Портрет на зубе дракона
Глава 1
Неожиданная встреча с леди
Эльрик, который хорошо выспался и привел себя в чувство свежезаваренными травами, был в приподнятом настроении, когда смешивал мед и воду в стакане с зеленым вином для завтрака. Как обычно, его ночь была наполнена горестными снами, но любой наблюдатель увидел бы только высокого, беззаботного «сереброкожего» с высокими скулами, слегка раскосыми глазами и заостренными ушами, ничем не показывающего свое внутреннее состояние.
Он отыскал тихую гостиницу вдали от шумного центра Серед-Ома, города высоких пальм. Здесь собирались купцы со всех Молодых Королевств, чтобы торговать своими товарами в обмен на самую ценную продукцию этого региона. Но это были не финики или крупный скот, заложившие основу первоначального богатства Серем-Ома, а необычайные творения скульпторов-резчиков, известных везде в землях, окружающих Вздыхающую Пустыню. Короли и принцы жаждали иметь их резные поделки, особенно изображающие животных и людей. Именно добрая слава этих искусных изделий свернула Эльрика с пути, чтобы он сам увидел их.
Даже в Мелнибонэ, где варварское искусство по большей части считалось отвратительным, скульпторами из Серед-Ома восхищались.
Несмотря на то, что Эльрик оставил свои меч с ножнами и черные доспехи в комнате и надел простую клетчатую одежду путешественника, его соседи по гостинице старались держаться на определенной дистанции от него. Те, кто немного слышал о падении Мелнибонэ, праздновали разрушение Светлой Империи с огромным весельем до тех пор, пока последствия этого внезапного поражения не были осмыслены. Естественно, Мелнибонэ больше не контролировало всемирную торговлю и не могло больше требовать плату с Молодых Королевств, и в настоящие дни мир был в замешательстве, когда государства-выскочки начали соперничать друг с другом за власть, утерянную Мелнибонэ. Тем временем мелнибонейцы-наемники нашли себе применение в армиях конкурирующих стран. Поэтому, даже не зная его личности, можно было сразу сказать, что Эльрик был одним из этих необычных нечеловеческих воинов, печально известных своими холодными светскими манерами и крайней гордыней.
Чтобы избежать с ним ссоры, посетители Катающегося Поросенка держали дистанцию. Высокомерный альбинос, также казалось, был неспособен начать разговор. Вместо этого он сел за угловой столик, глядя на свой утренний коктейль и размышляя с грустью о том, что не могло быть забыто. Его история была написана на приятных чертах лица, которые выглядели бы молодыми, если бы не его думы. Он размышлял о беспокойном прошлом и тревожном будущем. Даже если кто бы и осмелился приблизиться к нему, сочувствуя, чтобы спросить, что волнует его, Эльрик ответил бы презрительно и холодно, поскольку, за исключением своих ночных кошмаров, он старался не вспоминать большинство этих переживаний. Поэтому он не поднял взгляда на женщину в конической красно-коричневой шляпе и темной вуали, соответствующей ее положению в обществе, которая подошла к нему через толпу дельцов.
- Сэр? – Ее голос прозвучал как предсмертная мелодия падающих лепестков розы, сладких и слабых от солнца. – Господин мелнибонеец, могли бы Вы разрешить мне присутствовать за Вашим столом?
- Леди, - сказал Эльрик вежливым тоном своего народа, предназначенном для их собственных высокородных детей. – Я завтракаю. И я буду рад заказать еще вина…
- Спасибо, сэр. Я пришла сюда не для того, чтобы воспользоваться Вашим гостеприимством. Я пришла попросить Вас об одолжении. – Ее глаза за вуалью были серо-зелеными. Ее кожа была золотого цвета, как у На’ян, которые когда-то правили здесь и, как говорят, были расой такой же древней, как раса Эльрика. – Одолжение, от которого Вы можете отказаться по любой причине.
Альбинос, казалось, почти заинтересовался, возможно, потому что, смотря в ее глаза, он увидел красоту за вуалью, неожиданный интеллект, который он не встречал с тех пор, как оставил горящие руины Имррира за собой. Как же он желал услышать быструю остроту его собственного народа, красноречивый аргумент, небрежное оскорбление. Всего этого и даже больше он был лишен слишком долго. Он стал вялым, почти таким же глупым, как коварные князьки и важничающие купцы, которым он продавался на службу вместе с мечом. Сейчас же было что-то в музыке ее голоса, что-то в мелодии ироничной окраски каждой фразы, которую она произнесла, что напомнило о его собственном спящем уме.
