ЧТО ИМЕЕМ - НЕ ХРАНИМ...
или : Камень, который всегда с собой.
Странно бывает в этом мире. Порою мысли, которые одолевали тебя по молодости, возвращаются вновь, спустя десятилетия. Вот и в этот злополучный и трагический день они, эти мысли, непрошены, незваны, явились к Александру Григорьевичу
Известие о смерти отца пришло неожиданно и внезапно. Александр Григорьевич только уже собрался выйти из кабинета, как его остановил звонок телефона. Он безмятежно ухватился за трубку и услышал голос матери:
-С"ша? Эт" ты? -говорила она. глотая звуки. - САААШААА! П"па умер...
Он вначале не понял смысла этих слов, но через мгновение он закричал:
-Как умер? Что ты такое несёшь? - он сам испугался собственного крика, увидев, что коллеги вздрогнули и напряглись.
- Са-ша, п"па умер в больнице, в п"ть часов утра...
До Александра Григорьевича донеслись горькие всхлипывания. Он беспомощно озирался и всё повторял: - Мама, мамочка, держись, я сейчас, я вот-вот прийду! - но вспомнив, что между ним и мамой лежит около двухсот километров, горько вздохнул.
По парковой аллее он шёл в сторону дома и неожиданно ему вспомнилось...
Мысль о том, что пришло время "собирать камни" посетила голову Александрa Григорьевичa рано, в возрасте около тридцати четырёх лет, когда звался он просто - Александр. Почему мысль эта явилась и почему именно ЕМУ, объяснить он никак не мог. Но, как говорится, "постучалась - принимай гостя". Он долго вспоминал, перед кем же он виноват, у кого просить прощенья и кого же простить. Вспомнилось ещё как-то услышанное выражение: "Тот не мужчина, у кого врагов нет!" И почему-то стало за себя ужасно обидно: как ни пытался он вспомнить, но выходило, что врагов-то к своим тридцати четырём годам он и не нажил. Мужчина ли он после всего этого? И всё-таки, всё-таки, кому же он нанёс обиду и перед кем просить прощения?
День только начинался, но ловить попутку до Города, до которого с лихвой двести километров, было бессмыслено. По собственному опыту Александр помнил, что машины в Город отправлялись ранним утром, когда посёлок ещё спал. Но и ждать поезда, уходящего поздним вечером было невыносимо. Одно желание поскорее добраться туда, где сейчас мать в одиночку справляется со свалившимся несчастьем. он заскочил домой, взял из "схрона", о котором все домашние знали, деньги и отправился на вокзал. Здесь всегда "тусовались" пара-тройка таксёров, поджидающих сельчан, чтобы довезти их до хуторов. Но сегодня одному из таксистов должно повезти, не каждый день, да и некаждый месяц плывёт "удача" в руки "подвезти клиента аж за 200 километров, а посему - о таксе разговор будет особый. Договорился Александр быстро. Объяснил водиле про смерть отца, тот оказался с понятием, к тому же ещё и совестливый - много не запросил. И оказалось, вариант с такси для Александра Григорьевича, стал лучшим. Четыре часа раздумий... Пересекли железнодорожный переезд, миновали кладбище, вот уже и пригороды с одинокими домишками по обе стороны остались позади. Дорога шла мимо полей, а за ними появился перелесок, уже перебрались на трассу. Дорога эта была известна Александру Григорьевичу до всех поворотов да загогулин. Но сегодня она не отвлекала. Александр прикрыл глаза, и сразу погрузился в воспоминания.
…Полуторка проскочила уже пригороды и бежала по дороге, что шла вдоль реки. В той стороне, куда направлялся Григорий с малым своим семейством, было ещё темно, а позади уже едва-едва рассветало. Две спинки и остов кроватный были привязаны к борту, этажерка опрокинута на бок и плотно пристроилась к водительской кабине, стол тоже лежал на боку, выставив как зенитный пулемёт все свои четыре "ствола", три табуретки, да несколько ящиков, в которых переложенная стружкой покоилась посуда, ещё в одном - кастрюли, сковорода да керосинка. Пару узлов с одеждой. самое драгоценное - жену - Григорий Борисович пристроил к водителю в кабину. В кузове же, на дне, пристроились два матраца, когда-то казённые, да потом списанные из госпиталя по причине старости да ветхости. Вот на этих матрацах и устроились: Саша - отрок лет трёх с половиной - четырёх, и его отец - Григорий. ( Двадцать шесть лет было молодому человеку, рано ему ещё до "Борисовича"). Укрытый овчиным тулупом смотрел Саша на убегающие от него облака, розовеющие в лучах солнца, и слушал отца. Григорий рассказывал сыну о том, что туда, куда они едут, будет большой-пребольшой двор, где есть много ребят.
