Часть первая
Не молью побитая совесть,
А Пушкина твердая повесть
И Чехова честный рассказ
Меня удержали не раз.
Никому не нужное вступление о литературе и искусстве.
Я сын того таинственного племени,
Не знавшего к себе любовь и жалость,
Которое горело в каждом пламени
И сызнова из пепла возрождалось.
Зачем вот пишу ? А вот хочется просто. Ну да, не славы ради - какая там литературная слава – сегодня не читатели ищут писателей, а сотни тысяч глубоко непризнаных гениев пера мучительно ищут тех, кто их читать будет. Ну хоть ругать – но читать. Нет, не судьба. Но вот самовыразиться – это пожалуй попробую. Вот Ва спросите, а зачем мне это сомнительное удовольствие ? Да вот просто интересно мне. Ну вроде не со мной все происходит. Простейшее дело – в повестушке на тридцать страничек уже на пятой герои плюнули на твои планы и занялись тем, что им самим интересно. Вот черт его знает, о чем я думал, начиная всю эту канитель, но только не о том, что получилось. Намеченные герои так и не родились, а вместо них появились дамы и кавалеры, никакими планами не предполагаемые. Кайф ведь – герои сами по себе, а ты на них смотришь критически со стороны и иногда записываешь. Об этом и Пушкин писал, и Толстой – вот и у меня такое же произошло раз. Это плевать, что у меня и повестушка не того, и герои жидковаты – но вот есть ощущение сопричастности – вот есть же что-то, что меня обьединяет с Пушкиным и Толстым. Ага, Гомер, Мильтон и Достоевский, то есть Паниковский. Ну да, с Гомером у меня еще более близкое духовное родство – без музы я никуда, а с музой я еще очень даже куда. Осталось только подумать, чье место занять – Мильтона или Паниковского. Хотя что там думать – несомненно Паниковского, и по национальности, и по замашкам. Но вот не в кайф мне просить милостыню на углу Крещатика и Прорезной , да и во мне килограмов на двух Гердов, не худеть же для портретного сходства.
Если Вы спросите о Мильтоне, то я наводил справки- не пойдет. Стихи еще туда-сюда, даже и уверовать и воцерковиться при необходимости еще представимо, но вот слепнуть по-настоящему, а дочки чтобы читали мне вслух до отвращения мои избранные труды – увольте ! И что Вы вообще пристали ко мне с этим Мильтоном ? Ну тогда Гомер. Тут даже и думать нечего определенно Гомер. Ну тогда о главном, божественном. Нетленка о нетленке, так сказать. Ну я о совести, то есть, Вы поняли.
Часть первая. Исаак.
Сквозь королей и фараонов,
вождей, султанов и царей,
оплакав смерти миллионов,
идет со скрипочкой еврей.
Глава первая - родные и близкие.
Слой человека в нас чуть-чуть
наслоен зыбко и тревожно;
легко в скотину нас вернуть,
поднять обратно очень сложно.
Я как мыслю: ну вот придет мое время – и отброшу я коньки, ну то есть дуба дам. С дубом оно попроще, я и весь сам из него, а вот но коньках я сроду не любил кататься – то есть могу их смело отбросить, если они кому нужны. Нет, я же сказал – не сейчас, а лет так через семьдесят. Ну и что я предъявлю там на входе? Паспорт, сберкнижку, договор на покупку дома ? Ну и кому они там нужны ? А совесть предъявлять не хочется, нет. И не потому, что ее у меня нет. Она у меня как раз есть. И следы, подтверждающие неоднократное использование мною совести как таковой на ней хорошо видны: ушибы, переломы со смещением, порезы. Но это полбеды. Мало ли кто чем в молодости баловался, хоть бы и совестью. Хуже другое – она у меня молью битая, как классик и писал. И все от долгого неупотребления – совесть вещь натуральная, вроде каракулевой шубы. Если ее в шкаф повесить и не прогуливать, то побьет ее моль, и к гадалке не ходи. Это и есть мой случай- совесть, сильно битая молью.
Нет, я в курсе, что у многих совесть позатрепаннее будет. У бабушки моей там вообще живого места не было – почти 90 лет каждый день тереть совестью об жизнь – это же какая совесть выдержит трение об такую жизнь ? Так вот совесть и вытерлась в успешных попытках ничего вкусного себе не взять, ничего ни у кого не просить, никого собой не затруднять, всюду руки подложить. Так вот совесть и истерлась, и не осталось ничего. Ну никакой совести у человека не осталось. Ну не бывает так у человека, скажите ? Верно, у человека – не бывает. Я и говорю, что если есть на небе ангелы – то вот именно такие, как моя бабушка Рива. И именно на небе, да. Я себе это так представляю. Пришла моя бабушка к райским вратам, очередь там выстояла длинную, как в войну или перестройку. А там так: подходит, значит, душа, предъявляет совесть, а там комиссия сидит, рассматривает на предмет размеров и качества. Развернется моя бабушка, даже не заплачет, и побредет прочь. Нет у нее совести, чего зря в очереди стоять. Ну тут ее догоняет кто положено, и строго так спрашивает : «Ты куда это намылилась, такая-сякая, немытая-немазаная, а ?» Ну она ему тут и говорит, а что мне предъявлять – совести-то нет. Ну нет так нет, говорят ей, у тебя и впрямь проверять нечего. Все ясно и так. Везет нам сегодня, вторую за день такую бессовестную отловили. Ольга Сергеевна, знакомьтесь - Рива Израилевна. Ах, вы и так знакомы, ага, внуки, детский садик. Ну так нечего вам тут без дела бродить. Вы, значит, мимо стола и проходите, то есть в рай прямо. Или направо. Или налево. Все равно туда и придете, какое это имеет значение - направо или налево...
И ушли они обе по своим ангельским делам: и бабушка, так и недоучившаяся в Смольном из-за революции в 1917, и бабушка, убежавшая из Козятинского детского дома от голода в 1931. Так и нет уже сколько лет моей бабушки без всякой совести, а я с моей потертой совестью - тут.
Нет, ну я и людей совестных тоже видел. И позавидовал, да. Ну взять моего тестя бывшего. Человеку за семьдесят, а совесть как у младенца : новая, блестящая, ни царапины. А все потому, что счастливчик, секрет знает. Рассказать ? Да легко. Совесть у него есть, но в футлярчике. В мягенькую тряпочку завернута, нафталином пересыпана – находится на ответственном хранении.То есть можно раз в три года пересчитать барахло :
-денег по счету столько-то – галочку поставил
-дочка умерла – галочку поставил
-совесть 1(одна ) непользованная- в футлярчике, тютилька в тютильку– галочку поставил.
И вот смотрит человек на тебя честными голубенькими глазками : «А я что ? Я ничего»:
- Дочка мол год умирала от рака, а я старательно делал вид, что ничего не вижу, в больницу ни разу не пришел» - ну так чем я мог помочь ? Что ж мне, вместо отпуска надо было в больнице сидеть ?
