Отрывок из романа «Арийский цикл»
1942 г. Эвакуация из Эль-Аламейна. Гроза в Импхале
1.
Над Средиземным морем бушевала непогода, свойственная в этих краях концу осени. Самолёт «болтало». Особенно плохо было раненым, которых набралось свыше сорока, так что весь пол железного салона самолёта был заставлен носилками. Пользуясь плохой, пасмурной погодой, пилоты приняли решение лететь мимо Крита на континент, где для раненых могли создать более благоприятные условия.
Раненых сопровождали Воронцов, Мила и два санитара. Помимо двух пилотов в самолёте летели стрелок-радист и бортмеханик.
Госпиталь был разгромлен бомбардировками с воздуха и артобстрелами. Хирурги работали до последней возможности, пытаясь спасать жизнь раненым, и гибли вместе с ними от разрывов бомб и снарядов. То, что в этой бойне удалось уцелеть Воронцову, можно было бы отнести к разряду чудес, однако он помнил о камне-обереге, подаренном ему Латой, и не сомневался, что самолёт долетит до аэродрома в Греции. Мила была всё время рядом с ним, но ей просто повезло. Остальные врачи из его бригады погибли или получили ранения.
На носилках, возле которых Воронцов присел на ящик из-под боеприпасов, не приходя в сознание, умирал Кемпке, прооперированный по его просьбе Воронцовым. Ранения были тяжёлыми, и в таких условиях раненый долго не протянет. Лишь в хорошем госпитале в Германии можно было ещё на что-то надеяться. Его батальон, несмотря на молодость солдат и отсутствие боевого опыта, храбро сражался, и солдаты полегли почти полностью, а «злополучный» гауптштурмфюрер Нагель, не будь которого, скорее всего, не состоялась бы встреча Воронцова с Кемпке, охотно уехал «долечиваться» в тыл в тот же день, когда случился памятный инцидент.
Едва пролетели Крит, облачность, на которую очень рассчитывали, расступилась, и выглянуло солнце.
– Этого ещё не хватало! – воскликнул испуганный стрелок-радист, смотревший за морем и за воздухом. Далеко внизу виднелись казавшиеся с такой высоты макетами корабли сильно поредевшей за последний год, но всё ещё грозной британской эскадры1 и пришедший им на помощь американский авианосец. Параллельным курсом летели ещё два немецких «Ю-52», с которыми радист время от времени поддерживал связь. С полевого аэродрома в пустыне, буквально из-под носа англичан, взлетели шесть машин, но остальные или сели на Крите и отключили рации, или погибли. Как бы то ни было, но связь с ними отсутствовала.
– А вот и «спитфайеры»! – Стрелок-радист связался с соседями, уже заметившими английские истребители и готовящимися к отражению атаки. До континента было ещё около 30 минут лёта, так что положение у трёх немецких транспортных самолётов было незавидное. Несколько обнадеживало, что навстречу транспортным «Ю-52» вылетели вызванные по радио немецкие истребители, но успеют ли?
К двум «спитфайерам», дежурившим в воздухе, присоединились ещё два истребителя, взлетевшие с американского авианосца. Дежурные истребители дождались подкрепления и выстроились для атаки, чтобы зайти стаей на одинокий «Ю-52», который попытался оторваться от преследования, развернувшись в сторону Крита и надеясь укрыться в видневшихся на горизонте облаках.
Британские истребители нагнали «немца» и, не обращая внимания на большой красный крест на фюзеляже, означавший, что самолёт санитарный, открыли по нему ураганный пулемётный огонь. «Юнкерс» пытался отстреливаться из двух своих пулемётов, но недолго. Загорелись пробитые баки с горючим, один за другим вышли из строя все три мотора, и самолёт, словно тяжелораненая огромная птица, начал падать в море. Прильнув к иллюминатору, Воронцов наблюдал за гибелью самолёта и нескольких десятков человек, большинство из которых составляли беспомощные раненые.
