Котельна
Рассказ
Человек Забайкалья, кто ты? Что привело тебя на эту землю? Что заставило остаться в этом суровом, неласковом краю? Я хочу разгадать эту великую загадку. Понять смысл твоей жизни на грани мира. Смысл глубочайшего покоя и кажущегося равнодушия, в котором ты пребываешь из года в год, смиряясь с судьбой. Почему ты не уходишь отсюда искать теплых и уютных мест, легкой и сытой жизни. Туда, где тепло, где природа, словно нежная мать, оберегает покой своих детей. Где семя, брошенное в землю, тут же прорастает. Где никогда не бывает суровых зим, которым, кажется, не будет конца. А эти крепкие ветра, что дуют из Маньчжурских степей большую часть года! Порой кажется, что они сведут тебя с ума.
Край мой, есть ли в тебе некий вселенский смысл? Угадать который практически невозможно. Его можно только почувствовать, переболеть. В сопках, в лесу, в пашнях он, в цветках багула. Может, его спеленал суровый ветер? Иной раз кажется - понял, уловил. Однако тут же и сам растворяешься в нем. Осознав нераздельность свою с тобой, Забайкалье.
Земли твои полны богатством земным. Здесь и руда, и железо, и стратегический уран. Но главное - это люди, твои люди. Мужчины и женщины, которые остались здесь навсегда.
Я хочу рассказывать и рассказывать о них, удивленно и восторженно, об их умении выживать из года в год, покоряя суровую природу. Даже не покоряя, а врастая в неё, становясь её частью, её солью.
Недавно, а точнее прошедшей зимой, погиб в кочегарке хороший мужик. Угорел, заснув на кушетке, покрытой куском пыльного войлока. Поутру его, спокойно лежащего, обнаружил пришедший на смену старший сын.
И трагизм всей этой нелепой ситуации, ненадолго возбудивший всех, кто знал умершего, вовсе не в том, что были нарушены правила технической эксплуатации котельной. И, увы, не в том, что за это так никого и не наказали. Нет…! Просто стало на земле одним удивительным человеком меньше.
«Что же удивительно может быть в кочегаре маленькой котельной, стоящей на краю земли Российской?» - спросит меня читатель. Да и действительно. Жил себе мужик, простой русский-хохол. Удивительное по нынешним временам сочетание слов. Колол дрова, каждую зиму кладя ровные поленницы, сено косил для пегой коровки. Ну, вырастил двух красавцев сыновей. Выпивал, как водится, по праздникам. Любил свою жену. А вот послушайте….
Родился он в далекой ныне житнице России, Украине. В послевоенные трудные и голодные годы. И принадлежал к поколению людей, которых нынче принято называть Шестидесятниками. Именно это поколение наших отцов, а теперь уж и дедов, отличается от всех других современников, какой-то остротой восприятия окружающего мира. Воспитанное на геройском примере прошедших войну отцов, это поколение верило в социализм и строило его, невзирая на трудности и неуют собственного быта. Некий альтруизм и бескорыстие, причудливым образом смешалось в них с восторженным отношением к труду. Не побоюсь показаться высокопарным, с великой любовью к родине. Они наивно верили, что живут в самой лучшей и справедливой стране мира, верили в дружбу народов. Поэтому так охотно срывались с насиженных мест осваивать новые земли, покорять просторы Сибири и Дальнего востока.
Это именно они открыли новые горные месторождения и составили костяк специалистов на местах, осев там, куда направила их после учебы Родина. Потому что верили в науку и умели учиться всерьез.
Их не надо было подгонять. Оглянись назад, читатель! Посмотри на фильмы, созданные в семидесятых, в них не так много пустообразной стрельбы и трюков, и извращенческой чернухи, и вовсе нет вездесущего ныне порно. Но зато они изобилуют душевностью, и умением заставить зрителя сопереживать героям. Они учат великому, чистому. Будят в человеке человека. Эта культура рассказывала нам о подвиге. И тебе ли не знать о том, что наша наука в эти годы была самой передовой, а страну СССР называли самой читающей страной в мире.