- А Петька там будет? - спросил Саша отца.
Отец смутился, не успел ещё ответить, как последовал вопрос:
-Папа, а Пудлик? -с заметной тревогой спросил сын.
- Там будут другие собачки, сынок, такие же смешные и весёлые, может, ещё смешнее, - поспешил успокоить сына отец.
Но сын загрустил, уже и слёзы заблестели в глазах. Светлеющее небо отвлекло его и опять последовал вопрос:
- А там кто-нибудь есть?
- Где? - недоумённо спросил Григорий.
- Ну там, на тучке - из-под тулупа высунулась ручонка и потянулась вверх, к небу.
- Да нет, сынок, это же - вода, - и Григорий принялся объяснять, откуда берутся тучи и облака.
"Вот и неправда, вот и неправда, - приговаривал про себя ребёнок. - Какая же это вода, когда все знают, что это - вата!". И перебивая отца, спросил:
- А вот почему небо то синее, то чёрное?
Грустная мысль пришла к Григорию, почему же он сам не сел в кабину. Да пока он размышлял над этим, Саша уже и уснул.
... Ребячьи голоса смолкли, когда Григорий Борисович вошёл во двор. В глазах детей было любопытство, а сквозь любопытство просвечивалось недоумение и страх. Одной рукой Григорий Борисович придерживал велосипед, другая -... другая же... От ладони до локтя она была разодрана, кожа висела рваными "ошмётками", сукровица запеклась на этой ране. И щека правая была расцарапана до крови от подбородка до лба. Детский голос закричал:
-Санька! Выходи, отец твой пришёл!
Сашка осторожно выглянул из подъезда, где прятался от "казаков", потому как сам был в этот раз "разбойником". Он увидел отца и глаза его "распахнулись". И в этих мгновенно ставших огромных глазах вспыхнул страх. Он бросился к отцу, обхватил отцовы колени руками и закричал: - ПАААПААА! И с этим криком из глаз хлынули слёзы. Он рыдал, и рыдания будто пресекали дыхание. Отец пригладил рукой сыновьи вихры , приговаривая, "Ничего, сынок, ничего. Живы будем". Несколько горячих капель попали на Cашкин лоб и от этого уже не рыдания, а рёв заполнил двор.
Всё окзалось просто, обыденно и страшно. Ехал по дороге велосипедист, Григорий Борисович. Сзади нагоняла его грузовая машина. То ли водитель был пьян, то ли вздремнул на секунду, только скинул он велосипедиста в кювет, засыпаный щебёнкой, и уехал, не притормозив.
… Свет ещё не пробился сквозь занавески, но Сашины глаза были уже открыты. Он приподнял голову и увидел, что диван, на котором спали родители пуст. Сладкое и томительное ожидание охватило его, вот-вот откроется дверь и войдут родители с подарком! Ведь сегодня ЕГО ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ!!! Он услышал шаги, доносящиеся из коридора, и тотчас же откинул голову назад на подушку и прикрыл глаза. Дверь приоткрылась, послышался шёпот:
- Гриша, может, не надо его будить?
- Полина, как же не надо? Он, этак, всё на свете проспит! потом выспится, у него весь день впереди, а сейчас - буди, он ведь у нас
уже родился!
И Сашка мигом открыл глаза, приподнялся, и засмеялся счастливым смехом.
- Ах, хитрюга!, Ах, шалопай, - в один голос вскричали родители. - С Днём Рождения, сын, - торжественным голосом заговорил отец, - с Днём Рождения! Сын, у тебя сегодня особый день, самый радостный для нас с мамой, тебе - тринадцать лет!
