Была поздний вечер, а Фёдор всё никак не мог решить, что же ему теперь делать. Он уже давно ушёл от Ивана Егоровича так и не обмолвившись о цели прихода. Да, он согласиться на предложение ЕБМа. Да, он надеялся потянуть время и узнать насколько серьёзны его угрозы. Но теперь, в новом свете открывшейся истории и речи не могло быть о подобной сделке. Ну, а со мной, что они могут сделать? В тюрьму законопатить?.. И почему-то тюрьма его совсем не страшила.
– Нет. Надо возвращаться и не финтить, – решил он, – это воспримут как слабость и тогда ещё поизмываются себе в удовольствие.
Добрался Фёдор обратно на базу только глубокой ночью, уставший и казалось безразличный ко всему происходящему. Несмотря на поздний час его терпеливо ждали. Тот же комендант-молчун открыл дверь на первый короткий звонок. Не говоря ни слова провёл в знакомую комнату. Приказал ждать. Минут через десять томительного ожидания появился собственной персоной ЕБМ. То же непроницаемое лицо без признаков каких-либо эмоций, чувств и мысли
– Как дела? – тихим, бесцветным голосом спросил он.
– Спасибо, хорошо, – как бы не понимая о чём речь ответил Фёдор. И следуя своему замыслу, перешёл в наступление.
– Да, я был у Ивана Егоровича. Но, после некоторых размышлений, решил с вашим предложением не обращаться. Если я виноват, то с меня и спрашивайте. А третьих лиц подключать не надо.
– Ты не понял! – куда только подевалось его напускное спокойствие, ЕБМ похоже был взбешён. Он тщательно, чуть ли не по слогам выговаривал слова, – и лица никуда не денутся; и третьи, и четвертые…все, все вы мне ответите. Он закрыл глаза, казалось о чём-то задумался. Потом встрепенулся, и на его лице появилось подобие улыбки – маска хладнокровного убийцы, выражение удава высмотревшего жертву. Он молча в упор уставился Фёдору в переносицу.
– Ты будешь делать только то, что я тебе прикажу, – монотонно зазвучал его голос, – противиться бесполезно и бессмысленно… Он продолжал что-то говорить, но Фёдор казалось уже ничего не слышал. У него закладывало уши ватой, подгибались колени. Ледяной взгляд проникал во все клеточки тела, лишал воли и каких-либо побуждений. Фёдор пытался собраться с мыслями, отвлечься, пошевелиться, отойти, но ноги не слушались, оставался только этот всепроникающий голос и взгляд, противостоять которым он пытался, но не мог. На краю ещё незамутнённого сознания мелькнуло паническое: «всё, я полностью в его власти, я гибну…». И Фёдору привиделась картина из старого кошмарного сна, когда бурное течение канала несло его к опасному повороту, за которым слышались хриплые звуки поглощаемой массы воды. И как тогда на берег в отчаяние выбежала Эльвира, только на этот раз она не кричала, а нетерпеливо, вытянутой рукой, указательным пальцем, показывала на противоположный берег: «Посмотри же! посмотри скорее», - читалось во всей её фигуре. И Фёдор обернулся, и там он явственно увидел Лену. Она стояла как мадонна: строгая и печальная в немой красоте, прижимая к себе младенца. И сразу отрезвляющая волна смыла прилив дурноты, сознание стало ясным и чётким, он опять почувствовал тепло в руках и ногах, а в ожившей руке, в ладони, он крепко, до боли, сжимал свой талисман – стремительно летящий кораблик в хрустальной сфере.
С ЕБМом тоже произошла метаморфоза – куда только делся его грозный и властный вид? Остекленевший взгляд теперь был смешон, как и его вид: плюгавый, растерянный, беспомощный. Немая сцена кончилась. ЕБМ боком, боком, что называется, слинял, испарился, как-то незаметно скрывшись за дверью. Фёдор перевёл дыхание. Его не встревожил звук запираемой на замок двери. Западня замкнулась. Ну и что же! Теперь он знал, что одержал моральную победу и что сможет за себя постоять, несмотря на численный перевес противника и действия на вражеской территории.
Под утро, сидя на диване, Фёдор забылся коротким сном, он не слышал, как открылась дверь, как в комнату бесшумно зашла Лика и тихо присела рядом. В скорбной позе она невидящим взглядом уставилась в одну точку на полу.
– Фёдор, мы погибли, Фёдор, мы погибли.
от этих слов, произнесённых тихим голосом он и очнулся, но не сразу осознал себя в реальности. Ещё тёмная комната с проблеском рассвета в окне и незнакомая фигура рядом.
«Что это? Где я?» – промелькнуло у него в голове, и он разжатой пружиной соскочил с дивана. Ожидая нападения с любой стороны, прижался спиной к стене готовый немедленно дать отпор. Но нападения не последовало. Он рассмотрел в неверном утреннем свете обстановку и сдавленным голосом спросил.
– Ты?.. – Потом добавил, – как ты тут оказалась?
– Фёдор, – я не знаю что делать. ЕБМ вне себя. Он опасен, очень опасен. Помнишь, помнишь, как-то давно, ты меня спросил, стоит ли кто между нами. Так это он, – Лика запнулась, – я его, тогда, имела в виду. Он мне всю жизнь поломал. И она всхлипнула. Ты знаешь, он же владеет гипнозом, он кого хочешь себе подчинит и что захочет, то и заставит делать. Ему противится бесполезно.
– Ты что меня запугивать пришла? – перебил её Фёдор, – давай по порядку. Мне надо знать его сильные и слабые стороны, привычки, пристрастия, в конце концов.
– Какие слабые стороны? У него всё ухвачено. Он с человеком, как кошка с мышкой играет, а когда надоест – придушит и бросит. И ведь стелет сначала мягко, мягко… Но если кто вздумает в открытую сопротивляться, характер показывать, того ждёт самая печальная участь… Сотрёт в порошок не моргнув глазом. И ещё любит стравливать людей. Да так, чтобы они проявляли самые плохие, уродливые качества. Превращались в животных, теряя человеческое обличье. Он, если хочешь знать, сделал всё для того, чтобы меня муж бросил. Он устроил этот абсурд. Чтобы бросил и был бы всегда на глазах. Да, вообще, всего не расскажешь. И за что это всё мне? – Лика негромко всхлипнула. – Когда-то я проявила характер… Так он подстроил мне такую мерзость. Меня изнасиловали… А представили коварной соблазнительницей, преследующей свои меркантильные цели. И заступиться некому было. После этого муж и ушёл…
– Так что же ты, от такого… – Фёдор запнулся, не зная какой эпитет придумать, и энергично махнув рукой продолжил, – не убежала? На край света надо было без оглядки бежать!
