Рассказ основан на реальных событиях моего сновидения.
Все совпадения в реальной жизни случайны.
Я ничего не помню. Разве что яркую вспышку, и глухой удар моего невесомого тела об стены звездолета. Затем какая-то неведомая сила подхватила меня в темноту и выбросила с потоком едкого черного дыма, словно тряпичную куклу, из треснувшего на тысячи кусочков иллюминатора. В полете я потерял шлем, мой скафандр затрещал по швам, и я все еще ослепленный яркой вспышкой, подумал почему-то о вкусном пиве с янтарной рыбкой. Я глотнул кровавую слюну, закусил губы, так как боль прошила меня насквозь. Опять удар, на этот раз лицом в мокрый песок и тишина, в которую я погрузился с каким-то сладким упоением, что все хорошее рано или поздно заканчивается. «Вот и все, приятель» - прошептали мои губы в слабой улыбке.
Казалось, я пролежал вечность на берегу этой странной планеты. Прилив оживил меня, и я поднялся и, шатаясь, отошел на безопасное расстояние от океана.
- Где я?
Предо мной расстилалась бескрайняя водная гладь, сливаясь с голубизной чистого неба. Но в этой чистоте неба я уже видел черные крылья. Они летели ко мне, искали меня. Планета бессмертных не ждала гостей. Меня предупреждали аналитики, по всем подсчетам мой звездолет должен был сделать один безопасный круг в атмосфере и сфотографировать гигантскую пирамиду с лицом печальной женщины. Но меня заметили и сбили лазером. Я толком ничего не успел понять. Разве что крикнул по связи «Твою мать!» вместо SOS. Думаю, это был лазер или поток неведомых мне частиц, невероятно мощный и неизвестный нашей земной науке. Видели бы вы, как этот яркий луч резал титановый корпус, словно нож топленое масло. Ни здравствуйте, не до свидания! Им было наплевать, что человек, который сидел в этой консервной банке вот уже целых пять лет не пил вкусное пиво с янтарной рыбкой. Не говоря уже о женщинах и других удовольствиях, полагавшихся Венской конвенцией от 1 мая 2034 года о правах космонавтов, чей срок пребывания в космосе превышал пять лет. И пусть моя Отчизна экономила на этом, пусть бюрократы били себя в грудь, подсчитывая сворованные бюджеты, но я надеялся, что здесь за сотни световых лет встретят меня по-человечески, с хлебом и солью. Пропади оно пропадом! Напрасно я целые пять лет мчался навстречу неизвестности, выходя из холодильной камеры лишь для того, чтобы проверить маршрут навигатора и выпить стакан теплой и вонючей, как коровья моча паленой водки.
Я побежал, как только мог, утопая в песке, спотыкаясь о камни и коряги, разбросанные останки звездолета, преодолевая боль сломанных ребер, которая вдруг дала о себе знать. Я видел пред собой непреступные горы. Только там я мог укрыться от бессмертных. И горы ждали меня почти вертикальной непреступной стеной, поросшей кустарным вьюном. Я цеплялся за эти колючие стебли, стонал, а черные крылья приближались, нагоняли волну в океане, затмевали тенями Солнце, и мне казалось, что вот-вот их острые когти вопьются в меня и сбросят вниз, чтобы похоронить навсегда тайну планеты бессмертных.
Я карабкался вверх, и как змея, проникал в узкие расщелины, все глубже и глубже теряясь в пурпурной листве и каменных выпадах. Затем я затих, словно мышь, и ждал, когда эти крылья кружили надо мной, пытаясь определить мое местоположение. Я даже слышал их божественную речь, похожую на смесь санскрита и древнеславянского наречия. Спасибо аналитикам, что научили меня этой грамоте, спасибо инструкторам, которые мучали меня бессонными тренировками на российской космической базе на Эльбрусе. Все пригодилось мне, чтобы выжить и я благодарил всех, даже преподавателя астрономии, утверждавшего, что на планете бессмертных нет никаких форм жизни и все это происки американцев, выколачивающих инвестиции у налогоплательщиков.
Между тем черные крылья махали надо мной, и огненные перья жгучей кислотой выжигали гранитный выступ, где я прятался. Они говорили, что смертным не место на их планете, говорили, что не завидуют мне, если поймают.
