--Всех? – Не спросил, а выстрелил словом Гера.
Мне показалось, что в его голосе ожила, дала всходы и буйно заколосилась надежда на ускоренное завершение разговора, и такой же ускоренный отъезд с этого острова. Хотя, я бы сказал, ускоренный отплыв.
--Если не нравятся мои ответы – не спрашивайте. Не я….
--Стоп-стоп-стоп! Давайте обходить стороной обиды и вернёмся к спокойному разговору. Делаем так – всё, что вы скажете, нам надо, как минимум, понять. И поверить в услышанное настолько, чтобы мы смогли передать суть будущему хозяину турбазы, и не выглядеть при этом… слышь, майор, мне как надо выражаться? Прилично или понятно?
Валера самостоятельно возглавил президиум нашей встречи и перетянул одеяло разговора на себя.
--Как угодно.
--Лады. Ты, Вячеслав… как там тебя? Не важно. Ты, Вячеслав Батькович, вкурил, для чего мы припёрлись? Вот, киваешь, значит вкурил. Тогда говори понятно для нас… всех. Ты прикинь, мы говорим хозяину, что с турбазой лажа. А он спросит – какая лажа? А такая, что Вячеслав Батькович нашёл на Байкале инопланетян. Если после этого сообщения мы все не загремим в дурку, то мудаками будем называться пожизненно. И таким считать будут не только нас трёх….
--Троих.
--Да похер! Мудилами мы будем все четверо. Даже, если при этом мы такие по жизни и есть, хозяину знать об этом не надо. Поэтому затарь обиду куда подальше….
--И не делай из нас мудаков.
Последняя фраза вылетела из встающего Геры. Он взял ружьё Харина, опустошил оба ствола и положил патроны на стол. Само ружьё он бросил на кровать.
--Тогда предлагаю начать всё сначала. Спокойно и по порядку. Кого вы тут нашли?
--Мы тут нашли кого-то, кто… они однозначно живут под водой… я не стану давать им названия… но….
--Это рыба, что ли? Ну, блин….
--Нет. Это не рыба. И не люди, в нашем понимании не люди. И не роботы, тоже в нашем понимании. Это то… о чём, как оказывается, нельзя знать.
--Кому?
--Мне. Вам и… им. Никому.
--Им – это… вашим коллегам?
--Да. Бывшим.
--Во как! Получается, что кому-то знать-таки можно, раз кому-то нельзя. Ну, что, не так? Ведь должен был кто-то запретить? Так я ещё и другое скажу. Этот «кто-то», о том, что вам и нам нельзя, знает всё, иначе бы не запрещал. Так?
--Да. Так.
--И кто этот «кто-то»?
--Мне назвать их пофамильно или списком?
--Да как назовёшь…. Твою мать, инопланетяне…. И я ещё введусь на это….
--Валера, не бурчи! Вячеслав Сергеевич, продолжайте!
--Я не уверен, что сказанное будет вами понято и принято. Это… всё это выходит за рамки привычной логики и, даже, психологии. То, с чем мы, я имею в виду себя и… моих бывших коллег, имели дело, пока никак и никем не классифицируется. Официальная наука, простите за каламбур, не в состоянии это объяснить. Наше православие отвергает это, как бесовщину или, как несуществующее. Простые обыватели воспринимают это так, как вы сейчас. Но есть «кто-то», кто старательно делает всё, чтобы уменьшить число людей, имеющих даже малейшее представление о том, что этот «кто-то» всё знает и поддерживает самый тесный контакт с ТЕМ, чьё присутствие мы и обнаружили. Как, по вашему, мне надо реагировать на ваше же выражение о том, что вы всё равно получите ответы на свои вопросы? Испугаться? Или рассказывать вам то, что вы и не собираетесь понимать? И тем самым поставить вас под удар, как и….
Харин, как мне показалось, очень устал от своего монолога. Или от нас. Или от всего, что случилось с ним и с его однодумцами за время их последнего заезда на эту турбазу. Мне, не то, чтобы стало его жалко, а просто… он был просто человеком, который попал в своеобразный тупик, ставший для него абсолютным и идеально-безвыходным. Всё прошлое и будущее, между которыми Харин служил соединительным звеном, перестали ему принадлежать и служить ему. Первое перестало быть опытом, а второе – надеждой. Он стремился что-то узнать и открыть, а когда сделал это, то потерял смысл самого процесса поиска и использования нового знания. Хотя, судя по земным меркам, из их троицы ему повезло побольше, чем остальным, но по его поведению не было видно радости от того, что его миновала чаша, досыта напоившая Бондаренко и Шрамко.
