Автор Лариса Прошина
СНИЛСЯ ДЕВОЧКЕ ОТЕЦ
грустный рассказ
Девочка, свернувшись клубочком, спала.
И снился ей сон.
Будто сидит она у калитки и поджидает маму. Солнце разогрело ей спину, она уже устала ждать маму, и всё же не уходит в дом.
И вот, когда она совсем решила, что мама, наверное, опять задержится на своих бахчах, и нужно сбегать к бабушке, которая живёт недалеко – можно пройти огородами по узенькой тропинке, девочка увидела, что к их дому с дороги свернул высокий дядя в шинели, пилотке: настоящий солдат.
- Здравствуй, дочка, - сказал солдат. Он снял пилотку и вытер ею вспотевшее лицо.
- Здравствуйте.
- Тебя как зовут?
- Рая.
- А маму?
- Анюта.
- Значит, мои! – солдат засмеялся, и не успела девочка моргнуть, как оказалась у него на руках. Он целовал ей волосы, гладил щёки; отстраняя её от себя, всматривался в лицо.
- А брат твой где? У тебя же, дочка, есть братик?
- Он умер. Внутри у него всё запеклось, когда мы сидели в погребе. Спасались от бомб. Бабушка рассказала.
Солдат опустил голову. И долго так стоял, не отпуская девочку с рук.
- Бедный мой сын. Ещё одна жертва войны.
Он прижал девочку к себе, покачал её, как маленькую.
- Какая же ты худенькая, тощенькая, - сказал солдат. – Трудно вам живётся с мамой? Едите-то вы хоть что?
- Как что? У нас мука есть, маме в колхозе дали на трудодни. Бабушка хлеб печёт. Вкусный! Мама говорит: двоим нетрудно прокормиться. А вот у тёти Ксени восемь ртов. Там беда! – девочка покачала головой, явно, подражая кому-то из взрослых.
- Родные вы мои! Хлебнули горя! Ну, ничего. Теперь вместе заживём. Легче будет. Так, дочка?
И тут девочка совсем поняла, что солдат – её папа. Папа, которого они так ждут с мамой!
- Пусть вернётся без рук, без ног, но живой, - шептала мама по ночам. – Чтобы увидел он, как выросла наша дочка. И как она на него похожа. Копия! Ведь ушёл он на войну, когда дочка ещё толком даже не ходила, только пыталась. И не разговаривала, и «папа» ему не сказала.
- Папа, - закричала девочка, - папочка! Мы так тебя ждём! А Гришка-сосед говорит, что ты пал смертью храбрых. Бумажку мама получила. И всё плачет, когда на неё смотрит. А ты пришёл. Папа! – она обхватила руками шею отца, и засмеялась.
Потом девочка усадила отца на скамейку, сама села рядом. Посмотрела на пилотку.
- У тебя пилотка, - сказала она, - а цыганка говорила, что ты в шапке.
- Какая цыганка, дочка?
- Ой, что я тебе расскажу, папочка! – девочка снова начала смеяться, даже закрыла руками лицо, засмущавшись. – Мама ушла на работу. Я была дома одна. И вот вижу, подходит к калитке тётя, меня увидела и говорит: «Хочешь, я тебе погадаю?». Бабушка говорит, что гадают только цыганки. Она им не верит.
Я решила, что тоже не буду верить цыганке. Но она открыла калитку, зашла в дом, села на табуретку и опять говорит: «Что ты дашь мне, если я тебе погадаю и всю правду скажу? Твоя мамка ждёт шапку?» Я знаю, что мама ждёт тебя, папа. И так мне захотелось узнать всю правду о тебе, и когда ты вернёшься домой. Я подумала, что, когда мама придёт домой, я её всё расскажу, и она обрадуется.
Стала я бегать по дому, чтобы что-то найти для цыганки. Она ходила за мной и спрашивала, есть ли у нас деньги, сало, яйца… Но я нашла только кастрюльку со сметаной. Цыганка её и взяла. Сказала: «Вернётся шапка, вернётся…», и ушла.
Но солдат вдруг перестал её слушать. Он повернул голову в сторону горы, которая отделяла их деревню от моря: оттуда нёсся страшный грохот и вой.
- Опять началось, - проговорил солдат.
Он поднялся со скамейки, и быстро, окутываясь дымкой и тая, исчез.
Оторвав голову от подушки, девочка села. Она сидела ещё некоторое время на постели с закрытыми глазами, надеясь, продлить сон.