Может быть именно поэтому, они, то есть это поколение, так болезненно восприняли последствия перестройки. Им казалось, что их попросту предали. Вытерли ноги обо все, во что они верили, чем жили. Ведь по русскому обычаю в эти годы перемен, было сломано и разрушено все. И культура, лозунгом которой все-таки были слова: «Сделай человека лучше, чище, честнее». И экономика, которую теперь приходиться воссоздавать заново, по крупицам. Видимо им, познавшим трудности жизни в молодости, но имевшим веру в лучшее, так и не дано будет понять и простить тех, кто мановением руки, росчерком пера развалил на куски великую и самую лучшую страну мира.
Многие из наших отцов приехали в Забайкалье издалека, чтобы остаться здесь и жить мирной жизнью простых тружеников села. Не испугавшись рискованного земледелия и неустойчивого климата. Не побоявшись создавать и творить новое в краю степей и сопок. Строить, сеять, рожать, любить, нести службу на границе.
Вот к какому поколению принадлежал человек, о котором пойдет речь. Долгое время он прослужил в милиции, той еще, советской милиции - неподкупной и всегда подтянутой, вежливой, строгой и бескорыстной. Милиции, которую не боялись, но уважали честные, простые граждане. Имел награды и выговора, все как у людей, даже ранение при взятии преступника. В общем, простой русский-хохол, в тоску свой мужик, на которых и держится порядок на земле.
В последние годы, после выхода на пенсию, трудился в районном коммунальном предприятии в качестве кочегара. Работа трудная, пыльная, даже, как выяснилось, опасная для жизни. Однако к ней Александр Иванович относился серьезно, как привык.
Скажет читатель: «Так таких сотни! И про нас можно вот так сказать: мы, дескать, баранку эту по жизни крутим. Зимой дрова - летом сено. Круг за кругом, год за годом. Бери больше, кидай дальше.» Ну, ведь я о вас и пишу, о вас и пою, о простых людях. Чтобы вы взглянули на себя еще раз и наконец поняли, какие вы…
А удивительного много, только не умеющий понять этого, скажет так. Вглядись в себя, человек! Ответь на вопрос своей души. И ты увидишь - в каждом спряталась целая вселенная, полная загадок. Ведь именно твоими глазами смотрит она на мир. Именно твоими руками ласкает женщину, творит хлеб.
Нет человека, и не узнает никто и никогда, как он любит цветы по весне, как сжимает в руке первый катышек снега. Что он думает, и как говориться, чем дышит. Задумайся и прислушайся…
Под утро будет мороз. Видимо, опустится с сопок пелена зимнего тумана, прижатая первыми лучами пока еще не взошедшего солнышка. А ночь ровна и безветренна, звезды, ставшие необыкновенно яркими в последние годы, усыпали глубокую бездну далекого космоса. Что-то гоголевское есть в такой ночи. Кажется, вон там, за печной трубой притаился лохматый чертик. А редкое облачко на фоне яркой луны спеленало в себе силуэт женщины, летящей на метле.
В эдакую ночь, приятно сидеть в тепле за кухонным столом при свете тусклой лампочки и тихо беседовать о смысле жизни. С умным, повидавшим жизнь человеком. Не спорить, нет! Именно беседовать, изредка прикладываясь к кружке с ароматным густым чаем. А что? Много ли в действительности человеку нужно для осознания счастья? Чтобы не томилась душа пустой прытью. Чтобы не было в ней излишней суеты.
Иной человек стремится вырваться из замкнутого круга нищеты бытовой, бьется с ней не на шутку. Из последних сил коромчит копейку, все старается выглядеть получше, посытее. Кто-то считает, что в жизни главное иметь… Машину, дом побогаче, одежду, чтоб не хуже других, жену, любовницу. Другому на все это наплевать. Отчается эдакий бедолага, и пьет горькую. Теряет один смысл – бытового накопительства. И обретает другой – горького пьянства. Ведь, как известно, у русских нету золотой середины. А если и случаются исключения, то, как правило, ненадолго.