Вячеслав Сергеевич поднялся из-за стола и прошёлся по комнате. Остановившись около кровати, он взял ружьё, подержал его в руке, словно взвешивая, и повесил на стену. В комнате было тихо.
Самым разговорчивым оказался Валера, привыкший не скрывать свои эмоции.
--Ну, вот почему мне не выстреливают задания… другие? Поехать бы куда-нибудь, настучать по мордам паре-тройке бакланов и спокойно вернуться обратно. Почему я чаще попадаю на….
Валера очень красноречиво и почти Ленинским жестом указал на сидящего Харина. После чего обречённо махнул рукой и снова отвернулся к окну. Но молчать долго не смог.
--Майор, что будем делать? Может, его с собой к Самсону? Пусть там гоняют страшилки друг другу. Что думаешь?
--Вячеслав Сергеевич, какой есть способ убраться с острова?
--У меня нет никакого. Два-три раза в неделю сюда приезжает этот сторож…. Возможно и есть, даже наверняка должен быть… но я не знаю. Не интересовался. Мы пользовались услугами… Вылко.
--По любому тут должна быть пристань… катера всякие… как-то же сюда добираются. Кроме, как на этом… как его?
--Хароне.
--Это скверная шутка, Олег Ильич.
--А тут вообще всё скверно. И остров, и… всё остальное. На вскидку могу предложить такой вариант – ждём сторожа и переправляемся на Большую землю, а оттуда, не заезжая никуда, мчимся машиной в аэропорт. Ближайший. И домой!
--Хорошо бы. Только у нас на четверых два паспорта. Можно, правда, попытаться захватить самолёт….
--Гера, а ты что думаешь?
--Я – как все.
--Как все… - задумчиво проговорил Валера, не отворачиваясь от окна.
Глупая тишина недоговорённым облаком заполнила всю комнату, включая наши головы. Каждый смотрел в свою, выбранную его глазами точку. Разговор просто отказывался начинаться по простой логической схеме. Всё, что было сказано перед этим, можно было назвать… даже не придумаю, как. Слабенькое перебрасывание словами между незнакомыми людьми.
Сидеть так дальше не было смысла. От моих попутчиков помощи пока не было. Значит, надо мне.
--Вячеслав Сергеевич!
--Да….
--Как Вы… себя чувствуете?
Мудро! Можно было бы ещё спросить, сколько вёрст отсюда до Пекина.
--Вам это действительно интересно?
--Ну… скажу, что да. Я стараюсь начать разговор. Или продолжить. Как-то резко все ушли в себя. Я хочу Вас спросить….
--Спрашивайте.
--Как всё… ну, понимаете? Как произошло… всё. Тогда… ну, блин! Короче! Как погибли Ваши друзья?
--Мне кажется… их убили.
--Убили…. Как?
--Послушайте, я устал. Я устал от всего этого, понимаете? Душой устал, телом… всем устал. Устал прятаться и переживать, устал вспоминать и бояться…. Я просто человек, понимаете? Не герой и не супермен – я просто че-ло-век! Я уже боюсь шорохов, я боюсь этого хромого сторожа, я боюсь визитёров… я даже боюсь этого ружья. Когда я увидел вас на дворе… у меня едва сердце не остановилось, особенно в тот момент, когда вы встали так… спиной к спине. Я решил, что вы приехали меня убить.
--Тогда зачем Вы вышли? Из засады?
--Зачем-зачем… не знаю. Понадеялся, что вы не те, кто… не убийцы.
Харин действительно был в состоянии нервного напряжения. С силой сжимая руки, он словно сжимал внутри себя тот страх, который мог вырваться наружу в виде резких и, возможно, обидных слов, обращённых в сторону собеседника, то есть меня. Затем он принимался тереть лоб, сжимать и тереть пальцами переносицу, сдавливать ладонями виски и снова сжимать переплетённые пальцы. Это всё совершенно не походило на жестикуляцию истеричного юнца, это выходило у него, как будто изнутри. Оттуда, где скопились страх, вынужденное одиночество, подозрительность и понимание безысходности. Я некстати подумал, что окажись я на его месте, я вряд ли был более общительным и менее жестикулирующим.
