Крушение произошло, утопленники смирно лежат на дне, уцелевшие спаслись, но, по большей части, бедствуют, иные доплыли до чуждых берегов, кто-то высадился на родине предков, но так же испуганно озирается по сторонам, решительно ничего не узнавая на незнакомой местности… Наконец, отдышавшись, кое-как обжившись, обросши первым необходимым скарбом, – задаёмся естественным вопросом: что же стряслось? И – почему?
Ещё совсем недавно мы – уж верили или нет, но на политчасе по понедельникам твердили, что живём при «развитом социализме». А ещё двумя десятилетиями раньше мы прониклись глубоко непонятной истиной, что «социализм в нашей стране победил не только полностью, но и окончательно». Вспоминаю, как блестящий харьковский математик Мацаев – по слухам, он сейчас тоже в Израиле, – находясь с молодой компанией в доме моего родственника, политэкономиста и старого большевика Сазонова, приступал к тому с требованием объяснить, как это: «не только…, но и…» Настойчивость молодого тогда математика объяснялась, видимо, не только его пытливостью, не одной лишь профессией и амбицией его старшего собеседника, но и удивительным внешним сходством хозяина дома с автором приведённой цитаты: Никитой Хрущёвым. Мой дядя (который, кроме внешнего сходства с Хрущёвым, имел ещё и внутреннее: был, как и тот, из донецких шахтёров и отличался таким же красноречием) выходил из себя в тщетной попытке доказать математику правильность хрущёвской формулы. Если добавить к этому, что оба собеседника были под изрядным градусом, то станет ясным весь комизм диалога.
Мы жили тогда от съезда к съезду, не уставая вызубривать всё новые заклинания эпохи: «пятилетка эффективности и качества», «съезд победителей», «съезд строителей коммунизма». При этом каждый год имел свою идеологическую маркировку : «решающий», «определяющий», «завершающий»… А чего стоит бесподобная максима (перещеголявшая чезовские «Волга впадает в Каспийское море» и «Лошади кушают овёс и сено»: «Экономика должна быть экономной» (!)
И вдруг… «Вдруг лоно волн измял с налёту вихорь шумный…» Мы сушим наши влажные ризы и подштанники, не уставая размышлять о причинах случившегося.
Не мне, провинциальному публицисту, пытаться указать весь их комплекс в совокупности. Но несколькими соображениями хочу поделиться.. Впрочем, вычленить причины серьёзных общественных да и иных катаклизмов, как правило, очень нелегко: рискуешь попасть в смешное положение. Напомню старый (1948 года) анекдот: только что произошёл сильнейший толчок ашхабадского землетрясения, и над образовавшимися развалинами высится фигура хохочущего еврея в опущенных штанах и с оторванной от сливного бачка ручкой на цепочке. «В чём дело? Почему вам смешно?» - спрашивают у него ошарашенные ашхабадцы. «Ну, как же, - весело смеётся он. - Смотрите: я лишь дёрнул (показывает ручку с цепочкой) – и вот что получилось!!!»
Заверяю читателей, что я «дёргал за ручку» не сильнее многих. Но, наверное, все мы достаточно часто и интенсивно это делали… И всё-таки причины крушения гораздо серьёзнее.