– Не могла. Это выше моих сил. Я же говорила про гипноз. Какая-то болезненная зависимость. Он то отпустит меня, и когда я начинала верить, что этот кошмар кончился как страшный сон, вновь и вновь возвращал свою власть. Я тогда становлюсь грубой агрессивной, меня просто подмывает беспричинно доставлять людям неприятности, да что там людям, я на дочь могу ругаться базарным словами и ни за что ударить. И даже видя, как она бедняжка мучается от такой несправедливости, ничего с собой не могу поделать. А теперь, – и она снова всхлипнула, – он выставил условие: или мы с тобой достаём ему картину, или он «воздаст сторицей», так и говорит, а я его боюсь, боюсь. Он способен на самую изощрённую месть.
– Так что же он в ней нашёл такого? Что он такой ценитель живописи? Искусства? Не похоже что-то, – задумчиво спросил Фёдор, – видел я его заумную коллекцию, так это просто какой-то набор злостных карикатур на людей. Или наскальная живопись людоеда.
– Я знаю, она, картина, ему не нравится, – всхлипнув отвечала Лика, – смертельно не нравится… Тебе дед рассказывал про Степана Емельяновича? И про его внука?
Фёдор кивнул головой.
– Так вот, тот самый внук – это и есть нынешний ЕБМ.
У Фёдора от крайнего удивления, глаза, что называется, полезли на лоб.
– Вот это да! Точно мир тесен! – изумлялся он, - надо же!.. Так, так… Вот оказывается как всё переплелось!..
Фёдор пристально, как в первый день знакомства, посмотрел на Лику. В неярком свете раннего рассвета она показалась ему намного старше своих лет. Простоволосая, с тёмными кругами под глазами, она отрешённым, потухшим взглядом смотрела куда-то сквозь него. То ли в своё туманное прошлое, то ли в своё безрадостное будущее. Фёдор отвернулся не в силах наблюдать эту безысходность и отчаяние. Он не представлял, как в отрывшемся свете событий можно было поступить. Поддаться шантажу, отдать картину на поругание, а именно этого и можно было ожидать от ЕБМа, значило стать соучастником в каком-то невиданном акте вандализма. А с другой стороны, он сам, Лика, оказались заложниками в руках чрезвычайно опасной и непредсказуемой банды. Пауза затягивалась. Наконец, Фёдор сказал:
– Всё-таки надо бежать! Лика надо бежать!
– Я не смогу, Фёдор, ты же знаешь… Это выше моих сил… И она как-то, по-детски, снова всхлипнула.
– Но, но. Ты амазонка в конце концов или пупс пластмассовый?
– Всё равно не могу, – голосом полным слёз, готовясь разреветься, отвечала она.
– Так! Прекратить истерику! Помнишь, ты мне как-то обещала выполнить любое моё желание? Игра в американку, помнишь? – И не дожидаясь ответа продолжил, – ты должна мне верить! Я тебе помогу! – И Фёдор достал амулет, свой заветный летящий кораблик. – Это необычная вещь, ты сама сейчас поймёшь. И он осторожно вложил его ей в руку. Лика поднесла амулет к глазам. И они ожили, заискрились, отражая пойманный свет.
– Я недавно сделал открытие… ЕБМ сегодня тоже пытался наехать на меня со своей чертовщиной, и у него ничего не получилось, когда он, амулет, оказался у меня в руке. Его власть тогда кончается, он становится похожим… на такого затурканного бомжика. Ты мне веришь?
Лика виновато улыбнулась и согласно кивнула головой.
– Верю, – сначала шёпотом, а потом уверенно уже окрепшим голосом повторила. – Верю!
– Вот совсем другое дело. Бог не выдаст – свинья не съест!
Но сам то он отлично сознавал, просто убежать – не выход, да и вряд ли это возможно. Ясно, что от ЕБМа просто так не скроешься. Надо одержать над ним победу. Моральную победу! Чтобы он раз и навсегда оставил их в покое. Но ведь были ещё и участники его банды: продажные вооружённые менты, Бабен мечтающий с ними двоими расправиться, да и ещё несколько подозрительных личностей обретающихся в здании также со счетов сбрасывать не следовало. Задача в представлении Фёдора, почти что невыполнимая. Но делать что-то надо было. Отсиживаться, уповая на счастливый случай, небеса или ещё что-то сверхъестественное было некогда и опасно. Лика сумев украдкой, воспользовавшись отсутствием охраны, открыть и пробраться к Фёдору в комнату, давала шанс. И этот шанс надо было поторопится использовать. Ведь охранник мог появиться с минуту на минуту и поднять тревогу.
– Ты знаешь, где сейчас может находится ЕБМ? – Спросил Фёдор Лику.
– Ты что хочешь? – почему-то шёпотом, в ответ, испуганно спросила Лика.
– Поговорим по душам, как шутят прокуроры, недобро улыбнулся он
– Не надо, это опасно!
– Ну ты же говорила, что веришь мне, надо решаться, Лика! Сейчас или никогда…
Она коротко вздохнув, как перед прыжком в воду, решительно шагнула к двери.
– Иди за мной, но тихо. Фёдору не надо было этого напоминать. Они осторожно прошли мимо комнаты откуда раздавался знакомый гнусавый, гоблинский голос переводчика видеофильмов. По-видимому, кто-то коротал время за просмотром видео. Фёдор молча показал пальцем на дверь, Она отрицательно покачала головой, жестом приглашая идти дальше. В торце коридора была ещё одна дверь. Теперь, на вопросительный взгляд, Лика согласно кивнула головой. Фёдор прислушался, пытаясь уловить малейший звук, и услышал… короткий всхрап. Сейчас оставалась надеяться на чудо, чудо незакрытой двери. И оно случилось. Осторожно потянув одну створку Фёдор с облегчением почувствовал, как она пискнув, поддалась и приоткрылась. Заглянув, Фёдор увидел притемнённую комнату с зашторенными окнами, приглушённый свет давал только торшер стоящий в углу. В его свете он увидел диван, и кого-то спящего на нём. Осторожно на цыпочках зайдя в комнату, приблизился к спящему. Это был ЕБМ, собственной персоной. На журнальном столике у изголовья стояли наполовину выпитая бутылка коньяка, нарзан, и резанный пластиками лимон. ЕБМ безмятежно спал после принятой дозы. У Фёдора мелькнула шальная мысль: «Вот сейчас подушку ему на рожу, и всё, через пять минут главная головная боль снимается.». Но вместо этого взял со стола бутылку и налил полный стакан коньяка. Другой же, пустой, поднес к уху спящего. Фёдор придумал воспользоваться старой армейской шуткой. Во времена его службы бытовала такая довольно хулиганская, но безобидная шутка. Переливалась вода перед спящим, и тому предлагалась помочится. Журчание жидкости и заклинания если и не провоцировали предлагаемого, то «весёлое» пробуждение гарантировали. Сейчас, Фёдор, такой тест драйв устроил и ЕБМу. На пятое или шестое заклинание ЕБМ проявил признаки беспокойства, а потом и вообще подскочил, удивлённо выпучив глаза.
