Предисловие: если эти мои воспоминания нарушают какие-то правила, готова принять замечания модератора.
К неграм в наши времена относились хорошо. Я не хочу ничего плохого сказать словом негры. Поскольку они приезжали из Африки, а не из Америки, то назвать их афроамериканцами было нельзя, а.. а… афроафриканцами? Бред какой-то, прости Господи.
Мнение о них раз и навсегда было составлено: их или угнетали, или они боролись за свободу. Бороться за свободу было правильно, и вело, в конечном счете, к установлению на всей планете советской власти, то есть, царства справедливости и свободы. Это было так понятно, что даже не обсуждалось.
Правда, реальные нег…, простите, иностранные студенты, как-то не соответствовали страдальческому образу. Они были упитаны, веселы, шумны и даже недисциплинированны. Но им все прощалось, потому что… см. выше. Впрочем, было время, когда они страдали по-настоящему, морщась от холода и пряча носы в пестрые шарфы. Это время называлось русская зима, и вот тогда их было жалко на самом деле.
На территории института было два общежития, в которых жили иностранцы и особо доверенные и проверенные соотечественники. Комсомольские работники несли свою повинность безропотно, добровольно и небескорыстно (15% к стипендии за особо важную общественную нагрузку), а вот отличники, избранные парткомом без особого их на то согласия, оказывается, маялись несказанно.
И мы никогда не узнали бы эту страшную тайну, не произойди кошмарного по тем временам ЧП, сейчас определяемого просто и незамысловато: столкновение на межнациональной (простите, межрасовой) почве. Хотя и тогда и сейчас я считала, что столкнулись в этом эпизоде обыкновенное хамство и обыкновенная культура, решившая, в кои веки, за себя постоять.
Героиня этой истории происходила с (из) Украины. Советские люди, как известно, на национальности не делились, но имели официально признанные особенности. Так, украинки, или хохлушки (верх допустимой вольности в определении национальной принадлежности) были красивы, хорошо пели, великолепно готовили и отличались фантастической аккуратностью и умением создать уют даже в обшарпанном общежитии. Галка Алматовская (фамилия изменена) имела все перечисленные достоинства, к которым добавлялись огромные глаза (на самом деле очи) и роскошные волосы, закрывавшие всю спину. (Запомните эту деталь!). Вот за все хорошее то ли партком, то ли комитет комсомола обрадовал отличницу ордером в привилегированную общагу номер два.
Слов нет, проснуться за пять минут до лекции, или тащиться через весь город из третьего, четвертого и пятого общежитий, - две большие разницы, и не подозревая подвоха, Галка собрала вещички и прибыла в указанную комнату. В комнате для начала было темно. Нет, не потому, что не было света, лампочка под потолком исправно горела, но на всех трех койках сидели люди темного цвета. Кроме того, в комнате было шумно, потому что они пели хором свой африканский фольклор, который, может быть, был хорош на вечере в интерклубе, но не там и не тогда, где и когда надо спать и заниматься. А уж запахи… Не будем о страшном.
О том, что надо спать и заниматься наивная отличница попыталась напомнить дружественным борцам за свободу. Ее не услышали. Да, хотя комната была женская, окрашивали ее в темные тона представители отнюдь не слабого пола, сидевшие в числе прочих, на ее кровати, и спать в их присутствии Галка была не в состоянии. Как, впрочем, и заниматься.
Кое-как водворившись на кровать с помощью комсомольского патруля, исправно бдевшего в упомянутом интерклубе, Галка продрожала всю ночь под невнятные звуки, напоминающие что-то угрожающее из мультика про Маугли. Но, как я уже говорила, она была с (из) Украины. А хохлушки всегда отличались воинственным характером. Началась позиционная война…
Не буду утомлять читателя перечислением всевозможных нарушений и каверз, производимых соседками, как то: использование в комнате открытого огня для разогревания ужасно пахнувших веществ, непонимание смысла слов (и действий) уборка и чистота, разбрасывание по полу и белоснежному галкиному покрывалу грязной и мокрой редиски (советские овощи почему-то продавались вместе с комьями грязи), топтание ногами ее выстиранного и выглаженного белоснежного же халата…
Общественность не молчала. Комитет комсомола реагировал, и очередной комсомольский патруль делал замечания нарушителям режима, но так, вы помнимаете, так… мягко, отечески, любя… Ведь они же, вы понимаете… у них же там… несправедливость, угнетение, бедность. И они вот к нам приехали, так как же мы можем…
Финал был закономерен, хотя и неожидан. Придя на занятия после зимних каникул, мы не досчитались Галки. Наши общественники мялись, жались, чего-то мямлили, и окончательный вариант истории рассказала сама Галка, явившись в деканат вместе с родителями забирать документы.
- Ты понимаешь! – округляя и так огромные глаза рассказывала она, - всё, всё разбросали! Конспекты, одежду, на кровати мусор, в комнате полно этих… черно, в общем. Я говорю: немедленно… А они… Она меня хвать за волосы! Я тоже хотела… А у них волос нет, только эти… круглые такие… Ну, я кое-как вцепилась и две штуки оторвала!
Группа радостно и мстительно захохотала. Общественники смотрели на нас неодобрительно.
Оказалось, что смеялись мы зря, Галку собирались исключать из института и комсомола. В те времена это был конец жизни. Не знаю как, но родители уговорили институтское начальство, и Галка исчезла из нашего города.
Мы смутно понимали, что произошла какая-то ужасная несправедливость, но не могли и предположить, а что должно было сделать наше начальство? Ведь это нег… иностранные студенты, которые учатся у нас, чтобы бороться где-то там, в страшной жаркой Африке за наши идеалы против гнусного американского империализма…
Галка, отзовись, если ты читаешь Прозу. Вспомни кружок на кафедре анатомии и редакцию нашей газеты, где мы публиковали свои первые стихи. Или полковника Филю с военной кафедры, которому на перекличке надо было отвечать: Я!