В нашем 3-А все любят рисовать. Это тебе не чистописание: там как ни старайся, всё равно кляксу поставишь. Арифметика тоже не всем нравится. Поэтому когда скажут, что на следующем уроке контрольная, тут же во всех непроливайках вместо чернил оказывается какая-то бледная водичка с хлопьями. Кто карбид принес, никто не знает. Пока чернильницы на улице выльют, пока из учительской бутыль принесут, пока всем нальют, пол-урока прошло. А дом с трубой, из которой дым идет, любой нарисует.
На этот раз нам задали лес с елками, тоже ничего сложного, лишь бы зеленого карандаша хватило. Я все быстро сделал, получил оценку и стал думать, как на улицу отпроситься. Там ярко светило майское солнышко, веял легкий теплый ветерок. Желающие посетить туалет уже вернулись, так что с полным правом можно было идти гулять. Мимо учительской я прошел очень тихо, свернул за угол и тут же по лестнице пустился бегом вниз. И вдруг на повороте увидел кусок белого хлеба. Он лежал не на площадке, а в нише. Сверху он был намазан маслом и посыпан сахаром. Такие бутерброды нам давали в школу родители. Кусок упал удачно – маслом вверх. Кто-то его раз откусил с угла и уронил или бросил. Это было странно. Я еще раз осмотрел его. Он не был запачкан землей или мусором, вообще плохого в нем ничего не было.
На улице на всякий случай я отметился в туалете и пошел к зданию соседней автостанции. Там под крышей жил удивительный воробей. Увидел его папа и показал мне. Оперение у него было белое с желтоватым оттенком. Таких воробьев называют белыми. Папа рассказал, что вообще-то этот воробей не белый, а бесцветный. Бывают такие животные, их называют альбиносами. Кроме всего прочего у них розовые глаза. Пришлось стоять минут пять, пока белый воробей прилетел к гнезду. Какие у него глаза, с земли я не рассмотрел.
Все это время кусок хлеба не шел у меня из головы. Что-то тут было не так. Хлеб мы все уважали. Иногда мне доверяли сходить за ним в магазин. Там его отпускали по карточкам. Постоишь в очереди, потом даешь продавщице деньги и листочек бумаги, на котором напечатаны квадратики и вес. Продавец ножницами вырезает талончик и отвешивает норму. Обычно приходится или отрезать лишнее, или добавлять кусочек. Довесок я съедал по дороге домой, если, конечно, он был маленький. Нам на четверых выходило чуть больше полбуханки. Утром мама намазывала кусок этого хлеба маслом и посыпала сахаром. Иногда хлеб мазали джемом. Если мазать было нечем, хлеб просто посыпали сахаром. В любом случае все это называлось бутербродом. Мы ели свой хлеб в классе на первой перемене. Своему другу Альке я давал откусить свой бутерброд, а он мне – свой. Алькина бабушка Мальвина чаще всего мазала хлеб смальцем, а моя мама – маслом. Несколько ребят из нашего класса бутербродов никогда не приносили и просили: «Дай откусить». Откусить давали, но некоторым – только из своих рук по ноготь большого пальца. Иначе от бутерброда просто ничего не оставалось. Очень высокий и худой Вовка голодным был всегда. Ты жуешь, а он стоит в метре перед тобой и смотрит в рот. Вернее, на хлеб, который исчезает во рту. Смотрит напряженно и неотрывно. Смотрит и больше ничего не видит. Ему давали откусить многие и без просьб, но только из своих рук. В других классах тоже были ребята, которым бутербродов дома не давали.
Самая лучшая перемена у нас – вторая. Она большая, все учащиеся собираются в спортзале и строятся по списку. Вначале первоклассники. Наш класс стоит пятым, после 2 «Б». В углу на столе кипит здоровенный желтый самовар. Каждый подходит, получает стакан сладкого чая и кусок белого хлеба. Никто не отказывается, хотя для многих это уже второй и даже третий завтрак. (Для Вовки он всегда первый). Хуже всего ребятам из 4 «Б». Пока до них дойдет очередь, звенит звонок на урок. Чай горячий, быстро не выпьешь. Четвертому «Б» все сочувствуют.
После прогулки возвращаться в класс мне совсем расхотелось. Я шел не спеша: все равно урок почти закончился. Бутерброд, который лежал в нише на лестнице, так никто и не подобрал. А ведь был урок, не перемена:
никто бы и не увидел, что ты берешь хлеб с земли. И вдруг я понял – в школе больше нет голодных. Поэтому этот кусок белого хлеба, намазанный сливочным маслом и посыпанный сахаром, всего раз откушенный, пролежал здесь на лестнице целый урок. Выходит - голод окончился вообще, окончился и в школе, и в городе, во всей стране. Это было здорово и не менее удивительно, чем белый воробей. Тогда я ещё не знал, как мы будем жить в замечательном мире без войны, в котором совсем нет голодных, но я верил, что эта жизнь обязательно будет прекрасной.