– Штанишки-то сухие? – с усмешкой спросил Фёдор. ЕБМ испуганно покрутив головой, заметил Лику.
– Как вы тут очутились? – сдавленным голосом спросил он, – кто вам позволил ко мне вломиться? И что вам вообще надо?
– Как мы очутились? Проходим сквозь стены! А надо, чтобы ты оставил нас в покое! Я ясно говорю? Похоже ЕБМ стал приходить в себя. Но с дивана не вставал. Глаза его стали стекленеть и уже монотонным голосом он забубнил:
– Вы ещё пожалеете, вы уже жалеете, это я обещаю вам. Со зловещим пришепётыванием зазвучал его голос.
–А ты, – это он обратился к Лике, – немедленно, на полусогнутых, на полусогнутых, подползла ко мне.
Лика как-то медленно и неуверенно, как к краю пропасти направилась к нему. Фёдор с ужасом подумал: «Неужели гипноз действует?» Но, подойдя вплотную и чуть наклоняясь, она отчётливо произнесла:
– Знай, твоя чертовщина больше на меня не действует! Запомни это раз и навсегда!
У ЕБМа лицо исказила гримаса напряжения, на висках вздулись вены, глаза навыкат. Он, вдруг, схватил Лику за руку и дёрнул, как бы не веря в происшедшее и пытаясь вернуть свою власть. На тут же получил звонкую затрещину. «Вот это да, – удивился Фёдор, – вот это приложилась, от души». Тот отпрянув настолько, насколько позволяла спинка дивана, представлял теперь собой человека крайне ошеломлённого и ошарашенного. По-видимому, он потерял дар речи. Он пытался что-то сказать, но получалось только немое шевеление губами.
– Инцидент исчерпан? Или мне добавить? Мало не покажется! И Фёдор сунул кулак ему под нос. Не ожидая ответа продолжил:
- Слушай ты! внимательно! пока я добренький! Сейчас мы соберём вещички, а ты скомандуешь чтобы нас отвезли в город. Ты меня понял? – теперь уже самым зловещим голосом на который только был способен, не говорил, вещал Фёдор. И не вздумай финтить, «малина» ваша паленая. Я что, по-твоему, в городе время зря терял?
ЕБМ съёжившись, закивал головой. Куда только делся его начальственный шик и лоск.
– И давай договоримся, что наши пути больше никогда! нигде! ни при каких обстоятельствах, не пересекутся!.. Уразумел?..
Конечно, был вариант, был большой соблазн попробовать самим прорваться. Связать бедолагу по рукам и ногам, забить ему в рот кляп, и что называется, сделать ноги, Но Фёдор его рассматривать не стал. Это было бы просто-напросто бегство. Было бы признанием своей трусости и неправоты. Какая там моральная победа? Это впоследствии развязывало руки ЕБМу, давало бы ему право на немедленный ответный ход, на преследование и месть… Оставалось надеяться, что сработает фактор запугивания, хотя бы на первое время. А потом, как говориться, победителей не судят. Вышли Фёдор и Лика с гордым видом, высоко подняв головы. Но за дверью, они потихоньку и крадучись пробрались в ту же комнату откуда начался поход.
– Фёдор! Ты веришь в то, что наобещал ЕБМ? – тихо спросила его она. Повисла пауза. И не дожидаясь ответа, продолжила. - Ты его не знаешь, обманет, пять раз обманет!
– Ну, так вроде трясся, как осиновый лист, он похоже в шоке, – размышлял вслух Фёдор, – со страха, думаю, сделает.
– Нет! Его нельзя сейчас оставлять одного! Это смертельно раненый зверь. Мы же покусились на самое главное, самое дорогое для него – это безраздельная власть над душами людей. А испуг – просто игра и притворство, только для того, чтобы взять паузу.
– Да, и что же делать? – Фёдор понимал, что Лика права. Он и сам это чувствовал, но выделила главное она.
– Сами мы не выпутаемся, нужен помощник.
– И где же ты в этом вертепе его возьмёшь? помощника-то? – с сомнением спросил Фёдор.
– Ковбой, – был её короткий ответ, – он должен нам, себе, в конце концов помочь.
– Ты уверена, – продолжал сомневаться Фёдор.
– Его уговаривать не надо, – продолжала Лика. У него свои счёты, большие счёты с этим уродом. Ему, так же как и мне, ох! и насолил он, ох! и насолил, и потом, – она запнулась, – потом я когда-нибудь тебе всё расскажу. Мне это очень, очень важно! Лика с таким внутренним жаром произнесла последние слова, что не согласиться Фёдор просто не мог. И он молча кивнул головой. Заполучив согласие, Лика тихо выскользнула из комнаты. Только когда Фёдор остался один, он заметил, что его бьёт мелкая дрожь, дрожь нервного возбуждения. Кураж прошёл, в ушах звучало высокое напряжённое тремоло тревоги.
Фёдор подошёл к двери, прислушался. Ничего подозрительного: ни хождений, ни голосов. План пришёл сам собой, ибо вариантов не было. Пока Лика будет уговаривать Ковбоя, не дать очухаться ЕБМу. Не оставлять его одного ни на минуту, не спускать с него глаз. И Фёдор решительно потянул ручку двери на себя. Открыл и отпрянул. За дверью молча стояли два мента. Через пару минут Фёдор уже был предоставлен сам себе. Та же комната без окон, та же батарея, и он в неудобной позе – корчем, пристёгнутый к ней.
«А говорят в одну реку дважды войти нельзя, – невесело про себя подумал Фёдор, – хорошо хоть без мордобития обошлось. Хотя ещё неизвестно, что ждёт меня». Ответ не заставил себя долго ждать. Вскоре в камеру затолкали и пристегнули к соседней батарее и Лику. Явных побоев на ней не было, но следы борьбы выдавала растрёпанная одежда, причёска, сбитое дыхание.