Вы спросите, почему эта планета, затерявшаяся на краю Вселенной, называлась планетой бессмертных? Потому что тут жили существа, не знавшие смерти. По скромным подсчетам наших ученых здесь не обитали вирусы, ни все то, что способствует тлению и разложению. В тканях живущих тут существ сильна была природа регенерации. Город бессмертных был спрятан в пустыне под куполом гигантской пирамиды, на восточной стене которой было изображено лицо печальной женщины. Это каменное лицо принадлежало великому божеству, которому они все преклонялись и называли Матерью матерей. И любое чужое внимание на это священное лицо расценивалась как акт агрессии. А я хотел лишь сфотографировать, но высокие пары радиации мешали мне сделать четкие снимки, я приблизился слишком близко и тогда угодил под оранжевый луч. Теперь они искали меня, искали, выжигая мои следы, дыша в спину ядовитым паром. Эти бессмертные.
- Ты думаешь, этот дуралей погиб? – услышал я их славное наречие, похожее на русскую тоскливую песню.
Голос принадлежал сильному и гордому мужчине. Я выглянул из-за укрытия и увидел, как бессмертный стоит на вершине горы. Его черные крылья были сложены и поставлены на камень. Я определил в бессмертном человеческий облик и обрадовался, потому что больше всего боялся увидеть каких-нибудь паукообразных гуманоидов, высасывающих щупальцами-присосками из своих еще живых жертв все внутренности с ужасным причмокиванием.
- Даже, если он выжил, он обречен… – услышал я второй голос, более робкий и мягкий, и эта была девушка с русыми волосами.
Клянусь, после пяти лет воздержания я сразу выдал себя и вышел из-за укрытия с поднятыми вверх руками.
Бессмертные заметили меня, и мужчина направил на меня ладонь, из которой появился источник света. Я узнал зачатки этого луча, и мне стало дурно, что от меня сейчас останется одно мокрое место.
- Оставь его! – вскрикнула девушка и подлетела ко мне, словно мотылек.
- Пеленея! Зачем нам проблемы!? – воскликнул мужчина. – Он может быть опасен. Скажем совету, при сопротивлении уничтожен!
Девушка, казалось, не слушала этих жутких речей, а с любопытством осматривала меня, будто я был вымирающий экземпляр калифорнийской амебы. В голубых и чистых, как небо, глазах этой волшебной феи я вдруг увидел свою обречённость.
- Он совсем еще ребенок, Гедакл! Как так можно говорить о детях? – улыбнулась она и прикоснулась рукой к моим сломанным ребрам.
Я вдруг почувствовал тепло ее ладони. Оно приятно растекалось по моей груди, наполняло сердце добром. Я замер в ожидании чуда, и это чудо наступило. Моя плоть вдруг стала регенерировать, боль прошла, а кости сами собой срослись.
- Ну вот и ладушки! Как новенький, – засмеялась она звонко, словно колокольчик.
Я удивился, осматривая свои зажившие раны.
- Ну, женщины! Вечно Вы возитесь со своей жалостью, – плюнул от негодования бессмертный. - Зачем, Пеленея, ты тратишь свою драгоценную энергию, если скоро его все равно распылят на атомы!?
Я упал на колени перед своей спасительницей. Слезы потекли по моим небритым щекам.
- Не бойся его, - успокоила она меня, - это мой брат Гедалк. Он всегда такой прямолинейный. Может все и обойдется.
- Брат? – удивился я, все еще с опаской смотря в его сторону.
- Все мы на этой планете братья и сестры от одной Матери, – улыбнулась девушка.
Я только сейчас рассмотрел ее одежды. На ее совершенном теле была легкая, прозрачная шелковая ткань. Под ней виднелись обнаженное тело с прекрасной грудью. Розовые соски манили меня своей святостью и нетронутостью. Пять лет без женщины давали о себе знать. Будь проклята эта Венская конвенция от 1 мая 2034 года, о которой здесь даже не слышали.
- Пеленея, - хмуро сказал вдруг Гедалк. – Я вижу на челе смертного желание греха!
Он снова направил на меня свою ладонь с зарождающимся лазером, и я стыдливо отвел взгляд.
- Расскажи, как там живут смертные? – спросила меня Пеленея. – Они по-прежнему совершают глупости, обмениваясь своими жидкостями? Я читала в запыленных архивах нашей библиотеки, что Вы, смертные, так боитесь смерти, что даже третесь слюнявыми языком друг о друга, пытаясь выжечь преступное желание?
- Нам некогда, Пеленея. – поторопил девушку брат и надел крылья. – Совет ждет.
- Ну что ж, - улыбнулась девушка и утерла мне слезы. – Мужайся.