- У дочки остались малые дети - ну так что, я их люблю на расстоянии. А на всех время тратить, тарелку супа налить – это ж внуков много, супа мало. И так мол душой и телом исстрадался, пока переживал, отдадут ли деньги, что дочка занимала. Даже деньги пересчитывал всего два раза и без всякого удовольствия.
- Внуку операцию тяжелую сделали, ты б позвонил - ну еще сказали бы, чтобы пришел. Вам бы только, чтобы я звонил, расстраивался- вот еще чего придумали. Может еще мне шоколадку ему принести? Или апельсинов ?
И что главное, смотрит на тебя честно, глазки не отводит, совесть в футлярчике предъявляет не то, что по первому требованию - без всякого требования: вот она, в футлярчике, непользованая, блестит как при выдаче в Богуславе, даже моль ею брезгует. И правильно брезгует. Ну что тут скажешь – счастливчик мой бывший родственник, наверное в детстве дерьмо ел.
Ну вот опять завидую, а от этого только моль лучше плодится. Это если Гомера вспомнить, есть люди – избранники богов. Их для того и избирают, чтобы образцами чего – нибудь служили. Ну вот нужен образец героя – вот вам Геракл, красоты – вот вам Фрина, доброты – моя бабушка. А скотов не выбирают – их выбраковывают. Правда, Гомер ?
-В мире немало жлобов, недостойных мужей разговора ! - строго отвечает мне гекзаметром с книжной полки слепой старик.
Глава вторая. Живой классик.
Из нас любой,пока не умер он,
себя слагает по частям
из интеллекта,секса,юмора
и отношения к властям.
Ну да. Будь выше этого, в смысле? Ну то есть чтобы глаза и ноздри торчали из дерьма – и ты уже выше. Скучно, девицы. Ну а как же «Гнев, о богиня, воспой Ахилеса, Пелеева сына « ? Может это и есть выше «этого» – гнев ? Старик слазит с полки и обходит меня по кругу. Он и вовсе не слепой – ну, может щурится малость, очки ему что ли подарить ? А, ну вот и очки достал,из ничего, достал от туда же не новую, но вроде чистую хламиду и бережно напялил ее на меня. Осмотрел отстраненно, достал кифару, посмотрел на меня еще раз и кафару засунул назад в никуда – ну какой из меня рапсод ? Потом заговорил речетативным гекзаметром :
- Если ты вспомнил из песни слова, не забудь, что пропел я :
«Гнева проклятого, без счету бед принесший ахейцам» !
А старик, приговаривая : «Ну дался тебе этот говнюк – ну не живут в таких ни боги , ни демоны – только глисты» - доставал и доставал из бездонного ниоткуда все необходимое для беседы двух титанов духа : стол полированный под орех, две лежальные обеденные лавки, хлеб, сыр, еще горячий шашлык, амфору с вином, чтобы этот шашлык запивать и воду, чтобы это вино(кислятина еще та) разбавлять. Я водрузил мои чресла и остальные части организма на скамью, разлил красненькое и предложил первую за него. Гомер выпил, смачно хрустнул редиской поднял чашу за меня. Ну я за Грецию, он – за варваров в целом и евреев в частности, я за Зевса, он за Посейдона. За «прекрасных дам" он, правда пить отказался и уточнил, что он больше по мальчикам, но за них пить не резон – малы еще. Хотя вяло как-то возразил, для проформы, и про мальчиков как-то вынужденно, без энтузиазма. Станиславский бы ему не поверил, к слову.
Но сколько же можно пить кислятину ? Как говорит классик – шашлычок - он же под коньячок ? Классик – это он, Мироныч, я свое место в мировой культуре и выпив воспринимаю достаточно реально. Но вот откуда он про коньячок в курсе ? Я ему так и сказал: «Колись, дескать, древний и греческий !» Гомер и отнекиваться не стал, знак мне подает , что мол коньячок хорошо пошел и еще одна в самый раз. Тяпнул коньячку , махнул рукой, достал из складки хламиды очки и заговорил простым русским матерным языком без всяких гекзаметров.
Надо вам сказать, что гекзаметр- он давит, ставит но стойке «смирно» и не дает приглядется к деталям. А ведь я этого Гомера где-то видел, причем сблизи. Ну где же это могло быть ? Гомер, режущий не слишком острым ножем колбаску на закуску заметно отличался от своего канонического портрета. Вытянутое немолодое, но и не стариковское, узкое лицо, курчавые волосы, глубоко сидящие глаза, обильный породистый нос с горбинкой, а из ноздрей торчат седые волосы. Неужели Губерман ? Похож, собака ! Губермана я на концерте сблизи видел, он мне книгу подписал. Только этот с бородой и усами.
- Игорь Мироныч, ты чего, дурик, усы и бороду сбрил, в смысле отрастил ?
Это я вслух ляпнул. Пошутил, то есть на обум Лазаря. Но талант – его не пропьешь. Рука творца и рапсода даже не дрогнула. Классик выпил до дна, закусил колбаской и прозой, внятно артикулируя, сообщил мне, что я очень неумен. То есть дословно сказал, что я - мудак, если говорю под руку, мешая уставшему человеку спокойно выпить и закусить. А борода и усы – это для антуража. Если же я так уж рвусь проявить свою эрудицию до конца, то могу звать его Гомер Миронович Губерман. Или Игорь Миронович Гомер. То есть он как был, так и есть Гарик. Это все же ближе русскоязычному уху, чем переход Владимира в Зеев через Иордан. За филологию такого рода нельзя было не выпить. Ну я и налил, а он дорезал колбаски.
Ну теперь Мироныч отпираться не стал и за дам охотно выпил. Какие ,к Боре Моисееву, в смысле к черту , мальчики ? И я следом тоже принял – у меня болезненая тяга к великим и знаменитым. А так я сразу выпил и с Гомером, и с Губерманом. И еще раз выпил А там и стемнело.
Глава третья. Мироныч жжет.
Я взял табак, сложил белье —
к чему ненужные печали?
Сбылось пророчество мое,
и в дверь однажды постучали.
Жжет дрова в мангале, прихлебывает вино и улыбается загадочно. У меня со вчерашнего в голове Содом с Гоморрой и Москва с Петушками, а ему хоть бы хны, гад такой тренированный. Небось уже принял холодненького пивка, по глазам вижу. Грушовые дрова в мангале уже почти прогорели и стали багровыми углями. А там под навесом, две дамы уже шашлык нанизывают. Одну я сразу узнал – это моя Муза, Ира то есть. Я Музу Иру строго спрашиваю : « А это с тобой кто, отвечай немедленно ?». А, я мог бы и сам догадаться – это Тата, тоже Муза, только не моя, а Мироныча. Это когда Гомер вчера за дам выпил, она как почуствовала, что компания подходящая и засобиралась. Они с Ирой уже и шурпу сварили, и зелени на огороде нарвали, и лаваш у турка купили. Ну я моей Музе даю в руки шланг для полива :мол "лей на меня ровно 8 минут, твердо струю направляй прямо в грудь и не дрейфи!". Вода у меня хорошая, из артезианской скважины, теплее 12 градусов не бывает. Через 5 минут я уже был как огурчик – зеленый и в пупырышках, растерся полотенцем насухо и вернулся в число живых – к Миронычу и Музам, то есть.