Солдат ей снился часто. И всегда она не сразу его узнавала. Во сне он рассказывал ей о море, в которое до войны каждый день выходил на рыболовецком катере, о рыбе, которая попадалась в сети. А она ему – о маме, о подружках, о себе. Они даже играли, смеялись. И часто девочка просыпалась с ощущением его рук.
Но отец ни разу не зашёл в дом.
Когда она первый раз увидела такой сон и рассказала маме, та, выслушав девочку, прижала её к себе:
- Ох, горюшко наше, горюшко. Тянется его душа к нам. Жив, значит, твой папка, раз снится.
Но однажды девочка услышала, как её сон мама пересказывала бабушке, своей маме:
- Не вернётся моя Вася, - плакала мама. – Уходит он от дочки. Видно, сложил где-то голову.
- Надо ждать! - прикрикнула на маму бабушка. – Вон у Фроси вернулся сын. Три года после войны прошло. А ведь похоронку получила. А он по госпиталям без памяти лежал. Вот и думали, что не жилец. Ты не похоронку получила, а что он пропал без вести.
- Так ведь передавал Иван, что видел Васю убитым на переправе.
- Иван-то, вроде, видел Василия в сорок первом году, а в извещении из военкомата написано: пропал без вести в сорок четвёртом. Где правда? Ждать надо.
- Как подумаю, что дочка сиротой будет расти…
- Не плачь. Вся уже выплакалась. Ради ребёнка и жить должна. Вернётся он. Непременно вернётся.
После этого разговора мамы с бабушкой девочка больше не рассказывала маме свои сны. Боялась её слёз.
Девочка открыла глаза. Взгляд её скользнул по комнате. В окно смотрели солнечные лучи. Мамина постель была аккуратно сложена. На столе что-то было прикрыто полотенцем. Конечно, там был завтрак и записка от мамы, что надо сделать по дому.
Потянувшись за платьем, девочка услышала чьё-то сопение. Приподнявшись, она увидела, что на пороге комнаты, положив голову на лапы, лежит Жучка. Заметив, что на неё смотрят, собака чуть отвернула морду в сторону, нехотя помахала хвостом, поскулила: вид её выражал смущение и раскаяние. Мама категорически запрещала Жучке заходить в комнату. Вот собака и лежала на нейтральной полосе: голова и передние лапы в комнате, а туловище, задние лапы и хвост – в сенцах.
- Бессовестная ты, Жучка, - засмеялась девочка, - обманула маму. И как это у тебя получилось?
Сонная истома враз захватила девочку. Глаза её слипались. Она повалилась опять на постель, но Жучка стала скулить настойчивее. Даже несколько раз тявкнула, как бы приказывала: «Вставай, хватит валяться!».
Собака у них появилась давно. В их дом во время войны попала бомба, и от него осталась только глубокая яма. Когда девочка первый раз шла в школу, мама показала ей то место:
- Здесь мы жили с папкой. У тебя было много игрушек. Я их шила, а ты рвала, смотрела, что у них внутри. Потрошила, как говорил папа. Потом он ушёл на фронт. Фашисты заняли нашу деревню, жителей всех выгнали, кричали: вег, вег, шнель, шнель… Пошли вон, быстрее. Стреляли. Потом фашистов выбили наши войска. Мы вернулись, а дома-то нет.
Жить им было негде. Их приютила бабушка: отдала свою малюсенькую комнату, где помещались только кровать и стол. В доме ещё жили родственники. Теснились. У всех были свои беды.
Мама думала, как бы купить хоть небольшую хатку. Но денег не было. Мама работала с утра до ночи: то полола кукурузу, то крутила веялку на току. И всё говорила дочке:
- Ничего, маленькая моя, будет и на нашей улице праздник.
И вот как-то пришла домой весёлая.
- Ну, дочка, радуйся: дали нам много пшеницы на трудодни. Продадим и купим хату.
- Пшеницу продавать, да разве можно? – вмешалась бабушка. – Что есть-то будете? Живите здесь, никто не гонит.
- Не могу, мама. Как посмотрю на Фёдора, живой вернулся к жене и детям. А мой Вася… Больно видеть… Вместе они парубкували, вместе свадьбы играли, и на войну ушли разом. А теперь Фёдор тут, а мужа моего нет. Не могу! Да и Вася придёт, а у нас и угла своего нет.
- Делай, как знаешь, - ответила бабушка. – Есть у меня немного денег, на смерть собирала. Бери.