--Если я скажу глупость, Вячеслав Сергеевич, типа того, что я Вас понимаю и всякое такое, Вас это успокоит? Скорее всего, нет. Я даже не буду входить в Ваше положение, потому, что не знаю как. Соболезновать и успокаивать я Вас тоже не буду – это только традиция произносить слова, которые никто не слушает и не принимает к сердцу, а посему это не работает. Я могу сказать только одно – и Вы, и мы попали в такую штуку, которая называется жизнь по чужим правилам. Вам не нравятся эти правила? Есть выход – дуло в рот и ногой на курок. Быстро, почти не больно и грязно на стенах. А если Вам очень не нравятся правила – то надо выкарабкиваться. Со страхом, усталостью, в одиночку, с чьей-то помощью – как угодно, но старайтесь выбраться. Как мы, например. Я не корчу из себя провидца и всезнайку, но лаская собственный страх, Вы становитесь приманкой для тех, кто, хотя мне это не понятно до сих пор, Вас ещё не тронул. Пока. Или они знают, что Вы надёжно скованы страхом, или….
--Или отслеживают, кто с ним ещё свяжется. Чтобы потом….
Гера не договорил словами. Фразу он закончил, направляя, по очереди на каждого из нас, ружейный патрон, зажатый между его пальцами.
--Тоже вариант. Вячеслав Сергеевич, что случилось – уже случилось. Теперь надо избежать других случаев, извините за множественное число, но надо избежать. Всем нам. Давайте поговорим, пока есть время, о том, что было… скажу так – что было в прошлом и как нам добраться до будущего. Опять-таки нашего.
--Пока есть время… - работая в режиме «эхо» проговорил Валера. – Я прогуляюсь чуток. Гера, не хочешь со мной?
Гера вытащил откуда-то из-за пазухи пистолет и засунул его на спине за брючный пояс. Немного постоял около стола, рассматривая патроны от Харинского ружья, потом бросил их на кровать, на которой я сидел и постучал пальцем себе по уху.
Мне показалось, что я понял его жест-просьбу и кивнул. Ребята молча вышли на улицу.
--Что-то случилось? – Спросил меня Харин с хорошо различимой в его голосе тревогой. – Куда они пошли?
--Прогуляться. И поглядеть, чтобы нам никто не мешал. Вячеслав Сергеевич, я попробую попросить Вас иначе. Расскажите, что Вас так напугало? Здесь. На озере. Кто, кого и как убил, почему и за какие заслуги?
--За какие… понимаете, собственно говоря, мы с друзьями состоим….
--Я в курсе, где вы состоите. И про Вадима Белоборода знаю, чем интересуетесь – тоже знаю. Я не знаю, что произошло на озере.
--На озере…. Мы смогли на этом озере засечь необычный сигнал, который, практически в одно и то же время, проходил там… - Харин махнул рукой в сторону озера. – Он был… я не вполне владею специфической терминологией, но он был узконаправленный, понимаете? Нет? Он был, как луч от фонарика, что ли…. Он, понимаете, не рассеивался так, как, например, радиоволны. Он был, если так можно выразиться, с границами, которые возможно определить аппаратурой. Вам понятно? Ну, Господи, я же объясняю проще некуда! Представьте себе вот тут, на полу, круг радиусом, скажем метр. Этот круг и будет тем сигналом, который поднимался вверх, не изменяя диаметра, понимаете? На высоте в пять метров, в сто, в километр диаметр этого сигнала был одинаков. Это, по крайней мере, на земле технически не возможно, понимаете?
--Понимаю. Он был на земле, на которой он технически не возможен. Дальше.
--По всем характеристикам, которые мы смогли определить, этот сигнал похож на белый шум. Вы знаете, что это такое?
--Знаю.
--Конечно, аппаратура у нас довольно примитивна, чтобы точно определить все частотные, волновые и электромагнитные характеристики, но основные параметры мы всё же расшифровали. И тут же перестали что-либо понимать. Этот сигнал шёл из-под воды. Глубина, на которой был примерно определён источник сигнала, превышала семьдесят метров, что тоже является достаточно сложным процессом для технического понимания. Далее. Источник сигнала был достаточно подвижен… хотя, почему был? Он подвижен. Он настолько подвижен, что вызвал у нас естественный вопрос – кто или что может двигаться под водой со скоростью почти в четыреста километров? Мало того, мы, также достаточно примерно, определили габариты этого предмета – это, скорее всего, диск диаметром около двадцати семи метров. Понимаете? Нет? Скажу иначе – нас поразил этот сигнал только во вторую очередь, хотя и сам сигнал… ладно, пока не буду отвлекаться. Представьте себе диск подобного диаметра с предположительной толщиной в несколько метров, представили? А теперь разгоните его под водой до скорости в четыреста километров, мысленно разгоните, но так, чтобы на поверхности воды не образовалось возмущений. Сможете? Вы ведь учили физику? Скажу больше. Этот диск во время движения мог практически мгновенно остановиться, но проделывал он это не всегда. И двигался он не всегда по прямой линии, а как будто огибал препятствия. И, практически, всегда в одном и том же месте исчезал, не сбавляя скорости. Я понятно говорю?