Пили мы под шашлык только воду, разбавить которую вином Музы не разрешили. Погода прекрасная, птички поют, стрекозы летают, Гомер матом ругается на литературные темы. Ну культурный разговор о литературе в целом, модерне и постмодерне, Джойсе и Кафке. Мироныч гарики подходящие читает, Музы делают вид, что стесняются, когда в стихотворной ткани мелькают непристойные обороты. И заводят тут музы разговор, что дело у них серьезное, гариками тут не обойдешься - по совокупности тянет на роман как таковой. Главным героем определен я, а Губерман назначен комическим резонером. Время- позднеантичное, место действия – Крым, вариант Хакассии музы отвергли из-за врожденного гуманизма. Мы должны прибыть в нужное время в Нимфей Крымский, изьять из еще свежего захоронения пару вещичек – и все. Любовных интрижек не предполагается ввиду «облико морале», можно выпить молодого вина, купить сувениры(список на двух листах прилагается). Это так музы мыслят, но еще есть законы жанра. И если Музы о нем забыли, то я и напомнить могу. Если это роман о попаданце в другое время – герои не могут все 800 страниц сидеть на попе ровно и кушать шашлык. Они должны активно двигаться, совершать подвиги и подвергаться страшным опасностям и удивительным приключениям вплоть до самого хэппи-энда. А часть поголовья героев должна неприменно погибнуть, чтобы пробить читателей на слезу. Я присмотрелся получше – точно, к ним все и идет, к приключениям на мои вторые 90 : у Муз наших неложная печаль на лицах, котомки нам уже сложили, хитоны наши после вчерашнего выстирали и погладили. Мироныч уже все дрова сжег, затушил гриль и кивает мне так грустно :куда , мол, деваться, старик... Ирочка, и в самом деле – куда ?
Глава четвертая . В Нимфей, мой друг, в Нимфей.
Чтобы не дать угаснуть роду,
нам Богом послана жена,
а в баб чужих по ложке меду
вливает хитрый сатана.
______________________________________________________
Тут самое время для первой вставки. Это будет первый план нашего романа.
Вы таки будете смеяться, но вот перед тем, как начать, обычно предполагаешь, хотя-бы грубо, о чем речь пойдет. Ну вот мне, к примеру, захотелось моего убогого бывшего родственника пнуть. Бывает, кто без недостатков. На меня порой такая злоба накатит, что куда там. Да, бывает. Но вот я подумал – а ведь хороших людей больше, правда ? Меня лично очень греет банальная мысль, что и еврей, и китаец – все люди, а национальностей всего две – хорошие люди и уроды. А Губерман взялся с того, что мой урод бывшеродственный чем-то на Губермана внешне похож – только глаза у него тухлые, а у Губермана - живые. Вот и ответьте мне, а не кой фиг нам тухлятина ? Ну вот таким образом я на Губермана плавно и сьехал. А где Губерман, там и Гомер. Посмотрим,однако, куда выплывем.
_______________________________________________________
- Мироныч, оно нам надо ?
- Надо, Шурик, надо.
Надо - это Буланчик, мой конь то есть. Трясет, ужасно пахнет, сложен и дорог в обращении, может укусить или лягнуть. То есть мой смирный Буланчик пока в таком замечен не был, но кто даст гарантию ? Но конь бесспорно много лучше осла или сбросившего меня на прошлой неделе мерзкого верблюда. Тут главное залезть, а потом я уж удержусь. У коня 3 достоинства – он ниже верблюда, едет быстрее осла и греет зимой. Все это архиважно в оказавшись в нашем положении. Ноябрь в Крыму, холодно, а мы горим, как швед под Полтавой, куда по весне помолясь и двинемся. Хотя Полтавы еще и в помине нет, все не вовремя. В самом прямом смысле слова – не во время нужное нам, зенесла нас нелегкая. Пространственно-временной контиум мы как есть прокололи, но не попали в цель. То есть попали, и еще как: вместо июля 139 года до нашей эры – ноябрь 1398 нашей, Нимфей давно уже нафиг засыпан и еще нифига не раскопан, а вы вот посмотрите на нас. Полсотни караимов(ну их не так жалко, им степь – дом родной) и дюжина глубоко несчастных промерзших евреев на полуживых лошадях, причем 2 из них – это я и Мироныч, черт бы побрал его неуемный оптимизм и любопытство. Музы же нам обьяснили – с собой ничего не брать. НИЧЕГО. А Губерман мне все : возьми «Рижский бальзам», да возьми «Рижский бальзам»! Я ему еще и рижских шпрот подсунул – «на закусон», шутки ради. А зря. Снесло нас во времени и пространстве, ой снесло. До Риги не дотянуло - я так думаю, что помогла прихваченная бутылка Массандры, но вот до Тракая мы долетели. Там и перевоплотились, говоря языком науки. При этом Музы, как и положено женщинам, забыли сообщить Миронычу и мне одну маленькую, но весьма существенную деталь : зачем они нас сюда переместили и как нас вернут в первобытное состояние, то есть домой. У меня, к примеру, у младшей дочки через три недели день Рождения, и я хотел бы там неприменно быть !
Бабье - что с них возмешь: про пирожки и носки обьяснили подробно и неоднократно, а вот про пути отхода забыли в предотъездной суете, а мы тут майся в неведении!
Да, о науке. Читатель, если ты ждешь научных обьяснений произошедшего - то тебе пора на литовский народный праздник "Обломайтис". Самое неинтересное из всего, что может быть в романе –это краткое, на 10-12 страничек, обьяснение "а-ля-Жюль Верн" Мю-мезонного механизма переноса в пространстве и времени. Чур меня, чур. Вас сумасшедший гениальный профессор устроит ? Не, не устроит ...Вы что, всерьез предполагаете, что я не могу напрячь себя и придумать случайно найденный на раскопках артефакт, позволяющий творить такое вот интересное безобразие ? При этом артефакт переносит путешественников во времени именно в то место, где этот самый артефакт нашли – в восточный Крым. Ведь именно там, в Нимфее, километрах в 15-20 от куда более известного Пантикапея, и имел честь раскопать его, ну к примеру, профессор археологии Шэр. А впрочем оживим картинку и обойдемся без этого ученого бабника(так на археологическом слэнге называют специалистов по тюркским каменым бабам). Итак, артефакт в форме изящной женской головки из непрозначного сине-зеленого стекла нашла Нонна Леонидовна Грач. О, это была Женщина с очень большой буквы ! Даже изрядно нелегкий слог этого самого профессора Шэра описывает ее так :
«На вокзал нас провожала жена Грача Нонна. Тогда я впервые с близкого расстояния разглядел эту легендарную красавицу. В спортивной курточке и клетчатой юбке она была более, чем прекрасна. Вообще она умела бывать холодно высокомерной по отношению к тем, кто ей активно не нравился и не скрывать этого. Но в тот день она лучилась доброй улыбкой и дружественным расположением».