- Что вы, мама! На смерть!
- Старая я. Знаю, что говорю. И моя мама приготовила всё, что нужно к смерти. Так положено. Бери деньги. А ещё тёлку тебе дам. Не хватит денег, продашь её.
- Спасибо, мама. Отдам, как заработаю. – Мама поцеловала руку бабушки. Та смущенно руку отдёрнула и спрятала под фартук.
И купили они домик: комната да узкие сенцы. Но был ещё большой огород и огромная акация прямо у окон. Весной дерево покрывалось белыми душистыми цветами. И сразу же в их дворе начиналось пение: жу-жу-жу-жу…Пчёлы, как шутила их соседка – тётя Фрося, прилетали на их акацию и из других деревень.
Пришли они с мамой в свой дом вечером. Маме ещё раньше помогли перенести кровати и стол. А сейчас у неё на плече был узел с одеждой и посудой. Девочка бережно несла лампу-гильзу, сплюснутую вверху. В гильзу наливали керосин, вправляли фитиль и зажигали.
Они постояли у калитки. Мама повздыхала.
Так и стали они хозяйками. Две женщины. А на следующий день мама принесла щенка. Он был чёрный, лохматый, с длинными ушами и розовым языком. На брюшке, под лапами, кое-где на морде, и на ушах были белые пятна. Это делало щенка нарядным и немного легкомысленным.
- Пусть растёт, - сказала мама, - может, когда станет взрослой собакой и сторожить будет что. До войны у нас овчарка была. Папа очень любил собак. Они его понимали. Не обижай её. Вернётся папа, а у нас и дом есть, и собака. Молодцы, скажет он.
Щенок рос быстро. Прошло немного времени, девочка и собака стали такими друзьями, что водой не разольёшь, как говорил её двоюродный брат Филя.
Когда мама уходила на работу, а было это «с петухами», то есть, рано-рано, девочка оставалась с Жучкой. Она разрешала собаке утром заходить в дом:
- Мама добрая. Она просто боится – ты наследишь в комнате лапами. А ты сиди смирно, не бегай.
Потом, отдав часть своего завтрака собаке, девочка уходила в школу. Сначала Жучка порывалась отправиться вместе с ней, даже намекала, что готова нести портфель – бралась зубами за его ручку. Но мама строго сказала:
- Каждый обязан делать своё дело. Собака должна сторожить дом. В деревне в каждом подворье есть собака. Представляешь, если все они вместе с ребятами появятся в школе? Будут лаять, и срывать уроки.
Зато, когда девочка возвращалась из школы, она ещё издалека кричала:
- Жучка, Жучка!
Собака, сломя голову, бежала навстречу. Подбежав к маленькой хозяйке, она облизывала ей ноги, повизгивала; то убегала вперёд, оставляя за собой клубы пыли, то возвращалась.
Иногда, оставаясь одна, девочка надевала мамино платье и вертелась перед Жучкой, приговаривая:
- Смотри, я уже подросла: платье не такое длинное, как было вчера. Правда?
Жучка сначала вертелась вместе с ней, затем усаживалась на хвост и смотрела, как девочка выбирается из платья.
- Вот вырасту ещё немного, - говорила девочка Жучке, - и буду ходить с мамой на ток. Она ужасно, ну, прямо ужасно устаёт крутить веялку. Мама стонет ночью. Я слышу. Она шепчет: «Ой, как рученьки мои ноют! И так положу их, и по-другому, но не могу найти им места, чтобы не болели». И плачет – больно ей. Мне надо быстрее расти. Буду ей помогать.
А ещё мама плачет, когда у бабушки собираются все наши. Как начнут петь! Мама тоже поёт. Сама поёт, а сама плачет. По щекам – слёзы, слёзы…Я тоже начинаю плакать, но прячусь, чтобы никто не видел. Жалко мне маму. И папу жалко.
Об отце с Жучкой девочка говорила часто. Она пересказывала собаке то, что слышала от мамы.
- Глаза у тебя зелёные. Папины, - говорила мама, и лицо её морщилось. – Он всё шутил: болотные, мол, у меня глаза, потому и полюбила ты меня.
- А веснушки чьи? – спрашивала девочка. – У тебя их нет, а у меня во, с блюдце. На щеках есть, и даже на носу.
- Веснушки тоже от папы. Любил отец в детстве разорять птичьи гнёзда, вот и стал конопатым. Так в нашей деревне считают.