Ветер вдруг заиграл с ее русыми волосами. Ее ангельское лицо засияла тихой радостью, и я невольно улыбнулся. Она взяла меня за руку и, будто я был пушинкой, легко взметнулась со мной в небо. Мы полетели над большими поднимающимися и опускавшимися волнами, в которых ныряли стаи дельфинов и богатые косяки рыб. Ни одной лодки, ни одного корабля, ни паруса. Лишь наши отражения скользили по воде, пока мы не миновали океан и попали в царство желтой пустыни. Тут были дюны с зыбучими песками, и я видел, как ветер рьяно гонял перекати-поле, словно играл в футбол с невидимым соперником, а между ними ползли, извиваясь по раскаленному песку, гремучие змеи. Мы летели так низко, что я чуть не касался их страшных голов, когда они поднимали их от земли, высовывали раздвоенные языки и шипели. Я с тихой горечью радовался, потому что рука Пеленеи держала меня крепко.
«О, Пеленея! Нет крепче пожатия руки, что тащит на казнь!» - думал я, предчувствуя неминуемое.
Иногда девушка смотрела на меня и, словно читая мысли, успокаивала:
- Ты просто уснешь. Такова судьба всех смертных. У нас лучшая во Вселенной анестезия.
- И лучший распылитель на атомы! – уточнял прямолинейный Гедакл.
Я кивал, слушая их дивную речь, похожую на тоскливую русскую песню. И они еще что-то рассказывали мне. Кажется, о своем Божестве - Матери матерей, что похоронена заживо в саркофаге в центре их города Пирамиды.
- Отчего лицо ее столь печально? – спросил я Пеленею, когда мы сделали первый круг, идя на посадку.
Мне казалось, что я имею право знать их священную тайну.
- Однажды, как гласит предание, Ее спящую замуровали ее старшие дети, боясь, что она от большой любви к ним поглотит их, – ответил Гедалк. - Я, правда, этого не помню. Так давно все это было.
Мы плавно приземлились у стен Пирамиды. Здесь все было из белоснежного мрамора и мощные в несколько обхватов колонны возносились к самому небу. Вдоль основного коридора, по которому мы шли, стояли изваяния отважных, застывших в мраморе героев и таких же не менее прекрасных героинь далеких битв неизвестной мне истории. Гедакл и Пеленея отдали свои крылья бессмертным, охранявшим ворота в сам город. Эти охранники были хорошо сложенными и красивыми, похожими на статуи своих античных героев. Они стояли с копьями в туниках и прозрачных шелковых одеждах. Одни в сандалиях, другие на босу ногу. Я чувствовал величие бессмертных, невольно восхищался их могуществом и жмурился, ослепленный отражением Солнца от их бронзовых шлемов, мечей и щитов.
- Зачем им античное обмундирование, если они могут вызывать лазер из ладони? – удивился я.
- Это дань истории, – улыбнулась Пеленея, потрепав меня по голове. – Народ, который забывает свои корни, рано или поздно становится смертным.
Огромные золотые кольца, отполированные до блеска, свисали вниз, и один охранник тяжело потянул за них, с большим трудом отворяя ворота. Они поддались со скрипом. Мышцы напряглись на его красивом и совершенном теле, он был словно атлант из древних мифов, держащих плечами звездное небо.
- Что парень, - сочувственно сказал он мне. – Не повезло тебе?
Совет собрался как раз под прозрачным куполом гигантского атриума. Бессмертных было очень много, целые толпы пришли посмотреть на меня, крича ругательства и проклятия в мою сторону. Они собирались в небольшие компании и негодовали, размахивая эмоционально руками, что-то доказывая друг другу. Одни показывали на меня пальцем, требуя немедленной казни, другие были за то, чтобы я еще изрядно помучился в назидание другим смертным.
- Распылить его к чертовой матери и делов-то! – сказал один уже в значительных летах бессмертный.
Его видимо все уважали, и многие кивнули головами в знак согласия. Этот с длинными седыми волосами бессмертный возвышался на целую голову над толпой, а на светящейся в каком-то неоновом сиянии голове был венок из свежих лавровых веток. Иногда он оглядывался на саркофаг, стоявший в тени высокого кипариса.
- Подумайте о ней, о неблагодарные дети Матери матерей! – с многозначительным видом говорил оратор. – Ради чего, Она рожала Вас в муках, ради чего она спит вот уже не одну тысячу лет в этом замурованном камне? Уж не ради того, чтобы цацкаться с этими грязными варварами, смысл жизни которых хаотичное размножение?