- Вы разобрались во мне чересчур хорошо, леди. Ясно, моя судьба в Ваших руках, поскольку Вы способы предугадать мое состояние и мой ответ. У меня нет никакой причины оказать Вам услугу, но Вы все же пришли попросить об одолжении, поэтому Вы либо провидица, либо я уже Ваш слуга.
- Я хотела бы послужить Вам, сэр, - сказала она мягко. Ее наполовину скрытые губы изогнулись в легкой улыбке. Она пожала плечами. – И, тем самым, послужить себе.
- Думаю, мое любопытство атрофировалось, - ответил Эльрик. – Мое воображение как затянутый узел. Сейчас вы потянули за нити, чтобы вернуть его назад к жизни. Это развязывание маловероятно будет приятным. Следует ли мне опасаться Вас? – Он поднял зазубренную оловянную чашу к своим губам и насладился остатками вина. – Вы, наверно, чародейка? Вы стараетесь оживить мертвеца? Я не уверен…
- Я не уверена, тоже, - сказала она ему, - доверитесь ли Вы мне так, чтобы пойти со мной в мой дом?
- Сожалею, мадам, я совсем недавно потерял-…
- Я не ищу острых ощущений, сэр, я честная женщина с искренними желаниями. Я не соблазняю Вас удовольствиями плоти, но удовольствиями души. Предлагаю что-то, что может увлечь Вас на время, даже немного расслабить Ваше сознание. Я могу еще проще убедить Вас в этом, если Вы пойдете в мой дом. Я живу там одна, не считая слуг. Вы можете взять свой меч, если пожелаете. В самом деле, если у Вас есть товарищи, возьмите их также. Таким образом, я предлагаю Вам все преимущества.
Альбинос медленно поднялся со скамьи и поставил пустой кубок осторожно на потертую деревянную столешницу. Его собственная улыбка была отражением ее улыбки. Он кивнул:
- Ведите, мадам, – и он, последовав за ней через толпу, которая раздвинулась как пшеница перед жнецом, оставил после себя кратковременную тишину.
Глава 2
Материал
Она привела его в глубину старейшего городского квартала, где землевладельцы или в самых важных случаях власти, как она сказала ему, разрешили мастерам различных искусств работать беспрепятственно. Это древнее почитаемое место было создано с помощью проверенных веками традиций и за счет предоставления определенных гарантий церковникам, чей большой университет когда-то стал центром поселения. Эти гарантии были закреплены во время правления великого короля Ало’офда, изысканного игрока на девятиструнной мурмерлане, который любил все виды искусств и боролся с желанием бросить тяжести своего долга и стать музыкантом. Декреты короля Ало’офда были законами в течение прошедшего тысячелетия и его наследники никогда бы не осмелились оспорить их.
- Так что, этот квартал дал приют не только художникам с великим талантом, - сказала она ему, - но и многим тем, у кого есть только небольшие способности. Достаточно позволить им жить согласно нашим древним свободам.
- Ваш квартал не единственный в своем роде, - сказал он рассеяно, изучая глазами красочные рисунки, скульптуры и манускрипты, выставленные напоказ со всех сторон. Они были разного качества, но лишь немногие показывали истинное вдохновение и красоту. Хотя уровень исполнения был в основном выше, чем Эльрик обычно наблюдал в Молодых Королевствах. – Даже в Мелнибонэ у нас были такие районы. Двое из моих кузенов, например, были каллиграфами. Другой сочинял музыку для флейты.
- Я слышала об искусствах Мелнибонэ, - сказала она, - но мы слишком далеки от Вашего дома, чтобы увидеть многочисленные примеры. Правда, существуют истории, - она улыбнулась, - некоторые из них решительно зловещие…
- О, они без сомнения правдивы. У нас не было проблем, когда слушатели, например, умирали из-за творения артиста. Многие великие композиторы, бывало, экспериментировали, например, с человеческим голосом. – Его глаза снова подернуло дымкой от воспоминаний, но не убийства, а последней страсти.
Казалось, она неверно поняла его:
- Я сочувствую Вам, сэр. Я не одна из тех, кто радуется падению Города Грез.
