Фирма веников не вяжет,
Фирма делает гробы,
И никто про нас не скажет:
"Нет подарков у судьбы!"
Так пел с той стороны зеркального окна высотный уборщик - промышленный альпинист. С другой стороны стекла были мы.
- В щелки сортирных стен не только геи любят заглядывать и прочие педерасты, - выдал он мне после того, как мы хорошенько вдарили по пиву и прочим жидкостям. Он - это мой лучший дружбан по имени Олежка, а надувались имбирным элем, сакэ и пивом "Козёл" мы в симпатичной интернациональной дыре, которая нехило закосила под британский паб и продолжала косить на япончатый манер и дальше.
- Правда? - спросил я. - Что-то не замечал я этих твоих щелей ни в одном из мест, где приходят в голову возвышенные мысли.
- А их и не найдешь так вот просто. Прям мистика. Когда тебе надо - или, наоборот, не надо вовсе, - они тут как тут. И вот один парень сверху подглядывает за всесветной красавицей Ремедиос и сверзается с крыши дряхлого клозета. А потом начинают бабочки кругом летать и облеплять его трупак, словно горчичники... Желтенькие такие. Еще один чудак на букву "м" перетрахался прям на толчке с самой богиней войны и весны Морриган. После того у него по всему корню жизни кельтские письмена вытатуировались. Шикарный прикол, а? Хотя кое-кто ему не верил. Чел ведь до самого того в тюряге год отбарабанил, вот его там и разрисовали по полной. А еще сестра одного джапика покорила свою местную деревню тем, что захихикала в общей уборной и с приветом улыбнулась во все зубы, когда тамошние парни сверху любовались ее тугой коричневой попкой. Брат родной потом еще с нею переспал по наводке синтоистов, помнишь, Васян? Живая богиня Окинавы.
- Куда уж мне, тупому, - я отхлебнул из козлиного копытца и на самом дне поперхнулся крепким кофейным зернышком, которое до того вроде как колыхалось наверху крепкой пивной шапки. - И к Кавабате с Акутагавой я отродясь не питал больших симпатий, и от Мисимы вовсю плевался, и на Мураками с прибором положил. А уж всяких Кэндзабуров Оя, Кобей Абэ и Эдогав Рампо вообще в гробу видел. В белых таби на босу ногу.
- Как скажешь, - ответил мне Олег. - Расплачиваемся и уходим, что ли?
- Погоди, отолью только.
Меня уже хорошо развезло. Голова шла кругом по всей колбасной фабрике, мочеприемник лопался от натуги, точно храмовый барабан, а в стояк воткнули жесткий ерш для прочистки канализации.
Я с трудом поднялся, на жидких ногах поплелся за висячую тростниковую ширму, похожую на длинные волосы. Ширма, как я уже разведал, отгораживала здешнее "м плюс ж" от пивного зальца.
- А то вот еще: один древний скандинав по имени Торстейн Мороз, выйдя темной ночкой, чтобы слить в одиночку, видит через семь очков от себя самого дьявола во плоти. Избавился герой от черта вполне достойным образом: заставил того на спор кричать, словно подшефные ему души в аду. На вопли явился сам христианнейший король Олаф с дружиной и потопил черта в говне.
- Отвали, а то и с тобой так будет, - пробормотал я, дрожащей рукой нашаривая выключатель. Черт, да где же он тут? Вот сейчас назло опростаюсь аккурат на здешние татами.
Тут нечто щелкнуло под моими жаждущими пальцами. Но вовсе не то, что мне требовалось.