--Мне понятно.
--И что? У Вас есть предположения?
--О том, куда он девался? В смысле – исчезал?
--Хотя бы об этом.
--Уходил под землю. То есть – в дно. Если там есть подводная пещера, то….
--Именно! Пещера или система пещер. Другого объяснения и мы не нашли. Сначала.
--Значит, предполагается, что через систему пещер этот диск может перебраться в другой водоём, так? Скажем, в Каспийское море.
--Или в Балтийское, или в Северный ледовитый. Куда угодно. Только вряд ли.
--Почему?
--С точностью до восьмидесяти процентов я могу сказать, что этот диск расквартирован внутри Земли. Там, где есть, по крайней мере, один из множества параллельных миров. Там, где есть цивилизация и не прекращающаяся жизнь.
--Это заявление тянет на Нобелевскую премию и, одновременно, на диагноз. Что Вы выбираете из этого меню?
--Выбирать? Мне нечего выбирать из двух одинаковых предложений. Причём, совершенно одинаковых.
--Не такие уж они и одинаковые….
--Не такие уж они и разные.
--Фигня какая-то… одинаковые, разные. Мы о чём сейчас говорим?
--О том, что в Вашем меню есть два предложения, которые после их реализации, будут иметь один и тот же результат – неверие в мои психически стойкие показатели. В этом и состоит их одинаковость.
--Ну… если так, то….
--То ничего.
--Раз ничего, то можете ещё что-нибудь рассказать?
--Вам стало интересно?
--Я хочу понять, за что вас… преследовали. А некоторых, даже, допреследовали.
--Что рассказывать? Мы влезли в чужой огород. И за это поплатились.
--А это стоило того?
--Не знаю. Любые знания без доказательств, как опыт без практики, понимаете? Стоит ли что-то знать, если не воспользуешься знаниями и не расскажешь о них никому?
--Мне же Вы рассказываете.
--Рассказываю. Наверное, потому, что Вы последний, кому я это рассказываю.
--Давайте отстранимся от пессимистической философии и поговорим о конкретных вещах. Знаете, как бывает, начинаешь лелеять собственный страх и жалость, и всё перестаёт иметь значение, кроме той самой жалости. Потом, вдруг, находится собеседник, который тебя выслушает и твои опасения становятся из абстрактных более понятными и, что важно, разрешимыми. Давайте попробуем такую схему, а? Вы расскажете, я послушаю, а после в четыре головы придумаем выход. Итак?
--Не знаю с чего начать.
--Я помогу.
Неловко встав с кровати, я уронил на пол патроны, которые мне бросил перед уходом Гера. Не сразу сообразив, что с ними делать, я просто вставил их в стволы, оставив само ружьё в переломленном состоянии. Теперь, чтобы не думать, как поступить с оружием, я быстренько повесил его снова на стену.
Около стола по-прежнему стояла наша сумка, в которой теперь мы хранили найденные в тайнике Штрауха архив УФОлогов и кое-что из еды, прихваченный на всякий, так и не подвернувшийся пока, случай.
Первой моей добычей, извлечённой из сумки, было карта, некогда служившая декоративным элементом интерьера комнаты Сергея Станиславовича.
--Вячеслав Сергеевич, прошу к столу! Развёрнуто!
Края карты свисали со столешницы, как скатерть в мастерской авангардного художника.
--Расскажите сначала об этих цветных линиях. Почему их три, почему разного цвета, ну, и так далее.
Харин начал говорить, не дойдя ещё до стола.
--Синяя линия – это почти точный маршрут подводного источника сигнала. Зелёная – это наш, надводный маршрут. Передвигаясь по нему, мы устанавливали на воде буйки с датчиками. Я не силён в электронике, это дело Шрамко, знаю только, что они представляли собой гибрид эхолота и радио маячка. Изготавливались они кустарным способом, но ни разу нас не подводили.
--Но погрешность всё-таки была, да?
--В вашем голосе звучит столько надежды на моё подтверждение…. Теперь я Вас спрошу – а какой прибор работает без погрешности?
--Убедительно. А что означает красная линия?
--Это зона, в которой наблюдались отклонения. Хочу заметить, что эти отклонения мы фиксировали не только во время прохождения сигнала и перемещения подводного объекта.
--Прошу меня простить за въедливость, но какие такие отклонения?
--Разные.