- Вы не могли знать его влияния, потому что очень далеки, - прошептал он, поднимая замечательный маленький горшок и изучая его внешний вид. – Но те, кто были нашими соседями, были рады видеть нас униженными. Я не осуждаю их. Наше время закончилось. – Выражение его лица было снова утонченно-беззаботным. Она повернула свой взгляд в направлении дома, который прислонился как милый пьяница к укрепленным стенам двух соседних домов, создавая впечатление, что если он упадет, то все упадет вместе с ним. Дом был из дерева и песчаного кирпича, многоэтажный, каждый этаж под углом к остальным, покрытый волнистой крышей.
- Это жилье, - сказала она ему, - где мои предки и я сама жили и работали. Это Дом Тх’и, а я – Раи-у Тх’и, последняя в своем роду. Мое желание – оставить после себя единственное великое произведение искусства, вырезанное из материала, которым мы владели столетия, но до сих пор считали слишком ценным для использования. Это редкий материал, по крайней мере, для нас, обладает свойствами, на некоторые из которых наши предки только намекали.
- Мое любопытство растет, - сказал Эльрик, хотя сейчас он начал сожалеть, что не принял ее предложения захватить свой меч. – Что это за материал?
- Это разновидность зубного вещества, - сказала она, ведя его внутрь ветхого дома, который, несмотря на весь свой возраст и дряхлость, очевидно, некогда был богатым. Даже настенные полотна, сейчас уже в лоскутах, показывали признаки своего былого качества. Были рисунки от пола до потолка, которые, Эльрик знал, имели бы значительную цену на любом рынке. Мебель была вырезана гениальными создателями и отображала сотни стилей, от плоской, отчасти строгой городской моды светского времени до богато украшенной деревенского периода. Некоторые предметы были инкрустированы драгоценными камнями, как многие зеркала, окруженными изысканным и продуманным орнаментом. Эльрик был удивлен, вспомнив то, что она рассказала ему о квартале, что Дом Тх’и никогда не был ограблен.
Словно читая его мысли, она сказала:
-Это место было в состоянии обеспечить определенную защиту.
Она повела его внутрь высокой студии, освещенной через единственное, не закрытое бумагой окно, которое давало достаточно света, чтобы увидеть свитки и книги, расположенные рядами вдоль стен. Теснясь, на столах и полках стояли скульптуры из самых немыслимых материалов. Они были из кости и гранита, из твердого дерева и известняка. Они были из глины и бронзы, из железа и базальта цвета морской волны. Ослепительно-яркие белые, черные как ночь. Цвета всех возможных тонов от темно-синего до светло-розового и желтого. Из золота, серебра, нежного порфира. Головы, торсы, склонившиеся фигуры, звери всяких видов, некоторые вероятно вымершие. Изображения Повелителей и Повелительниц Хаоса и Закона. Элементали. Люди со звериными телами, птицы в полете, прыгающий олень, мужчины и женщины в состоянии покоя, исторические персонажи, групповые и наполовину оконченные композиции, которые давали понять, что что-то еще будет раскрыто из камня. Это были творения гения, решил альбинос, и его уважение к этой храброй женщине выросло.
- Да, - она, снова предугадав вопрос, сказала с растущей гордостью, - все они мои. Мне нравиться создавать. Многие из них срисованы с жизни…
Он решил, что будет невежливо спрашивать какие именно.
- Но Вы заметите, - добавила она, - что я еще никогда не имела удовольствия изобразить голову мелнибонейца. Это, может быть, моя единственная возможность.
- Ах, - начал он с сожалением, но с большим изяществом она заставила замолчать его, потянув его к столу, на котором стоял высокий, укрытый предмет.
Она сдернула покрывало:
- Это материал, которым мы владеем несколько поколений, но для которого мы еще не находили подходящей темы, чтобы использовать.
Он узнал материал. Он вытянул руку и ощупал его теплую гладкость. Он видел такое в большем количестве в старых пещерах, принадлежащих Пхурнам - тем, с кем его народ был связан. Он видел это в живых существах, которые даже сейчас спали в Мелнибонэ, утомленные после своей разрушительной работы, а их прежний хозяин отправил себя в изгнание, и никто, кроме обезумевших старцев, которые не умели ничего другого, не заботился о них.