Мама протянула сыну маленькую коробочку, и Саша уже хотел было обидеться, ну что там могло прятаться, в такой маленькой коробочке? И тут же молнией блеснула догадка: ведь это же ЧАСЫ!!! Его первые в жизни часы! Он попытался вспомнить, у кого же в их классе есть часы? Да нет же, у него - первого! Отец присел на раскладушку и стал рассказывать, почему же именно этот день такой важный в жизни Александра. Он что-то говорил про обычаи их народа, про какую-то ответственность, что возлагается на Александра с сегодняшнего дня. А он - "особый и ответственный" - смотрел на часы и ждал, когда же можно будет приладить их на руку.
Только сейчас, сидя в такси, Александр Григорьевич вдруг подумал: из всех дней рождений, а счёт их пошёл уже на пятый десяток, тот, тринадцатилетний, был, пожалуй, самым счастливым. И вспомнился отец, взволнованный и торжественный, с блеском в глазах, и только сейчас Александр понял, что за этим блеском скрывались слёзы.
... Вся мебель в комнате, казалась приткнувшейся: письменый стол приткнулся к окну и краем своим "подлез" под широкий подоконник. Книжный шкаф одним боком упирался в Сашкин стол, другим же боком - в диван, на котором спали родители. Удобно было и Александру - рукой подать то ли за учебником, то ли за Пушкиным-Лермонтовым-Толстым-Гоголем-Тургеневым и прочими классиками и не доросшими до этого высокого звания. Удобно было и Григорию Борисовичу - протянул руку к полке в шкафу - и нате вам! - едва ли не полное собрание "библиотечки военных приключений" с обязательным Николаем Шпановым. И по вечерам, уже лёжа в "люльке", не было для отца большего удовольствия, чем, включив одной рукой настенную лампу, пристроить в другой драгоценную книжечку, "Личная жизнь Нила Кручинина", или " И один в поле воин". Раскладушка Саши была пристроена по другую сторону круглого обеденного стола, который, пожалуй, единственный из всей мебели чувствовал себя комфортно: ему не приходилось утыкаться и притыкаться к другой мебели. По примеру отца, Александр приладил к стене лампу и, переняв отцову привычку, любил перед сном почитать.
В тот день, вернувшись за светло из школы, он уселся за свой стол, достал томик "Войны и мир" и стал читать. Подошёл отец, поглядел в окно, из которого открывался вид на маленький заводик и на улицу за ним, перевёл взгляд на сына и на книгу, которую то читал, и неожиданно сказал:
-Сашок, ну что ты всё какие-то серьёзные книжки читаешь? Взял бы Шпанова, вот - есть "Медвежатники", и другие тоже интересные.
- А мне, папа, не интересны ни твой Нил Кручинин, ни твой май ор Пронин.
Отец замер, Сашке показалось, что он даже съёжился, отец постоял мгновение, затем повернулся и вышел из комнаты.
..."Метром с кепкой" Александр прозвал своего отца впервые на своём выпускном. Назвали его фамилию, он уже держал в руках аттестат, из зала потйнулись друзья-"однодворцы" с цветами в руках, скорее полевыми, нежели садовыми. А вслед за ними поднялись и его, Александра родители. В руках у мамы был букет роз, отец же нёс небольшой пакет. "Книги!" - догадался Саша. Отец ещё и не подошёл к нему, а уже начак говорить:
Сашенька, сынок, мы с мамой очень счастливы и гордимся тобой! Молодец! Мы рады за тебя! - он протянул сыну пакет и попытался приподняться, чтобы поцеловать Сашку. Пришлось сыну нагнуться для поцелуя.тогда-то впервые он и заметил, что отец- "метр с кепкой", роста небольшого, да ещё и щуплый вдобавок. Отец ещё что-то говорил, а Сашка вдруг увидел себя с отцом со стороны - "вылитые Пат и Паташон!". И почему-то показалось, что в зале с усмешкой смотрят на них. Александр наклонился и прошептал отцу:"Папа, хватит уже!" А тот, словно не слыша, уже громким голосом обратился к учителям с благодарностью. И тогда сын вновь зашептал уже недовольным голосом: " Да хватит же, папа! Идите садитесь!" И вновь Александр увидел, как съёжилась вдруг маленькая фигура отца, как "потухли" его глаза, он взял жену под руку и они отправились на свои места в зале.