Эка врезалась ему в память эта самая клетчатая юбка – через 40 лет вспомнил – а старик по единодушному мнению всех эрмитажниц и археологинь в дамском поле всегда толк знал и охулки...гм.. на руку не клал , да и поныне не кладет. Ну и на здоровье,как говорится, но он-то находку сдал бы в музей. Никто из тех кто знал нашу героиню, не поверил бы, да вот только не сдала Нонна Грач головку по описи в Эрмитаж, факт налицо. Видать, чегой-то там сперва просто почуствовала, а потом и догадалась, и в описи эрмитажные попала головка похуже, хоть и похожая и женская. До времени, как казалось Нонне Леонидовне. Планы у нее были наполеоновские, а направление мыслей - точное. Но хочешь насмешить Б-га - расскажи ему о своих планах и попроси нужные для этого 5-6 лет. Время пришло много быстрее. И когда пришел ее час...
Глава пятая. Детектив на белых простынях.
Цель жизни пониманью не дана
и недоступна мысли скоротечной;
даны лишь краски,звуки,письмена
и утоленье смутности сердечной.
А ее час пришел много раньше, чем хотелось бы, на белых простынях в огромной комнате старой петербуржской коммуналки лежала совсем прозрачная, почти сьеденная смертью Женщина. Смерть стояла рядом, но согласилась обождать. Частая гостья дома на Крюковом канале, в котором потихоньку доживали бывшие примы Мариинки, она привыкла к тому, что ее не боятся и даже по своему уважала этих старушек – гордых и несуетных теней былых аншлагов. Да и в эту комнату она уже приходила в положенный час. Пришла и сейчас не рано и не поздно, но вот согласилась обождать, сидела в кресле и крутила в костлявых руках крошечную чашку кузнецовского фарфора. Смерть не пугала. Смерть не подслушивала разговор. Смерть заранее велела Болезни уйти – дело уже сделано. Но не до конца. Смерть осмотрелась. На одной этажерке стояло на подставке обтянутое атласом пасхальное яйцо и серебряный туалетный набор работы Карла Фаберже — подарок последней императрицы юным танцовщицам, выступавшим в присутствии Их Величеств на пасхальном представлении в 1914 году. Яйцо , пожалуй подойдет. Покойная хозяйка, прожившая всю жизнь в треугольнике Мариинка- Вагановское училище-Эрмитаж, пожалуй, одобрила бы.
Молодая женщина сидела на краешке кровати. На кровати, возле изголовья, лежала небольшая открытая шкатулка. Раз открытая - значит все было уже сказано. И умирающая, и пришедшая к ней были типичными ленинградками, а значит обошлось без ненужных слов и банальных жестов. Да и обстановка к этому не располагала: большая, полутёмная от тяжёлых штор комната со старинной мебелью из карельской берёзы, огромный, на полкомнаты концертный рояль, старинные книги в застеклённых шкафах, обтянутый оранжевым шёлком овальный абажур. Пора, пожалуй. Лидия Михайловна посмотрела в глаза умирающей, согласно кивнула, открыла яйцо и положила в него тот самый кусочек старинного стекла. Аккуратно закрыла и протянула его величественным жестом, исключающим всякое сомнение, жеманство и уговоры – бери!
-Идите ,Ирочка, пора, уже почти одинадцать.
Лидия Михайловна длинным узким коридором довела гостью до двери, попрощалась и аккуратно закрыла дверь на два замка и задвижку. Моя будующая муза перешла по мостику канал добрела до станции метро и села в почти пустой в это время вагон. Не хотелось ни говорить, ни думать. Разве что об Лидии Михайловне, старенькой прима-балерине Мариинки, которая и за восемдесят всегда при полном параде – от высоких каблуков до замысловатых, по довоенной моде, сережек. И только почти приехав в Автово, Ира вспомнила, что свекровь Нонны Леонидовны умерла четыре года тому назад. И Ира со страхом подумала о том, что лежит у нее в сумке. Больше она не бывала в доме на Крюковом канале. Никогда.
Глава шестая – еврейский Крым или за 550 лет до Полины Жемчужниковой.
Возглавляя партии и классы,
лидеры вовек не брали в толк,
что идея, брошенная в массы, —
это девка, брошенная в полк.
Я к своему смирному Буланчику привык, думаю, что и он ко мне тоже. Мне-то полагалось по- хорошему ехать на верблюде. Но этот верблюд, чтоб его крокодил покусал, меня 2 раза сбросил, а еще чуть не укусил своими редкими желтыми зубами, спасибо хоть не оплевал. Мне повезло переселиться в потомка царя Давида по мужской линии, а потому я глава нашей, хевры. Но другому я даже не могу охарактеризовать нашу гоп-компанию, едущую производить государственный переворот и основывать Еврейскую республику Крым. Да, именно так. «Нашему» великому Витовту нужны деньги евреев и сабли караимов. За это он и своих детей заложил крестоносцам, а уж расплатиться принадлещим Едигею Крымом Витовт и вовсе не постеснялся. Наши старики в кои-то веки договорились с стариками караимов и в результате меня везут сажать на крымский престол. Витовт отписал в Тракайском замке «Крым с землями, водами и службами» жидовину Исааку Соломонову сыну дома Давидова, то есть мне. И не просто так, а в приданое за Голдой, дочкой Великого Литовского Казначея жидовина Абрама Юзефовича - за его службу и верность. А я и Абрам обещали Витовту денег сейчас, а караимские сабли- весной. Тут же в ларце лежит ярлык Тохтамыша, ходящего нынче у стремени Витовта - так надо, хоть и невелика цена этому ярлыку. Впрочем,цена моей подписи тоже невелика – я символ, я плюшевый мелех, я «кровь Давида». Мне пятнадцать лет, румяные щеки, пушок вместо бороды и широко открытые миру глаза. Ниже, много ниже моей стоят подписи двух Авраамов : Авраама Крымского от нас и Авраама бен Давида от караимов. Они называют себя слугами Витовта и моими рабами. Но это пустое, скорлупа яйца. Рядом с привилеем Витовта лежит и другой пергамент, где только три наших подписи. Этот договор написан уже на иврите, но нет неясного в твердых и кратких словах : мы, Авраам бен Давид и Авраам Крымский постановили :
- наши народы нераздельны, но и не слиянны, как вода и масло,
- деньги и Кафа – евреям,
- сабля и Чуфут-Кале – караимам,
- а мелеху Исааку бен Соломону, рожденному в городе Кельне земли Ашкеназ и потомству его во всех коленах – почет и Бахчисарай. И я клянусь помнить, исполнять и служить во все дни моей жизни и жизни моих потомков. Вот так. А чтобы не забыл, то на каждом моем указе должны стоять еще и печати глав(рош) караимов и евреев. Вот так.