– Поворкуйте голубки напоследок, – перед тем как захлопнуть дверь изрёк великодушный капитан с глазами убийцы. Лика пару раз шмыгнув носом закрыла глаза и молчала. Молчал и Фёдор. Да и о чём можно было говорить? В помощь Ковбоя Фёдор не верил, ни во что он сейчас не верил. Лика, по-видимому, тоже была деморализована и подавлена. Заговор не удался, оставалось ждать скорого суда.
– Фёдор, – прервала молчание Лика, – Фёдор, – со слезами в голосе сказала она, – прости, прости меня.
– Нас наверное подслушивают, – отвечал Фёдор. Лика не обращая внимание на то, что сказал Фёдор продолжала:
– Прости меня. Через меня ты попал сюда, во всю эту ужасную историю.
– Я ни о чём не жалею.
– Ты ничего не знаешь, тебя использовали вслепую, моими руками. ЕБМ выбрал тебя. Это он выбрал тебя. Он всем и заправлял. Договорить Лика не успела, дверь приоткрылась и в проём заглянул ЕБМ. Опять невозмутимая бесстрастная маска, тот же ничего не выражающий пустой взгляд.
– Ну-ну, ублюдки! Инцидент исчерпан? - изрёк он и длинно грязно выругался.
– Я боюсь, – после того как закрылась дверь, почему-то шепотом произнесла Лика.
– А что мы собственно такого сделали? – это уже Фёдор возмутился в полный голос, – украли, ограбили, оскорбили кого? Нас, да! прессуют тут невесть за что. Почему мы должны боятся? Да и что они могут сделать? Не убьют же в конце концов!
– Они могут сделать всё, что придёт ему в голову, – всё также шепотом отвечала Лика.
«Что-то тут не вяжется, – думал Фёдор, – ну, попугают нас с Ликой, да и отпустят. Не вижу я побудительного мотива. Подумаешь картина. Ладно уж, если бы она великие «тыщи» стоила. А Лика просто запаниковала, не надо поддаваться её настроениям».
Тем временем кажется про них забыли. За это время Лика рассказала свою невесёлую историю. Вырисовывалась какая-то фантасмагорическая картина. Картина козней ЕБМа против Ивана Егоровича, Лики и всей её семьи. Многие вещи в рассказе Лики казались Фёдору просто совпадениями, но Лика была уверенна не в простой случайности происходящего. Потом возникла длинная пауза. Каждый наверное осмысливал сказанное и услышанное. Фёдору вдруг стало нестерпимо жалко эту красивую и гордую женщину, с такой непростой и полной перипетий биографией. Ему показалось, что он разобрался в ситуации. Когда-то найдя мужество и отвергнув грязные, беспардонные домогательства ЕБМа, она всё же запуталась в умело расставленных силках, повелась на каких-то мелочах и в итоге попала в полную зависимость; и сама и её семья стала игрушкой в его безжалостных руках. Что двигало ЕБМом, – неуёмная мстительность? Мизантропические наклонности? Какая разница! Налицо неадекватность поведения. По всем жизненным понятиям и канонам.
– Лика, – как можно мягче, нараспев, позвал её Фёдор. Он понял, что заточение – это пытка. Изощрённая пытка придуманная воспалённым мозгом ЕБМа. И продолжаться она может сколь угодно долго. Пока они не умрут здесь, прикованные наручниками от жажды и голода. Фёдор уже пытался пару раз докричатся, но тщетно, здание как вымерло. И он решил действовать. Но как? И с чего начать, он себе пока не представлял.
– Лика, – опять позвал он её.
Она молча посмотрела на него.
– И ты прости меня. Прости, что вёл я себя как последний шалопай, – Фёдор горько усмехнулся, – этакий жигало: пришёл, увидел, победил. Глупый я был и неразумен. Прости!
Лика помолчав, ответила:
– Ты во сне часто разговаривал с Леной. И потом, женское сердце не обманешь. Но мне было так одиноко, так тоскливо… Ты помог мне выстоять в самое трудное время. Спасибо тебе… Я всегда, – тут голос осёкся, – буду помнить с благодарностью, – и она то ли всхлипнула то ли вздохнула. Они помолчали. Потом Лика вдруг с горечью и отчаянием в голосе спросила:
– Господи! Ну почему? почему? я не могу молиться! Почему?
Фёдору остро, нестерпимо остро захотелось помочь ей… но чем? Он и сам, не только не знал ни одной молитвы, но, как говорится, и пупа толком перекрестить не мог. А на ум тем временем пришли строфы когда-то давно прочитанные и казалась навсегда забытые. И он потихоньку припоминая, начал декламировать:
«Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях ушедших в море,
О всех, забывших радость свою».
Прочитав четверостишие Фёдор запнулся, мучительно пытаясь вспомнить продолжение. И тут зазвучал Ликин голос, она, как эстафету продолжила декламацию:
«Так пел её голос летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалась, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди,
Светлую жизнь себе обрели».
Дверь скрипнув, приоткрылась.
– Вы что тут уже совсем рехнулись? – Это милицейский чин с неподдельным удивлением заглядывал в комнату. Фёдор понял, что это шанс, и пока тот не закрыл дверь, заявил:
– Если я сейчас не сделаю контрольного звонка, к вам приедут. Очень скоро приедут.
– Это кто к нам приедет? – с сарказмом вопросил капитан.
– Там ещё остались порядочные люди, не вам чета. Вы что, думаете я зря целый день в городе был?
Конечно, Фёдор блефовал, но это, казалось ему, должно сработать и подстраховать от нежелательного развития событий. Дверь захлопнулась. «Неужели не сработало? – подумал Фёдор, – или они тут совсем распоясались и не боятся никого и ничего?»
Но, как оказалась, сработало. Вскоре тот же капитан, ЕБМ и Бабен вплотную подступили к Фёдору.
– Ну-ка рассказывай, куда ты там настучал? – распорядился страж порядка.
– Я не стучал, у меня есть влиятельные друзья, – напропалую врал Фёдор.
– Ты же говорил, что он никуда не заворачивал, – это капитан обратился к Бабену.
– Врёт скотина, – и Бабен пнул Фёдора, – да, по городу мотался гад, петлял, но кроме той квартиры никуда не заходил, ни с кем не встречался. Фёдор понял, что за ним следили. Наивный, он думал, что его просто так отпустили.
