Испытывая тягость того рода, что вызывает слабое подташнивание, будто сам организм противится принятому мозгом решению, я опять повелся на посулы. Мы оказались в Китае.
Никаких тебе диковин – автобус привалил почти вплотную к гофрированному рукаву трапа, и сквозь зазор между бортами китайского лайнера на колесах и отечественного грузового самолета я разглядел лишь мельтешение мелких фигурок на влажной бетонке. Изнуренные грохотом в трюме летающего грузовика, мы вваливались в прохладное нутро автобуса с застывшими лицами и гулом в ушах, через сводящую с ума, свербящую толщь которого обрывки фраз встречающей стороны, казалось, вонзались прямо в нервы. Отчего мы вздрагивали и молча валились на указанные места. Встречающая сторона в лицах двух улыбчивых китайцев раскланивалась так яро, что то один, то другой из нас поднимал подлокотник кресла, выходящего в проход – неловко получилось бы, случись кому из встречающих расшибить лоб.
Наш прораб, в алой каске со светодиодным фонарем, рыскавшим по нашим лицам, как прожектор летающей тарелки недобро настроенных инопланетян, прострекотал что-то китайцам, и те, пятясь, удалились. Лица прораба разглядеть никак не удавалось – на «э-э-э…» или «послушайте…» кого-либо он, конечно, оборачивался, но фонарь, направленный в лицо почти ощутимо что-то перенастраивал в сетчатке, а когда луч прожектора отворачивал сторону, перед глазами еще долго висело лишь световое пятно, так что личина начальника какое-то время еще представлялась для нас загадкой. Хорошо хоть, соотечественник – говорил без акцента.
Отель был, что да, то да. Номера, правда, отличались от того, как мы их себе представляли. Да и заселены были. Ну и что? – говорил прораб, лицо которого проявлялось всё чётче, однако вместе с этим вызывало сожаление, что не осталось всё тем же пятном под каской. Ну и что? – вы со второй сменой всё равно не пересекаетесь, а постели вам Наташка поменяет.
Это была новость. Мы стали переглядываться, кое-кто хохотнул. Мой напарник вздрогнул, пусть и напрасно – его жена черт-те где, как и моя. То, что к каждому номеру прилагалась своя Наташка, по словам прораба, было бонусом, перекрывавшим неудобство делить комнату с двумя такими же, как мы, работягами. Приятным ли, нет – это кому как повезет – Наташки самые разные.
Опрятненько, подумал я, глядя на скупую меблировку номера и нашу Наташку, чуть полноватую девчонку, сидевшую на одном из пары стульев с видом скорее уставшим, чем радушным. Обошлось без жребия – напарник не проявил к прелестям девчонки никакого интереса, с видом совершенно отстраненным повалившись на кровать и став разглядывать фотки своей жены на дисплее телефона с таким тщанием, что, казалось, вовсе не обращал внимания на наши упражнения.
Наташка заученно постанывала, елозила по моей спине руками с размеренностью скребков снегоуборочной машины, иногда открывала глаза, на секунду, чтобы, оценив ситуацию визуально, вновь закрыть и опять начать постанывать. У меня ничего не получилось, и я отвалился в сторону, испытывая злость и омерзение к себе и какое-то гадливое сочувствие к Наташке. Напарник всё таращился в телефон, будто и не он это еще несколько часов назад орал, перекрикивая рев турбин: хоть на пару месяцев свалить от этой суки. Потом поднялся, открыл дверь и вышел в коридор – не иначе, поплелся в душевую, всё пялясь на фотку жены.
Я подумал, это он – поперся-то, не прихватив ни полотенца, ни мыла, хотя и была мысль, что покинул нашу компанию вовсе не для помывки. Нет, в номер зашли двое. Один развалился на противоположной кровати, раскинув руки. Средним пальцем правой поманил. Наташка, обернувшись простыней, покинула меня и прильнула к нему, свернувшись пухлым калачиком. Он потрепал ее по голове – Наташка сунула ноги под подушку и склонилась над его бедрами.
Второй вскрывал пакетики из коробок «доширока». Чайник щелкнул, отключившись, кипяток полился в контейнеры. Крышки – сверху. Потерев руку об руку, второй присел на стул. Оба посмотрели на меня. Наташка шумно сглатывала и прерывисто дышала.