Но и это тоже только белок яйца. О желтке – пергаментах, оставшихся в Мариенбурге не знают даже они. Даже Витовт. Только мы – потомки Эстерки.
Отступление второе. Печальный Пуримшпиль, или Эстер без Мордехая.
Эстерка — фаворитка польского короля Казимира Великого, дочь портного из Опочки. Благодаря красоте и смышлености Э. из всех любовниц короля достигла наибольшего влияния. Она проживала в королевских дворцах в Опочке, Лобзове и др. Э. имела от К. двух дочерей, оставшихся еврейками, и двух сыновей, Немира и Пелку, выросших в христианской вере. Э. была убита во время преследования евреев при Людовике Венгерском; она похоронена согласно легенде в Лобзовском саду. Единственным памятником по ней являются развалины ее дома в Опочке.
Википедия, год 2011.
Последнее неверно. Памятник моей пробабке, Казимиру Великому и их любви - не старые обгоревшие при пожаре погрома кирпичи в Опочке, а мы, стоящие возде могилы Эстерки в Лобзовском саду:
Великий комтур Тевтонского Ордена Гвидо фон Зенерт - сын Пелки
Радный пан Витовта Литовского Иван Немирич – сын Немира
Казначей Витовта Литовского Абрам Юзефович – сын Сарры
Ну и я - старший и любимый внук Ривки. Кровь Давида я по отцу.
Мы помним, что твоя кровь не отомщена до конца, Эстерка, кровью погубивших тебя венгерских анжуйцев, проклятых "андегавенов". Но это пока. Осталась последняя дочь Людовика - Ядвига, принесшая корону Польши своему мужу Владиславу Ягелло. И я знаю то, чего не знают остальные - в этом году Ядвига умрет родами, как умерла четыре года назад ее сестра - королева Венгрии. И младенец ее не родится. И наконец-то пресечется на веки веков проклятый анжуйский род.
И превыше всех иных слов весомо звучат наши: когда Витовт волей Б-жьей розгромит Орду, сабли караимов упадут на головы татар. Пусть. На деньги крымских евреев, так и не попавших к Витовту,генуэзские наемники смирят караимов. Потом... Впрочем, "о том, что будет потом", мои дяди говорили с моим отцом без меня. Пусть. Половину доходов Крыма разделят мои дяди. Пусть. А в Крыму я буду царствовать, а править будет дочка Юзефовича Голда – так решили Абрам Юзефович и мой отец. Пусть. Помогать ей будет Игаль бен Моисей из Губера, то есть Мироныч. К Голде мы и едем в Солхат, ктубу я уже подписал. Меня без меня женили. Ну и черт с ними.
Вот я сам об этом думаю – и не могу отделаться от ощущения, что это все или не со мной или понарошку – слишком все неправдоподобно. А с другой стороны все реально – холод, нудный дождь, конский пот, сабля эта нелепая. Да тот же самый мерзкий верблюд, в конце-то концов, отнюдь не фантом – я свидетель
- Гомер Мироныч, ты как на своих лагерных фото – замерзший, ободранный, но злой и веселый. Почитай хоть чегой-то, а ? Не хочешь – ну так я тебе тебя же и процитирую. Хорошие стихи, как раз о нас с тобой :
Известно всем, что бедный Фима
Умом не блещет. Но и тот
Умнее бедного Рувима,
Который полный идиот.
Может я и Рувим, но и ты Фима. Что делать будем, серый кардинал при красавице Голде и зицпредседателе Фунте ? Вот мне, к примеру, холодно, скучно и тоскливо, а ты ведешь себя кое-как и даже не пробуешь меня развлекать и воодушевлять ? Выгоню без выходного пособия !
Губерман взвился:
-Чего тебе надо, мудак ? Нашел себе клоуна ! Все тебе не так. Верблюд мерзкий, погода холодная, персрективы туманные... Мало того, что тебя холют и лелеют как сырое яйцо, так еще и женят и на трон посадят! Чего тебе еще: Крым, вино и фрукты, к жене привыкнешь, а не привыкнешь, так тебя даже запрет многоженства раби Гершома не касается, мы тебе такой гарем подберем! Сам займусь, каждую лично проверю !
- А потом что делать будешь, в монахи подашься ? Блондинок в Крыму пока нет, перейдешь на брюнеток ?
- Пацан, ты только свистни – тебе их из Польши толпу пригонят! А мне раньше были ближе брюнетки.
- А их тебе откуда доставить, из Грузии ?
- А мне и не надо.Я заберу сюда из Вильно мою Тирцу.
- Какую свою ? Твоя - это Тата, и она осталась там !
- А Тырца чья, твоя ?
- Нет, настоящего Игаля!
- Не кафкай: Игаль, Игаль ! Сейчас и здесь я Игаль бен Моисей из Губера, то и Тирца – моя жена!
- Ну да, конечно-конечно. Ну вот представь простейший случай. Вот ты здесь спишь с Тирцей. Хорошо. А где же настоящий Игаль ? Так вот я тебе отвечу – он в 21 веке, в твоем теле и развлекает твою Музу !
- Тату не трогай, ты ...!
- Со мной драться нельзя !
- А пошел ты весь на..., «помесь Давида с Казимиром»!
Михалыч плюнул и укрылся кошмой. Я таки вошел в роль, Станиславский бы мне поверил и апплодировал – охамел я. Ну да, я вот теперь не мальчик сам по себе, а «помесь Давида с Казимиром», «жеребенок Яхве», как цветасто выражаются близкие к скотоводству наши приятели-караимы. Хотя вернее было бы назвать меня лучшим щенком из помета - нас восемь братьев и сестер. Именно таких как я и выбирают для разведения. Веду себя соответственно капризно-хамовито, и, что характерно, пыжится только Мироныч, а остальные преданно заглядывают в глаза в ожидании грядущих благ. Наш народ во все времена, что в Кельне, что в Киеве.