– Так что же ты на понт нас вздумал брать? – Голосом не сулящим ничего хорошего продолжал допрос капитан.
– Я по телефону, – буркнул Фёдор.
– Да что с ним разговаривать, – вмешался в разговор ЕБМ и посмотрел на Бабена, – поучи его, чтоб неповадно было. И нехорошо усмехнулся. Когда те двое вышли, Бабен присел на корточки около Фёдора.
– Ну что, чучело, допрыгался? – почти что ласково спросил он. Сейчас будем играть в гестапо. Включив настольную лампу, стоявшую тут же рядом на тумбочке он направил свет прямо в глаза. Свет слепил Фёдора, он щурился и отводил взгляд.
– Что не нравится? – И неожиданно тыльной стороной ладони ударил Фёдора по губам, – а теперь по порядку: Кому ты звонил? – Бабен нависал над Фёдором, светя и обжигая настольной лампой в упор, почти что касаясь лица.
– Никому, – односложно ответил Фёдор и тут же получил новый более сильный удар. Дёрнувшись, Фёдор непроизвольно выбил лампу из рук Бабена. Он сразу и не понял, что произошло. Бабен схватившийся за стояк батареи, чтобы удержать равновесие, вдруг, стал выгибаться и хрипеть. Потом Фёдор понял, что шнур в его другой руке за который он пытался удержать лампу, заголился и Бабен попал под напряжение. Глаза его стали закатываться, на губах появилась пена, а когда он упал на колени, Фёдор с трудом дотянувшись до шнура, наконец, выдернул его из розетки. Наступила полная тишина. Бабен казалась не подавал признаков жизни.
–Эй, – позвал Фёдор, – да заберите же его. Поднялась суматоха. Бабена унесли. Сразу же следом зашёл Ковбой. Внимательно посмотрел на Лику, на Фёдора.
– Ну и ну, – удивлённо сказал и покрутил головой. Потом протянул Фёдору ключи:
– По моей команде, не раньше. Подходят к вашим наручникам. И тут же вышел. Фёдор посмотрел на Лику.
– А я, честно говоря, не верил.
– Фёдор, – отвечала она, – я может сделала неправильно, но я отдала ему амулет. Фёдор пожал плечами и ответил:
– Это делается по велению сердца.
Прошло ещё какое-то время. Фёдор видел, Лика маялась. Да и у него самого нервы были на пределе. Но, тем не менее, он заметил, Лика поменялась: Взгляд, осанка, выражение лица. Она как-то подобралась, стала строже. Так бывает с человеком, когда он осознал что-то и через эту призму осмысливает события.
– Фёдор, – вдруг прервала молчание она, – а ты помнишь, как заканчивается стихотворение? То стихотворение. И не дожидаясь ответа прочитала:
«И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко у Царских Врат,
Причастный Тайнам, - плакал ребёнок,
О том, что никто не придёт назад».
– Ну! Ну! – Как можно строже прикрикнул Фёдор. И думать об этом не смей. Странно, успокаивая Лику, сам он потихоньку стал заводиться.
– Посадили тут, как собаку на цепь, – думал он вслух, – да что они себе позволяют? Что они о себе возомнили?..
Видно его громкие восклицания не осталось незамеченными. Через минут пять, косолапя, в комнату зашёл, потоптался, посопел ЕБМ.
– Что за шум, а драки нет? – Спросил, и сопел ожидая ответа. Фёдор и Лика молчали.
– Значит так, голуби. Слушайте меня внимательно, – не говорил, вещал ЕБМ, почти что не разжимая косоротую полоску рта.
– Все знают моё пристрастие, моё большое чувство справедливости: «Враг должен быть уничтожен». Ведь так? У вас есть один шанс на двоих. Видите какой я добрый? Другой бы на фарш вас пустил, а я ещё шансы раздаю. Минуту, одну минуту и кто-то из вас выиграет в лотерею жизнь, подумать страшно – саму жизнь…
С этими словами он с неожиданной для него прытью исчез из комнаты. Лика с Фёдором переглянулись. Взгляд её был печален и мудр. И он понял, она готова на всё, на любой поворот событий. Фёдор еле заметно, ободряюще кивнул ей головой. Для себя он тоже решил: «Всё пора действовать». Он уже достал ключ, но отстегнутся от наручников не успел. В комнату ввалился ЕБМ. В руке, согнутой в локте, он картинно держал пистолет. Остановившись посреди комнаты, поочерёдно стал целиться то в Лику, то в Фёдора, пытаясь произвести эффект.
–Ну что, обделались ублюдки? – сквозь зубы цедил он. И тут он произнёс бессмертное: «Вы меня ещё не знаете!»
Фёдор, несмотря на всю серьёзность ситуации улыбнулся. Это взбеленило ЕБМа.
– Он ещё лыбится, – верещал тот размахивая пистолетом, – да я тебя, как собаку пристрелю! Ты сам сделал выбор. А эта сучка, – и он показал стволом на Лику, – сделает контрольный выстрел, если в живых захочет остаться. Лика в ответ отрицательно помотала головой.
– Не дождёшься, урод! – голос её прозвучал решительно и твёрдо.
– Ах ты… – ЕБМ от негодования захлёбывался, – ах ты… – посыпались отборные маты, да ты с ним заодно. Да я вас обоих.
И он подскочив к Лике, передёрнул затвор. Всё ждать дальше было нельзя. Федор ткнул ключ в скважину замка, но не попал, промахнулся, руки тряслись от нервного возбуждения, время же казалось остановилось. Наконец, со второй попытки он открыл замок, и в два прыжка оказался рядом, за спиной у ЕБМа. Мгновения хватило Фёдору чтобы оценить обстановку. Пистолет смотрел стволом вниз, а значит были доли секунды, чтобы предотвратить выстрел. Он вежливо положил ЕБМу руку на плечо, готовый в любой момент крутануть того в сторону.
– Стой, как стоишь, – вкрадчиво, почти что ласково, произнёс Фёдор. И добавил, – только попробуй дёрнуться. Другой рукой без труда вырвал пистолет из ватных пальцев. Резко, за плечо, развернул ЕБМа к себе передом, смерив презрительным взглядом, вдруг, схватил за лицо. В этот момент, если бы противник стал дергаться, Фёдор, наверное, в него бы и пульнул. Уж так он был зол. Но ЕБМ, словно чувствуя это, безмолвствовал и затаившись не шевелился, только таращились ничего не понимающие глаза на его перекошенном лице.