- Ещё расскажи, мама, о папке, ещё, - просила девочка, и жалась к маминым коленям.
- Весёлый наш папка, - мама брала дочку на колени, всматривалась в её лицо, легонько проводила пальцем по бровям, щекам, приглаживала волосы, - быстрый. Тебя посадит на ладонь, а ты ведь толстушкой была, ручки и ножки, как ниточками перевязаны. Я ему кричу: мол, разобьётся ребёнок. А вы смеялись вместе. И никакого страха у тебя не было, наверное, чувствовала, что руки у отца сильные.
Ходит папа, покачивая плечами, от силы, должно быть. Мне его походка очень нравится. Больше так красиво никто у нас не ходит. Людей папка никогда не обижал, и мне говорил: «Зло убивает в человеке душу. В обиду себя не давай, но и не наскакивай на людей из-за всякой мелочи. У вас, у женщин, вечно ругань. Всё чем-то недовольны, что-то делите. Я знаю, что ты у меня не такая. Ты правильная. За что я тебя и люблю».
Будем ждать нашего папку. Не должен он забыть дорогу к своему дому.
Девочка подолгу стояла перед портретом отца. Уже после войны мама съездила в город и попросила художника нарисовать портрет мужа с его единственной довоенной фотографии. На портрете у него не было веснушек, и он не улыбался. И вовсе не был похож на неё. Но раз мама говорит, что она похожа на папу, как две капли воды, значит, так и есть.
Делясь с Жучкой своими впечатлениями после таких разговоров с мамой, да, порой, и просто так, девочка часто в свой рассказ вплетала слова «вот папа придёт», «папа бы сказал». И оглянувшись, понизив голос, спрашивала:
- Как ты думаешь, Жучка, папа живой?
Собака неизменно весело вертела головой, розовый её язык вываливался из пасти, отчего казалось, что Жучка улыбается. Всем своим видом она показывала: «Конечно, твой папка живой. И не сомневайся. Просто, у него где-то есть дела, вот он и задерживается».
- Жучка, мне опять приснился папа, - сказала девочка, натягивая на себя выгоревшее на солнце платьице. – Маме мы об этом не скажем.
Собака топталась в сенцах. Потом она подошла к двери, ведущей во двор, и стала царапать её лапой.
Девочка открыла дверь и сразу же зажмурилась: прямо в глаза ей смотрело Солнце. Потянувшись несколько раз на пороге, она глубоко вдохнула прохладный воздух, и засмеялась. Словно, первый раз она увидела лихо скачущих вокруг корки хлеба воробьёв; о чём-то шепчущихся с ветром листья акации, краснобокие черешни…
- Мама, - запрыгала, захлопала в ладоши девочка, увидев идущую по тропинке маму.
Мама поцеловала дочку в голову, поставила на землю кошёлку и села на скамейку: два больших камня и доска на них.
Сразу же – нога об ногу – сняла парусиновые тапочки, которые в деревни называли «чувяками». Развязала и опустила на плечи косынку. Вытерла рукой вспотевший лоб.
Глаза у мамы голубые, волосы собраны в две толстые косы и закручены бубликом на затылке. Красивая мама! Об этом все говорят в деревне.
- Ой, как же жарко! – мама начала обмахиваться косынкой. – Принеси-ка, доченька, воды. В город я ходила. Так далеко, да всё пешком. Хоть бы какую машину пустили ездить в город. Председатель колхоза говорит, что нет лишних машин. В магазинах я там была, и тебе подарки купила.
Девочка принесла кружку воды. Мама напилась, вылила на ладонь остатки, сполоснула лицо.
Когда подняла голову, то увидела, что девочка смотрит на неё пристально и незнакомо. Во взгляде её было столько нежности, что у матери сжалось сердце. Как будто, только сейчас увидела, хоть и знала об этом всегда, как дочка похожа на отца. Родного, долгожданного!
Она опустила голову, чтобы спрятать повлажневшие глаза. Спросила:
- Что ты, Раечка, смотришь на меня так? Не узнаёшь?
- Мама… мамочка, я буду тебя беречь. Я буду тебе помогать. И ещё он сказал…- девочка говорила быстро-быстро; запыхавшись, она спрятала лицо в мамины ладони.
Прошли годы. Девочка выросла. А ей по-прежнему снится отец. Но каждый раз он от неё уходит.
Но есть надежда в словах «без вести пропавший»!