Вот примерно об этом и думал Александр Морозов в лунную февральскую ночь на работе. А работал он в последние, послеперестроечные годы, на котельной, оператором ручного котла. Котельная-то новая теперь, первый сезон, можно сказать, и построена, как говорится, на скорую руку, с нарушением. Ну, да так уж всегда в России. Сани летом готовим, а оно у нас коротковатое. На полозья не хватает. Авось простоит зиму, а там доделаем…
Подмел Иванович мусор возле топки, пошевелил шлак длинной кочергой из арматуры, затем не торопясь накинул видавшую виды куртку из когда-то модной болоньи. Прихватил совковую лопату и вышел под звездное небо. Морозный зимний ветерок сразу щипнул вспотевший в тепле кочегарки лоб и щеки. Заставил зябко передернуть плечами. Уголек уртуйский горит слабовато, прямо сказать, ни чета какому-нибудь донбасскому, черному углю. Тот-то и жару больше дает и пахнет иначе.
Помнил Александр Иванович, как пахнет уголь далекой родины. Где она нынче? Как так случилось, что стала Украина чужой землей? По чьему злому умыслу развалился великий союз племен славянских. Вздыхает Иванович. Кидает на сетку-рабицу заиндевелый уголек, просеивая. По привычке тщательно и надежно, как все, что привык делать в своей пятидестивосьмилетней нелегкой жизни.
Котел коптит, вырвавшийся из него клуб смога поднимается кверху. Под самую недоремонтированную с весны крышу. Словно черный демон, клубиться облако пыли, оседая крупинками сажи на стенах и потолке. Кипятильник в чайнике начинает подпрыгивать, кипит закопченный зеленый чайник, зовет к себе. Александр, не торопясь, заваривает в маленькую металлическую кружку, накрывает её газеткой.
- Потом почитаю,- вздыхает Иванович, трет левую грудь мозолистой рукой. – Что-то покалывает сердце…
За дверью кто-то поскуливает, скребется.
- А, явилась, не запылилась, - негромко говорит он собаке, открывает двери, впуская тощую старую суку с гноящимися глазами и облезлым хвостом. Собака вытягивается под столом, опуская на лапы голову, и смотрит на то, как человек нарезает кусочек сала. Кладет на газетный лист, затем ломает пресной калачик.
Вслед за собакой в котельную вошел Толян. Невысокий, коренастый мужичок в промасленной телогрейке. Поздоровался и присел к столу. Некоторое время молчал, курил. Затем, взяв со стола кружку, зачерпнул из стальной емкости воды и жадно выпил.
- Иваныч, можно у тебя похмелиться, - спросил хриплым голом чаюющего кочегара.
Александр Иванович молча кивает на чайник с горячей водой. Дескать, вон чаёк.
- Ты-то будешь? - спрашивает Толян, вытаскивая из рукава пластмассовый флянчик.
- Нет, отпивая первый глоток крепкого чая, отвечает старый кочегар.
Толян опохмеляется разведенным пыльной водой средством для чистки ванн. Занюхивает кусочком калачика. Морщится и долго трясет подбородком, пытаясь удержать в себе отраву. Берёт в руки свернутую втрое газету.
- Ты вот образованный мужик, Иваныч, бывший мент, участковый. Чо ты об этом обо всем думаешь, - полистав газетку, спрашивает Толян. Глаза его немного осветлились, взгляд сделался немного осмысленным. Видимо алкалоиды дьявольского пойла внедрились в кровь, расщепляя токсины ядовитого похмелья.
Иваныч надевает очки с резинкой и разглядывает полуобнаженных красавиц, которыми пестрят газетные страницы.
- Время нынче такое, все позволено, рекламируют первичный инстинкт,- Иваныч украдкой делает вид, что сплевывает. - Дьявол бал свой правит, - негромко отвечает он Толяну, откладывая в сторону газетку.
- Раньше такого не было, бабенку голу только в натуре и увидишь, да на картах срамных, в зоне. Ты же знаешь, я тогда, в семидесятых, отбывал в Красноярском крае.
- Ну!
- Вот те и ну,- прикурив, отвечает Толян. - Я ить не всю жизнь бомжевал, когда-то старательствовал, потом воровать взялся. Денег много повидал, и баб, и всякого. Ты вот ментовской человек, а добрый, всякого пускаешь, со всяким поговоришь. А счас люди не такие… Время-то дикое стало. Раньше понятно было, кто чо стоит, этот глядишь - барыга, а тот - крестьянин. У кого машина своя - шустрый, а кто в шляпе и очках - интеллигент. А счас все одной масти…
- Люди всегда люди, зря ты такой злой делаешься, Толя. Это время пришло такое, дьявол властвует на святой земле.
