяева сколотили для любимого пса целый дворец. Убрались оба. Алтай обхватил Олю своими передними лапами и стал лизать ей руки. Он был и подушкой и одеялом, и если бы смог, снял бы с себя свою шкуру и укрыл ей неожиданную гостью. Горячее тело Алтая помогло Оле согреться и успокоиться. Пес боялся пошевелиться, чтобы не нарушить покой своей любимицы.
Оля снова сильно захотела есть. Алтай это почувствовал и еле слышно заскулил. Он переживал, что не оставил ей часть своего вкусного блюда, которым кормили его хозяева. Если бы у него была самая лучшая сахарная косточка, он, не задумываясь, отдал бы ее Оле. Но косточку он изгрыз, не зная, что к нему в гости придет любимая подружка.
Пригревшись рядом с теплым псом, Оля заснула. Ей снилось, как дядя Вася грыз огромную кость, махал хвостом и взвизгивал от радости, а мать гладила его по голове, на макушке которой красовались маленькие козлиные рожки.
Оля проснулась от того, что из будки выскочил разъяренный Алтай и злобно залаял на соседа, который пытался подойти к будке.
- Ты что, взбесился? – окинул его сосед холодным взглядом, - Не с той ноги встал, или спросонья никого не узнаешь?
Но связываться с псом не стал и ушел восвояси.
Алтай сел рядом с будкой, загораживая вход от посторонних глаз.
На улице ярко светило солнце. Оля выглянула из будки. Вокруг не было ни души. Она быстро вылезла из своего убежища и погладила Алтая. Он обхватил ее лапами, и кажется, никогда бы не отпустил, будь на то его воля. Оля обняла его за шею и поцеловала в мордочку. Алтай взвизгнул от удовольствия и завилял хвостом. Оля освободилась от объятий своего друга и нехотя направилась домой.
Дядя Вася уже ушел. Мать посмотрела на нее каким-то измученным взглядом и спросила:
- Ты где ночевала?
- У соседей, - соврала Оля, но мать ей почему-то поверила.
- Иди, поешь, я пельмени сварила, - заискивающе произнесла она и пыталась погладить Олю по волосам, но Оля увернулась.
Обе молчали. Оля с жадностью набросилась на аппетитные пельмени и ела так, как Алтай, с жадностью, обжигаясь и фыркая горячим воздухом.
- Ты уж прости меня, дочка – жизнь такая, безрадостная, - вдруг произнесла мать.
У Оли подступил комок к горлу, она поперхнулась и начала давиться огромными пельменями, и, не выдержав, убежала, легла на свою кровать вниз лицом и дала волю вырвавшимся наружу чувствам.
Мать отвернулась, села на табуретку и закрыла лицо руками. В этот момент она почувствовала себя маленькой измученной старушкой, проводившей в последний путь своего самого близкого человека.