Сам, который сам, который с детства ненавидит прекрасное, для которого театр и преисподня синонимы, а белый лебедь на пруду вершина всех искусств, оказался на сцене. Случайно.
Неподалеку пара бородатых поочередно ныряли в аппаратуру. В центре под красным сукном, не иначе президиум, располагался массивный стол. И рампа. Впервые увидел, и проникся.
- Вам чего?
- Вадика...
- Там, - борода махнула рукой.
- Просто спросил, так-то нахер.
- Буфет, пиво.
Стоял и думал, что правильнее, вернуться в парикмахерскую или пойти в буфет, где попытаться доказать парочке идиотов простую теорему "рабочий пить работе". Хотя, Ленка - баба аппетитная, и стрижет весело. Всем телом.
- Буфет, не подскажете?
- Я провожу, - голос принадлежал даме.
В каком бы состоянии не был, отличаю. Чу, кто-то кашлянул. Сразу знаю - она. Не в смысле, а просто. Особа.
В углу стояло пианино, восемь столиков пустовали. В уголке дремали двое. Вадим и Вячеслав.
- Шампанского, за столь приятное знакомство...
- Лариса.
- Какие люди, - Сявик тормошил второго,- Вадяй, морда пьяная, у нас гости.
Ангел открыл глаза, посмотрел на меня, медленно перевел фокус на спутницу.
- Стакан!
Встал, поправил якобы галстук, откашлялся.
...Прорывом объективированного мира является не только подлинное человеческое общение, но и, извиняюсь за грубость, сфера собственно творчества. Истинная коммуникация, как и творчество, несут в себе трагический надлом - мир объективности непрестанно грозит разрушить экзистенциальную коммуникацию. И сознание этого приводит нас к утверждению, что всё в мире, в конечном счёте, терпит крушение уже в силу самой конечности экзистенции, поэтому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, незащищенности самой любви. Но,государи мои, глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придаёт нашей привязанности особую чистоту и одухотворённость... Выпьем, господа, и всплакнем о замкнутости нас в самих себе.
Пришлось. И тут заголосил репродуктор.
... группа неразрушающего контроля, срочно зал иностранных делегаций. Повторяю, группа неразрушающего контроля, срочно зал иностранных делегаций....
- Везет, - сказала буфетчица.
- Силком в рай, - Сявик усадил буфетчицу на колени.
Пронзило.
- Это мы, придурок. Нас-идиотов ждут в зале для избранных.
- Иди ты...
Вломились. Честь по чести. Один на воротах, другой - к стойке. Потом старший.
Вадяй принял горизонтальное, Сявик попытался допить. Из горла.
- С вещами на выход, - радостно заорал офицер, - бабы, настоящие, дождутся. И выстроенные по росту, под конвоем, мы двинулись навстречу светлому будущему.
Остановили. Перед входом. Святая святых. Дубовые панели. Часовые. В парадной, полная выкладка. Пригладив волосы, застегнул пару пуговиц, Сява подтянул штаны, а Вадик пялил потолок. Наконец открыли.
Бляха муха, и правда, грановитые. Честно говоря, никогда в жизни, даже на открытках. Судя по величию замысла, палаты нисколько не уступали янтарной комнате. Вплетенная в инкрустации и орнаменты идея единоначалия, роскошь убранства, великолепие интерьера, золото инкрустаций, на сей раз производили зловещее впечатление.
Прошли посты и пункт досмотра, где раздели, осмотрели и забрали шампань. Пообещали вернуть. На выходе. Вадя долго прятал фляжку. Отобрали. Под конец завели в комнатку, крашенную грубой, застаревшей зеленью. Инструктаж.
- Сява, главное, молчи. Брякнешь, хапнешь.
- Не учи отца ебацца, - буркнул тот, - не маленький.
Через какое-то появился подполковник. Хмуро поздоровался.
- На комиссию. Поручение. Особой важности. Подпишите. Здесь и здесь. И зарубите на носу - три шкуры, мать вашу... Вопросы.
- На хера фляжку отобрали, - очень кстати вставил Сявик.
- Еще вопросы. Нет, расписывайтесь.
Расписались, и подпол ушел. Снова под конвоем. Раздели, одели, вернули фляжку и авоську.
- Можете присесть, вас вызовут.
Запустили по кругу.
- Интересно, где буфет? - Вадя любил разговаривать в пространство.
- Пей давай, Хайдеггер херов.
- Че материшься, какой нахер Хайдеггер.
- Совсем уже. Тост, кого цитировал?
- Большую советскую. Наткнулся. Видать, по-пьянке залетело.
- Дебил, он враг всего прогрессивного
- Кто?
- Хайдеггер. Фашист, Заратустра недобитый.
- Откуда знаешь?
- Бля, один клоун поведал. Короче, пятница, с Маскаем бахнули. Поллитру. Мало. Ваня позвонил, поперлись. За добавкой. Пришли, кафедра философии, представляешь. Вышел мужик, спирт за пазухой. Грит, ребят, возьмите меня, типа, в завязке, хоть нюхнуть, посмотреть. Чуть не плачет. Взяли. Весь вечер мозги компостировал.
- Теперь Жан Поль Сартра лелеешь, а Маркса предал?
- Сартр, чтоб ты знал, за социализм. С человечьим. Кстати, нюхач говорил, сифилис.
- У Сартра?
- Причем здесь Сартр, нюхача. Заразился без сношения.
- От святаго духа.
- Телка, воздушно-капельным
- Хорошо, от телки.
- Потом заняли еще двести, и к шестилапому в баню.
- Правильно. Эх, счаз бы...