Покончив с одним «Юнкерсом», хищная стая устремилась за другим, догнала и в несколько секунд расстреляла его. Объятый пламенем, самолёт стал резко снижаться и упал в море. Незадолго до падения часть экипажа, бросив раненых пассажиров, выпрыгнула с парашютами. Два купола раскрылись не более чем в ста метрах от водной поверхности, и истребители принялись поливать их свинцом. Так что вряд ли кто-либо из пилотов достиг поверхности моря живым…
– Ну, теперь наша очередь! – обречёно произнёс бледный стрелок-радист, только что пытавшийся связаться с землей и дать свои координаты. Кажется, ему это удалось, но помощь в виде немецких истребителей, способных отогнать «спитфайеры», вряд ли поспеет вовремя. Стрелок проворно уселся на вращавшиеся турели за крупнокалиберный пулемёт, установленный в башенке над фюзеляжем и открыл огонь с длинной дистанции по стремительно приближавшимся истребителям. Бортмеханик встал за другой пулемёт, установленный у бокового окошка, и вслед за радистом принялся длинными очередями отражать атаку «спитфайеров». Те не заставили себя долго ждать, и по корпусу самолёта защёлкали сотни пуль, пробивая тонкие листы железа.
Объятая ужасом, съёжившаяся в комочек Мила прикрыла руками свой живот, где совсем недавно зародилась новая жизнь, и прижалась к Воронцову. Вдруг она негромко вскрикнула и обмякла. Сергей с ужасом ощутил, что сразу несколько пуль, удивительным образом не задев его, поразили женщину в грудь, живот, руки, шею…
С огромным трудом, на последних искорках жизни, Мила повернулась к нему лицом, и он увидел угасавшую жизнь в её полных боли и ужаса красивых и, как ему показалось, виноватых глазах. Не издав ни звука, она умерла у него на руках с широко раскрытыми, виноватыми глазами.
Потрясённый её гибелью, Воронцов не сразу оглянулся, а когда обвёл взглядом изрешеченный пулями салон самолёта, увидел мёртвого стрелка-радиста и замолкнувший пулемёт, беспомощно болтавшийся в башенке. Бортмеханик, повисший на боковом пулемёте, был ранен в голову и громко стонал. Оба санитара были убиты. Раненые, лежавшие на носилках, и те из них, кто не был поражен пулемётным огнём истребителей, метались и кричали, неспособные встать.
Однако самым непонятным образом, их самолёт продолжал упорно лететь в сторону континента.
Ярость охватила Воронцова, он буквально вцепился в крупнокалиберный пулемёт и, поймав в перекрестье прицела английский истребитель, открыл огонь. Не будучи хорошим стрелком и ни разу не стреляв из пулемёта этой модели, он был сильно удивлён, увидев, как «спитфайер», пронизанный тринадцатимиллиметровыми пулями крупнокалиберного «MG131», загорелся, и, кувыркаясь, полетел в море. В этот момент среди белых облаков, окрашенных в розовое клонившимся к закату солнцем, ему почудились светлые лики древних ведических богов – индусского Индры и славянского Перуна, поразившего стрелой-молнией «спитфайер»-убийцу. Светлые лики богов растаяли так же стремительно, как и возникли, а, возможно, их и не было, но истребитель перед падением в воду взорвался и рассыпался на мелкие части.
– Вот это да! – не поверил своим глазам Воронцов.
Пребывая в большом нервном возбуждении, он принялся искать вторую цель, удивляясь тому, что из четырёх английских истребителей остался только один, да и тот удирал в сторону, включив форсаж.
Воронцов послал ему вдогонку длинную очередь и неожиданно увидел звено «Мессершмиттов», которые, расстреляв только что третий «спитфайер», которого он не заметил, погнались за последним.
– Пришла таки помощь! – подумал жутко уставший за эти несколько мгновений боя Воронцов, только что сбивший вражеский истребитель.
– Жаль, что радист этого не увидел…
В это время Сергей почувствовал, что с самолётом что-то творится.
– Неужели падаем?
Стараясь не наступать на мёртвых и ещё живых и беспомощных раненых, Воронцов пробрался к кабине пилотов. Один из них был мёртв, оставаясь сидеть в кресле и уткнувшись прострелянной головой в приборную панель. Второй был тяжело ранен и с трудом удерживал в слабеющих руках непослушный штурвал.
Воронцов перехватил штурвал и, разом припоминая азы пилотажа, принял управление на себя.
– Danke, – едва слышно поблагодарил его тяжелораненый пилот и потерял сознание.
