Начало сентября 1955 года выдалось довольно прохладным. Вместо занятий студентам техникума предстояло на месяц отправиться в колхоз на сельхозработы. По давней советской традиции такая трудовая повинность предначерталась рабочим и служащим, а о студентах нечего было и говорить.
Наша группа механиков второго курса в полном составе собралась во дворе техникума. Потянулись долгие часы ожидания колхозного грузовика, который должен был доставить нас в отдалённое сельцо для помощи тамошним крестьянам, именуемых колхозниками.
Когда надежда на прибытие транспорта почти угасла, из-за угла показался видавший виды грузовичок. Вскоре мы тряслись на жёстких сидениях и пели молодыми звонкими голосами популярные песни.
В село мы прибыли поздним вечером. Никто нас не ждал, и поэтому разместили в свинарнике, вернее в предбаннике к нему. Себя мы почувствовали десантом из восемнадцати парней и восьми девушек, заброшенным на вражескую территорию. Разместились, кто как мог, и стали готовиться к ночлегу.
Через разбитые окна свинарника задувал холодный ветерок, смешиваясь со здешними благовониями. И тут до меня дошло, какую я допустил оплошность. В отличие от других, прихвативших тёплые вещи, на мне была тонкая рубашка и ничего другого.
Вскоре умные и предусмотрительные студенты уснули, мирно посапывая. Один я, глупый, ёжился от холода и не смыкал глаза, как часовой на посту. Я выходил во двор, растирал окоченевшие члены, нарезал круги, пританцовывая в нелепой пляске. Но ничего не помогало, и эти упражнения меня нисколько не согревали. Одно время у меня появилось желание для согрева влезть между двумя тёплыми девушками, но эту дикую мысль я моментально отбросил, так как меня могли бы понять превратно.
В поисках возможности согреться я забрёл в свинарник. В углу была свалена солома. Я наносил её в кормушку и забрался вниз. Солома неприятно кололась, природные запахи свинарника не услаждали моё обоняние, но в скором времени я почувствовал долгожданное тепло, и уснул, как подкошенный.
Проснулся я оттого, что кто-то терзал подошвы моих ботинок, что торчали из соломы. Вероятно, местные пятачково-хвостатые обитатели приняли их за корнеплоды. Такое нахальство разозлило мою тонкую душу.
- Пошли вон, собаки! – заорал я со всей мОчи, давая понять этим свиньям, кто в свинарнике главный хряк.
Напуганное моим ором, стадо с визгом ринулось от меня. В окна свинарника ярко светило солнце, а в предбаннике уже никого не было.
Моё появление группа встретила радостными восклицаниями и весёлым смехом. Они уже подумали, что под покровом ночи я дезертировал с трудового фронта.
Когда мы узнали, что нам предстоит в колхозном саду убирать яблоки, ликованию не было предела. Это не самое худшее, что можно было придумать. А для проживания нас распределили по хатам колхозников. Меня, Ярика и Вовика приютила молодая семья с выводком малолетних детишек.
Сад был большущий, год выдался урожайный, так что на ближайшее время безработица нам не грозила. Чтобы поднять дух соревнования, группу разделили на два звена, исходя из мест проживания. Тех, кто проживал на севере села, стали называть северянами, а кто на юге (угадайте!) – южанами.
Через несколько дней наша команда настолько поднаторела в уборке яблок и приобрела такую ловкость и сноровку, что выставь против нас стаю обезьян, и мы легко бы её обыграли.
Что касается соревнования звеньев, то здесь наметились определённые шероховатости. Ящики с убранными яблоками соперников соседствовали, и у каждого из звеньев возникал соблазн переставить себе несколько вражеских ящиков, а против соблазнов, как известно, устоять трудно. Когда на сборный пункт приносили очередной ящик яблок, то знали, сколько их там должно быть. Заметив недостачу, восполняли из ящиков соперников, не забывая прихватить себе немного сверху. И так весь день шла напряжённая борьба за лидерство. При этом переброски ящиков именовались не кражей, а более корректным словом «приписка». Чаще всего борьба северян с южанами заканчивалась вничью. Но зато как было весело!
Вначале мы набрасывались на яблоки, как саранча, и ели все подряд. Но быстро разобрались, что яблоки бывают разные, в том числе и вкусных сортов. В конце концов, охладели и к лучшим сортам, и стали смотреть на них равнодушно. А потом уже и смотреть на яблоки не хотелось. Я скажу больше, нам опротивели все предметы сферической формы. У меня, например, отворачивались в сторону глаза, когда замечал маленькие, совершенно круглой формы яблочки у Ленки спереди.
Одним утром наш десант собрался в саду и готовился разойтись по делянкам, когда на тракторе подкатил бригадир. Тепло поздоровался с нами и задал неожиданный вопрос:
- Кто из вас может управлять лошадьми?
Отозвался Ваня Долгих, единственный из ребят выходец из села. Бригадир одобрительно глянул на него, а помощником ему выбрал меня. Нашим заданием было взять подводу, отправиться с ней на склад за тремя мешками пшеницы и отвезти их на птицеферму. Задание вроде пустяковое, но радовало душу благодаря выходу из однообразного труда на благо колхоза.
Пока Ваня запрягал лошадей, я критично осматривал подводу. Моё внимание привлекло кособокое переднее колесо. С таким колесом проблемно было доехать не только до Москвы с Казанью, но и до околицы села.
- На этом колесе мы ездим не первый год, и до сих пор оно не развалилось, - заверил меня старший конюх. – А новых всё равно нет.