--Вам расхотелось разговаривать? Или боитесь выболтать страшную красноармейскую тайну? За Вами, Кибальчиш, идёт охота, не забыли? Кто-то уже повесил головы Бондаренко и Шрамко у себя в охотничьем домике и уже подготовил место для Вашей. И моей. Чтобы коллекция была полной, так сказать. Так, что я имею право знать, за что именно я стану чьим-то трофеем. Что за отклонения?
--Постойте, а Вы каким боком к… ко всему этому?
--Я, Вячеслав Сергеевич, уже не боком, а передом упёрся в Ваше дело. И мои друзья, хоть и приехали мне помочь, тоже попали в список приглашённых на эту охоту, понимаете?
--Пока нет. Вы… Вас же с нами не было, вы не….
--Было – не было… Сергеич, я тот, кого считают ответственным за расследование гибели Ваших коллег. Ключевая фраза – кого считают. Шрамко и Бондаренко – это простые рыбаки, которые по пьяни приехали наловить что-нибудь для ухи и по той же пьяни утонули. Ни УФОлогий, ни отклонений – просто дурноватые рыбаки, это понятно? Но при любом завершении следствия я окажусь тоже в пластиковом пакете потому, что эта хреновина, то есть операция по Вашему и моему устранению планировалась заранее. Даже если Вам и не всё нравится, произойдёт всё именно так, как я говорю. Да уж…. Ладно, мы с Вами попали в одно болото – Вы добровольно, а я случайно, так что рассказывайте, чем здесь воняет, а мы будем думать, как выбраться на сушу.
--Вы очень странные вещи говорите, не находите?
--Не нахожу. Если хотите, то я исповедаюсь перед Вами позже – сейчас Ваша очередь. Итак – отклонения.
--Смотрите – Вы обещали рассказать. Сами обещали.
--Сергеич, Вы не родственник Штрауха?
--Не понял вопроса.
--Не понял – и ладно. Объясню этот вопрос на исповеди. Говорить будем?
--Говорю. На этом участке, - Харин пальцем провёл по красной линии и несколько раз постучал по зоне, - мы однажды попали в шторм, ну… не совсем шторм, а в такое, знаете, волнение, довольно неприятное для вёсельной лодки. В лодке мы были с Бондаренко, а Шрамко устанавливал… ну, что-то там делал на берегу. Так вот, когда мы добрались до берега, оказалось, что этого шторма не было. В смысле, что на берегу ветра не было, понимаете? Эти волны, которых мы не на шутку испугались, были только в одном месте – вот здесь, - снова Харин постучал пальцем по карте. Спустя несколько секунд он провёл рукой по зоне озера, ограниченной красной линией, словно сглаживал те разбушевавшиеся волны. – Это локальное, водное возмущение вызвало наш интерес. Мало того, когда мы принялись регистрировать это событие, оказалось, что наши часы… наши – это мои и Бондаренко, отставали на семнадцать минут. Куда они девались? Или мы куда девались? Когда мы вытащили лодку на сушу, то обнаружили на корме, с наружной стороны, пару прилипших рыбин. Их словно… не могу подобрать слова. Представьте, что эти рыбины были зажаты между лодкой и… например, стеной. Понимаете? То есть, мы расплющили рыбу обо что-то до неузнаваемости, хотя на самом деле этого не происходило. Что-то расплющило рыбу и прижало к корме. Немного позже, когда мы вспоминали этот, так называемый шторм, то припомнили ещё кое-что, на что не обратили внимания сразу. Понимаете, волны шли от обеих берегов, нет, не так, одного берега мы не видели. Волны шли в направлении от обоих берегов в центр этой зоны. Характер самих волн был таким, что подобное волнение могли создать качели, раскачивающиеся под водой. Понимаете? Точнее я не опишу, но такими они нам представлялись. Да, самое главное, ветра не было. Ни на берегу, ни… там. И последнее. Когда стемнело, мы снова вышли на берег, к лодке. И обратили внимание на то, что рыба, которую оторвали, вернее, счистили с кормы, светилась. Голубовато-зеленоватый свет, такой… немного мерцающий. Мы взяли на пробу эту рыбную массу, которая через пару дней перестала светиться, но портиться, в смысле протухать, так и не начала.
--Погодите, шаг назад. Качели, если я правильно понимаю, это – я руками показал примерную пространственную модель детского развлечения, которое у меня лично всегда вызывало приступ тошноты. И не всегда тошноты.
--Именно так! Только поместив эту – Харин не осмелился назвать качелями ту конструкцию из жестов и мимики, которую я старательно изображал, - в воду. Самая вероятная глубина от восьми до двенадцати метров, а размер качелей был, как нам представляется, от сих и до сих. Вот.
