Каким же трудным был этот день. Митрич едва добрался до кровати, и пока супруга наводила вечерний «марафет» на своём лице, сладко потянулся и, с блаженной улыбкой, задремал. Его расслабляющиеся конечности периодически подрагивали, как бы продолжая выполнять какую-то работу, но всё же, в конце концов, успокоились. Нырнувшая под бок мужу Манька, нежно погладила по щеке, уже вовсю храпевшего Митрича, чмокнула в губы и, устроившись по удобнее, закрыла глаза. Ночная тишина, наконец-то опустилась на деревню, давая жителям хорошенько отдохнуть перед новым днём. А денёк то предстоял очень насыщенный…
Каждый уважающий себя населённый пункт имеет свой День Рождения, отмечаемый всеми жителями и гостями оного похлеще, чем какой-либо другой праздник, с большими застольями, задорными песнями и плясками, и, конечно же, с похабными частушками под аккомпанемент гармони, но это когда уже определённое количество селян дойдёт до нужной кондиции. Вот и Лопухино ожидал такой весёленький денёк.
Но это будет завтра, а пока спящему Митричу снится сон, как будто он огромный лось, на длинных, стройных ногах с мощными копытами, а голову венчают огромные ветвистые рога. Неспешным шагом пробирался он сквозь заросли кустов, прокладывая дорогу к заливному лугу симпатичной самочке, следующей за ним. Отодвинув рогами тяжёлую ветку, свисающую у них на пути, гордый лось краем глаза замечает одиноко пасущегося молодого самца-конкурента. Ах, он негодный! Мало того, что этот дерзкий отрок пасется во владениях Митрича, так он ещё и на самку заглядывается! Быть жестокому бою! Ни секунды не медля, смелый лось Митрич нападает на соперника и одним ударом припечатывает того к большому дубу. В глазах поверженного конкурента появляется страх, смешанный с обещаниями больше так не делать. На прощание Митрич поворачивается к нему задом и с силой, от души, лягает его своей мускулистой ногой.
Побеждённый убегает в дремучую чащу, прихрамывая на все четыре копыта и сшибая рогами ветки деревьев. Гордая самочка, восхищённо поглядывая на Митрича, жуёт сочную траву, кокетливо поворачиваясь к своему герою боком…
- Вот ведь приснится ерунда какая-то, - открыв глаза, подумал Митрич, – к чему бы это, не пил ведь вчера? А мож и не к чему, просто так - нельзя же в каждой чепухе тайные знаки искать.
Солнце пробивалось сквозь открытое окно в комнату, освещая ярким светом ковёр на стене. Отражаясь от белой настольной скатерти, оно заставляло прищуриться. Из сарая слышались звуки струй парного молока, ударяющихся о края ведра – Манька доила корову. Повизгивали проголодавшиеся за ночь поросята, а цыплята, рассыпавшиеся по двору жёлтыми комочками, своим писком дополняли звуковую картину деревенского утра.
- Надо бы бабе помочь – в загоне прибрать, да сало покормить, - пробубнил сам себе хозяин, поднимаясь с постели.
Управившись с делами, супруги сели завтракать.
- Чё там, ничего не слыхать, во сколько сбор сегодня? – обильно поливая золотистый блин сгущёнкой, поинтересовался Митрич у жены.
- К вечеру ближе. У Масякиных на лавочке все собираются. Какой-то депутат из райцентра обещался приехать – поздравлять нас будет.
- А чего не у магазина то, на площади? Там места больше.
- Ага, ишь ты чего удумал - у магазина! Вас, мужиков, в таком количестве у магазина собирать нельзя – вы ж напьётесь в тёмну голову - до праздника не дотянете. Нет, мы с бабами порешили у Масякиных собраться, там тоже луг большой – всем места хватит.
- Ну, на лугу, так на лугу, чего разоряться то, - обидчиво пробубнил Митрич.
Послеобеденное солнце грело во всю свою мощь. Бедный депутат, уже не в первый раз, пожалел о своём обещании приехать и поздравить селян. Грузный, уливающийся потом, мужик лет пятидесяти, в промокшей от телесной влаги рубахе, с затянутым на шее галстуком, сам не понимал, что произносил с трибуны – его речь становилась всё более бессвязной и тихой.