– Знаешь в чем твоё спасение? – и Фёдор для вящей убедительности побольнее ткнул его стволом в живот, – в полном подчинении. Делаешь только то, что я тебе говорю. И он резко оттолкнул его от себя. Тщательно вытерев руку носовым платком, освободил Лику. Фёдор поделился с ней своими планами. Надо было хитростью или угрозами собрать и запереть всю банду в этой комнате. И начинать надо было с главного, с самого опытного, капитана. Подведя ЕБМа к двери, Фёдор приказал ему:
– Вызывай сюда капитана, быстро.
Но события сразу начали развиваться не по его сценарию. На призывной крик ЕБМа явился весь милицейский наряд, всей «капеллой». Они дружно зашли в комнату, невозмутимые и уверенные в себе. Фёдор ясно понял, запугать всех троих он не сможет, кроме любопытства в их глазах ничего не читалось.
– Я на вас зла не держу, – начал было Фёдор.
Капитан протянул руку.
– Ствол отдай!
Фёдор поколебавшись, нехотя отдал. Устраивать спектакль с запугиванием не получилось бы. Не такой уж он человек. А стрелять в безоружных людей тем более. Как только Фёдор отдал пистолет, ЕБМа как подменили. Властно взяв капитана за локоть, он с металлом в голосе заявил:
– Капитан, ты, вы все тут видели. Покушение на жизнь государственного деятеля и нанесение побоев.
Фёдор, понял – это всё мастерски подстроено. С самого начала. А он, как простак повёлся. Как это ни горько было осознавать, но это было так. Фёдор виновато посмотрел на Лику.
– Ещё одна подстава, не много ли для одного? – с горькой усмешкой спросил он.
– Какая подстава? – повысил голос ЕБМ, – вы у меня с тюрьмы не вылезете, сгною! Капитан, я приказываю арестовать их.
Капитан брезгливо стряхнул руку ЕБМа со своего локтя.
– Ты заигрался, индюк надутый, – был его ответ, – запомни – есть мусора, и есть менты. Я мент. Пошли ребята, – обратился он к своим сослуживцам.
Но прежде чем милиционеры вышли в коридор, ЕБМ с неожиданной прытью выскочил первым. Оставшись одни в комнате Фёдор потерявший чувство реальности происходящего, спросил Лику.
– Ты чего-нибудь понимаешь? Это что продолжение розыгрыша? Что делать?
Лика сама пребывающая в полном недоумении пожала плечами. Не внёс ясности и Ковбой, буквально ворвавшийся в комнату.
– Что здесь случилось? Что за ажиотаж?
Фёдор морщил лоб, – похоже пронесло, – задумчиво сказал он, – а вообще-то надо делать ноги, быстро-быстро. Как говорится от греха подальше.
На этот раз они решили держаться друг друга, во всяком случае пока отсюда не выберутся. У Ковбоя, оказывается был задуман свой план, который он успел частично привести в жизнь. Их, по его словам, в укромном месте ждал реактивный самолёт. На взлёте. Фёдор заметил, Ковбой пребывал в радостном возбуждении и настроен был шутить. Фёдору всё ещё не верилось, что ЕБМ просто так отступит, а потому он был сосредоточен и серьёзен. И он решил умерить радужное настроение Ковбоя.
– Ты веришь, – обратился он к нему, – что нас просто так отпустят? Сам говорил: «Рубль вход – два выход».
Ковбой похлопал по оттопыренному карману куртки, – обойдёмся без отступных, как говорится: «Пушки последний аргумент королей».
– Ну, мы то не короли, – возразил Фёдор, – и лучше бы такой довод не применять.
– Да это газовый, – отвечал Ковбой, – и гордо добавил, – Беретта.
Не мешкая троица собрав вещички выбралась на улицу. Темнело, наступали осенние короткие сумерки. То ли от свежего воздуха, то ли от избытка чувств у Фёдора голова пошла кругом. Пришлось постоять и даже за стенку подержаться. За воротами базы их ожидал видавший виды «Запорожец», известный в народе под прозвищем «ушастый», из-за самолётных воздухозаборников по бокам кузова. Но, несмотря на свой самолётный вид, старенький «ушастый», больше чем семьдесят километров в час разгоняться не хотел.
– Чётвертая скорость не включается, – пояснил Ковбой, ну ничего и так доедем.
– Ты где этот рыдван раздобыл? - придерживая незакрывающуюся правую дверь, спросил Фёдор.
– Напрокат взял, не бойся, не украл, – блестя белками глаз, с улыбкой отвечал Ковбой.
Дорога была пустынной, по бокам тёмной стеной стоял высокий лес, над землёй стелился туман. Чувство тревоги не покидало Фёдора. «Скорей бы уже город», – нервничал он. Сзади появились и быстро приближались фары идущего на обгон автомобиля.
– А ведь это Бабен, точно! Фара одна у него кривая, в сторону светит, – встревожено сказал Фёдор. И он вовремя предупредил Ковбоя. Пропуская обгонявший грузовик, тот предупредительно притормозил. Бабен резко вильнул, пытаясь столкнуть их с дороги, но сам чуть не улетел в кювет. Выправив машину, он резко затормозил, подставляясь под «ушастого». Но и тут Ковбой сумел его объехать.
– Держитесь крепче, – скомандовал Ковбой, – сейчас будет родео, чёрт бы его побрал. И опять грузовик нагонял их колымагу.
– А ведь мы не уйдём от него по прямой, он нас закатает в асфальт, – поделился своими опасениями Фёдор. И тут же в подтверждение они получили увесистый тычок в задний бампер. Фёдор обернулся и увидел в отражённом свете фар торжествующий оскал Бабена. Он игрался с ними, чувствуя полное своё превосходство. Ковбой лихорадочно дёргал рычаг, пытался включить заклинившую скорость. И это получилось. То ли толчок тому был причиной, то ли усилиями Ковбоя, но скорость включилась и они стали отрываться от преследующего их грузовика.
– Вот так-то! – торжествующе закричал Ковбой. Но радость была недолгой. Сухой щелчок, и по ветровому стеклу разбежалась паутинка трещин, с дырочкой в центре.
– Пригибайтесь! ложись, – закричал Фёдор. Ещё одна дырочка образовалась рядом и, вдруг, двигатель заглох.
