Ну, да ладно! Ничего страшного в принципе не произошло! Лишь финиш ненадолго отодвинулся во времени. Зато я увидел, наконец, цель, к которой так долго стремился. Она одновременно манила меня к себе своей близостью и пугала неизвестностью последствий.
Ничего – ничего… Все нормально!.. Думай, парень, думай… Ты же умный! Ты придумаешь что-нибудь! Выкручивался ж ты как-то на экзаменах, когда не знал ответов на вопросы… А твоя изобретательность в написании шпаргалок не знала границ и поражала сокурсников своей дерзостью и смелостью.
И я придумал!
Как говорят в народе – если долго мучиться – что-нибудь получится. Уже засыпая на своей плоской подушке, я вдруг понял, как мне сделать так, чтобы Катька-Баламутка показал мне заветный проездной билет. И в этом деле мне поможет его родной брат. Вернее не он сам, а его номер телефона.
В те времена… В те непростые восьмидесятые, когда в магазинах ничего на полках не было, каждый выживал, как мог. Кто-то жил на свою зарплату и был доволен по самые уши, а кому-то ее катастрофически не хватало, и в голову постоянно приходила мысль о душе, о ее цене на черном рынке и дьяволе, который может выступить покупателем этого товара.
На советскую зарплату достойно прожить было просто невозможно. Она давала лишь возможность не умереть в страшных муках.
А про студенческую стипендию и говорить было как-то неудобно. Смех, а не деньги! Ее хватало только на пирожок из маленьких котят.
Но студенты - люди находчивые и упертые. Они готовы были работать за любые деньги, поэтому не удивительно, что многие из них одевались и питались куда лучше, чем остальная серая масса. Было бы только желание поработать. Им не страшна была никакая работа - даже самая неблагодарная. А если и она не позволяла прожить мало-мальки приемлемо, то на этот случай в СССР существовало специальное слово – СПЕКУЛЯЦИЯ.
Спекулянты в те времена жили достаточно неплохо, но при этом постоянно рисковали своей свободой, репутацией и честным словом. Иногда их называли еще фарцовщиками. Но суть от этого не менялась. Менялись только сроки пребывания за колючкой в зависимости от аппетитов самих спекулянтов и размаха их деятельности.
Так вот… Сашка, брат Мишки Катина, будучи студентом Первого медицинского института, нисколько не гнушался звания «фарцовщик» и нес гордо это знамя в вытянутой руке высоко над головой, постоянно привлекая в свои ряды все новых сторонников нерусского ширпотреба.
В общагу к брату он часто приносил то джинсы, то книги, то продукты питания. Иногда даже порнографию. (Гей-порнографию я впервые увидел именно в то время и заинтересовала она не только меня, что было странно). Все было таким красочным и ярким, что в глазах рябило от огромного количества заморских этикеток. И те, у которых не было денег на нужную американскую шмотку или батон финского сервелата, изворачивались, как могли, но умудрялись-таки найти много-много советских рублей к концу вечера. Поэтому было совсем не удивительно, что здесь Мишкин брат постоянно находил покупателей. У него даже образовался здесь свой постоянный контингент. Стипендия бауманца все-таки была раза в два больше стипендии и медиков и педиков (студентов пединститутов). Этим и объяснялось столь частое пребывание Сашки в наших стенах.
Вот этим промыслом Катькиного брата и решил я воспользоваться.
И уже следующим вечером я разыграл перед Катькой-Баламуткой и кучей зрителей бесплатный спектакль. Зрителями стали мои соседи по комнате. Они же мне были нужны еще и как будущие возможные свидетели того, что мне удалось добыть телефон понравившейся девчонки довольно-таки честным путем. Ну, почти честным…
- Кать! Слушай, мне срочно нужен твой брат, - начал я, как можно более непринужденно.
- Мне он тоже нужен… Он многим здесь нужен, - ответил Катька автоматически, изображая что-то рейсфедером с тушью на листе белого ватмана. Плохо, кстати, изображая. Было удивительно, как он, используя циркуль, умудрялся вместо окружности начертить то квадрат, то трапецию. Вроде и руки у парня есть, аж целых две!, а как будто бы из жопы растут.