- А все-таки здорово мы с трибуной придумали, - обратился к мужикам, развалившимся на траве в широкой тени кустарника, Генка Кривошеев – местный кузнец. – На самое солнце трибуну притащили.
- Ничего, ничего. Пусть голоса наши отработает, он ведь из-за выборов сюда приехал. Когда они там у нас? Через пару месяцев кажись. – С издёвкой в голосе проговорил Тимофей – сосед Митрича. – А то опять наобещает с три короба благ всяких, а потом поминай, как звали до следующих выборов. – Он с удовольствием зачерпнул огромной кружкой холодного кваса из ведра, стоящего тут же, под кустом.
- Ну и ушлые ребята – эти депутаты, - опять заговорил Генка, что бы всем мужикам было слышно, - вот будет специально разговаривать с тобой самыми умными словами, а ты, чтоб не показаться дураком, будешь ему головой кивать, как будто понимаешь о чём речь. И что же получается? Он такими словами всё что угодно сказать сможет, а ты всё киваешь и одобряешь. Потом и пожаловаться не сможешь, ведь одобрял, подтверждал, когда тебе говорили…
- Ну, ты и загнул, - присвистнул Митрич, - зачем тебе с ним вообще разговаривать? У него своя жисть, у тебя своя. Если б не выборы – ты его вообще не знал бы тогда. Вот лучше с нами пообщайся, у нас всё просто – наливай и пей.
Тем временем депутата немного повело в сторону от трибуны. Личный водитель еле успел подхватить его под руку и, сгибаясь под тяжестью «слуги народа», поволок того к депутатскому Мерседесу.
- Всё, наконец-то созрел, а то я уже дремать начал, - с удовольствием зевнув, изрёк Тимофей, - пойдём-ка по домам – дела поделаем, а то, вечером, не до этого будет.
Сельский народ начал разбредаться по дворам.
Дневная духота немного спала, солнце клонилось к закату. С площади доносилась современная музыка – это Лопухинская молодёжь отмечала День Деревни. Люди постарше расположились за столами, собранными в одну большую букву «П», на том же лужке, где несколькими часами раньше, на щедром летнем солнце, не щадя живота своего, поздравлял их депутат.
Это была одна из деревенских традиций, когда все сельчане ужинали одной большой семьёй. Женщины заранее распределяли, кто какое блюдо приготовит и порадует соседей. Особого разнообразия деликатесов не наблюдалось, но главное, что всё было приготовлено с душой и очень вкусно, ведь каждая хозяйка старалась изо всех сил, творя и украшая своё блюдо, в тайне надеясь, что оно будет самым востребованным среди земляков и незабываемым.
Лилась размеренная беседа «за жизнь», разливалось спиртное по рюмочкам. Периодически женская часть затягивала какую-нибудь песню, а мужская отходила в сторонку покурить, дабы песни не мешали их деловому разговору.
Тимофей, практически завязавший со спиртным после десяти лет сплошного запоя, держался бодрячком. Он, как и в прошлой жизни Митрич, был человеком одиноким. Ни жены, ни детей так и не заимел, по причине своей природной лени и бесшабашности, теперь практически не «закладывал за воротник ». Сегодня он был среди мужиков одним из самых трезвых. Так уж получилось, специально или случайно, но за столом Тимофей располагался по левую руку от Маньки, и строя из себя галантного кавалера, оказывал ей всяческие знаки внимания. Митрич, сидя с другого бока супруги, заприметил это почти сразу, но особого внимания не предал. Как выяснилось позже – зря. Сосед всё напористей предлагал Маньке, то рюмочку, то колбаску, каждый раз, мило улыбаясь и озорно подмигивая.
Дошло дело и до танцев. Генка притащил гармошку, и понеслось… вперемешку с колкими, смешными частушками, бабы, тряся тем, чем наградила их природа и подолами платьев и юбок, ловко, каблуками выбивали дробь. Мужики тоже не отставали, демонстрируя невообразимые па ногами и руками. Хотя основная масса селян ещё не кинулась в пляс, но уже охотно поддерживали танцующих хлопаньем в ладоши в такт музыке, лёгким посвистом и смехом после каждой частушки.