Тут интересная история вышла, я чем больше думаю – тем больше удивляюсь. Ну перенесли нас Музы в эту Тьмутаракань. То, что занесло не прямо в Крым - тоже понятно. Число особей – все сходится, было 2 мужика, два и осталось. Даже имена где-то похожи на настоящие. А вот дальше все наперекосяк. Мироныч, что в образе Гомера, что в ипостаси Игаля – здоровенный носатый мужик средних лет, портретное сходство налицо. А у меня забрали 35 лет и сделали огненно-рыжим. А вот зачем забрали, вы мне скажите ? Что я вам, рыжий ? Теперь таки да, рыжий. Ну это все семечки. А не семечки то, что я все больше «он», а не «я», и мне это нравится – быть «им». У "него" все еще впереди, а у "меня" - увы... Быть "им"- это быть молодым, веселым, еще не видавшим юбки и смерти. А быть "мной" - совсем наоборот. Но не только в возрасте дело. Мне все больше нравится вся эта история, а особенно моя роль в ней. Мне и царем, оказывается,быть в радость – трон там, корона, скипетр, казна, гарем, Бахчисарай. И в летописях про меня много чего напишут, и историки будут спорить о моей личности и взглядах. Ведь правда, я никому бы в этом не признался, но как представлю себя на троне, так сердце так сердце сладко замирает, как в детстве. Ты в кино, играешь главного героя. И тебя целует главная героиня. Черт, не могу вспомнить, кто именно – то ли Роми Шнайдер, то ли Ольга Остроумова, то ли Милочка Князева из соседнего двора... Камера наезжает, крупный план, губы героев... Так вот, «это» много лучше- ты и актер, и герой в одном лице, и целуют тебя любые главные героини на выбор. Твой выбор, что характерно. Вот Вы кем хотели бы быть в детстве ? А, ну так я тоже. Мечты, мечты... А тут раз - и предложили мне главную роль в этом бенефисе. Хотя кому это – мне ? Где здесь «Я»? То же мне роль «Исаака из Кельна»! Какие нафиг восемь братьев и сестер ? Зачем мне чужой отец – мой настоящий папа самый лучший в мире ! А мои дочки ? А моя Муза ? Нет, я понимаю, что меня вот-вот женят и предполагаются дети, но вот чьи это дети будут – мои или этого породистого Исаака, которого уже и вправду пора женить – подрос мальчишечка, то есть я. Это то есть у одного «я» дети будут там, через 600 с гаком лет, а у другого «я» - здесь ? Это какие же возможности открываются : я – это мы, нас как минимум двое, и, если что, то это не я, а он... А может я – свой собственный предок в 28 колене, хренологическпя петля.
Все же мне не нравится вариант, что без меня я бы не родился, какой то растянутый во времени инцест. Стоп. Там мои дети – не мои, а его, то есть хоть и меня, но все же его, а раз его – то не мои, хотя он - это я. Запутаешься тут, но что-то не так. Это мои дочки – не мои ? Да нафиг мне такое кино, «Борис Годунов» в исполнении одесской артели биндюжников со мной самим в главной роли. Я – это я. Но я на данный момент времени совершенно конкретно рыж и конопат, еду на пресловутом Буланчике жениться неизвестно на ком ! И это именно я хочу домой в Кельн ! Тут я не совсем уверен : то, что хочу домой – несомненно, но вот куда домой – ко мне или к этому Исааку ?
- Бояре, не виже Шмульского между здесь! Мироныч, перестань дуться и вылазь – трибунал проспишь! Домой хочешь ? А хочешь, награжу тебя орденом Льва и Солнца с золотыми пейсами?
- Засунь свои золотые пейсы пониже спины своему Льву, придурок!
Губерман вылазит взьерошенный, но уже не злой. Мы пару минут молчим, пьем кислое вино прошлогоднего урожая, опять молчим, опять пьем. За нас, крутых и правильных хаверов. За то, что мы добрались до Крыма – живые и здоровые. За Иру и за Тату там. За Тирцу и еще не знакомую мне девочку Голду здесь. За детей – там и здесь, здесь и там. За нас, дураков- здесь и там. Ирочка, ты куда меня заслала ?
Ну вот скажите – оно мне надо, все эти приключения на мое мягкое место ? А, плевать. Сыт, пьян – можно и поспать. Если меня сюда закинули и хотят женить – это кому то надо,а ? Может женят и сразу отправят назад, домой. Нет, так было бы слишком хорошо и просто. Хоть обращаются со мной почтительно, делать ничего не заставляют. Вот сейчас плюну на все и завалюсь спать А вот Гомеру моему Губерману много хуже – он казначей, и каждый вечер, на привале после ужина должен еще пересчитать наши запасы провизии и прочьего добра, проклиная все на свете. Впрочем, после встречи с нукерами Едигера на Перекопском валу его задача сильно упростилась. Благо никто не стал смотреть бумаги ни у нас, ни у караимов. Карты у меня нет, где Нимфей я не знаю. И зачем мне в Нимфей – тоже непонятно. Но это и не важно, каша уже закипела. Все решится в Солхате.
Глава седьмая.
Ни вверх не глядя, ни вперед,
сижу с друзьями-разгильдяями,
и наплевать нам, чья берет
в борьбе мерзавцев с негодяями.
____________________________
Вставка третья. Как, где и кем был спасен ислам.
Читаем Гумилева:
В 1253 г. ... состоялся очередной курилтай монгольского народа-войска. Было принято решение ...освободить от мусульман Иерусалим, что было поручено царевичу Хулагу.
в союз с монголами вступил царь Малой Армении Гетум I, который в 1253 г. ... просил хана рассмотреть семь статей договора о союзе: .. 4) возвратить Святую Землю христианам; 5) покончить с багдадским халифом; ... 7) вернуть земли, ранее отнятые у армян мусульманами.
Армия .. ликвидировала все крепости исмаилитов в Иране и в феврале 1258 г. заняла Багдад.
Весна 1259 г. застала монгольское войско у Газы. Казалось, что дни господства ислама сочтены.
Последним прибежищем ревностных мусульман в 1259 г. был Египет... но мобилизовать для военной службы феллахов или арабских торговцев с каирского базара было более чем бесполезно. .... Поэтому Эюбиды покупали в Судане и Крыму военнопленных и, обучив их военному искусству, употребляли для военной службы. Поскольку эти рабы принадлежали государству, их называли мамлюками .
2 мая 1250 г. мамлюк Бейбарс возмутил своих сотоварищей и, взяв дворец султана Туран-шаха, убил этого глупого мальчика.... в 1259 г. другой мамлюк, Кутуз, велел принести присягу себе [†112]. ... всем в Египте было ясно, что только мамлюки могут спасти страну от монголов.
А с монголами у мамлюков были личные счеты. Все они были в свое время захвачены монголами в плен и проданы на невольничьих базарах. Покупка воспринималась ими почти как освобождение, и это было совершенно правильно. В Египте они попадали к своим землякам - кыпчакам, черкесам, туркменам, только проданным раньше и успевшим устроиться. Те оказывали прибывающим поддержку и вместе с ними проклинали монголов, лишивших их родины и свободы. Но теперь, в 1259 г., монголы опять грозили им... и мамлюки знали чем. Опять стоять нагим и скованным на невольничьем базаре, ждать, когда тебя купят и пошлют копать оросительные канавы под палящим солнцем, - это, пожалуй, хуже смерти в бою.