И все многозначительно кивали, соглашаясь.
- Насилие, кругом насилие! Какой урок мы подаем смертным! – услышал я редкий голос в мою поддержку.
Среди толпы был молодой совсем еще юноша. Его благородное лицо еще не осквернила бритва, и он больше даже напоминал мне молодую невинную девушку, стыдливо застигнутую в час соблазна каким-то строгим родителем. У него были влюбленные глаза поэта, живые, цвета голубого чистого неба. Когда кто-то грубо толкал его и затыкал ему рот всякого рода ругательствами, он застенчиво улыбался, и повторял:
- Боже мой, боже мой! Как нестыдно, бессмертные! Наша Мать перевернется в гробу, узнав, как мы кровожадны.
Этого благосклонного юношу, к моему огорчению, оттеснили к задним рядам, и его влюбленный, блуждающий взгляд все реже мелькал на фоне волны негодования и жестокости.
- Пусть это будет уроком всем, кто пытается узнать тайну нашей планеты! – закричала вдруг одна женщина визгливым, до невыносимости неприятным голосом уличной торговки.
Для пущей убедительности своих слов она сняла с ноги каблук и застучала им гневно по трибуне.
– Отдайте его мне, – убеждала она других. – Я сотру его в порошок.
На голове у нее была необычная прическа из стоячих вверх волос, напоминающая змей, словно это была Медуза-Горгона. Я на всякий случай не смотрел ей в глаза, прекрасно понимая, чем заканчивались из истории античной Греции такие наивные взгляды.
В это время с пламенной речью выступали многие жители этого странного места. Было жарко от баталий и дискуссий, но противники и мои недоброжелатели все пили из одной бочки сладкий и душистый нектар, напоминающий мне запах свежего меда. Виночерпий с обнаженным могучим торсом, не переставая, черпал серебреным ковшом из бездонной бочки и разливал нектар по протянутым к нему бокалам. Те, кто не мог пробиться сквозь толпу жаждущих, довольствовались малым. Часть свободных бокалов подхватывали официанты-бессмертные и терялись с подносами между шумными компаниями дискутирующих. Я тоже хотел ухватить бокал этого зелья, но кто-то грубо одернул меня.
- Недостойный!
- Носитель вируса!
- Червь!
- Кладезь греха.
Пока звучали упреки в мой адрес, я старался держаться ближе к Гедалку, боясь, что кто-то из бессмертных не выдержит накала страстей и сожжет меня лазером. Брат Пеленеи по-прежнему хмурился и, в конце концов, тоже выступил с речью, после которой мне чуть не отрезали голову и не отправили посылкой на Землю в назидание всем смертным. Благо в последний момент, влюбленный поэт вспомнил о законах, и его тягучий, лирический голос снизошел до нас и мы замерли пораженные силой и справедливостью его слов. Так трогает и приводит в трепет безнадежных грешников музыка органа или хор девственниц в католическом храме. Бессмертные вспомнили, что миллионы лет назад уже был подобный случай, но там соблюдались все формальности и что надо соблюдать их и сейчас. Закон требовал открытого голосования путем понятия правой руки, и когда стали голосовать, оказалось, что кворума не достаточно.
- Где остальные? – негодовал бессмертный, на голову выше всех.
И его скучная компания также повторяла тот же вопрос с таким же суровым взглядом обвинителя, что и я тоже невольно повторил:
- Где остальные? – и топнул ногой.
- Одни потерялись, другие ушли, – извинился кто-то за всех.
- Одни потерялись, другие ушли, – стали мы повторять друг другу с каким-то нарастающим страхом.
- Да, конечно, невыносимо терпеть богохульство этих смертных, но такова их природа – лезть, куда не надо, – сказала вдруг Пеленея. - Священный свод законов гласит, что решение принимается большинством голосов, но в отсутствие кворума каждый бессмертный обладает правом вето. Прошу голосовать!
Я увидел, как бессмертные, совсем не задумываясь, решительно подняли вверх руки, и Пеленея медленно считала их.
- Один, два, три, четыре… - считала она вслух, хотя итак всем было ясно, что никто не осмеливается открыто бросить вызов бессмертному с длинными седыми волосами и лавровым венком на голове, который сейчас казался еще выше всех, так как расправил плечи.
Он просто жаждал задушить меня своими ручищами. Мое сердце трепетало. Я заметил, что девушка из-за сострадания ко мне не подняла руку, а только воздержалась.