Их глаза. Они смотрели на меня с осмысленностью пластиковых крышек от газировки. Я ощутил шевеление волос по всему телу. Тишину вспарывали лишь причмокивания Наташки да низкое жужжание мухи, мечущейся с одного контейнера на другой. Второй открыл крышки. Над столом повисли два облачка сырно пахнущего пара. Первый с силой оторвал от себя голову Наташки и встал с кровати – девчонка, растянувшись на постели, перевернулась на бок, лицом к стене. Поджала под себя ноги. Ее пятки были желтоватыми, как лица наших соседей по номеру. Они стали шумно есть.
Я пошел искать напарника. Надо что-то делать. Валить отсюда – это вряд ли, на перелет денег всё равно не хватит, да и договор. Разве что только кровью не подписанный. Двое в оставленном мной номере, склонившиеся над парящими корытцами с супом, казались мне то демонами, то свиньями. И глаза… Кто знает, что там, в этом супе, и сколько они его уже сожрали. Я глянул в щель между косяком и не до конца прикрытой дверью – первый ронял с ложки на пол лапшу, Наташка торопливо собирала, встряхивала, как странного вида водоросли, и отправляла в рот. Причмокивая.
Душевая была наполнена только шумом воды, каплющей из многочисленных смесителей. Невольно втянул в себя влажный воздух, будто мог уловить запах одеколона напарника. Коридор был пуст. Из-за одинаковых белых дверей номеров раздавались то хохот, то музыка, то стоны Наташек.
В холле этажа работал телек. Панель висела под самым потолком, и смотреть программу – шли, судя по голове, перекрывающей часть картинки, новости, - с комфортом можно было, только откинув голову на спинку шикарного кожаного дивана. Комфортным просмотром никто не воспользовался, пульта нигде не наблюдалось, и я спустился этажом ниже, думая, что уже почти готов с почти не наигранной радостью увидеть рожу хоть самого прораба, и пусть выжигает мне сетчатку своим прожектором на каске, но хоть слово при этом скажет. Передвигаясь коридорами и лестницами заполненного под завязку отеля, я чувствовал себя как никогда одиноким.
На первом этаже за стойкой было многолюдно, но китайцы смотрели сквозь меня, лопоча друг с другом, и, выйдя на улицу, я никем не был остановлен. Ну, и где он, этот прораб, должный смотреть – еще в России предупреждали, – чтоб мы не бродили по окрестностям?
Улица кишела, и мне это напомнило скорее не загадочное своей кажущейся осмысленностью столпотворение муравьиного улья, но беспорядочное копошение червей, вывалившихся из лопнувшего брюха гниющей рыбы. Запах был соответствующий, и я поспешил свернуть в кривую узкую улочку, фасады домов по одну сторону которой почти полностью были скрыты неимоверным количеством болтающегося на веревках постельного белья. Наверное, из нашего отеля. Меня то и дело шлепали по лицу влажные полотнища, и я торопился пройти этот квартал, почти уверенный, что невесть что здесь забывший напарник мог поступить так же. Наверняка встречу его где-нибудь возле той вон вывески.
"Лепшая пральня" – гласила вывеска, и вместе с пониманием, где стиралось белье из отеля, пришло изумление. Наверное, оно выразилось на моем лице – китаец на пороге под вывеской будто подавился своей сигаретой, закашлялся, швырнул окурок на асфальт и скрылся за дверью. Я сбавил темп. На перекрестке замялся на секунду и повернул налево, запоминая дорогу. Переулок был узок, и лавки напротив друг друга буквально давили нелепыми здесь зазывами: "ўсё лепшае - для вашага стала"; "магістральныя перавозкі"; "распродаж штаноў". И везде – приветливые китайские лица. И ни следа ни напарника, ни прораба. Следующий проулок заканчивался тупиком. В доме поперек зиял зев широченно двери, распахнутой настежь. Где-то далеко светился выход. Я вошел в пропахшую картофелем прохладу. Коридор был широк и высок, но тьма нивелировала его размеры до едва подходящих для того, чтобы я передвигался, если и пригнув шею, то лишь слегка.
Сощурившись, вышел на улицу. Раскрывшееся предо мной походило на вырытый и брошенный неглубокий котлован с неровными отвалами камней по сторонам. По дну котлована вилась тропа. По которой я и пошел. На полпути едва не споткнулся о грязноватую черную коробку поперек тропы. На дне ее поблескивала мелочь. Порывшись в карманах шорт, выудил несколько монет, и брякнул ими, озираясь по сторонам. По правую руку от меня, под немного нависавшим над котлованом козырьком отвала, играл на гитаре длинноволосый. Его друг – или слушатель – помахал мне рукой. Я ответил. Гитарист перестал играть, откинул со лба волосы и прищурился. Я помахал и ему.