Первое «сих» брало начало от левой границы загадочной зоны, которая находилась ближе к острову. А второе «сих», дополнительно снабжённое словом «до», естественно проходило недалеко от правой. Мне, примерно, удалось, исходя из масштаба карты, определить площадь «искусственного» шторма – это было сто двадцать на… где-то сто пятьдесят метров. Повторюсь, очень примерно. Даже с ошибкой по каждому параметру на пятьдесят метров в любую сторону, понимания происходящего это не добавляло. По правде говоря, и веры в услышанное не добавляло тоже. Может быть, пока не добавляло?
--Да, блин, весёлое место ваш остров Хужир.
--Ольхон.
--Что «Ольхон»?
--Остров называется Ольхон. Хужир – это просто город. Так сказать, столица острова.
--Пусть называется, как хочет. Хоть Новобермудск. Ладно. Это все известия? А, кстати, вы как-то отслеживали периодичность этих ненормальностей? Раз в неделю, в квартал? Вообще раз в год?
--Это сложно отследить. У нас нет достаточной для этого аппаратуры. Уверенно могу сказать о трёх случаях за два года. Вероятнее всего, в момент проявления третьей аномальности погибли мои друзья. Третьей, которую зарегистрировал только я.
--Ясно. Теперь я попробую восстановить всю хронологию ваших приключений. Итак. Вы своим радаром засекли луч.
--У нас нет радара, и мы засекли сигнал.
--А от применения точной формулировки что-то изменится? В прошлом, например? Я тут торчу не для научного доклада, а потому, что… торчу - и всё! Просто торчу, как вилка… ладно, не важно. У вас нет радара и вы засекли сигнал, который поднимался вертикально вверх и имел геометрические границы, то есть не рассеивался. Верно?
Харин покивал головой так, как будто соглашался со мной, но без особой охоты.
--Пошли дальше. Вы попёрлись к месту выхода сигнала из воды и засекли подводный предмет, который мог быть источником этого сигнала. Но не приёмником, так?
Теперь к согласительным движениям головы добавилось движение ладони, выражавшее приблизительное согласие.
--Потом это чудо техники принялось носиться под водой, превышая скорость, установленную подводным ГАИ. Вы обрадовались этому факту и принялись устанавливать самопальные эхолоты, чтобы определить место парковки этой штуковины. Удалось вам это не за один день, но удалось, так?
В ответ снова кивание головой и помахивание ладонью.
--Слушайте, хорош Вам массаж делать! Отвечайте ртом. Я в правильном направлении плыву?
--Ну… да.
--Спасибо. Теперь, в один из дней, или вечеров вы дрейфовали по озеру и то ли снимали данные с чего-то там, то ли купались. Налетел шторм без ветра, а волны шли от краёв вашей красной зоны внутрь. Эффект качелей Харина. Это я только что придумал. Вот. И при этих ваших водных процедурах вы потеряли семнадцать минут вашей жизни. Так? Только отвечайте голосом.
--В целом так.
--Тогда за что убили вашу вёсельную команду? За то, что вы задавили рыбку? Или я что-то прослушал такое, отчего мне должно стать страшно? Пусть не страшно, а хотя бы понятно. Нет, ваша Байкальская регата на байдарках и каноэ не есть поводом для устранения участников той самой регаты в классе «Звёздный». И вообще, давай перейдём на «ты»?
--Ладно, перейдём.
Снова Харин отделался парой слов. Он по-прежнему стоял около стола и смотрел на карту – ни явного желания продолжать разговор, ни других видимых глазу эмоций. Он стоял, блин, и смотрел, как будто соскучился по этой карте.
--Если мы в разговоре будем продвигаться вперёд такими маленькими шажками, то я буду заранее продумывать вопросы для твоих односложных ответов. Такой способ разговора подходит?
Когда я произносил свою очередную колкость, мне вдруг захотелось подойти к окну и выглянуть во двор. Не потому, что у меня появились какие-то опасения, просто понадобилось сменить свою позу «ожидающего ответов» на что-то подвижное. А вот тишина, которая появилась в комнате после моего вопроса, начала наслаждаться гармонией отсутствующих звуков. Где-то на третьей минуте Харин очнулся от своих мыслей и заговорил.
--Когда закончился третий шторм из тех, которые мы наблюдали, ребята пошли на лодке вот сюда, - он откуда-то достал карандаш и поставил крестик недалеко от острова, почти в середине красной зоны. – Я остался на берегу. Мне надо было вести съёмку их плавания и принимать любые данные, которые могли от них поступить. Со стороны озера мой, так сказать пост, не был виден… деревья и всё такое. В общем, если не знать точно, где я находился, определить моё местоположение было очень сложно. Мы успели по рации сопоставить время на наших часах и немного пошутить о том, чтобы они не давили рыбу с икрой. Вот…. Потом я увидел вертолёт, который летел со стороны материка.