- Пусть это будет тебе утешением, смертный, - сочувственно прошептала она, слегка касаясь своими нежными и никого не целовавшими губами моей мочки уха.
Я снова вдруг вспомнил о вкусном пиве и янтарной рыбке. О той чудовищной ошибке, которую я совершил намеренно, отказавшись на пять лет от удовольствия быть обычным человеком.
«Господи, дай мне возможность все исправить!» - молился я, пока не услышал голос бессмертного.
- Все проголосовали «За», лишь один голос сестры нашей воздержался. Против же никого нет! – огласил Гедокл неутешительные для меня итоги голосования. – Смертный приговорен к смерти.
- Закон есть закон, – сказал грустно влюбленный поэт, севший на саркофаг своей Матери.
- Отдайте его мне! - закричала опять Медуза-Горгона и ее змеи зашипели, брызгая ядом.
- Бессмертные, - вдруг вспомнил что-то поэт и вскочил, как ужаленный. – Мы забываем, что в отсутствие кворума правом вето обладают любой смертный, присутствующий на Совете, и в такой щекотливой ситуации, когда ничтожная жизнь этого смертного висит на волоске, и уже, кажется, ничто не может остановить бег нейтронов из лазерной пушки, я предлагаю открыть саркофаг и спросить Матерь Матерей! Ее голос может быть решающий.
И поэт указал на украшенный драгоценными камнями саркофаг, на котором он только сидел в горестных раздумьях о судьбе смертного. Все вдруг одобрительно закачали головами, когда речь зашла о священном для них Божестве.
- Точно!
- Верно! – послышалось кругом.
- Молодец юноша!
- Закон и воля бессмертных священны!
- Да будет так! Откройте крышку гроба! - сказала властно Пеленея (клянусь, я восхищался ей в тот миг).
Двое охранников-атлантов взяли меня под руки, чтобы я не воспользовался суматохой и не убежал. Двое других с напряжением всех своих мускул стали стаскивать крышку саркофага. Совет замер. Я сам замер, не в силах пошевелиться, я практически не дышал, сердце слышно стучало сквозь мои стиснутые ребра, таково было мое волнение. Несомненно, я видел лицо той печальной женщины из космоса в телескоп своего звездочета, когда делал первый виток вокруг планеты. Помню, я видел мутные очертания этих широких и строгих скул, правильный овал с грустными глазами и искривленным ртом. Радиационный фон пустыни мешал цифровому распознанию объекта, и корреляция выходила не четкой, требовала снижения звездолета. Теперь же я был в нескольких шагах от священного Божества, не от его гигантского каменного изваяния, а прямо перед самим оригиналом, давшего жизнь всем бессмертным на этой планете. Я чувствовал гордость за все человечество. Я был пионером Вселенной, героем, о котором потомки сложат легенды. Удручало лишь одно сомнение, откуда они узнают, что я побывал здесь и, наверняка, какие-нибудь диванные прохвосты напишут в учебниках истории, что такой-то космонавт на таком-то звездолете пропал без вести где-то в координате такой-то через пять лет космической Одиссеи, столкнувшись, скорее всего, с кометой.
Крышку саркофага осторожно опустили на мраморный пол. Многие стали на колени, склонив головы. В воздухе вдруг запахло плесенью и пылью, и ближайшие ряды сомкнулись над гробом, вытянули свои шеи в надежде разглядеть Матерь Матерей. Там под сухими лепестками роз что-то несомненно лежало. Пеленея стала осторожно раздвигать лепестки, словно черпала воды ладошками.
- О Матерь Матерей, мать бессмертных, чье тело замуровали твои жестоко сердечные дети, боясь, что ты поглотишь их однажды из большой любви к ним, скажи нам, как быть с этим смертным, что осмелился познать тайну нашей планеты?
В зале на мгновенье возникла тишина. Слышно было, как иссушенные миллионами лет лепестки падают на холодный мрамор и превращаются в прах.
- Скажи нам Матерь Матерей, ответь, что делать с этим чужаком?!
- Лишь дай нам знак, Священная Матерь…
- Где, смертный, покажите Ей смертного!
Шепот бессмертных стал распространяться со всех сторон атриума и холодить мою спину, подталкивая к саркофагу. Охранники-атлеты освободили меня и подтолкнули к саркофагу.
- Что это? – вдруг отпрянула Пеленея, побледнев.
Она одернула свою руку от саркофага, будто случайно схватила змею.
- Что за чертовщина? – воскликнул мужчина, на голову выше всех.