– Пуляет, гад! Убегаем в лес, без промедления, – скомандовал Ковбой и слишком резко затормозил. Машина хватанув обочину крутанулась, ударилась об ограждение, но на дороге устояла и прокатившись по инерции метров двадцать остановилась. Фёдора первым ударом выбросило в поросший камышом кювет. «Надо же! приземлился как удачно», – подумал Фёдор и вскочил на ноги. Но тут же присел, прячась от света фар в густых зарослях. Бабен остановился прямо напротив него. Осмотревшись, он с пистолетом наизготовку осторожно двинулся в сторону «ушастого». Фёдору показалась, что Ковбой остался в машине, сидит уронив голову на руль. «А ведь ему не поздоровится, ни ему, ни Лике. Надо Бабена отвлечь», – решил он. Нащупав под ногами камень, кинул в сторону Бабена. Тот остановился и обернулся. Фёдор кинул ещё и видимо попал. Бабен выматерился и наугад выстрелил.
– Идиот, ты что делаешь? – крикнул ему Фёдор. И быстро отпрыгнул в сторону. Бабен ни секунды не задумываясь, выстрелил на голос. Фёдор ещё раз отпрыгнул в сторону теперь уже молча, но его выдал предательский треск камыша. Бабен открыл пальбу на звук, подряд три или четыре выстрела. Толчок в грудь отбросил и повалил Фёдора на землю. Непроизвольно вырвался стон. И он почувствовал, как тёплая жидкость пропитывая одежду, всё больше и больше заливает ему грудь и живот. Он лежал прижимая руку к пробитой груди и слышал, как Бабен бродил по камышам подсвечивая себе фонариком. Всё ближе и ближе трещал камыш и мелькал луч фонарика. Наконец, луч полосонув по глазам, остановился.
– А, старый знакомый, – подал голос Бабен, – ты что тут разлёгся? Отдыхаешь? Ты то мне и нужен, партизан грёбанный. Должок за тобой. Припоминаешь? И Фёдор с ужасом смотрел как ствол медленно поднимается на линию его глаз. Фёдор понял – это не игра и не шутка, Бабен шутить не будет. И ему, вдруг, стало так обидно за нелепость всей этой ситуации, за все дела которые он когда-то откладывал на «потом» и теперь никогда их не сделает, за множество встреч и событий, но уже без него, за то, что все останутся здесь и везде, а его не будет нигде и никогда….
Непроизвольно навернулись слёзы на глаза, свет фонарика двоился в набежавшей слезе, а он такой маленький и беззащитный закрыл глаза и еле слышно выдохнул:
– Мама.
Грянул выстрел. Свет погас. Фёдор с удивлением подумал: «Совсем не больно». Голова пошла кругом и теряя опору он всё быстрее и быстрее беспорядочно кувыркаясь стал падать вниз, в холод и темноту… Страшно далёкий голос спросил:
– Ты живой?
– Не знаю, – одними губами ответил Фёдор и окончательно провалился в чёрную яму.
Спустя полчаса на милицейском уазике привёзли и сдали окровавленного Фёдора в приёмный покой ближайшей больницы. Бабена в наручниках, Ковбоя и Лику отвезли в дежурную часть, для дальнейших разбирательств. Фёдора определили в операционную. Врач нервничал, пациенту срочно нужна для переливания кровь, а у него резус отрицательный и группа редкая. Вот когда действительно промедление смерти подобно. Набросав записку и вложив в паспорт Фёдора, приказал медбрату: «Одна нога здесь – другая там».
Большой город жил своей вечерней жизнью. По ТВ крутили новомодный сериал. Когда, вдруг, его прервав, объявили: срочно нужна кровь. Гибнет человек. И показали фото из паспорта. Мало того, диктор, совсем юная женщина, девушка, в завершении, виновато улыбнувшись, как-то растерянно продекламировала:
«Любовь моя! Прости! Прости.
Ничто не обошёл я мимо.
Но мне милее на пути,
Что для меня неповторимо
Неповторимы ты и я.
Помрём – за нас придут другие.
Но это всё же не такие –
Уж я не твой, ты не моя».
Кто-то возмутился, кто-то удивился, кто-то, привычно, вообще никак не отреагировал. Но людей, отложивших свои дела и приехавших по указанному адресу, оказалась много, необычайно много. И немудрено. Ведь Фёдор, на том паспортном фото, так был похож на поэта чьи строки сейчас прозвучали. Чья это была придумка? Врача ли? Неравнодушного человека с телевидения? Неизвестно, но это сработало! Это принесло свои плоды сполна! Всё-таки статус самой читающей страны не пустой звук!..
Лена приехала второй. Та Лена, встречи с которой он так жаждал и боялся. И настояла, чтобы кровь переливали именно её и только её. Сколько потребуется! Для убедительности назвалась его, Фёдора, женой. Врач поправил часы на правой руке, испытывающее посмотрев на неё, распорядился: «Девушку первой». Фёдор угасал на глазах, когда живой поток Лениной крови попал в его вену. К утру, перенеся операцию, Фёдор начал приходить в себя. Он пребывал в пограничном полусне-полуяви. Сквозь закрытые веки пробивался свет и мощное чувство полёта кружило голову. В ушах же из кромешной тишины нарастая зазвучала мелодичная трель. «Да ведь это жаворонок», – узнал песню Фёдор. И вот он уже парит высоко над землей, вместе с простой и завораживающей мелодией. Промытый воздух после недавней грозы свеж и напоен электричеством. Разноцветные квадраты полей, нитки дорог и маленькие, маленькие люди далеко-далеко внизу. Но, как ни красив был мир сверху, с высоты птичьего полёта, Фёдор всей душой стремился вниз, к людям…
И вот он уже идёт по городу, улицы полны народом, люди красивы и полны сдержанного достоинства и благородства. Но они не замечают Фёдора, они его не видят. Все оборачиваются на мужчину и женщину. Между ними идёт ребёнок и держится за их руки. И с таким неподдельным обожанием и благодарностью поочерёдно смотрит на них, что привлекает всеобщее внимание. Фёдор узнал: «Да ведь это же Тата, Ковбой и Лика». Но и они не заметили Фёдора. Прошли мимо, совсем рядом, улыбаясь своему счастью. Потом в гуще народа промелькнул Филипп, Артур с Лидой, И много-много других, знакомых и незнакомых лиц, но все проходили мимо, словно Фёдор был пустым местом, фантомом, призраком… Да и ему, сейчас, по большому счёту, все были безразличны. Он всё выглядывал и никак не мог высмотреть худенькую девушку с короткой светлой причёской. «А может и она пройдёт мимо? И не узнает меня, – со страхом подумал Фёдор, – нет, нет! Надо что-то делать, чтобы люди меня замечали и видели…»
Неожиданно знакомый голос, откуда-то сверху сказал:
– Пора, пора просыпайся, – и добавил, – это не там, нет! - это здесь. Я тебе точно говорю!