Многие, кто изучали марксизм-ленинизм, помнят: среди его « трёх источников» числился утопический социализм. Утопический – значит не существующий, придуманный: от греческого “ou” (“нет”) и “topos” (“место”). Утопия – место, которого нет. Так английский лорд-канцлер Томас Мор назвал в своём XVI веке созданную его воображением идеальную страну-остров. Читатель знает, что социалистами-утопистами, вслед за Т. Мором , были Т. Кампанелла, Дж. Уинстэнли, Жан Мелье, Шарль Фурье, Р. Оуэн – да мало ли кто, вплоть до русского поповича Николая Гавриловича Чернышевского, коего жена Ольга Сократовна, дома звала «Канашечкой» (вероятно, уменшительное от «каналья»)… Всё это были люди благородные, выдающиеся, но – утописты: до социализма научного они не додумались, а в лучшем случае, как Герцен, «дошли до….» и «остановились перед…»
Научными социалистами и коммунистами считали себя Маркс – Энгельс, а следом – целая куча их учеников, от Ленина – Сталина до, наверное, Пол Пота и Фиделя Кастро. Научность их социализма-коммунизма состояла, коротко говоря, в том, что мечту о социальной справедливости они соединили с идеей классовой борьбы и диалектико-материалистическим пониманием истории. Так, по крайней мере, втолковывали слушателям от зари до зари всяческие двойники Хрущёва, Брежнева и прочих.
Под руководством этих людей, начиная с Ленина, и был построен научный, полный и окончательный социализм. Но потом кто-то что-то дёрнул – и вот что получилось: извольте видеть! Мы-то готовились уже к 1980-му очутиться в научном коммунизме, а попали и живём уже с тех пор почти тридцать лет в самом диком, хамском и хулиганском буржуазном обществе.
Удивительнее всего такая подробность: то, что было построено, нам называли социализмом научным – но при этом осуществлялись идеалы социализма утопического!
Убедитесь сами.
У Томаса Мора в его «Утопии» административно-хозяйственное руководство народом осуществляли филархи, - они же сифогранты (коих на острове 200 человек). «Главное и почти что единственное дело сифогрантов, - пишет Мор, - заботиться и следить, чтобы никто не сидел в праздности». При этом самим сифогрантам работать не обязательно. Соответствующее сословие предусматривалось и в Солярии – «городе Солнца», придуманном Томмазо Кампанеллой (правда, у него они названы попроще: «должностными лицами» и «начальниками» («уже тепло!», как при игре в фантики!), и в грёзах других утопистов. А большевики эти грёзы воплотили в жизнь, создав слой начальственной номенклатуры, счёт которой пошёл на миллионы. Вот что значит научный подход!
Мы помним, как надзирали малограмотные советские сифогранты-номенклатурщики за профессорами и докторами, доцентами и кандидатами, рабочими и крестьянами – везде: от научных лабораторий до заводских цехов и колхозных полей. А, кстати, ещё в Утопии каждого горожанина в обязательном порядке посылали на два года в деревню (на перевоспитание - как в Китае? по распределению, как в Союзе?) Ну, а ко дню сбора урожая сифогранты-филархи «извещали городские власти, какое число горожан надлежит послать» на поля. Вот она, милая сердцу сельской номенклатуры «разнарядка» на «помощь города селу». Вот они – выезды «товарищей учёных – доцентов с кандидатами» на колхозно-совхозные поля. В самом деле «научный» социализм-коммунизм!
Среди узнаваемых реалий социалистического быта – и «состязание одного квартала с другим» (цитата из того же Т. Мора, а вовсе не из Хрущёва с Микояном, во времена которых идея научно возросла до уровня «борьбы за звание «домов коммунистического быта»), и случаи, когда «дело выносится на обсуждение всего острова» (опять Мор, а не Ельцин и не Горбачёв), и, например, такие казусы, когда кто-то из граждан «получает хорошее содержание и служит соглядатаем» (а это уже из Кампанеллы, но, не правда ли, на научную высоту дело утопистов было поставлено лишь во времена Ежова- Берии, а потом ещё усовершенствовано при Семичастном-Шелепине-Андропове-Крючкове.
Или вот, например, неужели не знакома вам такая ситуация: «Все лица, утратившие свою свободу , будут одеты в белую шерстяную одежду, чтобы отличаться от других. Они будут находиться под управлением смотрителя… (Во дела! Даже вертухаев научные социалисты у утопистов позаимствовали! – Ф. Р.). Если кто-нибудь из них откажется выполнить такую (принудительную – Ф.Р.) работу, смотритель прикажет наказать его кнутом и посадит его на грубую пищу».
