ВСТРЕЧИ НА НЕСОКРУШИМЫХ РАЗВАЛИНАХ...15
(1998 год)
В тот погожий августовский день 98-го я, как всегда, стояла с ведрами букетов у вокзала.
Спиной к солнцу, лицом к табло обменника напротив, где обычно выставлялся курс валют.
Уже много месяцев и дней давали за доллар шесть с копейками. И вдруг...
Шесть пятьдесят, шесть семьдесят, семь пятьдесят...
Я протёрла глаза.
- Девки, гляньте, что с долларом!
- Что такое?
- Да скачет!
- А-а, ну и пусть себе. У меня их сроду не было.
Буркнув в ответ что-то вроде “клухами родились, клухами помрёте”, я сплавила спекулянткам оставшиеся букеты и помчалась домой, где у меня хранилась энная сумма в рублях.
Растолкала вечно спящего Бориса. Велела снарядить пару тачек с пустыми коробками, велосипед с корзинкой сзади и побольше мешков и наволочек.
- Да в чём дело?
- Потом объясню.
Я ещё сама толком не знала, в чём. Просто почуяла опасность, что было, в общем-то, естественно.
Забавно другое – действия мои были чёткими и последовательными на каком-то подсознательно-генетическом уровне – все эти мешки, тележки.
И потом в ближайшем местном гастрономе, где стояла тишь да гладь... Несколько покупателей, берущие по полкило конфет и риса да по бутылке постного масла, зевающие от жары и безделья продавщицы, - куда мы диссонансом ворвались – всклокоченные, запыхавшиеся.
Но главное – размах.
- Мешок песку, мешок риса. Гречки, пшена, лапши, - сыпьте в наволочки.
- Сколько?
- Сколько войдёт. А ещё соли пачек двадцать. Коробку бульонных кубиков, приправы, зелёного горошка, томатной пасты. Три коробки постного масла...
Что там ещё у вас?
Да, муку забыли – десять пакетов…
То ли глубинная память военных лет сказалась, то ли ещё что, но при следующей ездке мы набрали уже в промтоварах стирального порошка, хозяйственного и туалетного мыла, каких-то белил и красок, кремов и электролампочек.
Продавцы даже не поинтересовались, почему такой базар – мало ли какие нынче у кого закидоны...
- Рубль падает, - проинформировала я их и очередь по собственной инициативе.
- Куда?
- По отношению к доллару.
В очереди облегчённо засмеялись. Мол, у нас и рублей-то нет. От получки до получки.
Я покрутила пальцем у виска.
Паника начнётся на следующий день. А сегодня, и в нашу вторую, и в третью ездку будут всё те же сонные продавщицы и редкие “полукилограммовые” покупатели.
Истратив почти все наличные, я брошусь информировать посёлок.
Соседи - Игорь с Женькой, как всегда, керосинили.
Игорь отмахнулся, что никаких денег у него нет. А Женька сказал, что давно откладывает пенсию на специальный счёт, с которого ни копейки снимать нельзя, потому что пропадут проценты.
- Немедленно забери и купи баксы, балда.
Он посмотрел на меня, как на агента международного империализма, и предложил выпить.
Из всех знакомых, кого мне удалось застать дома и предупредить, только один врубился и помчался в Москву.
Потом долго благодарил.
А у Женьки, по сути, обесценилась накопленная на автомобиль сумма.
Не лучше обстояло дело и с моими приятельницами по цветочной торговле, которых я на следующий день уговаривала немедленно забрать наличность из банка и перевести в баксы.
У обменников уже росли очереди, за доллар давали около восьми рублей.
Некую Зину я вроде бы сагитировала, она поехала в банк. Но впоследствии плакалась, что кассирша так страстно уговаривала её “не делать глупостей и не поддаваться панике”, так сладко пела опять же про утерянные проценты, что бедная Зина сдалась и тоже в результате погорела.
Потом она робко интересовалась, в каких верхах у меня такие осведомлённые знакомые. И чтоб в следующий раз я её непременно предупредила согласно их информации, - мол, уж тогда она обязательно послушается…
* * *
Затем была бойкая торговля накануне первого сентября, рубль продолжал падать.
Помню, как на вырученные деньги купила портативный телевизор на аккумуляторах, турецкую кожаную шубу, несколько пар кроссовок, ещё какую-то необходимую ерунду.
Бегство от рубля.
Последнее, что отпечаталось в памяти – свалка у оптовых ларьков, торгующих блоками сигарет, кофе, чаем и плитками шоколада.
Попросила приглядеть за букетами, побежала через улицу узнать, в чём дело.
Народ расхватывал пакеты с арабикой в зёрнах и банки растворимого кофе.
Постояла в очереди, набрала кофейных банок и пакетов полные руки. Не хватило рубля.
- Сейчас принесу.
Рубль нашёлся не сразу – у продавца лотерейных билетиков.