- Еще двадцать лет назад тому назад на глазах японского общественного мнения туареты были чем-то таким темным, грязным и дурно пахнущим, чего средовало всячески избегать, - зачастил над моим ухом гладкий, приятно грассирующий фальцет. - Простите, сейчас наступит порядок в аппаратуре. Итак, власти города Укиё-Э, который находится в префектуре Хиросигэ, первыми поняли, что общественные туалеты могут оставить неизгладимое впечатление на туристов, и вплотную занялись их перестройкой и конструированием. В дальнейшем японской общественностью было решено, что любая уборная должна стать местом, максиминно уютным для ее посетителей. Была создана Японская Туалетная Ассоциация, члены которой согласились в том, что проекты мест первейшей необходимости должны быть поручаемы ведущим архитекторам. Каждый год ассоциация присуждает премии десяти лучшим причинным ... простите, интимным местам. Гран При этого года получил город Куе-мати в префектуре Куннимото, который представил на рассмотрение отхожее место, выдержанное в изысканнейшем национальном духе. Другие премии разделили между собой миниатюрная пагода в районе Китай-города Йокогамы, ветряк на курорте европейского стиля в префектуре Малояма и заведение в стиле "морской простор" на побережье Внутреннего Океана. Однако с наибольшим воодушевлением был воспринят туалет непритязательно-домашнего стиля в пригороде Които столицы нашей страны, вход в который напоминал интерьер приватного жилища и оттого собрал на себя наибольший поток посетителей.
Эта вершина национальной архитектуры сейчас перед вами.
Для достижения полного эффекта присутствия мы просим тех гостей, которые хотят войти внутрь, сначала снять ботинки и надеть нашу приватную обувь.
Откуда-то сверху на пол передо мной спланировали две светлых и почти прозрачных штуковинки на тонкой проволочном каркасе.
- Переобуйтесь, будьте так снисходительны.
Я послушно вытащил ноги из башмаков и вдел в белые тапочки.
- Сайонара. А теперь, как говорится у гайдзинов, fiat Lux!
В потолке послушно зажглась белая энергосберегающая лампа.
... Перед моими глазами колыхалась тростниковая занавеска типа "шуршалочки" или "шелестелки", а за нею открывался типичный интерьер чайного домика: очаг-хибати в полу, глиняный чайник с изысканно выгнутым носиком, фарфоровые, с живописными трещинками, плошки-ложки, сосуд с текучей родниковой водой. Над очагом застыла в изысканно низком поклоне самая всамделишная гейша в шелковом кимоно, обильно расшитом хризантемами, что расстилалось по полу большой волной имени Хокусая.
Лицо женщины под высокой прической казалось мертвенно-белым, как просыпанная на аспидную доску рисовая мука. Брови были сбриты и заново приклеены посередине округлого лба. Крючковатые, петлей, ушки обещали необоримую страстность натуры. Заднее декольте щедро открывало спинной хребет и тощие лопатки. Изо рта не показывалось ни одного зуба - все они сплошь были зачернены тушью.
- Прошу, о почтенный гость, выполнить в этом почтеннейшем месте свои неотложные телесные нужды и излить в меня свои лучшие духовные устремления, - произнесла гейша слегка напыщенно.
Внезапно я ощутил парадокс: те две основные мужские функции, что просто обязаны были работать попеременно, заявили о себе с одинаковой силой. Наверное, переключатель сломался.
- Простите... Я лучше куда-нибудь еще по этому самому схожу, - забормотал я. И попятился от нее внаклонку - чтобы скрыть в складках моих парчовых хакама некую срамную возвышенность.
Когда я осмелился поднять голову, взгляд мой уперся в изящный строй краснолаковых колонн и зеленоватые стены, увенчанные исчерна-серым черепичным шатром с задранными вверх уголками - точь в точь как мой взлохмаченный воробей, который готов был вот-вот спорхнуть со ската крыши на землю. Вход в святилище охраняли два львиноподобных песика Фу с золотым туловищем и оскаленными белозубыми пастями. Красавица в атласном халате, расшитом императорскими драконами и трехногими фениксами, показалась из глубины нефритового павильона и неторопливо прошла между ними, чтобы встретить гостя с подобающими случаю почестями.