- Ты совсем верующий стал, Иваныч. Раньше-то коммунистом, поди, был? А счас о боге, да о дьяволе все….
- Я и сейчас им остался. Партия - это ведь не только московские бонзы, это и простые люди, честные. А насчет бога, так я все время о нем думаю, особенно сейчас.
- Вот он тебя гнет раком, бог-то. Сидишь здесь за копейки, шлаком дышишь! - злобно сказал Толян и потянулся к кружке с чаем. Александр Иванович строго посмотрел в глаза Толяну и сказал:
- Ты иди домой, Толя, там и допьешь. А мне еще подбросить надо, и воздух сходить спустить. Иди с богом.
Толян подхватил пластмассовый пузырек с мутным спиртом и, свистнув собаке, шагнул в ночь, что-то ворча себе под нос. Александр Иванович вышел следом проводить внезапно захмелевшего гостя. Остановился, глядя на одинокие дымки печных труб, идущие вертикально в небо. Устало подумал: «Видать заморозок придет под утро. Вот ведь что самое страшное,» – думал он вслед одинокой фигуре Толяна. – «Не вернется он к нормальной жизни, никогда не вернется. Сгинет, где-нибудь вот так, замерзнет. А главное, никому дела до этого не будет. Ох, и времечко стало… жестокое.» Потом листал газетку, читая скупые сводки чеченской компании, изредка подкидывая в топку уголек.
Боже мой, как страшно стало жить. Как хорошо, что дети отслужили в восьмидесятых и теперь не отправлять их на верную смерть. В пекло братоубийственной войны, в которую толкнули Россию. Еще бы на родину съездить.… Только чувствую, не придется. Родная Волынская область теперь так же далека, как когда-то далека была западная заграница. Вспомнил Александр, как попал он в эти края служить пограничником. Как встретил здесь свою жену Анну. Почему не увез её тогда с собой? Не уговорил поехать в край, где цветет вишня и липа, где всегда тепло, и зреют на ветвях сладкие груши и яблоки. Остался тогда нести службу в забайкальской деревне. «Пограничник, Карацупа и собака на ремне,» - с улыбкой на губах шепчет он.
А ночь все катилась, и по полу котельной медленно растекался угарный газ. Он еще не поднялся достаточно высоко, не достиг смертельной концентрации. Даже собака давяче не забеспокоилась, вдохнув угарную смесь.
Надо бы компрессор глянуть… Александр Иванович вернулся в котельную и выключил свет. Лунные лучи тут же ворвались через пыльное окно, окрасив беленые известью стены в синий цвет. Иваныч прилег на лежанку и под ровное шипение воды в трубах котла стал думать. Единственное, для чего у него теперь всегда было время, это думы. Думы, вы, мои думки, все о внуках да о детях. Да о том, что Анна все сильнее стала болеть. Зима - время обострений…
Вспоминалась всякое, из молодости и из детства, особенно в полудреме. Словно маленькие кинофильмы порой мелькали короткие сны. Иной раз от этого делась хорошо, уютно на душе.
Когда-то было все. Не то, что вещи или перспективы роста по службе. Нет, было нечто другое, более великое. Была уверенность в завтрашнем дне. Дети были маленькими, ходили в детсад, затем в школу. На праздники все шли на площадь и кричали «Ура». Пили портвейн по два тридцать и ели ливерную колбасу. А главное – почему-то верили, что завтра будет лучше. Что наши всегда побеждают и, что мы живем в самой справедливой стране мира. Где-то на западе угнетали рабочий класс, и проклятые империалисты духовно разлагались. А мы летели в космос, ковали сталь. В телевизоре Сенкевич рассказывал нам о диковинных странах. И все это, утраченное нами вместе с приходом горбачевщины, стало теперь таким далеким... Молодая прыть, поспешная исполнительность, сменилась неторопливостью и рассудительностью. В чем-то даже смиренностью.
Александр Иванович налил еще чайку и снова задумался. Как хорошо просто сидеть в тепле и думать о детях, радоваться, вспоминая внучку, её смешные глазенки, обрамленные пушистыми ресницами.
– Принцесса…. - шепчет Иванович одними губами, - Храни господь.