26 июля 1260 г. мамлюкский авангард вышел из Египта без обозов, на рысях миновал Синайскую пустыню, уничтожил малочисленный монгольский заслон у Газы.При Айн-Джалуде 3 сентября 1260 г. монгольско-армянское войско было разбито.
_________________________________________________________
О как дает Лев Николаевич - пафосно и выпукло, так и видишь тех же Бейбарса и Кутуза(вот этот мне представляется в образе незабвенного Михал Илларионовича в воооот такой чалме с воооот такой саблей ) сперва на рынке в Каффе, а потом на троне в Каире. Писал – как романы в лагерном бараке тискал, так в него эти лагеря вьелись. Вот только в своем гоноровом высокомерии он забыл поинтересоваиться, а как же происходила эта презренная торговля, кто покупал в Каффе и продавал в Каире и Александрии. А может и не забыл, просто ему было неприятно думать, что правильных, пассионарных монголов и кипчаков рассудили столь нелюбимые им горбоносые пейсатые торгаши. Да-да, именно предки нашего Исаака привезли в Египет степных спасителей ислама. А вот про то, что " Покупка воспринималась ими почти как освобождение" - это святая правда. На еврейских торговых кораблях гребцов не приковывали к веслам. Да и охраны почти не было- каждый охранник уменьшал полезный груз. Парадокс, но рабы-кипчаки были и рабами, и охраной от пиратов. Другой парадокс - благополучие еврейской общины при мамлюках, которые, придя к власти, даже не подумали вырезать своих вчерашних владельцев. Но единого упоминания в источниках об издевательствах христопродавцев над вольными сынами степей, небольшое отличие от цивилизованной христианской работорговли 18-19 века. Автономия еврейской общины в Египте продолжала существовать, а нагид как и раньше продолжал руководить жизнью общины.
Итак, запомним : в 13 веке евреи спасли ислам на рынке в Каффе за большие деньги. Длилось все это отвратительное безобразие до 1261 года, когда византийцы про помощи генуэзцев отбили Константинополь и закрыли Босфор для всех, кроме кораблей республики святого Георгия,а в 1266 Мангу-хан передал Генуе во владение Каффу. Евреи больше не плавают, а так - торгуют на рынке по мелочи.
А некоторые – не по мелочи. И не торгуют.
Мне снился ночью Киев. Нет, не улицы моего детства. Их нет. Киева нет, моего города-нет. Есть только место. Дарница- это только речка, хоть бы какой глиняной мазанки не найти, чтобы переночевать перед переправой в холодном уже октябре. На высоком правом берегу - труп великого Киева Владимира и Ярослава. Мой прадед по отцу в восьмом колене Птахия из Регенсбурга имел шило в попе и был изрядным туристом, то есть "еврейским путешественником". Его отец и брат были приличными купцами,жили в Регенсбурге, торговали даже с Прагой. А непутевый Птахия в 1175 г. отправился в длительное путешествие, в ходе которого посетил Польшу, Киев, страну половцев, Крым, Хазарию, Грузию, Армению, Курдистан, Вавилонию, Сирию и Эрец-Исраэль. Марко Поло того времени, Птахия из Регенсбурга был зажиточным человеком, а официальной целью его поездки было паломничество в Эрец-Исраэль, где "он хотел вознести молитву возле могил праведников". В рекомендательном письме, которое Птахия из Регенсбурга получил от вавилонского гаона, последний писал, что «во всяком месте, куда бы он ни пришел, ему следует показать могилы ученых и праведников». Ну да, конечно. Во время своих странствований Птахия из Регенсбурга записывал свои впечатления. Ну и торговал всем, чем придется - где же без этого. Киев после погрома, устроенного Андреем Боголюбским его не впечатлил. Но ему еще повезло. переправившись через Днепр, мы с трудом нашли, где переночевать- ни кола, ни двора, ни крыш, ни окон. Синагоги нет, миквы нет, просто бани тоже нет. Руины Жидовских ворот грустно смотрели в пустые окна нашей халупы. Ну что за несчастный город – родина еврейских погромов на святой Руси- каждый инициативный идиот норовил его взять и малость погромить. И, к сожалению, у многих получалось изнасиловать мать городов русских.
Из знакомого - только Батыева гора, которую никто не знает, как Батыеву – и здесь обман, Батый на ней не бывал. Я вырос на левом берегу, ну хорошо, его нет, но где Крещатик, где Саксаганского, где Евбаз ? Это не мой город, а эта жизнь- не моя жизнь, не мой век, не мои люди, разве что Мироныч меня поймет. Впрочем, что ему до Киева.
Глава восьмая-дела торговые с эротическим оттенком.
Застольные люблю я разговоры,
которыми от рабства мы богаты:
о веке нашем – все мы прокуроры,
о ****стве нашем – все мы адвокаты.
Шаббат. Степь, звезды, темно, холодно. Караимы отдельно, мы отдельно. Поем, молимся, слушаем, снова молимся, снова поем. Мы успели поставить шатры до раннего в ноябре захода Солнца, догорят костры- пойдем спать. Странны и неуместны в голой крымской степи, на ветру эти талесы, эти бороды и пейсы, эти звуки старого семитского языка, дышащего жарой и пустыней. А степь нас не любит,она любит татар, даже караимов, а вот нас, детей города и книги - нет. А мы не любим ее и ее детей.
Разговор о доме, о детях. Половина наших и все караимы местные, завтра их путешествие закончится. Перед полуднем Иаков Бегельфор,которого все зовут не иначе как Яшка, и трое караимов ускакали в Бахчисарай. Должны вернутся завтра с утра, с подарками для Голды - жених не должен приехать с пустыми руками. Что дарить решали без меня Мироныч, Шмуль и Лейзер. Шмуль что-то обьяснял, Лейзер молчал, Мироныч размахивал руками, кричал на Шмуля, кричал на Лейзера, сунул Шмулю кисет с деньгами, громко и злобно выматерил их и завалился спать. Странно, деньги - это не смысл жизни Мироныча, а вот завелся, аж покраснел как индюк. А мне лень идти распрашивать, хоть и не спится - сижу и смотрю в пока еще живой огонь.
Лейзер трогает меня за плечо. Он ниже Яшки почти на голову, очень широк в плечах и лыс как колено. Мне, Исааку бен Соломону, Юзефович сказал, что если что - Лейзер выручит. Вот и мне кажется - выручит, уж очень хороший человек. И его слушают. И слушаются. Ко мне он до этого не подходил, пару раз что-то сказал в мою сторону - и все. Мы сидим у костра, Лейзер неспешно примеривается, присматривается, готовится. Он слишком плотен и крепок, будто свит из жгутов мускулов, но говорить не очень мастак. Молчит, сейчас, похоже, и вовсе раздумает и уйдет. А наверное ему есть что сказать. Реб Лейзер, мое почтение - что Вас томит ?