А окошко кофейно-сигаретного киоска было уже закрыто, народ рассосался.
Парень от моего рубля брезгливо отмахнулся – он спешно менял ценники в два-три раза подорожавшего товара.
* * *
Таким образом, получилось, что дефолт не только обеспечил нас примерно годовыми запасами всяких там круп, стиральных порошков, бульонных кубиков и дешёвых кроссовок, но и дал возможность издать друг за другом сразу оба тома мистерии.
Я очень спешила. Второй том почти весь посвящался Изании, и я была настолько наивна, что мечтала помочь коммунякам своими прожектами.
Ну, хотя бы организовали при первичках пункты Изании с живой реальной взаимопомощью, которая сплотила бы избирателей, заставила заново поверить и в коммунистическую идею, в общем-то христианскую, и в новых лидеров.
Взглянуть на всё иными глазами, вместо того, чтобы вхолостую орать на митингах.
Поэтому целиком зависеть от компьютершика Олега, у которого случалась то хворь, то очередная учебная сессия, то быт заедал, было уже невтерпёж.
Пришлось волей-неволей регулярно наведываться к нему, на другой конец Москвы, и подключаться к работе самой.
Благо под рукой были если не Олег, то его жена или мама, тоже мало-мальски знакомые с компьютером, у которых всегда можно было проконсультироваться.
Поначалу мои вопли о помощи раздавались каждые пять минут, потом всё реже. А последние главы второго тома я уже и набирала, и распечатывала самостоятельно.
Потом и вовсе стала бояться доверять дело Олегу, после того как у него однажды исчез с концами целый файл - и дискета, и отредактированный текст рукописи.
Слава Богу, я догадалась попросить Бориса редактировать сразу оба машинописных экземпляра под копирку.
Я вообще стала очень осторожна – точь-в-точь как беременная на последнем месяце. Боялась выходить из дому, когда скользко. Вдруг что-то сломаю, не смогу работать рукой или загремлю в больницу...
Отказывалась от посещения всех семейных и дружеских торжеств, из-за чего испортила отношения с родственниками и знакомыми. Даже в храм стала ходить реже, уповая, что Бог простит.
Ведь я делаю важное и нужное дело!
Может, и гордыней было так думать, каюсь... Но вера, что данное дитя - “от Бога”, завладела мною целиком. Я ничего не могла с этим поделать и воспринимала себя просто как некий инкубатор, призванный взрастить, родить и подарить Изанию миру.
Меня извиняло хотя бы понимание, что никакой моей личной заслуги в сотворении этого младенца нет – надиктованные кем-то неведомым главы я просто едва успевала записывать - порой наспех, порой повторяясь...
Но сроки поджимали, младенец должен был родиться вовремя, ибо “дорого яичко к Христову дню”.
Сложность ещё состояла в том, что “рожать” предстояло в два приёма - близняшек, хоть и не сиамских, но половинок единого целого.
Один без другого, если и имел право на существование, то лишь как половина второго. И, пока не родился этот "второй", первый тоже вроде бы продолжал пребывать в утробе, хоть и лежал уже новорождённый тираж в свеженьких пачках, заняв несколько кубометров дачной комнаты.
Синяя солидная обложка с золотыми буквами заглавия и моей фамилии. Прекрасная дорогая бумага - за всё уплочено.
Но ни подарить, ни продать, ни просто показать.
Потому что, как известно, половину работы...
Чтобы ускорить этот мучительный процесс, я не только компьютер, синхрофазотрон бы освоила.
Так что последние недоношенно-переношенные главы “рожала” сама. И повитуха – симпатичная девушка Наташа из издательства, лишь придавала им приемлемый для типографии вид под названием “макет”.
* * *
И вот, наконец, свершилось. Противоположная стена комнаты тоже заставлена книжными пачками.
И ничего не случилось – я жива, типография не сгорела, не взорвалась и не обрушилась в пропасть “газель” нашего друга Василия, доставившего из Калуги тираж.
Но мне всё ещё страшно. Побыстрей обдумываю список тех, кому надо подарить или дать прочесть “нетленку” в первую очередь.
Это, разумеется, лидеры оппозиции, передовые мыслители, главные редактора “левых” газет и журналов.
“Неовампирившиеся” писатели и “непродавшиеся” киношники, в том числе и из числа моих прежних знакомых.
Сведения у меня были порой устаревшими в ту и другую сторону, я иногда попадала в лужу, будучи не в курсе многих тонкостей нынешних разборок, но так или иначе ощупью искала “наших”.
С самого начала у меня была установка – книги не продавать, а распределять.
Не только по лидерам оппозиции и интеллигенции, но и по библиотекам, читальным залам, по странам СНГ и т. д.
В дальнейшем позволяла себе иногда нарушить это табу, но с условием – все деньги с продажи должны идти на издание следующих книг.