В одном из замков Средневековой Испании молодая парализованная аристократка лежала в коме вот уже седьмой год. Безутешный вдовец-отец считал отмеренные со слов лекарей его единственной дочери дни, словно перебирал бесконечность чёток мыслей, являвших ему трагическую картину его жизни с момента рождения Луизы.
В глубине воспоминаний о ее детстве он пытался отыскать корень зла, породивший теперешнее, представшее перед ним горе. Но память его давно помутилась, как и сознание. Сила покидала его также неумолимо, как и надежда.
Никто не знал, что душа девицы жила в это самое время яркой, тайной, интенсивной эмоцией-борьбой и криком о спасении. Наведывавшийся пастор-католик не чувствовал и не слышал происходящего с ней, а лишь монотонно зачитывал по привычию своему молитвы, каждый раз засыпая от скуки в тот момент, когда оставался с юной Луизой наедине. Он был молод, но сухость его тела была сродни черствости его души. Они были очень гармоничны в своем убожестве. Единственным его «плюсом» были полная асексуальность и апатичность ко многому из происходившего ценного вокруг. Ситуация ему казалась обыденной и мало достойной внимания. Некоторый цинизм скользил в его взглядах и усмешке. Суета служанок, ухаживавших за сеньориттой, лишь изредка его отвлекала от мыслей о собственном предназначении, каком-то аскетическом служении, понятном только ему одному, и несомненной избранности перед Богом - подвиге всей его воображаемой и уже шизофренической жизни!
Луиза лежала на широкой деревянной кровати, застеленной белым шелком и кружевом. Черные волосы вдоль плеч, тонкие руки со слабым синим узором проступавших вен - вдоль юного тела; закрытые глаза с изогнутыми ресницами, высокая грудь и длинная шея... - истинная королева!
Внешний покой.
Едва видимый свет. Женские голоса. И что-то происходит в воздухе.
Боже! Она слышит другие голоса: шепот, хихиканье, лязг и скрежет, хлопки и стуки! И как же их много! И неужели никто не видит их кроме нее одной!?! Всё её существо, полное переживаний о прочувствованном, казалось, мечется в экстазе душевной боли по постели. Взлохмаченная голова двигается в разные стороны судорожно, пряди запутавшихся волос спрятали лицо. Ей почти не возможно дышать. А рук словно нет … и тела. Она не может шевельнуть и мизинцем, ни то, чтобы оторвать от туловища безжизненно лежащие рядом и непослушные ее собственные руки!
Хочется кричать от беспомощности! Но она не может произвести из себя в этот бренный свет и звука! Ни стона, ни шепота!... А надо бы реветь! Да так громко - во всю силу легких, - чтобы пробить невидимую стену между тремя реальностями, в которых прибывает она сейчас, ее служанки и тело, и эти мерзкие сущности, кишащие в каждом углу комнаты и у самого потолка её спальни! Почти в ее мозге!
Усилие над собой...
Напряжение достигло такой мощи, что в этот миг юная сеньоритта, казалось, уже навсегда испустила дух.!..
И вот, пространство стало ощущаться вдруг так легко! А тело невесомо и стремительно неслось куда-то прочь!
- Боже, где же я?! В каком из миров?! - стучало в сознании, словно по памяти, обладавшего ею недавно тела, пульсом в голову.
Мысль?!.. Она жила, но была как нечто отдельное от ее существа.
- Я - невидимая голубовато-искрящаяся дымка! - смеялась Луиза.
Скорость ее перемещения усилилась до возможного предела, и тут... она словно осела, приземлилась. Но это была уже вовсе не она.
Приближаясь к образу сидящего на желтом песке перед невероятно синим океаном кого-то живого, она лишь начинала распознавать его хрупкие очертания.
И каково же было ее удивление, когда в этом, казалось, мальчике с загорелой спинкой, взлохмаченным темечком и ручейком позвоночника, бежавшего от шеи к пояснице, как лесенка, она рассмотрела ясно и отчетливо маленького чертёнка! Теперь она видела его почти свинячьи, опущенные вниз с пушком коричневые уши и торчащий над бугорком песка изгиб подвернутого под себя хвоста.
Страх ее исчез перед спокойной созерцательностью этого метафизического полу животного с таким трепет смотрящего на ОКЕАН, почти любующегося его могущественной КРАСОТОЙ, потому что Луиза почувствовала невероятную нежность к одиночеству этого несчастного создания, которого где-то в душе своей она давно уже признала! Да, он тот самый лихой, который гнездился и юлил в ее существе все эти долгие, беспомощные, полу осознанные годы, проведенные в полу сне, в полу бреду, на грани сознания и знания: о себе, о мире, о Нем. О ком?? Да, Бог был тоже всегда с нею рядом. Добрый и большой, как отец, но не вмешивающийся в ее жизнь с надобной ей силой и желанием. «Почему он так и оставался всегда в стороне?» - мучилась вопросом Луиза. А этот слабенький, невзрачный плутишка, делавший в ее душе один за одним переполох, да все одну и ту же внезапную революцию — он никогда не покидал ее с тех самый пор, как однажды она вывела Бога из себя. Отец действительно тогда очень сердился ее наивной настойчивости познать непознанное, вникнуть в суть неясного и не подотчетного. Тогда, однажды, он махнул в сердцах рукой, не желая даже смотреть в сторону расстроенной и преданной им дочери - его Луизы, бросив небрежное в мыслях: «Да черт с ней! С этой бестолковой и непонятной девчонкой!», которую в тайне он считал не ненаглядной принцессой, как большинство отцов, а маленькой уродинкой с большими и ненужными никому в этом мире эмоциями и своим личным внутренним, таким странным и непонятным сознанием - ребенком не от мира сего! С этим ярлыком она перешла и в другие жизни. Поспешно, словно надеясь найти понимания хотя бы там — в том самом Будущем, которое рисовалось в ее безудержном воображении - гения без необходимых на то ген!
«Сначала было слово..» - мысленно вторила она в унисон за пастором Николя, шевеля пальцами на ноге и наблюдая за этим процессом с любопытством испытателя. Было оно и над ней, и звалось оно отцовским проклятием! С тех пор лежала она и не желала вставать, хотя нередко испытывала искреннее несчастье, глядя на полные слез глаза своего престарелого отца. Но понял ли он ее? Причину ее паралича?- Нет. Он и не подумал понять это, просто жил по инерции, как большинство вельмож его времени. Заботясь о насущном, забывая саму остроту бытия.
Грустил, иной раз напивался и, когда бокал прикладывал к губам, даже не думал о причастии и своем в ее жизни участии. Имел право на все, но хотел ли им распоряжаться??
Плавно сойдясь, проникнув и слившись с тем самым полу видимым-полу выдуманным чертом, Луиза, теперь вновь обретала себя. Ее скованное спастикой лицо вдруг лукаво просияло! Служанки покидали посуду и белье от неожиданности, увидив это «озарение». Но знали ли они, что очнувшись, Луиза никогда больше не вернется к ним!? .. Без почему.