--Это, извините, со стороны берега? Отсюда? – Я, подойдя к карте, показал на противоположный край красной зоны. Если смотреть на карту сверху, то на правую границу зоны.
--Да. Где-то оттуда. Ребята отплыли метров на двести пятьдесят – триста от острова, поэтому на всё происходящее я смотрел через бинокль.
Хорошо, почему-то подумалось мне, что Харин плохо разбирается в технике, иначе, судя по информативной интенсивности нашей беседы, он принялся бы описывать тактико-технические данные своего бинокля.
--Когда ребята увидели вертолёт, а услышать его они не могли – они были в наушниках, вот…. Да, когда они его увидели, то попросили меня не останавливать съёмку, как будто я собирался выключить камеру. Вертолёт сделал над ними круг и полетел в мою сторону. Я рассмотрел надпись на борту – «МЧС РОССИИ». Одним словом, повода для переживаний я тогда не нашёл – появилась самоуспокоительная мысль о спасателях или что-то в таком духе. Но вертолёт развернулся, не долетев до меня метров сто – сто пятьдесят и снова направился к лодке. Но летел он уже другим макаром – он опустил нос к воде, понимаете? Ну, он походил на пикирующий самолёт, - Харин опустил ладонь пальцами вниз градусов под шестьдесят, относительно вертикали, мысленно нарисованной, конечно, и в этом положении передвинул руку по карте от островного берега к противоположному. – Лопасти, как я смог определить, крутились в паре метров от воды. Я не представляю, что могли чувствовать ребята, когда увидели эту картину. Сильная турбулентность от вращения лопастей просто перевернула лодку.
Харин замолчал, как мне показалось, справляясь с ожившими в его памяти картинами настоящего убийства. Я не стал торопить его с продолжением. Возможно, я себе и льщу, но я понимал его состояние, начавшее передаваться и мне.
--Затем, когда вертолёт выровнялся, - снова заговорил Вячеслав Сергеевич, - он снова развернулся и просто завис над перевёрнутой лодкой. Теперь давление от лопастей и поднимаемые волны не давали возможности ребятам выбраться. Понимаете, происходило планомерное убийство, а я сидел и смотрел. Сидел и смотрел… в бинокль.
--А что ты мог сделать? Добраться до них вплавь?
--Через минуту вертолёт набрал высоту, - сказал Харин, однозначно пропуская мимо ушей мою подсказку, которая могла бы послужить ему в качестве самооправдания, - и в воду спрыгнул человек. Мне показалось, что он был в водолазном костюме, таком, знаете, лёгком… и без баллонов. Не уверен, что точно видел над водой головы ребят, я про Витю и Сашку, но тогда мне показалось, что они не утонули. Вот…. Что происходило в воде - я не видел. Видел только, как тросом поднимали их в вертолёт. Я про ребят говорю и про спрыгнувшего. Они ведь могли и не утонуть, правда? Ну, когда их турбулентностью перевернуло… могли же не утонуть, да? А если так, то тот водолаз спрыгнул в воду, чтобы их… одним словом так и было.
--Что ты делал дальше?
--Не помню мелочей, в смысле подробностей… сидел около камеры и смотрел на воду. Надеялся, что увиденное не является реальностью. В прострации был…. Потом позвонил Штрауху. Зачем звонил? Помощи от него всё равно не было бы. Просто я не знал, что делать.
--Я читал акт вскрытия. Написано, что смерть наступила… короче говоря – утонули.
Не сказал я Харину о своём подозрении, которое он сам и высказал вслух – этот водолаз действительно спрыгнул в воду, чтобы добить УФОлогов. Оттого и обнаружил патологоанатом повреждённые голосовые связки. Ребята пытались бороться за свою жизнь и, возможно, звали на помощь. Громко и с надрывом.
--Куда девался вертолёт?
Карандаш Харина уткнулся в карту и сломался.
--Туда полетели.
--Ты ни с кем больше не связывался?
--По распоряжению Бондаренко мы не должны были пользоваться сотовой связью, чтобы не засекли. Теперь мне понятны его опасения и предостережения, раньше казавшиеся преувеличенными. Мы ведь всегда появлялись по только двое. Он говорил, что третий всегда должен быть в засаде - это его выражение. И на турбазе жили вдвоём, и на лодке ходили вдвоём, только….
--Только в разной комплектации.
