Французский сон
Приснился странный сон. Французский. Будто нахожусь в большом городе. Кажется, это Париж. Сначала я была с людьми, с которыми же и поехала в путешествие, такими же туристами, как и сама. Однако среди них у меня не оказалось старых знакомых, узнали имена друг друга и место жительства каждого уже по дороге.
Нас поселили в пригороде Парижа в уютной гостинице с цветущей лужайкой. И вдруг оказываемся в самом городе, якобы в Украинском доме.
Странное сооружение: большое, громоздкое - почти на целый квартал, давно не ремонтированное, с отпавшей штукатуркой как снаружи, так и внутри здания. Меняется и атмосфера вокруг нас. Я перестаю узнавать и понимать людей, хотя они и разговаривают вокруг по-украински. Стою в предбаннике - тесном коридоре. Дверь заперта, однако в ней окошко вроде изоляторного, которое закрывается фанерой. Я открываю его и наблюдаю за тем, что творится на улице. Там клубятся розовые облачка, сквозь которые то и дело проносятся полицейские автомобили с включенной сиреной. Создается впечатление, что в городе началась газовая атака. Но запах не ощущается.
К двери с улицы подходит полицейский - высокого роста, тучный, с тяжелой дубинкой в руках и указывает мне жестами, что следует закрыть окошко.
Я пробираюсь в глубину здания, пытаясь найти кого-то из знакомых. И оказывается, что Украинский дом - это огромный госпиталь с множеством палат, в которых лежат больные. Слышно разговоры о том, кто и сколько заплатил за операцию, у кого какие надежды на выживание. Во сне я понимаю, что о другом здесь не говорят, что лучше вообще здесь молчать.
По длинному коридору бежит в манипуляционную медсестра, держа в руках какой-то набор инструментов. На пол падают резиновая трубка, несколько бумажек и очки. Она, спеша, этого не замечает. Молча поднимаю очки. Куда-то подевались мои, и мне нужны эти, чтобы прочитать написанное на утерянных медсестрой бумажках. Исчезла и моя сумка. И только в кармане - мобильный телефон. Туда же кладу и подобранные блокнотные листики. На этих клочках нахожу номер близкого мне человека, который, оказывается, живет в Париже и с которым мне, возможно, повезет встретиться. Прячу листок глубоко в карман и иду дальше исследовать госпитальное помещение Украинского дома. Вызревает потребность покинуть его как можно скорее.
Спускаюсь по полуразрушенным ступенькам на нижние этажи. С самой низкой ступени приходится прыгать чуть ли не сломя голову. Ноги уцелели. Приземляюсь удачно. В огромном зале, кажется, это фойе, потолок поддерживают колонны, похожие на сталагмиты и сталактиты, которые срослись, достигнув вершин друг друга. Они опасно утончены в местах этого сращения и по виду напоминают термитники - такие же глиняные и с множеством отверстий, словно источенные шашелем. В зале дети и взрослые беззаботно празднуют Новый год, потрескавшиеся колонны украшены елками и разнообразной яркой мишурой. А главная елка почему-то стоит на выходе, безо всяких украшений, и заслоняет его. Все же я пробираюсь под ее ветвями и открываю дверь наружу. Выхожу и понимаю, что оказалась с тыльной стороны здания, на другой улице.
Сориентироваться не могу, но все же пробую, меряя туда-сюда мостовую. Будто тупик. И я сама в огромном городе. И у меня есть номер телефона знакомого человека, но откуда–то приходит понимание, что он помочь найти дорогу к цветущему отелю уже не сможет, ибо и отеля уже нет. Снуют машины с сиренами, развеиваются, истончаются в воздухе пряди розовых облаков, и я иду таким образом, чтобы оказаться подальше от Эйфелевой башни - единственного известного мне ориентира в Париже, который, впрочем, для меня не является ориентиром, скорее - кичем и, даже, опасным громоздким шаблоном. Действительно, башня начинает падать, трещат, взвизгивая железные конструкции. Меня это не пугает, я отошла уже далеко.
Трудно сказать, правильное ли выбрала направление и дойду ли. Однако иду спокойно и уверенно.
... Просыпаюсь. И сразу берусь за работу. Ее, как всегда, - непочатый край. Роскошествовать в уютных гостиницах пока некогда. Некогда и переживать о судьбе кичевых символов, разрушающихся во сне. Надо просто работать, двигаться, жить не сомнамбулой.
Но сон все же интересный и странный. Разве нет?