- Насилие, кругом насилие. Какой урок мы подаем смертным! – закачал головой поэт.
Я сам вздрогнул от неожиданного вскрика Пеленеи, но в отличии от бессмертных, которые в ужасе отпрянули назад, я заглянул внутрь святилища. На дне саркофага в иссушенных, потерявших всякий цвет лепестках лежала такая же иссушенная мумия. По ширине тазовых костей это была, несомненно, женщина, возраст которой сложно поддавался анализу. Она лежала в позе эмбриона, сложив под голову две ладони. На ней, очевидно, была какая-то одежда, что-то вроде туники, но время не пощадило ее и превратило в пыль. От прикосновения даже кости превращались в прах, рассыпались в облако муки, как карточный домик.
Я замер. Пустые глазницы смотрели на меня жутью зловещей тайны. Что тут произошло когда-то? Какие демоны заточили эту несчастную женщину и больше уже никогда не открывали крышку этой тюрьмы? Ужас охватил бессмертных, увидев прах своего Божества. Они не верили своим глазам. Кто-то плакал, кто-то рыдал. Их трясло от страха.
- Вирус смерти, – шептали они и прятались за сутулые спины друг друга.
- Это невозможно…
- Предательство…
- Заговор…
- Какой позор!
Они медленно пятились за кафедры, за колонны. А господин, что был выше всех на голову, теперь был ниже всех, полз на четвереньках к самому выходу. Компания его соратников быстро редела и кто-то даже пнул его ногой, жалкого и испуганного.
Я остался один перед саркофагом. Поодаль стояла и плакала Пеленея. Слезы текли по ее бледному красивому лицу, не переставая. Я снова посмотрел на мумию, скорбный оскал которой едва улыбался мне желтизной редких зубов. В грудной клетке мумии торчала рукоятка ножа, украшенная драгоценными камнями и сверкающими от света разноцветными богатыми огнями. Я вытащил нож из ребер несчастной и с негодованием бросил под ноги ошарашенной толпе. Все ахнули, прикрывая стоны ладонями.
- Пошли все вон! – закричал я, но толпа еще колебалась. – Убийцы!
Они словно просили у меня пощады, сочувствия и даже прощения. Я плюнул в их стороны с явным презрением и встал на колени перед саркофагом. Мне показалось, что я вижу нечто невероятное и странное там во мраке пыли и праха и я решил проверить. Моя рука скользнула внутрь и нащупала нечто твердое у изголовья несчастной. Это была полулитровая бутылка с мутной жидкостью. Я взял эту бутылку, разжав сжимающие ее хрупкие пальцы с утонченными фалангами, на которых тускнели в пыли времени драгоценные персти. Бутылка была жутко холодной на ощупь. От саркофага веяло холодом. Я сдунул пыль и прочитал на этикетке «Жигулевское пиво».
- Насилие, кругом насилие. Какой урок мы подаем смертным! – где-то на задних рядах кафедры выглянула голова поэта.
Недолго думая, я откупорил бутылку о край саркофага и пригубил ее. Вкус был ужасный, но терпимый. Я поперхнулся, но выпил все до дна. Так мне хотелось холодного земного пива, что ничто не могло смутить меня.
- Пошли вон! - закричал я на оставшихся, притаившихся за колоннами, и только сейчас они поняли всю ужасность ситуации.
Толпа с криками рванула прочь, давя друг друга, толкаясь локтями и дергая за волосы. У бронзовых ворот произошло столпотворение, пока ворота не выдержали и рухнули под напором, погребя над собой чуть ли всех бессмертных. Оставшиеся в спешке разбирали черные крылья и улетали прочь, кружась хаотично вороньем над куполом атриума.
Пеленея тоже захотела присоединиться к ним, она тенью скользнула к выходу, но я схватил ее за руку и остановил страстным поцелуем.
- Ах, смертный, что ты творишь со мною…. – шептала она в моих объятиях, пытаясь все еще высвободиться.
- Не уходи, останься, моя янтарная рыбка…- немного захмелел я то ли от поцелуя, то ли от пива. – Я пять лет ждал этого…
Тогда она вдруг послушно легла спиной на мрамор, на опрокинутую крышку саркофага своей несчастной матери и подняла вверх играючи свои чудные ножки.
- Какой же ты дурачок, смертный! Ты ждал меня всего пять лет, а я ждала тебя миллионы. Иди же, черт тебя возьми, меняться жидкостями! Я вся горю!
Клянусь, что я не видел прежде красивей и желанной девушки за всю свою никчемную жизнь.