Осень... Дочь солнца и дождя… Робко и незаметно ты приходишь в этот мир, напоминая маленького ребенка, который делает первые шаги. Поначалу, чисто из детского любопытства, ты пытаешься смешивать краски. Затем неуверенно кладешь мазки на зеленые листья и травы, заявляя о праве на жизнь, в которую ты входишь все смелее и смелее. Для меня, ты вступаешь в свои права, когда начинаешь окрашивать малиновым и алым цветом клены. Они служат сигнальными кострами для птиц, улетающих в теплые страны. Проплывая надо мною в поднебесной синеве, птицы уносят на своих крыльях теплое лето.
В это время твой отец, приходя погостить, задерживается дольше обычного, словно не может налюбоваться своей златоволосой девочкой. А ты, кокетничая, все смелее и увереннее идешь по земле, и краски на твоих картинках становятся ярче и привлекательнее. Отрезок времени, отведенный тебе в году, проходишь так, как я, женщина, проделываю свой жизненный путь. Ни зима, ни весна и даже ни лето не волнуют меня так, как ты. Каждый раз я прихожу в этот мир вместе с тобою и ухожу из него, чтобы, пройдя три уровня года, снова появиться на свет.
Минуя пору гадкого утенка, входишь в девичество твердо и уверенно. Тебе, как и мне, женщине, в это время жизнь кажется в розовом цвете, а тучи, гуляющие по горизонту, пока не омрачают жизнь. Крестный отец – ветер несказанно удивляется, глядя на твое мотовство. И не удивительно. Ведь с каждым днем наряды и украшения становятся богаче и откровеннее. Как нельзя дважды войти в одну реку, так невозможно заставить тебя дважды надеть одно и то же платье. Все еще тяжелы сундуки с приданым, несмотря на то, что ты щедро одариваешь каждого, кто к ним прикасается. Вместе с уходящей девичьей порой покидает тебя надежда на замужество.
Статная красавица, с чашей не расплесканной любви и не целованными губами, ты живешь в своем мире грез. Но я-то знаю, что по ночам, когда все погружается во мрак, ты не знаешь, куда себя деть. Чтобы скоротать до рассвета время, начинаешь прясть нити из легкой воздушной кудели* тумана. Она едва заметной дымкой курится в травах. Затем сматываешь их в клубки и без сожаления бросаешь наземь. Наталкиваясь друг на друга, они скатываются к реке, в овраги, застревают в кустах, а утром ветер растрёпывает их и гонит в дымчатый горизонт. Ты сама не замечаешь, как подходишь к черте, за которой тебя ждет короткое бабье лето. Прежде чем перешагнуть его порог, ты тщательно готовишься к этому событию. И, наконец, настает этот день.
Милая осень, ты надеваешь платье, сшитое из тоненьких золотых лепестков, с оборками из пурпурного бархата, и гордой, поступью идешь, неся на своем наряде несметные сокровища. Рядом с янтарными бусами козы-дерезы лежат гранатовые ожерелья, сапфирами усыпаны кусты терновника, бусинки черного опала гроздьями висят на виноградной лозе, а пурпурные кисти калины эффектно смотрятся на фоне жадеитовых гирлянд спелых яблок.
Это единственный и последний бал в твоей жизни, который длится несколько дней. Эти дни, как свет падающей звезды, еще долго-долго будут согревать мою душу в ненастье. После столь удивительного праздника ты начинаешь быстро стареть. Тихо шурша, падает на землю твой сказочный наряд, устилая ее ковром, по которому ты устало бредешь в закат. Все чаще и чаще к тебе начинает наведываться в гости отец. Глядя на увядающую красоту дочери, он обнимает тебя своим телом, сотканным из мокрых и холодных нитей, словно пытается укрыть своего дитяти от надвигающейся старости. Но теперь живительная влага бессильна, перед законом Великого Времени. И, расписываясь в своем бессилии, дождь начинает тоскливо сеять мелкие капли на твой поблекший наряд. Ты, сбросив голубую шаль, кутаешь плечи в темно-серый платок из мокрых туч, подаренный отцом.
Ну почему крестный все чаще и чаще беспричинно гневается? Ведь еще совсем недавно он, теплый и ласковый, заботливо просушивал каждый листочек твоего наряда, осторожно прикасаясь к украшениям. А теперь безжалостно рвет его, раздевая тебя донага, словно находит в своем варварском поступке наслаждение. И вот уже не царица, а оборванная старуха бредет к своему последнему пристанищу, где для нее уже ткется белый саван. Раздав из своих кладовых все запасы, ты несешь в узелочке поминальную трапезу птицам по самой себе. Иногда пытаешься бунтовать, выпрашивая у матери теплые дни, но тут же сникаешь, стыдливо кутаясь в холодные молочные туманы. Все меньше и меньше остается сил для борьбы с наступающей кончиной. По ночам холод сковывает некогда сильное и красивое тело, и ты постепенно начинаешь остывать. И все тот же ветер поет над тобой тоскливую, заунывную песню, старательно помогая небесам набросить саван на твое, еще не до конца остывшее тело.
До нового нашего рождения, милая осень!