- Да, - прошептала она, - Вы знаете, что это. Это стоило мои предкам огромного состояния, поскольку, как Вы можете представить, Ваш народ неохотно расставался с такими вещами. Это было вывезено контрабандой из Мелнибонэ и перепродавалось многими народами, прежде чем достигло нас примерно два с половиной столетия назад.
Эльрик едва не пел над этим предметом, пока гладил его. Он чувствовал смесь ностальгии и глубокой грусти.
- Это, конечно, зуб дракона – ее рука присоединилась к его руке на твердой, сверкающей поверхности огромного изогнутого клыка. Немногие их Пхурнов обладали такими клыками. Только величайшие из патриархов, легендарные создания удивительной жестокости и мудрости, которые пришли из своего прежнего мира в этот, следуя за родственниками, человекоподобным народом Мелнибонэ. Пхурны также не были исконными обитателями этого мира, они убежали из другого. Они также были всегда чуждыми и безжалостными, невероятно красивыми, невероятно странными. Эльрик даже сейчас чувствовал родственную связь с этим куском кости. Вероятно, это было все, что осталось от первого поколения, осевшего в этом измерении.
- Это святая вещь, - его голос был снова полон холода. Необъяснимая боль заставила его отпрянуть от нее. – Это мне родственно. Кровь к крови, Пхурны и народ Мелнибонэ едины. Это была наша сила. Это была наша мощь. Это была наша неразрывность. Эта вещь – кость предков. Украденная кость. Было бы святотатством…
- Нет, принц Эльрик, в моих руках она будет объединением, укреплением и завершением. Теперь Вы знаете, почему я привела Вас сюда.
-Да, - его рука упала на бок. Он закачался, будто ослаб. Он почувствовал необходимость трав, которые он привез с собой. – Но это все равно святотатство.
- Нет, если я та, кто даст вещи жизнь. – Ее вуаль была откинута теперь, и он увидел, какой невероятно молодой была она и какой красивой. Ее красота отразилась во всех этих вещах, которые она вырезала и вылепила. Ее желание, он был уверен, было искренним. Две разные эмоции боролись внутри него. Часть его чувствовала, что она права, что она могла бы объединить два родственных народа в одном образе и почтить всех его предков, закрепить их общую историю. Другая его часть боялась именно того, что она может быть создаст. Уважая его прошлое, не уничтожила бы она будущее? Затем он заставил себя собраться и повернулся к ней. Она затаила дыхание от того, что она увидела, горело в этих ужасных, рубиновых глазах.
- Жизнь?
- Да, сказала она. – Новая жизнь, чтящая старую. Вы будете позировать мне? – Она зависела от его расположения, поскольку рисковала всем, что ценила, возможно, своей собственной душой, чтобы сделать то, что может быть будет ее самой последней великой работой. – Разрешите мне создать памятник Вам? Поможете мне восстановить это разрушение, чей груз так тяжел для Вас? Символ всего, чем было Мелнибонэ?
Он позволил себе расслабиться, но не почувствовал в ответ радости. Огонь угасал в его глазах, маска вернулась на место. – Мне будет нужна Ваша помощь, чтобы заварить особые травы, мадам. Они поддержат меня, пока я буду позировать Вам.
Ее походка была легкой, когда она вела его в комнату, где она уже разожгла печь и на которой уже кипела вода, но его собственное лицо еще напоминало камень ее поделок. Его взгляд был обращен вовнутрь, его глаза то вспыхивали, то гасли, как догорающая свеча. Его грудь еле двигалась от едва заметного дыхания, когда он отдался в ее руки.
Глава 3
Позирование
Сколько часов просидел он замерший и безмолвный в кресле? Один раз она отметила тот факт, что он почти не двигается. Он сказал, что он развил эту привычку за несколько сотен лет и, когда она громко удивилась, позволил себе улыбнуться:
- Вы не слышали о мелнибонейских кушетках для сна? Они, несомненно, разрушены вместе с остальным. Таким способом мы изучаем много чего, пока молодые. Кушетки позволяют нам заснуть на года, а столетия, проходящие для тех, кто не спит, будут для нас только минутами. Я кажусь Вам относительно молодым мужчиной, леди. Но в действительности я прожил столетия. Они прошли, пока я совершал свои путешествия в сновидениях, которые в свою очередь научили меня моему ремеслу и подготовили меня к… - И затем он остановил разговор, его бледные веки упали на его беспокойные, неприятные глаза.