Когда мы подъехали к складу, то обнаружили на воротах массивный ржавый замок. Невдалеке приметили древнюю старушку. После долгих расспросов она прошамкала:
- Митрич гуляет на свадьбе, сына женит. Приезжайте через недельку.
Такого запаса времени у нас не было, поэтому вынужденно отправились искать кладовщика.
Вопреки ожиданию во дворе Митрича не было никакой суеты и шума за исключением лая собаки и лязга цепи. Ваня остался на подводе, а я вошёл в дом. Свадьба подходила к финишу, и только самые стойкие и выдержанные мужики добивали остатки самогона. Кладовщик долго смотрел на меня мутными и осоловевшими глазами, пытаясь понять, чего от него хочу.
- Давай накладную, - наконец проблеял он.
Я протянул мятую бумажку от бригадира.
- А где пи-и-и-чать?
- Щас поставлю, - обозлился я.
- Ладно, не надо. Но ты должен выпить за счастье молодых.
Митрич налил мне из бутыля гранёный стакан мутной жидкости марки самогон. Отказываться было бесполезно. Когда я опрокинул стакан, один мужик протянул мне солёный огурец, а другой – куриную лапку.
Подвода, гружённая тремя мешками пшеницы а также двумя седоками, жалобно повизгивала. Но до птицефермы добрались благополучно. Когда въезжали, мне показалось, что ворота шатаются в разные стороны.
И вот тут началось самое страшное. Со всей птицефермы куры ринулись на нас и моментально облепили лошадей, подводу, Ивана и меня. Такое могло бы напугать и подготовленного смелого человека, но я не был к этому готов. Куры взгромоздились мне на голову, плечи и спину. Никогда не подумал бы, что у них такие острые когти. Как я узнал позднее, кур не кормили три дня, и от голода они потеряли голову.
Экипаж подводы живо рванул из неё, только я остановился рядом, а Ваня побежал искать уборную. За сценой куриной атаки с интересом наблюдали три птичницы.
Надо было разгружать подводу, но Ваня надолго куда-то запропастился, птичницы сказались беременными, так что остался я один. Мешки были тяжеленные, стремились вывести меня из состояния равновесия, словно пьяные, но я нетвёрдой походкой, стиснув зубы, разнёс их по кормушкам. Положение усугубляли куры, использующие меня вместе с мешком как попутный транспорт. Рубашка мало спасала меня от куриных когтей, а нахальные птицы ещё и поклёвывали. Хорошо, что в их компанию не затесались петухи, иначе бы они устроили поклёв по полной программе. При виде моих мучений птичницы хватались со смеха за животы и отпускали шуточки, смысл которых до меня не доходил.
Когда было покончено с последним мешком, появился Ваня, как ни в чём не бывало. На прощание я бросил печальный взгляд на птицеферму, где держат курей на голодном пайке. И ещё. Мне стала ясна причина, почему колхоз не может обойтись без посторонней помощи. Пока студенты героическими усилиями совершали трудовые подвиги, в это время колхозники беззаботно гуляли на свадьбе несколько дней подряд.
Между тем подвода стала подпрыгивать даже на ровных участках дороги. Я глянул на колесо и ахнул. Оно описывало невероятные «восьмёрки», а спицы топорщились веером. Стало понятно, что живым колесо до конюшни не доберётся. Для безопасности я присел на край подводы.
Несмотря на это, на душе стало спокойно и довольно весело. Принятый стакан самогона хорошо освоился в организме и достиг с ним полного взаимопонимания. Душа просила песню и получила отклик в голосовых связках. От избытка чувств я запел самую убойную песню из советского репертуара.
СмелО мы в бой пойдём
За власть Советов
И как один умрём
В борьбе за ЭТО.
Припев же внушал неукротимый оптимизм.
Лиза, Лиза, Лизавета,
Я люблю тебя за ЭТО.
И за ЭТО и за то,
Что целуешь горячо.
В разыгравшемся воображении я узрел на месте Лизы Лену и даже сладострастно вытянул губы. Но в это мгновение раздался сильный треск, и передок подводы провалился вниз. В стремительном прыжке я катапультировал с подводы и мягко приземлился в придорожную пыль. То же самое проделал и Ваня.
В незапланированном ДТП никто не пострадал за исключением подводы. Дальнейший путь мы решили завершить верхом. Ваня распряг лошадей, а подводу отволокли с дороги. Для меня он выбрал лошадь посмирнее, но на неё надо было как-то влезть. И это оказалось непростой задачей для сугубо городского юноши. Попытка влезть на животное слева не удалась, к такому же результату привела и попытка справа. Лошадь скосила глазом в недоумении, с какой ещё стороны меня ждать. Проблему помог решить опытный Ваня, когда подвёл лошадь к подводе, а оттуда я и забрался на неё.
Когда наша кавалькада тронулась, я почувствовал тяжкую усталость и сонливость. Чтобы не свалиться, крепко ухватился за гриву лошади.
Проснулся оттого, что кто-то тормошил меня за ногу. Я сидел верхом на лошади на территории конюшни. Пальцы так сильно держались за гриву, что стоило больших усилий, чтобы их расцепить. Ответственное задание было успешно выполнено, и я пошёл досыпать.
Незаметно подошёл к концу срок нашего пребывания в колхозе. За это время наша группа ещё больше сдружилась чем прежде. За ударный труд колхоз щедро расплатился со студентами, выдав каждому по пять килограмм отборных яблок.
В те времена я вёл записи в общей тетради под названием «Афоризмы». Туда я заносил мысли известных людей, малоизвестных, никому не известных кроме меня и свои собственные. На этот раз я записал: «Храбреца куры не заклюют». А потом немного подумал и добавил: «и свиньи не съедят».