И все было бы распрекрасно, если бы высокая, уснащенная острыми с виду черепаховыми шпильками прическа небесной девы не была темно-рыжей - каковой цвет в Небесной Империи, равно как и в подвластной ей стране Ямато-э, испокон веку считался проклятым. К тому же густая прядь волос, что, по всей видимости, выпала из роскошной девичьей шевелюры, никак не хотела спрятаться за полой халата и подозрительнейшим образом шевелилась, подметая прах у ножек, подобных стеблю молодого бамбука, и заодно подрагивая острым белым кончиком.
- О совершенномудрый и смиренноудый путник, не желаешь ли истолочь муку в моей никчемной медной ступке своим благородным нефритовым пестом? И смочить ее...
Я не дождался конца изысканных приветствий: уж очень меня шокировали хищные лисьи клыки, что торчали из ее говорящего розового бутона.
Зажмурился - и мигом слинял.
Как выяснилось, не совсем далеко.
Мельница с двумя флюгарками - маха в баскине и кружевной мантилье, которую придерживал в волосах высокий гребень, махо в сомбреро и мулете на широких плечах - с натугой крыльями ворочала под ветром.
И это снова была бисексуальная ретирада.
Здесь, по-видимому, в выходные дни располагался пляж, или окультуренное взморье. Название места изменялось в зависимости от перевода или настроения моего лучшего друга Франца Кафки по прозвищу "Ворона", однако суть его оставалась неизменной.
Дюжая испанка на высоких каблуках поприветствовала меня взмахом драгоценного черного веера. На его перламутре и страусовых перьях четко выделялись алые наманикюренные коготки. Когда тетка повернулась, чтобы с отточенным изяществом многолетнего фламенко указать мне на вход, пышные нижние оборки всколыхнулись и показали тонкий стилет, надежно спрятанный за широкой подвязкой чулка. Из прически к моим ногам со звоном вывалилась шпилька длиной в мою ладонь - боевое оружие отставного матадора. Так убивают быков, воскликнула в душе моей Клара Гасуль, прелестная ипостась мага Просперо Мериме.
- Ты мужчина, - догадался я.
- Не всё ли тебе равно, миленький? - спросила моя Кармен, в баритональном ритме крутя подведенными зубами алую розу. - С махо даже прикольнее. А вот не желаете ли чуток молодого хереса вдогонку к пиву?
Теперь я увидел в ее левой руке небольшой винный мех, который корчил всевозможные старушечьи рожи и увертывался из цепких пальцев. Другая рука воздела над ним кинжал и пропорола стенку: оттуда струей хлынула темная, липко пахнущая жидкость.
Это была провокация - однако провокация вполне топорная. Я подтянул вверх свои обтяжные панталоны с бантиками под коленом и этим направил готовую излиться струю внутрь, словно буддийский монашек. Меня прожгло как раскаленным прутом - от конца выпускного шланга до самого основания черепа. И отбросило куда-то вверх и в левую сторону.
Когда я - с отчетливым чувством бурного моря, плещущего внутри и доходящего до самого моего горла - вновь открыл глаза, перед ними маячил густой туман, подобный некоему живому существу. На зыбких волнах парил белый концертный рояль, что был весь открыт, и струны в нем дрожали мелкой дрожью. Рояль соблазнял сам себя: крыло его своими изгибами отсылало к женскому бедру и казалось русалкой, что плыла по волне голубой, озаряема полной луной, слегка повернувшись набок. Хвост русалки сзади оброс крупными латунными чешуями до самой поясницы; будучи же обойдена вокруг по часовой стрелке, являла она очам потрясное зрелище. Меж одетых натуральной кольчугою ножек зияла как бы узкая треугольная лощина, куда впадал выпуклый лобок, образуя сосуд или, в простоте будь сказано, ликерную рюмку. И на дне сей рюмки - ибо настоящей ножки, как и цельнолитого дна, у сосуда не было, - дрожала, готовая излиться куда-то вовне, маслянисто-прозрачная капля...