То есть даже «кандей» (он же «БУР», карцер и «ШИЗО» ) подсказан строго научным коммунистам их пылкими ненаучными предтечами. Вышеописанную картину намечтал в далёком XVII веке англичанин Джерард Уинстэнли. Он лищь мечтал – а большевики взяли да сделали сказку былью. Ну, белой шерстяной ткани для зэков не хватило… А ватные штаны с подбитыми ветром бушлатами – не хотите ли? И, чтоб отличаться от всех других, - номера: на шапку! на грудь! на спину! на колено! Это вам не старая добрая Англия! Зато примитивный кнут научно развился в семихвостую плётку (вспомним солженицынского лейтенанта Волкового)…
Но хватит, пожалуй, доказывать, что большевики построили-таки социализм. Притом, вполне утопический. Отказавшись громогласно от казарменного – создали социализм нового типа: лагерный. Не ограничившись своей одной, отдельно взятой страной, соорудили «мировой лагерь социализма». Лагерь!
Экономическая несостоятельность «научного коммунизма» была экспериментально доказана , прежде всего, самими его строителями в ходе ими же инициированного и воспетого «мирного соревнования» с капитализмом. Это – на практике. А в теории – целым рядом проницательных исследователей, среди которых назову для примера живущих в Израиле политолога Дору Штурман и её супруга и соавтора С. Тиктина («Экономика катастроф» и другие сочинения).
Вместе с тем, на мой взгляд, не меньшую роль во всемирном крушении «научного коммунизма» сыграла – также отмечаемая его критиками, но часто отодвигаемая ими на второй план – губительная безнравственность «коммунистической морали», всё здание которой основывается на ленинской формуле: «Нравственность – это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов» Из этой формулы, как вся живая природа – из первоначального протобелка, родилось всё последующее богатство и разнообразие большевистских злодеяний, всей коммунистической нравственности, вылившейся в такие исторические факты, как зверское убийство царской семьи (включая и больного мальчика, и молоденьких девушек, и даже , заодно, семейного врача; отстрел, по указанию чуткого и доброго Ильича, то пятисот священников, то двухсот проституток; расстрельные списки с подписями Сталина, Молотова, Кагановича и других членов политбюро; разгон законно избранного Учредительного собрания, кровавое уничтожение крестьянства; депортация целых народов; расправа с Еврейским антифашистским комитетом, создание ГУЛАГа, расказачивание, раскрестьянивание, раскулачивание, раскупечивание - и вообще расчеловечивание огромного и прекрасного народа. Коммунистическая нравственность – это классический оксюморон, «пламенный лёд»!
Ибо если мораль основана на классовом интересе, то такие простые общечеловеческие понятия, как сострадание к слабым, уважение к старости, снисхождение к детству и отеческая забота о нём, не говоря уже о столь сложных понятиях, как незыблемость демократических норм,, культура общежития или презумпция невиновности, не имеют подлинной силы. Кому-то из сифогрантов, особенно же – самым могущественным, покажется, например, что в интересах пролетариата надо расстрелять, скажем, царского крестника (случай, мне лично известный) – и участь человека, буквально ни в чём не повинного, решена самым трагическим образом.
До сих пор случается слушать мнение, что если бы Сталин не исказил идей Ленина, то и советский строй не пошёл по гибельному пути, а потом не распался бы. Но Сталин в главном как раз был верным последователем Ленина – он всё делал в интересах пролетариата – как он их понимал. А кто вообще поручится за непогрешимую правильность своей трактовки, своего понимания чьих бы то ни было общественных интересов? !
«Нравственность» бесчеловечная, внечеловеческая неизбежно должна была привести – и привела на деле – к полной и тотальной безнравственности, ко всеобщему разворовыванию страны. Лишённое экономических и моральных скреп, «социалистическое», «советское» государство рухнуло, удивив весь мир лёгкостью, автоматизмом своего распада. «Стена, да гнилая: ткни – и развалится!» - говорил когда-то молодой Ленин о России царской. Но такой же – не прочнее! – оказалась держава, выстроенная по его заветам.
