Универсальность западного подхода к изучению русского характера в течение последнего тысячелетия пока не даёт никаких результатов для того, чтобы суметь хотя бы приблизительно оценить убийственный потенциал типичных русских.
Примером убийственности русского подхода к любой проблеме может служить следующий пример.
Как известно, самым любимым определением в среде русской интеллигенции по отношению к кормящему и одевающему её русскому народу является понятие «быдло». Произносится это удивительно ёмкое слово смачно, с оттягом и самолюбованием, сочетая в себе бесконечную силу и уверенность называемого и его одновременным наложением середины уровня роста с прицепом на тех, кто это слово произносит.
Однако типичные русские, имеющие профессию, в отличие от интеллигенции, профессий кроме образования не имеющей, способны сделать и из одного этого короткого слова столько интуитивно понятных производных, что их хватит на вполне связный рассказ.
Например.
«…Быдло быдловато быдлилось.
Быдлята быдловались.
Быдлистые быдлёныши быдлячились.
Быдлиха быдливо быдлячила быдлешонка.
«Быдлоидность быдлизма быдловитостью быдлятиста, быдловизму быдляя» - быдлятисто быдлили быдловатостью быдловские быдлоиды.
Быдлоизмы быдлоидно быдлоидились.
Быдлякам быдлястость быдлатилась быдловисто.
Быдловидные быдляши быдлато быдловатились.
«Быдловатенько» - быдлительно быдлонула быдляшка.
Быдляк быдловито быдлякнул: «Быдловство»…».
Вместе с исходным словом, всего сорок два.
Скорей всего, из-за лени, а не от невозможности додумать ещё.
И, кстати, ни одного повтора.
Западным исследователям, конечно, очень хотелось бы услышать или прочитать примерно такой же по объёму и наполненности действием рассказ со своим любимым западным словом «интеллигент».
Однако интеллигенция почему-то скромно помалкивает. Потому что её общечеловеческий подход к решению любых проблем кардинально отличается от типично русского. Что, вполне возможно, указывает на вид типа её прямой связи с народом и прекрасным собственным пониманием своего истинного места в народе.
Или в этой связи.
Об интеллигенции много написано, ещё больше сказано в перекурах между работой собственным народом, но все эти массивы животрепещущей информации никак не доходят до высокоинтеллектуального мозга интеллигенции, очень занятого решением глобальных проблем.
Например, яростным обсуждением способов подъёма экономики страны, о необходимых новых принципах управления автомобильной и авиационно-космической промышленностью, а также временем сева и уборки яровых и озимых. В общем, всего того, в чём она разбирается примерно так же, как гинекологи в астрофизике.
На предложения умудрённых опытом и изнурённых интеллигентскими советами специалистов снарядить очередной пароход свободы для интеллигенции, с целью технического и нравственного прорыва страны, наподобие тридцатых годов двадцатого века, русский народ жалостливо отвечает: «Да пусть живут и говорят. В каждой деревне обязательно должен быть свой убогий. Чтобы остальные нормальные хотя бы понимали, какой ценностью для мира обладают».
После чего очередной радостный лепет интеллигенции заглушает весенний птичий щебет.
Западные исследователи отмечают, что русский народ не только отходчив, но и терпелив. Потому что свободный западный люд уже давно устроил бы такой прослойке новый термидор с последующим плавным переходом к брюмеру.
А русский терпит.
Пока что терпит.
И потому русская интеллигенция может всё также уважительно называть свой народ быдлом и далее продолжать говорить, обсуждая любые темы, в которых не является специалистом.
Пока что может.
И пока осталось что обсуждать.
Русский мужик, конечно, как всегда, послушает, послушает, сплюнет, да и пойдёт к станку, к пашне или к истребителю.
Просто потому что мужик.
И потому что просто так надо делать.
Мастерить.
Пахать.
Защищать.
Много ли ему самому надо? Ведь не за собственность или славу живёт и умирает. И опять, как всегда бывало, и смастерит, и накормит, и защитит. А кому же ещё всё это сделать, как не ему? Ведь не интеллигенции же.
Она может и дальше говорить и говорить.
Потому что её и накормят и защитят.
Впрочем, как это было всегда.
При всём своём умении говорить, интеллигенция никогда не может толком объяснить, а что же такого она делает или сделала, чтобы иметь право называть собственный народ и страну «этими».
Как говорится языком оперы, «интеллигенция безмолвствует»...