- Слышь, тебя зовут-то как? - раздался голос таксиста. И оттого, что прозвучал он неожиданно, показался Александру Григорьевичу очень громким. Он вздрогнул, приоткрыл глаза, ответил:
- Александр.
- А меня - Валдис. У тебя, Александр, дети есть?
- Да, двое, сын и дочь
- И у меня двое, сыновья, "хулиганьё" растёт, - с усмешкой произнёс Валдис. Правда, сожаления по поводу "хулиганья" в его голосе не слышалось. А Валдис продолжал:
- Ты о живых думай, о детях, а мёртвым ты своими мыслями уже не поможешь...
"А может, он прав? - подумал Александр. - О детях, о детях... - и неожиданная мысль пришла: - Мы повторим своих отцов, и в наших детях повторимся..."
И опять он погрузился в воспоминания.
....Первое письмо родителям из института он написал в конце сентября. Письмо как письмо, он даже горд был - первое в жизни письмо родителям от "студиоза". И всё бы "ничего", если бы не адресат, кому оно было отправлено. Сашка в адресе указал фамилию соседки, райки Петровны. И зачем же он тогда, в последний день перед отъездом в институт, клюнул на зловредное Райкино предлажение: "Алекс, если захочешь сообщить что-то конфэдициальное маме, пиши на моё фамилиё!" И он, дурак, клюнул! И первое письмо родителям написал на "её Фамилиё"! Приехав в первую побывку домой, он натолкнулся на суховатый голос отца и на "погасший" взгляд.
... - Санька! - донёсся громкий голос из коридора, - тебя на "вахту" вызывают, "междугород" тебе вызванивает!
Он нехотя слез с кровати и поплёлся к вахтёрше, Алевтине Петровне.
- Саша, сынок, - услышал он в трубке голос матери, - какое сегодня число? "А и то правда, какое же сегодня число?" - подумал Александр, и вдруг вспомнил: "Ах, чёрт, ведь у отца день рождения был позавчера!"
- Мама, мама! Передай папе, я его поздравляю!
- Да нет, Саша, сам и9 передашь! - в трубке раздались гудки.
На следующий день сразу же после лекций он отправился на телрграф дозваниваться до отца.
- Папа, с Днём рождения тебя! Извини, опоздал с поздравлением, замотался, у нас сессия началась.
- Как успехи, сын? - голос даже в телефонной трубке звучал сухо и равнодушно. Александр было начал рассказывать о своей студенческой жизни, как услышал:
- Ну что ж, удачи тебе! - и снова он услышал лишь гудки.
Словно продолжая это воспоминание, Александр Григорьевич вдруг подумал: " Как же так? Ведь не будет больше отцовых дней рождения... и голос его, пусть суховатый, больше не раздастся в телефонной трубке..." И только сейчас пришла к нему боль. Он вдруг вспомнил, что сегодня утром , когда умирал отец, он безмятежно и сладко спал. И от этой мысли стало вдруг так стыдно! И к этому стыду прибавилась горечь, как же так? Ведь он не успел сказать отцу ничего, что пряталось в его душе, не успел сказать простых слов любви и благодарности...От этой мысли стало ещё горше и больней. И ещё одна мысль ужаснула его: "Мы повторим своих отцов и в наших детях повторимся..."
Прошло около двух месяцев после похорон. Был поздний вечер,когда Александр Григорьевич вышал на крылечко перед домом, присел на ступеньки и закурил. Он никогда не курил в доме, в любую погоду выходил на крыльцо, если погода позволяла, присаживался, как и в этот вечер, на ступеньки. Было новолуние, и молодой месяц, словно натянутая тетива, что вот-вот выпустит стрелу, висел прямо над головой. А вокруг него, такого ясного и блестящего, высыпаны были изумруды звёзд. Александр Григорьевич любил такие вечера, когда небо было ясным и чистым. OН запрокинул голову, вглядываяс; в звёзды. Вдруг одна из них подмигнула ему. Он решил было, что ему показалось, да нет же! Вот опять она мигнула ему! Неозиданно для себя самогo Александр Григорьевич вскочил, взмахнул рукой и зашептал: "Отец! Отец! Прости меня!" Звё
здочка мигнула и погасла. С того вечера он и стал искать в ночном небе мигающую звезду, а найдя её, разговаривал с нею, словно с отцом.