Она сделала вдох, чтобы задать дальнейший вопрос, но затем задумалась получше над сказанным. Она заваривала ему чашку за чашкой из укрепляющих трав и продолжала работать, ее тонкий резец создавал исключительную схожесть. Она была гением. Каждая линия головы альбиноса была быстро воспроизведена. А Эльрик, почти спящий опять, смотрел куда-то вдаль. Его думы были далеко отсюда и в прошлом, где он оставил тело своей возлюбленной Сайморил гореть на погребальном костре, который он сделал из своего собственного древнего дома, великого и прекрасного Имррира. Города Грез, который многие считали неразрушимым и полагали, что он более волшебный, чем реальный, созданный мелнибонейскими Императорами-Чародеями в хрупкой реальности. Города грезящих, чьи башни, такие высокие, что исчезали среди облаков, были действительно в большей степени результатом сверхъестественной воли, чем творением архитекторов и каменщиков.
Но Эльрик доказал, что такие теории ложны, когда сжег Мелнибонэ. Теперь все знали его как предателя, и никто не доверял ему, даже те, чьим интересам он служил. Они говорили, что он дважды предатель: первый раз, когда предал собственный народ, второй, когда предал тех, с кем шел в рейд, разрушивший Имррир, внезапно изменив к ним свое отношение. Но в его собственной голове он был предателем трижды, поскольку он погубил свою возлюбленную Сайморил, прекрасную сестру кузена Ииркуна, сыгравшего злую шутку с Эльриком, убив ее с помощью того ужасного черного меча, энергия которого одновременно питала и иссушала альбиноса.
Больше по Сайморил, чем по Имрриру, скорбел Эльрик. Но он не показывал этого никому в мире и никогда не говорил об этом. Только в своих снах, этих ужасных, беспокойных снах он видел ее снова, поэтому всегда спал один, а внешнему миру представлял тщательно выработанный вид беззаботности.
Может быть, он согласился с просьбой художницы, потому что она напомнила ему его кузину?
Неутомимо час за часом она творила с помощью своих совершенных инструментов, пока, наконец, не закончила. Она вздохнула, и показалось, что ее дыхание было нежным дыханием волшебницы, наполнившим голову жизнью. Она повернула портрет для его оценки.
Он будто бы посмотрел в зеркало. На миг Эльрик подумал, что портрет вобрал в себя его жизненную сущность, и ему показалось, что он увидел движение скульптуры. Не считая слепых глаз, все остальное было в точности его. Даже волосы были вырезаны, чтобы добавить изображению большую схожесть.
Она взглянула на него за одобрением и получила самую робкую из улыбок.
- Вам удалось сделать копию монстра, - прошептал он. – Я поздравляю Вас. Теперь история будет знать лицо мужчины, которого называют Эльриком, убийцей своего народа.
- Ах, сказала она, - Вы чересчур себя изводите, милорд. - Вы замечаете, что это лицо того, кто несет тяжелое осознание вины?
Конечно, он заметил. Она зафиксировала в точности эти черты меланхолии и ненависти к себе за маской безразличия, которые открылись во время сна.
- Кто бы ни глядел на портрет, никто не скажет, что Вам были безразличны эти убийства. – Ее голос был тихим, почти шепот.
В этот момент он внезапно поднялся, поставив чашку.
-Мне не нужно слезливое прощение, - сказал он холодно. Не существует ни прощения, ни понимания этого преступления. История будет правой, проклиная меня как труса, предателя, убийцы женщин и соплеменников. Вы поступили хорошо, мадам, заварив мне те травы, так как я сейчас чувствую достаточно сил, чтобы покинуть все это и Ваш город.
Она смотрела, как он уходил в оживленную ночь, ступая немного нетвердо словно мужчина, несущий тяжелую ношу, назад в гостиницу, где он оставил свой меч и доспехи. Она знала, утром он хотел бы уехать, ускакав из Серед-Ома, чтобы никогда не вернуться. Ее руки погладили портрет, который она сделала, со слепыми широко раскрытыми глазами, ртом, растянутым в насмешке над своей опрометчивостью.
И она знала, что он всегда будет размышлять, даже когда между ними будут тысячи лиг, не оставил ли он здесь по крайней мере немного своей томящейся, отчаявшейся души.