Большая часть стёкол кабины была разбита, и сильнейший ветер трепал его непокрытую голову. Он снял залитый кровью шлем с мёртвого пилота и надел на себя. Хорошо бы ещё иметь очки, но их не было. Убедившись, что машина слушается руля, не горит и из трёх моторов заглох лишь один, Воронцов посмотрел вниз. Британская эскадра исчезла, оставшись далеко позади, и море, усыпанное островами греческого архипелага Киклады, казалось с высоты трёх тысяч метров ласковым и приветливым, а на севере темнели горы континента. Это была Греция, Балканы, где на самом севере протянувшихся через весь полуостров Балканских гор лежала маленькая, уютная Словения – родина так трагически ушедшей из жизни Милы.
Воронцов вспомнил о ней, лежавшей на простреленном железном днище фюзеляжа с открытыми безжизненными глазами. Слёзы душили его и застывали на холодном ветру, врывавшемся в кабину через разбитые стёкла.
– Уж не месть ли это пламенной индоарийки Латы? – Воронцов содрогнулся от этих страшных мыслей, с ужасом изгоняя их из сознания.
Потом он вспомнил о гороскопе который, в память о лекциях по астрологии, прослушанных в Индии, пытался составить для Милы. Гороскоп получался недобрым, и Сергей прекратил работу над ним, успокаивая себя тем, что он не достаточно квалифицирован в таких вопросах и многое забыл за шесть прошедших лет.
– Нет больше кроткой и милой югославянки, которая в полной мере оправдывала своё доброе славянское имя…
Воронцову вдруг нестерпимо – хоть стреляйся! захотелось увидеть Лату вместе со своей маленькой дочерью, но, понимая, что это невозможно, появилось страстное желание рассказать обо всём хотя бы матери.
2.
В то же самое время, в далёком от греческих островов Импхале бушевала ночная тропическая гроза. Раскаты грома, напоминавшие стрельбу крупных морских орудий, чередовались с демоническими вспышками молний. Сильнейшие порывы грозы срывали листья с деревьев и пригибали к земле стройные пальмы. Дождь лил как из ведра, заливая пустынные улицы.
Со стороны Бенгальского залива в сторону Гималаев по чёрным грозовым тучам мчалась опоясанная молниями золотая колесница арийских богов-громовержцев Индры и Варуны, запряжённая огнедышащими лошадьми. Великий Индра проливал на землю благодатную воду, а грозный Варуна потрясал Вселенную громом и метал ослепительные молнии.
Лата не спала. Её мучила ужасная головная боль, перебивая мысли о далёкой и, быть может, навсегда потерянной любви. Она чувствовала, что на другом конце света над её любимым нависла большая беда, и молилась арийским богам о спасении Воронцова. Внезапно гроза стихла, и это её немного успокоило. Опасность миновала, и камень-оберег в очередной раз отвёл беду от любимого.
Рядом кротко спал полковник Ричардсон, с которым война занесла её в Ассам, на границах которого пролегла линия фронта, а в соседней Бирме уже хозяйничали японцы. Они жили в небольшом отдельном домике близ военного городка британских войск, словно муж и жена.
– Вот что значит артиллерист! Его не разбудит даже пальба из пушек! – подумала Лата, не опасаясь разбудить полковника Ричардсона. Джордж очень любил Лату и предлагал ей выйти за него замуж, соглашаясь на свадебный обряд по индуистским обычаям. Они ездили в Дели, Джордж познакомился с мамой Латы и с её очаровательной дочуркой. Будучи порядочным и состоятельным человеком, английским бароном, имевшим поместье к югу от Лондона, Ричардсон понравился маме, и она уговаривала Лату согласиться.
– Соглашайся, Лата. Тебе уже за тридцать. Твой Воронцов вряд ли когда-либо окажется в Индии, даже если не сгорит в этой ужасной войне, – советовала мать, по-женски и по-матерински желая Лате счастья.
– Да, может быть, он уже давно женат…
Лата не пыталась что-нибудь объяснять матери, как и она, бывшей танцовщице, вышедшей из касты шудр и посвятившей ей свою жизнь, так и не выйдя замуж.
Джордж её не раздражал, временами ей даже казалось, что она может его полюбить, но так только казалось. Даже тёмными душными ночами, когда Ричардсон обнимал и целовал её, она представляла себе рядом Воронцова и в тайне от Джорджа в душе дарила любовь Сер-раджу!