- Неее… Ну, Миш, честно. Я хотел попросить его кое-что мне принести из шмоток, - я потихоньку подергивал наживку. – Деньги сразу отдам, если вещь мне подойдет и понравится. Ты меня знаешь…
- Джинсы что ли?.. – Мишка поднял на меня глаза и отвлекся от чертежной доски. – Давно пора! – и он бросил на меня оценивающий презрительный взгляд. За что и поплатился тотчас. Черная жирная капля туши не простила ему косых взглядов в мою сторону и сорвалась на чертеж.
- Бляяяя! – заорал Мишка. - Еще одна! Пятая уже! Ненавижу этот термех! Как мне все это надоело, епт! Иди отсюда! Чего пристал ко мне? – заголосил Мишка и замахнулся на меня рейсфедером.
И тотчас на его белом пододеяльнике появилась автоматная очередь из капель черной туши. Я сделал вид, что не заметил этих клякс. Зачем так сразу еще и этой мелочью травмировать парня? Он мне сейчас был нужен в здравом уме и твердой памяти!
- Нужен ты мне очень.., - огрызнулся я. – Мне Сашка твой нужен.
- Откуда я знаю, когда он придет? Он мне не докладывает, когда заявится, - Мишка как можно аккуратнее постарался вытереть кляксу туши каким-то замусоленным куском промокашки. Лучше от этого не стало. И красивее тоже... Его чертежи своими разводами всегда напоминали мне скатерть со стола, за которым неделю гуляла вся комната студентов – такие же грязные, заляпанные, всегда чем-то залитые и абсолютно безграмотные. Если бы Пикассо еще не родился, то его пьедестал смог бы смело занять именно Мишка. Катькины «шедевры» были очень похожи на абстрактные изыски этого странного гения - также смелы и непонятны.
- Он же твой брат! У тебя ж, наверняка, есть его телефонный номер. Позвони, а? – от меня так просто не отмахнешься. – Ну, нужно очень!.. Трудно, что ли? Ну, пожаааалуйста! – канючил я.
- Да на хрен он мне сдался? Он там со своей женой вот уже три года не может разобраться, кто из них главнее, и мне лишний раз выслушивать их проблемы и скандалы ни к чему. Меня достала их семейная жизнь. Два придурка живут под одной крышей… Еще и пацана завели… Гавкаются через день… На хера, спрашивается, женился? Отстать от меня, а?! Когда придет, тогда и придет! – Мишка не стал дожидаться, пока высохнет клякса туши, и стал лезвием бритвы аккуратно ее вырезать с листа ватмана.
Я ж говорю, что у него руки не оттуда растут – на месте кляксы появилась настоящая дырка.
Мишка громко выматерился и запулил рейсфедер в угол комнаты. Чертежный прибор с размаху воткнулся в деревянного медведя с бутылкой водки в лапах, и они вместе рухнули на пол. Звон стекла и запах дешевой водки распространился на весь этаж.
- Обалдел, что ли? – заорали на Мишку невольные зрители в комнате. Мишкина выходка отвлекла их от просмотра телевизора.
Я тоже не ожидал от него такого фортеля.
- Ты чего бесишься? – мне невольно пришлось даже ретироваться.
- Ненавижу черчение! – тут Мишка сказал правду. Черчение – это не его конек.
- Чего тут сложного-то? Соблюдай размеры да рисуй параллельные линии, - я заглянул в его задание.
Меня никогда не пугали чертежи – какими бы сложными они не были. Наверное, это у меня от матери. Она всю жизнь проработала инженером-конструктором. Поэтому, я читал все эти чертежи, как настольную книгу – с чувством, с толком, с расстановкой. Иногда даже с выражением.
- Давай новый лист! - приказал я ему небрежно. – Сделаю я тебе это задание, но в обмен на Сашку. Понимаешь, мне очень нужны эти джинсы.
Дважды его уговаривать уже не пришлось – родную маму продаст за нежелание поработать чертежными принадлежностями.
Мишка поменял лист ватмана. И через пять минут я уже стоял у него за спиной у телефонного аппарата и старательно запоминал шестизначные координаты Лены - девушки, которая мне так понравилась. Мишка в это время уговаривал в телефонную трубку своего брата принести в общагу джинсы, которые, по большому счету, мне и даром не были нужны. И, слава богу, что такого товара у Сашки не оказалось. Ситуация, таким образом, разрешилась сама собой. И то, что я «очень сожалел» было написано на моем «ну, очень грустном» лице.