2..
А теперь хочу навязать читателю неожиданный и странный поворот темы. Должна ли быть наша реакция на случившееся однозначно одобрительной и радостной? Не произошло ли с падением коммунизма нежелательных и даже прискорбных потерь?
Вспомним, что на протяжении сотен лет, особенно после Возрождения, после английской и французской Великих буржуазных революций понятие прогресса общественно-политической мысли в сознании большей части человечества связывалось с принципами социальной справедливости, с социальной борьбой и – никуда не денешься – с социализмом.
Именно в среде борцов за социалистические идеалы воспитывались – и воспитали последующие поколения – наиболее привлекательные, нравственно высокие, а порой и образцовые личности – рыцари без страха и упрёка. За свои убеждения люди шли на плаху, как Томас Мор, в пыточные камеры и изгнание, как Кампанелла, на риск полного разорения, как Уинстэнли, Сен-Симон,, Оуэн, под гильотину, как Гракх Бабёф… Я позволил себе подтрунить над Чернышевским, но ведь даже его личные отношения с Ольгой Сократовной были продиктованы высокими и самоотверженными нравственными принципами, согласно которым, как он писал ещё до женитьбы, «если в отношениях между мужчиной и женщиной палка долго была перегнута в одну сторону, то, дабы её выпрямить, надобно на время перегнуть в другую» («цитирую по памяти – за дословную точность не ручаюсь). Вот и рассказывала Ольга Сократовна: «Мы с Петром Ивановичем в алькове, а Канашенька за своей конторкой трудится». (по кн. Л. Гроссмана «Любовь людей 60-х г.г.» [XIX века]). Можно быть разного мнения о семейных устоях, но не оценить идейной последовательности русского социалиста невозможно. Тем более, что его самоотречение (вспомним Петропавловскую крепость и сибирскую ссылку писателя) выходило далеко за рамки супружеского либерализма.
А Герцен с Огарёвым? А декабристы? Петрашевцы? Шевченко? «Караюсь, мучуся, але не каюсь!» Если перечеркнуть их борьбу и веру – с кем мы останемся?
Самоотверженность, самоотречение, благородство были присущи и отдельным личностям из числа первых коммунистических руководителей, и целой когорте неофитов социализма и коммунизма как в народнический, народовольческий период русской истории, так и на более позднем этапе: в канун и во время революций и гражданской войны и даже в противоречивую, во многом трагикомическую пору социалистического строительства. Привлекательные человеческие черты самым причудливым образом сочетались с беспощадностью, жестокостью и даже кровожадностью. Но мы не понаслышке знаем о «своеобразной нравственной ауре» (так, помнится, выразился, и именно по данному поводу, израильский русскоязычный журналист А, Гольдштейн), свойственной этим людям. Николай Островский (над которым, как и над его героем Павкой Корчагиным, , вдоволь потешились целые поколения зубоскалов, что, впрочем, и неудивительно в свете хрестоматийного глянца, наведённого на действительную человеческую трагедию продажными литературоведами, - так вот, Н. Островский в своём письме отцу, обещая купить ему валенки на последние деньги, обронил такую фразу: «мне ничего не надо – я коммунист».
Насколько были опоганены эти чистые порывы впоследствии,, причём – самими коммунистами, – это уже другой вопрос. Но «души прекрасные порывы» жили в сердцах людей, пока не были, по известному анекдоту, задушены – не постигнутой пока логикой бытия.