--Ну, где-то так.
--Значит, о том, что вас трое никто не знал?
--Я думаю, что не знал. Надеялся на это. Но Штраух проговорился. Не думаю и не поверю, что сделал он это осознанно, но проговорился и теперь этого не исправить.
--Что Вы… блин, мы же перешли. Что ты делал потом?
--В тот вечер я последние раз пользовался генератором, Я перегнал на диск свою съёмку, собрал все бумаги, которые у нас были, упаковал… и всё. Утром приехал Вылко… странно, что он тогда приехал, мы ведь не договаривались. Я только сейчас обратил на это внимание. А зачем он приезжал, а? Я и не поинтересовался, зачем…. Столько странного я вспомнил.
--Приезд Вылко уже в прошлом – забудь. Что дальше?
--Он переправил меня на берег. От него я автобусом доехал до Ващановки. Собственно, не доехал, я вышел раньше и дошёл до Штрауха. Передал ему пакет, рассказал всё, что видел. Вот тогда и нарисовал эту схему на карте. А как ты обнаружил рисунок на обратной стороне?
Стараясь не мельтешить подробностями, я поведал Харину, как нашёл Штрауха под кроватью, как снял карту со стены потому, что увидел на ней разрез. Говорил не долго и только по делу. Вообще-то я мало говорил по другой причине. Если в «Семнадцати мгновеньях…» у Мюллера начинал ломить затылок в предчувствии плохих новостей, то по этой же причине у меня вдруг закружилась голова. Сделала она это столь же неожиданно, сколь и профессионально. Меня качнуло из стороны в сторону (я подумал зачем-то о бортовой качке) и противно начали видоизменяться предметы. Я решил сесть на стул и привести своё мироощущение в порядок.
--Что с тобой? – Спросил Харин.
«Вини, Вини, тебе плохо?» - поросячьим голосом прозвучала в голове строчка из мультика. «Уйди, свинья, хреново мне…»
--Да, так, знаешь…. Не обращай внимания.
Не обращать внимания на что? На невесть откуда появившееся понимание очень плохой тайны, которую так тщательно скрывает мой собеседник и раскрытия которой я, хоть и с опозданием, всё же добился? Или не обращать внимания на клетку, о которой я думал в первые дни приезда на турбазу и которая материализовалась именно на этом острове? Ольхон, кажется? Да какая разница теперь, как его дразнят? Как же я смог так глубоко впутаться в это дело, из которого…. А что из которого? Пока я не знаю всех подробностей, а только о них подозреваю, то нет смысла и паниковать? Да, конечно нет, а как же предчувствия, которые имеют скверную привычку не обманывать? По крайней мере, раньше не обманывали. Что мне теперь делать? Заставить его озвучить все недостающие подробности, а потом будь, что будет? От этой мысли стало только хуже.
Я сидел и смотрел на карту, распластавшуюся на столе. Раньше я этих несоответствий заметить не мог, потому, что не слышал рассказа этого человека, которого уже не стану называть Харин. Но легче мне стало от этих открытий? Нет, стало хуже. Какой выход? Вижу только один – пока нет рядом Валеры и Геры, прорываться с боем. Тяжело в лечении – легко в гробу.
Не особенно доверяя собственному и дилетантскому аутотренингу я, как смог, собрался и спокойным, на мой перепуганный слух спокойным, голосом сказал.
--Слышь, собеседник, а что не так в твоём рассказе?
--В каком смысле «не так»? Что ты имеешь в виду под этим своим «не так»?
Голос у него стал твёрдым и, даже, наглым. Почувствовал что-то, наверное.
--Чего замолчал? Чего тебе тут «не так», а?
--Ты не повышай на меня голос! Надо будет – скажу. Где у тебя стоит генератор?
--Зачем тебе?
--Затем. Где?
Пистолет был у меня на спине за поясом, так что я мог позволить себе попробовать вывести его из себя.
--Забыл?
--В том домике, - не совсем уверенно сказал тот, кто представился Хариным, и махнул рукой в сторону трёх стоящих домов. Скорее всего, он этого просто не знал.
Я поднялся со стула, но тут же снова сел на место. Мои ноги, мгновенно ставшие ватными, отказывались держать на себе тело, уступив эту работу согласной на всё заднице. Что меня снова так встряхнуло? Я вдруг вспомнил, что этот человек так и не представился, это я назвал его Хариным, чем, собственно, здорово ему помог. А теперь, когда в такой момент ребята ушились, я своей болтовнёй облегчил ему работу по поимке и последующему «наказанию» майора, по своей глупости избежавшего смерти в аварии. Я сам себе вырыл….