Выбравшись из ямы, пройдя еще пару улочек, я вышел на тротуар вдоль широкой магистрали, забитой мчащимся транспортом. На паре фур, следующих одна за другой с промежутком едва в полметра, увидел надписи на всю длину трейлеров: "Перасякаючы межы, становімся бліжэй". Эта почти поэтичная строка застряла в моей голове, и я проговаривал это, глядя вслед фурам, и усатый человек, стоящий, положив руки одна на другую, на фоне стремительных голубых букв, кого-то здорово мне напоминал. Ну да у меня были другие проблемы. Я вытащил телефон, и пожалел, что не успел вставить симку местного оператора. Но на моей еще оставались деньги, так что я думал, что даже в роуминге смогу дозвониться до напарника. А телефон издох. Нет, он еще агонизировал, молчаливым укором высвечивая «подключите зарядное устройство», но толку от него было, как я убедился, не больше, чем окажись при мне не сам аппарат, а только инструкция от него. Хорошо, хоть дорогу обратно запомнил. Вроде бы.
Каньон был уже наполовину в тени, и музыканты спустились к своей коробке. Длинноволосый бренчал что-то подобающее месту, то ли неумело, то ли мои музыкальные предпочтения не позволяли слышать в его игре что-то большее, чем трепание струн. Рубанув по ним, он резко погасил звук, накрыв струны ладонями. Достал из кармана выгоревшей толстовки потрепанный блокнот, пожал плечами, выудил из скрепляющей страницы пружинки авторучку и, щелкнув кнопкой, написал что-то. Повернул ко мне: ;;;;;?
Вот не думал, что похож на китайца – при своих-то метр девяносто, носом картошкой и серых глазах.
Издевается, подумал я, с трудом подавив желание пнуть коробку и получить потом удовольствие посмотреть, как он со своим корешком станет собирать мелочь по всему котловану.
Солнце припекало, и до меня только теперь дошло, что я вышел из отеля лишь в шлепанцах да в шортах. У края котлована щурились двое в форменных фуражках, и решив, что это явно полиция – или как тут она называется? – я сделал вид, что совершаю обычную пробежку. Пусть крепят этих шибко веселых музыкантов. Почему-то мысль просить помощи не пришла мне в голову. Да и к чему – дорогу запомнил. Вроде.
Тот самый темный проход сквозь дом оказался залит светом и битком набит празднично одетыми китайцами. Они трепали в воздухе какими-то надетыми на палки помпонами, развевали спертость атмосферы коридора огромными веерами и странного вида халатами. Свадьба, что ли? Радость на щербатом лице особо нарядного парнюгана в какой-то маленькой тряпочной кастрюльке на лбу, казалось, свидетельствовала в пользу этого предположения, понурое же выражение на нарумяненной мордашке одетой в розовое молодайки опровергало, если, конечно, не подумать, что выходит замуж она не по своей воле.
Из коридора меня выпихивал бойкий секьюрити в дурацкой шляпе с подвязкой под подбородком, и мне не то чтобы боязно было его вдарить, просто неловко как-то – он мне чуть выше пупа был.
Какое-то семейство принялось водить вокруг меня хоровод, и я почувствовал себя Гулливером. Его желания, помнится, исполняли, и я принялся жестами показывать: телефон, мол, дайте. Детишки радостно засмеялись, и через пару минут мне были предложены несколько пригоршен игрушечных телефонов, с фонариками и пляшущими рожицами, с колыбельными и грустными зверушками в монохромных дисплеях. Не то, не то, отмахивался я, обращая взор ко взрослым.
Один только, важный такой, в очках, круглых до комичности, раскрыл портфель, извлек из него планшетный компьютер, и руки его замельтешили над и по дисплею. Через пару обрядных песнопений очкарик вякнул что-то достаточно зычно для того, чтобы гвалт прекратился, и все уставились на меня.
Важный размахивал над головой планшетником, тем и этим демонстрируя мой портрет. Откуда-то выискалась переводчица, плюгавенькая такая, ну да мне с ней было не спать. Как отель называется? – спросила, морща лоб и напрягая, казалось, мышцы не только лица, но и всего тела.
Я вспомнил только какое-то голубое непонятное пятно, на фоне которого – иероглифы. То ли облако, то ли волна. Да, еще рядом с отелем – обслуживающая его Лепшая пральня. Ну, это-то я смог написать. Китайцы заулыбались, закивали. Ну до чего понятливый народ.