– Женское сердце! Что же ты так сложно устроено! – волновалась Лата. Телом она принадлежала Ричардсону, а вот сердцем и душой…
Лата ещё раз взглянула на убаюканного вечерними ласками и дождём английского полковника, осознав в этот миг, к своему ужасу, что он, прежде всего, британец и колонизатор, терзающий её Индию.
В этот момент за окном вспыхнула очередная молния, и она посмотрела на настенные часы. Было без четверти двенадцать.
– Сейчас или никогда! – окончательно решила Лата. Что-то подсказывало ей, что дом британского полковника следовало покинуть до полуночи, иначе будет поздно.
Встав с постели, Лата выпила лекарство от головной боли, оделась в обычное домашнее индийское сари, которое так нравилось Джорджу, спешно собрала самые ценные вещи и два томика – стихи Тагора на хинди и поэму русского поэта-волшебника Пушкина на русском языке, подаренную ей Воронцовым перед расставанием. Волшебные стихи курчавого русского поэта, изображённого на первой странице поэмы «Руслан и Людмила», она читала строка за строкой в самые сокровенные минуты своей жизни, упорно учась русскому языку, так походившему, если внимательно прислушаться, на родной хинди.
Уложив бесценные сокровища в корзинку, Лата вынула из кобуры полковника револьвер, завернула его в платок и положила под книги. Затем упаковала в дорожную сумку свою полевую форму с бриджами и сапогами, в которой регулярно выезжала вместе с Джорджем на конную выездку среди живописных холмов с чайными плантациями, покрыла голову, взяла зонтик и взглянула на часы, освещённые очередной грозовой вспышкой. До полуночи оставалась одна минута. Стараясь успеть до боя часов, Лата решительно закрыла дверь комнаты и вышла на улицу, не простившись со спящим британским полковником. Его подарок – дорогие швейцарские женские часы в золотом браслете после недолгих раздумий она не взяла, оставив на косметическом столике.
Путь Латы лежал в горные районы к западу от города, где укрывались повстанцы, боровшиеся с англичанами. Их поддерживали японцы, обосновавшиеся в Бирме и формировавшие индийские части из добровольцев и военнопленных, которые изъявили желание сражаться с британцами за свободную Индию. Руководил этими формированиями нетаджи Субхат Чандра, возглавлявший национально-патриотический блок «Вперёд».
«Перед ошибками захлопываем дверь. В смятенье истина: Как я войду теперь?»
Вспомнились ей на прощанье с кусочком прежней жизни слова великого Тагора, а вот уже и его другие мудрые слова:
«Пыль мёртвых слов пристала к тебе. Омой свою душу молчанием…»
Гроза стихала, лишь временами моросил мелкий дождь. Сквозь разрывы в тучах мерцали яркие южные звёзды, повсюду благоухали роскошные тропические цветы, особенно пахучие по ночам. В кронах распрямившихся после бури стройных пальм, словно тлевшие искры, вились светлячки, переждавшие дождь под карнизами домиков старших офицеров гарнизона, между которыми прохаживался выставленный на всякий случай часовой-индус.
– Это Вы, госпожа Лата? – узнал её часовой.
– Что так поздно. На дворе ночь?
– Я скоро вернусь. Срочно необходимо зайти к подруге. Не беспокойтесь, она живёт в соседнем квартале.
Часовой зевнул. Не его это дело останавливать возлюбленную полковника, когда бы и куда она ни шла.
**************** СНОСКИ *****************
1. Немцы и итальянцы проиграли войну на Средиземном море, несмотря на хорошее начало. Субмаринами, переброшенными с Атлантики, был потоплен в ноябре 1941 г. британский авианосец «Арк Ройяль», линкор и два крейсера, а в декабре в гавани Александрии боевыми пловцами человеко-торпедами были выведены из строя два британских линкора «Куин Элизабет» и «Валиант». Однако британцы и пришедшие им
на помощь американцы ввели в Средиземное море новые силы, в том числе авианосные. Опираясь на британскую базу на Мальте, союзники добились к середине 1942 г. уничтожения 60 – 75% всех грузов, следовавших морем из Германии и Италии в Африку. Это обстоятельство в конечном итоге привело к поражению германо-итальянских войск и их уходу из Северной Африки.