Я взвыл уже без всякой галантности и куртуазности и дернул прочь. Может быть, тоже роняя по дороге редкие капли сомнительного свойства. Спасла меня, хотя бы отчасти, наука телеология. Когда, по словам Гейне, грубый перст и палец гибкий - оба рвутся к той же скрипке, две струи внутри перехлестывают друг через друга и обоюдно мешают излиться.
Мне стоило немалого труда их успокоить. Никакие жидкости во мне больше не плескались, что называется, перетерпел, - зато в самой глуби нутра ныла целая армия гнилых зубов. Идти с нормальной скоростью я не мог, однако реликт прежней стыдливости гнал меня к неизвестной цели.
И вот она, наконец. Увенчание долгих поисков и неусыпного труда. Небольшая пещера, вырубленная в камне и одетая снаружи густой травой и мхами. Ни души кругом. Ни мужской, ни женской. О счастье!
Я проник под невысокие своды и двинулся, царапая боками податливые стены. Боль показалась мне терпимой и даже приятной - как всегда, когда приближается исполнение, разрешение, завершение...
Хрустальный ключ струится из стены... Каплет, переливается из чаши в чашу, как слеза Бахчисарайского фонтана...
С победным воплем "Ха-а!" я излил на упругий земляной пол все скопившиеся в моем организме жидкие - и не очень - материи. Желтую, молочно-белую, красную.... Коричневую и вязкую, как сама увлажненная почва под ногами ...
И пал наземь вслед за ними.
Бодрая команда из трех уборщиков, один с тележкой, доверху заставленными всякой водорастворимой, желеобразной и сыпучей антисептикой, два других - метлами, швабрами и граблями, прошла за бамбуковую занавесь, и та откликнулась тихим благодарным шелестом.
- Ну и грязи развез, - проворчал старший - тот самый альпинист. - Весь, что называется, на дерьмо изошел.
- Все они такие, эти человеки, - откликнулся другой, подбирая в совок невразумительную жижу и мерзкие буро-красные ошметки. - Не знают, кому можно доверять, а кому нельзя. Четыре стихии: красная - огонь, прозрачная - вода, молочная - воздух, бурая - земля. А баб ведь целых пятеро!
- Ты зацени, что этот дудак до самой великой мамаши Эрецкигаль допихался, - с менторской интонацией проговорил третий, подставляя под совок посуду. - И не пятеро их, баб-то, а всего пять, если даже считать Альму до Вари. Неверно употреблена мужская форма числительного.
- Ладно, хватит по-философскому гутарить, - оборвал его первый. - Грузи знай всё это в ведро. Авось еще пригодится как вторсырье.
Поднял тяжеленную посудину в левую руку и ловко полез вниз по крутой винтовой лестнице, придерживаясь за ржавые перила длинными пальцами правой и на редкость
Эрос и Танатос - близнецы-братья:
Кто из них более для человечества ценен?
Смерть оплодотворяет жизнь в страстных объятьях,
В точности как на буддийском двойном скелетном портрете".
Элегантный, как рояль, официант во фраке с пластроном подошел к Олегу, который нервно постукивал по мраморной столешнице увесистым золотым оболом.
- Вы хотели заплатить за выпитое?
- И за съеденное тоже. Я еще хоминийское сукияки напоследок заказал.
Официант ловко собирал бумажные тарелочки с напечатанными на них ценами и тасовал как карты.
- Оставь, браток. Сдачи не нужно.
Олег поднялся и махнул рукой.
"Пойти тоже, что ли, излить душу, - рассеянно подумал он. - Не так чтобы мне сильно этого хотелось, однако здешнее место куда забавнее прочих. Никогда не угадаешь, что перед тобой явится: чет или нечет, орел или решка, туз или шут, пан или пропал..."
И он зашагал к заветной тростниковой занавесочке, на ходу расстегивая ширинку и вытягивая из нее, как палицу, свой тайный уд, от начала до конца расписанный кельтскими сакральными иероглифами.
PS. Это не совсем то, что надо для иллюстрации стихотворения, однако похоже. Вглядитесь повнимательнее - жаль, гирляндами завешено.