Постепенно, после каждого перерыва для застолья, пляшущих становилось всё больше. Дошло время и до вальсов. Соседи с удовольствием приглашали друг друга покружиться под какую-нибудь приятную спокойную мелодию. Летний вечер проходил легко и непринуждённо, никто не хотел думать о заботах и проблемах повседневной жизни, ожидавших деревенских жителей на следующее утро.
Уже в который раз Митрич обращал внимание на Тимофея, в танце, нежно обхватившего Маньку за талию и всё крепче прижимающего её к себе. Это нервировало супруга всё больше и больше.
- Вот тебе и сон в руку. Вот тебе и самец, – задумчиво произнёс Митрич.
- Какой самец? – не поняла сидевшая рядом за столом продавщица Светка.
- Лось из сна, - тем же тоном пояснил Митрич, даже не поняв, что этот вопрос задал кто-то посторонний, кажется, он родился в голове самого думающего, – Пойду-ка я прогуляюсь, протрясусь немного.
Ревнивый супруг поднялся из-за стола и направился в сторону небольшой, полуразрушенной баньки, стоящей неподалёку. Уже давно не использующейся, ни по прямому, ни по какому другому назначению. «Заодно и отлить надо» - подумал он – «там местечко хорошее, никому не видать будет». Сделав свои дела, Митрич уже было направился обратно, как услышал негромкий голос Тимофея и притаился за углом строения.
- Да пойми ты, мы ж годами с тобой ближе, и не пью я ща совсем, дом новый отстроим, детишек заведём…
- Ты сдурел что ли совсем? Зачем меня сюда притащил, что б всякое непотребство мне тут высказывать? – Раздался возмущённый Манькин голос. – Я, вот сейчас пойду и расскажу всё Митричу, вот он тебе задаст, Казанова тут нашёлся.
- Не надо никуда ходить, тут я, - вышел Митрич из-за угла. – Ты чего это устроил? – Повернулся он к Тимофею.
- Да я это, я ж так поговорить просто, ну пошутить хотел, - промямлил тот, - я ж так просто…
Договорить он не успел. Гораздо более крепкий и широкий в плечах Митрич, схватил за ворот рубахи тщедушного Тимофея и с размаху приложил его о стену бани. Оппонент, заскулив как пёс, сполз на землю. В это время Манька уже вовсю визжала, призывая мужиков на помощь…
Ну какая деревенская гулянка обходится без драки? Повод был самый, что называется, весомый. Разняв дерущихся и напихав Тимофею подзатыльников за его выходки, народ продолжил гуляние.
До самого рассвета продолжались песни и танцы на лугу. Некоторые, особо проворные мужики, успев немного отдохнуть здесь же под кустом, снова садились за стол, но пили уже без тостов, а просто так – что бы выпить.
Заметно посветлело на улице, запели первые петухи, и бабы, сорванными от ночного пения голосами, зазывали своих «вторых половинок» по домам. Уставшие Митрич и Манька не спеша направились к себе в хату.
- Чего это ты так улыбаешься? – Заглядывая в глаза супругу, спросила Манька. – Не устал, шоль, совсем? Тогда сейчас корову доить пойдёшь и в загоне приберёшься, а я подремлю пока.
- Всяко пойду, и сейчас, и завтра, и всегда, если хочешь. – Митрич обнял жену покрепче. – Ты ж у меня умница и красавица, а ещё и преданная очень. Вона как сегодня Тимофея отшила – просто молодец.
- Ты сомневался, шоль, во мне? Я ж тебя люблю, и не нужен мне никто больше до самой смерти, - слегка обидевшись, ответила супруга.
- Да нет, не сомневался, просто приятно стало, что ты у меня крепкая, как кремень.
- Крепкая, а как же иначе. Баба мужику под стать должна быть. Только ты этого дурачка не трож более, не достоин он внимания. Как всю жизнь прожил пустячком, так им и останется.
- Ладно, не трону, пусть себе живёт, только людям не мешает.
Светлое солнечное утро поглотило повседневными хлопотами, жизнь пошла своим чередом. А Тимофей долго ещё боялся проходить мимо двора Митрича, да и поделом…