Застреленный неизвестным лицом талантливый русский певец Игорь Тальков одну из наиболее популярных своих песенок начинал с гневного обращения к «господам демократам минувшего века», что «вот так, вот так живут Америка с Европой… ну, а у нас всё через…» Телега поставлена впереди лошади: через означенное, рифмующееся с Европой, многоточие в России жили задолго до «господ демократов, - иначе зачем бы царю Петру было резать бороды заскорузлым боярам ещё на заре XVIII столетия? Но в связи с крахом коммунизма навешивание позорных табличек на него и на социализм превратилось в повальную и пошлую моду. Одержавшее победу над своим заклятым врагом «рыночное хозяйство» пляшет на его могиле безумную, поистине виттову, пляску.
Коммунисты явно просчитались, изъяв из своих расчётов такие могущественные движители экономики, как свободная конкуренция, рыночное регулирование. Это было равносильно тому, как если бы некто, задумав соорудить летательный аппарат, пренебрёг законом всемирного тяготения. Ещё больше создатели «научного коммунизма» похожи на изобретателей “perpetuum mobile”, полностью игнорировавших такую «безделицу», как трение. Но особенно впечатляет морально-нравственный парадокс коммунизма: последователи самых самоотверженных мыслителей, приняв и положив в основу своей деятельности изначально ложное, внеэтическое понятие «классовой морали», в течение одного-двух поколений практического её воплощения в жизнь не только сожрали друг друга, как пауки в банке, но открыли простор для развития небывало безнравственной и безмозглой популяции человекообразных, сумевшей опоганить и окружающую среду – среду собственного обитания.
И однако, обратив взор в сторону тех, кто пляшет на костях поверженного врага, не испытываешь отрады и надежды. Социалисты и коммунисты оказались несостоятельны в положительной программе действий, но исходившую от них критику капитализма беспочвенной никак не назовёшь. Даже самые преуспевающие страны рыночного мира не свободны – и вряд ли способны освободиться – от незаживающих социальных язв. А в странах не столь преуспевающих мы видим в изобилии всё тех же процветающих живоглотов и мошенников – на одном социальном полюсе и люмпенизированных троглодитов – на другом,
И люди, казалось бы, умудрённые опытом жизни в стране полного и окончательного социализма, хлебнувшие там не один фунт советского лиха, а иногда и под завязку наглотавшиеся лагерной баланды-рататуя, здесь, в «мире демократии и свободы», попадают в ловушки, расставленные банальнейшими прохвостами, удивляя своей наивностью и неискушённостью аборигенов свободного мира.
Неужели и вправду, как иной раз приходится читать и слышать, если побеждает сильнейший и хитрейший, а не достойнейший и нравственнейший, то именно это нормально и природно в мире людей? Но если согласиться с такими утверждениями, то не стоит возмущаться фашизмом, коммунизмом , всеми катастрофами нашего и других веков: кто сел – тот и съел?!
Вряд ли человечество, пока живо, смирится с такой перспективой. Если суждено ему жить на свете – появятся ещё новые и новые мыслители, ищущие пути спасения. Не хочу обижать людей, нашедших его в религии, но не одному мне кажется сомнительным, что можно исправить человечество, кладя ежедневно поклоны в сторону Мекки, как это делают мусульмане, или причащаясь тела Господня, как христиане, или даже соблюдая все 613 мицвот (предписаний и запретов), как должны делать евреи..
И вот какой алгоритм приходит на ум, когда анализируешь историю двух последних столетий: Парижская коммуна продержалась 72 дня; Советская власть 74 года… Не стоим ли мы на пороге нового (теперь, возможно, семи- или семидесятивекового) социального эксперимента, результатом которого явится для человечества то ли «небо в алмазах», то ли – что вероятнее - «небо с овчинку»?!
На этом автор позволяет себе покинуть читателя – в надежде услышать мнение более просвещённых и серьёзных людей – политологов, социологов, экономистов, философов, каких много в нашей алие. Может быть, выскажетесь, господа? Ну, хотя бы в порядке отдыха от «никайона» (1)…
Примечание:
(1) Никайон (ивр.) - уборка (самое распространённое занятие для заработка среди новоприбывших репатриантов из б. СССР).
____________