– Наконец-то, хоть кто-то меня увидел! – обрадовался Фёдор и открыл глаза. Первый, с кем он встретился взором, был тот самый «старый» знакомый из вытрезвителя, которого когда-то Фёдор назвал про себя Бывалым. Бывалый, поправил часы на правой руке, и похвалил:
– Держался молодцом! – Показав пальцем вверх, с улыбкой добавил, – видно там к тебе кто-то хорошо относится.
Прошла неделя. Фёдор быстро шёл на поправку. В один из дней его приходили навестить Ковбой с Ликой. Принесли большой пакет гостинцев и денег.
– На комфортное лечение, – так выразилась Лика. Ковбой же рассказал, что произошло с ним после аварии. Он действительно после удара кратковременно потерял сознание. Но, выбравшись и оставив Лику прятаться в придорожных кустах, прокрался на звуки выстрелов и свет фонарика. Успел он в последний момент, когда Бабен уже поднимал пистолет. Выстрел из Беретты, в упор, сделал своё дело, и повязать шокированного Бабена не составило большого труда. Потом была гонка на грузовичке до ближайшего поста ГАИ. Там Фёдора не мешкая определили в больницу, а их «заточили» в КПЗ. В дальнейших разбирательствах в милиции им сильно помог тот самый капитан. Он дал показания по совести. Фигурировал в протоколах и ЕБМ. Его с потрохами сдал Бабен. Слаб оказался «браток» на расправу-то. В его показаниях выплыли и другие уголовные эпизоды. И была перспектива, что и ЕБМу, несмотря на его высокий статус, светят крупные неприятности…
Лика передавала наилучшие пожелания от Ивана Егоровича и его короткое, тёплое письмо. Старик приболел и извинялся, что не может сейчас навестить Фёдора. Простые слова участия тронули Фёдора до глубины души. Вскоре Ковбой и Лика ушли, перед этим взяв с него обещание не теряться и не гнушаться их дружбой. Напоследок, Ковбой по-братски обняв Фёдора, со словами:
– Тебе это нужнее, – бережно вложил ему в руку амулет с корабликом. Они ушли, а Фёдор загрустил. Приподнятое, праздничное настроение первых дней выздоровления сошло на нет и он почувствовал себя отчаянно одиноким…
Прошло ещё какое-то время. Фёдор настаивал на скорейшей выписке. «Бывалый», – он же Иван Денисович, его лечащий врач, отшучивался:
– «И жить торопимся и чувствовать спешим», – и добавлял, – не вздумай отсюда убегать, у меня этот номер не пройдёт!
И вот, наконец, наступил день выписки. Перед этим выпал снег, а в тот день завьюжило. Фёдору нравилась такая мятежная погода. Он смотрел в окно и видел, как порывы ветра, вдруг, срывают с соседних крыш и колышут в воздухе полотнища сотканные из тысячи снежинок, как змеится позёмка по центральной аллее больничного парка, как сиротливо пригибаются и колышутся голые ветки его вековых деревьев. А из старого ретрансляционного приёмника висевшего на стене лилась чудесная мелодия. И чистый детский голос выпевал такие простые и такие западающие в душу слова:
«Слышу голос из прекрасного Далёка,
Голос утренний в серебряной росе.
Слышу голос и манящая дорога,
Кружит голову, как в детстве карусель»
И стоял Фёдор тих и печален, и туманился его взор, и кружилась его голова, то ли от ещё не прошедшей слабости, то ли от избытка нерастраченный чувств.
По полудню, уже одетый, Фёдор зашёл в кабинет Ивана Денисовича, чтобы поблагодарить и попрощаться. Фёдор поблагодарив его на словах, мялся не зная как предложить денег. Он понимал, что это будет бестактностью и пошлостью, ведь в его лечение вкладывали душу, но и просто так уйти не мог…
На невинный вопрос Фёдора:
– А какое у вас увлечение?
Иван Денисович понимающе покивав головой, ответил:
– Я счастливый человек, у меня увлечение и работа совпадают.
– На износ вы трудитесь, на износ, – с толикой жалости произнёс Фёдор.
«Пианист играет как может – просьба не стрелять», – отшутился Иван Денисович и виновато улыбнулся.
Тогда Фёдор достал и протянул на ладони амулет.
– Это вам, от чистого сердца, памятная вещица.
Иван Денисович взяв амулет в руки стал пристально рассматривать его, чему-то улыбнулся и искорки летящего кораблика отразились в его глазах.
– Какой чистый, какой светлый образ! Спасибо! – растроганно поблагодарил Фёдора Иван Денисович, и подумав, добавил:
– Меня просили не говорить, но я не могу об этом молчать. Девушка кровь сдавала, и потом интересовалась, волновалась… Да. Но, почему-то стесняется, ты ей и обязан жизнью! – Иван Денисович подумав, заглянул и достал из ящика стола листок, – посмотри-ка.
Фёдор взглянув на него и снова почувствовал головокружение и приступ слабости.
– Да, я знаю этот адрес, – сказал он охрипшим голосом… И уже сидя на стуле, спросил Ивана Денисовича:
– Вы поможете мне это убрать? Сегодня же! – И показал пальцем на татуировку «ЭТО-ТАМ». Иван Денисович улыбнувшись, задал встречный вопрос:
– Ты уже не разочарован в этом мире?.. Нет?
19
Вечерело. Фёдор быстро шёл по вьюжному городу. Его не смущали ни порывы ветра бросающие пригоршни снега в лицо, ни забирающий на ночь мороз. Он жадно, полной грудью, вдыхал эту морозную свежесть и в ней ему чудился тонкий аромат первых соцветий сирени. Редкие прохожие торопившиеся поскорее скрыться в тепле и уюте своих домов удивлялись на легко, ещё совсем по-осеннему одетому человеку, его безразличию к непогоде и одухотворённому выражению лицу. Но они ведь не знали, что он шёл туда, где его давно ждали, к кому он сам сейчас стремился всей душой. И как долог, длинен и извилист был его путь. Фёдор шёл еле заметно шевеля губами. Он как молитву повторял те слова, которые звучали в его голове, слова припева песни слышанной им сегодня утром:
«Прекрасное Далёко,
Не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь.
От чистого истока,
В прекрасное Далёко,
В прекрасное Далёко,
Я начинаю путь»