В последнее время все чаще стал поминать господа. Хотя за всю жизнь так и не прочел ни строки из библии. Просто жил.
Жил, многое, ох многое, прощая людям. А теперь вот и вовсе ловил себя на том, что смотрит на молодых, подросших за эти годы парней, как отец. Жалея об их нелегкой доле. О том, что им не придется пожить в стабильной стране. О том, что моральные устои их слабы, как никогда. О том, что пламя междоусобной вражды сожжет их души, а нищета наполнит их ненавистью. Горе тебе, родившемуся в эпоху перемен. Самую интересную, насыщенную событиями эпоху. Однако, самую жестокую к людям. Ломающую саму суть человека. Нам-то легче, мы нищету да разруху еще в детстве повидали. Однако, все же и радостно пожили, а этим…
По улице проехал УАЗ 469, - наверное, проверяющий. Кто же сегодня? На минутку заскочил комхозовский инженер. Воровато оглядел помещение котельной, сплюнул на пол и спросил:
- Чо, все спокойно, Иваныч? Не бухаешь? А чо бледный такой? - и не ожидая ответа, выскочил на улицу, не удосужившись прикрыть за собой дверь - вроде как начальник.
- Да вот, сердчишко чего-то покалывает, - провожая его, ответил Иванович.
- Ты бы хоть музыку какую притащил, скучно же ведь, - бросил инженер, садясь в тепло машины, где магнитола, надрываясь, рассказывала про пирожок не твой.
- Да зачем она мне. Радио теперь нет, а мутоту эту современную я не понимаю. В последнее время и телевизор-то перестал смотреть. Больно много убийства да разврата, - махнул рукой Иваныч.
Молодой инженер усмехнулся:
- Это же классно. Эротика и все такое….
Александр Иванович только пожал плечами.
Потом опять пил чай и смотрел сквозь оконное стекло на звезды. Думал о том, что показывают нынче по телевизору.
Разврат, пришедший с вражеского запада, захлестнул и вымыл все хорошее, что было в семидесятых. Нет больше на экранах истинных певцов, таких, как Козловский, Зыкина. Зато всевозможные шоу на фоне разрывов снарядов и похоронных вестей с Кавказа.
– Пир во время чумы…. - шепчет Иваныч.
Кто теперь держит ответ за воспитание в детях чувства патриотизма, любви к Родине. Ладно, сделали всех свободными, но от чего? От самого благородного и честного, потому что вместо идей великой культуры мир захлестнул беспредел ярких конфетных фантиков рекламы. А народы, жившие одной семьей… Межнациональный конфликт. ..
- И реки наполнятся кровью…. - снова шепчет он. – Боже мой, сохрани детей и внуков, ты же добрый.
От этих мыслей вновь закололо где-то под левой лопаткой и застучало в висках. Александр Иванович вышел на улицу, вдохнул морозного воздуха. Где-то во дворах брехали собаки. На часах было три ночи.
Угарный газ, CO2, не имеет цвета и запаха, человек умирает во сне, тихо вдыхая, не подозревая о его вкрадчивом коварстве. Иванович в последний раз расковырял подернувшийся шлаком уголь, подбросил несколько лопат и, прикрыв дверь, задремал. А концентрация смертельного газа уже через двадцать минут достигла «необходимой», чудовищной нормы. Нормы, когда человек уже не сможет проснуться. Кто знал, что эта зимняя ночь станет последней в его жизни...
Кто-то пьяный потом скажет, глядя на внучат Иваныча:
- Может быть, он ангелом стал на небесах.. Жизнь-то у него тяжелая была.
А кто-то добавит:
- Переживал сильно из-за ребятишек. И вообще - добрый был шибко.
Мало о ком так говорят. Люди помянут и разойдутся. И жизнь в краю нашем будет идти своим привычным чередом.
Если когда-нибудь, ты, далекий потомок, прочтешь этот рассказ, обязательно посети погост. Внимательно вглядись в надписи на могильных крестах и тумбочках. И помолчи, тихо помянув добрым словом или молитвой имена людей этого поколения, твоих дедов и отцов. Не понявших смысла великих перемен, затеянных ими же. Помни, именно им обязан ты всем хорошим, что есть в тебе. Их жизнь удалась, хотя бы потому, что есть ты. И дай БОГ, есть РОССИЯ.