...Когда отец умирает, то о младших братьях думает старший. Ну да, это каждый знает. И на этом держится мир - старшие за младших, младшие за старших. Но вот каждому еврею Б-г дал в наказание родственника - шлимазла, но Лейзера он отметил особо - его старший брат Авигдор не просто шлимазл, а шлимазл - игрок. В кости. И он умудрился проиграть все деньги, продать товар, опять проиграть и сесть играть в долг. И проиграть старому лекарю и аптекарю персу Юсуфу из Исфахана 300 динариев, а если их не будет - свою дочку, Малку-Ривку. Срок - сегодня, у Лейзера таких денег нет. Игаль Мироныч и Шмуль придумали, что по обычаю-минхагу жениху полагается дарить невесте девочку-служанку, так почему не Малку-Ривку ? Поживет шесть лет в хорошем доме, в тепле и сытости, а на на седьмой, если хозяин помнит Б-га, ее освободят, а может и замуж выдадут и приданного дадут. А так пропадет ни за грош - Юсуфа за бессердечность даже свои персы не любят. А мне Игаль велел ничего не говорить, и Шмуль тоже не советовал, и отправили за ней Яшку, но он, Лейзер, не живет обманом, и просит меня за девчонку - он отслужит, отработает.
Все, кончились слова. Лейзер сидит, смотрит в землю, молчит. Руки на коленях, тяжелые,грубые. Пальцы толстые, кожа темная, грубая - кто-то говорил, что Лейзер сразу после своего бармицве работал в кузне, помогал молотобойцу. Что еще помню о нем ? А, шутил, вспоминал, как в детстве ездил в хедер на козе, а потом - как в семнадцать лет в Ломже проломил кузнечным молотом голову грабителю. Жена вроде умерла, три дочки дома со свояченницей. Строит мельницы, мосты, стены, дома - все умеет, только скажи. Вот - весь человек, и хороший человек. Гордый, а пришел на поклон ко мне, мальчишке глупому. Ну так это я здесь мальчишка, а там я тебя постарше буду. У меня настоящего две дочки там, ну и что, что там ? Я все равно старше. Это если какие уроды дочками торгуют, так это по людски ? Это, значит, не мое дело ? Меня аж затрясло маленько, мой тесть- урод на дочку и внучек просто плюнул, а этот еще и за деньги продал. Ну так барабан вам через плечо, "не мое это дело", говорите ? Э нет, раз я кровь Давида, так это дело - как раз мое. Как меня как в это дерьмо окунуть – так будьте любезен улыбаться , а как обидно мне, так молчать в тряпочку ? И никакого рояля не играет, что мы, даст Б-г, кучу татар, генуэзцев и караимов перережем при удаче - что мне до них, а вот то, что урод-папаша дочку в кости проиграл - играет, да еще как. Интересно, это в Исааке молодое вино играет, или во мне том - старая дурь ? Пожалуй, во мне : мне все эти революции и смены династий кажутся чем-то далеким и нереальным, а вот то, что незнакомую мне девочку просто продадут за триста монет – вполне даже. А, все равно – мне это не нравится, рыжему мальчику тоже. Но вот зато я, именно я, знаю, что делать, в отличие от Исаака, досконально знаю. Просто погладить ему голову еще полудетской ладошкой, просто сказать ломающимся голосом, что я - а что я, я не человек,не бен-Адам, а ?
Лейзер, зачем ты обо мне так плохо думаешь, и ты, и Игаль со Шмулем, что я вам такого плохого сделал, а ? И что не обижу я эту девочку - ее судьба уже и так обидила, угораздив родится в это поганое время у такого урода, и с Голдой я договорюсь уж как-нибудь. Как - не знаю, но это мои цуресы, реб Лейзер. А чем думать обо мне всякие глупости, лучше озаботится тем, на чем она поедет, да и одежды прикупить - с таким папашей. К примеру, вот у меня есть малахай с рыжим хвостиком, как думаешь - ей понравится ?
Если что, то я опять залезу на верблюда, а ей отдадим Буланчика. Он смирный, не кусается, а подсадить ее может сам реб Лейзер. А еще лучше - смастери ей седло, ну такое, чтобы она могла боком сидеть, понимаешь ? Лейзер, Лейзер, чего ты плачешь, Буланчик и Буланчик, видали мы лошадей и порезвее...
Крики, шум... Гениг, хаверим - шаббат, дайте хоть выспатся, газлонем ! В шатер на четвереньках залазит Мироныч и гонит на молитву - без меня не начнут. Губерман нацепил талес и тфиллин будто латы и шлем,истово раскачивается и подпевает за рабби Иаковом. И материт злобно поганых жидов. Я тихонько сообщаю ему о своем неприменном желании укоротить этого самого Авигдора ровно на голову. Губерман, перемежая молитвы отборным матом, свистяшим шепотком сообщает, что так не годится. Сначала он лично оторвет этому козлу все мужские причиндалы, а потом да - можно и укоротить во благовременье. Гарики на могилку, стал быть, за ним - охотно напишет. В этих чистых,благостных размышлениях, освободившись от зла в сердцах, мы допеваем последнюю молитву. Ну все, рабаним, геник - умейн, уже полдень.
Теплый денек, ноябрьское солнце скупо светит сквозь тучи. Делать нефиг. Караимы оставили двоих часовых и завалились спать впрок. Наши тоже спят - умотались Возраст тут другой, года стоят дороже - Лейзер в 37 смотрится на все 55, а Самуилу, то есть Шмулю - все 50, старик уже, последняя дальняя поездка, наверное. А ведь я к ним привык - не к пейсам и малахаям, а именно к ним. Они какие-то не местечковые - пусть истово верующие, но не жалкие и не несчастные, хоть и видели виды. Вот и сейчас сунулись черту в зубы как-то скучно и буднично, без героических поз и заламывания рук. И я с ними, во как. Пойду-ка я сыграю в ишкукей, то есть в шахматы. Мой отец, сам сильный игрок, всегда говорил, что если уж Раши и Меири позволяют, то грех не играть. И резонно замечал, что Рамбам только не велел играть на деньги, ну так на деньги и не надо.
Шмуль играет много сильнее меня, но сегодня внешне рассеян, частенько ошибается и я его явно тесню, имея и лучшую позицию, и лишнюю пешку. Похоже Шмулю не до шахмат, его озадачил мой вопрос - а зачем нужен на белом свете такой Авигдор? Шмуль - не Лейзер , себе на уме, торговый и не бедный, младший партнер Юзефовича, раз сам поехал - имеет в виду немалые гешефты со мной. И нужно приятно мне ответить, а я, судя по всему, сморозил дурь вполне годную для настоящего Исаака. Шмуль осторожно подбирает слова, многократно упоминает свое скудоумие, просит меня не судить опрометчиво, приводит законы, вспоминает о Синедрионе. Слова журчат плавно и разумно. То есть плевать ему на того шлимазла Авигдора, но вот понимает он, что наживу я себе врагов, отрубив чего-нибудь тому же Авигдору, а польза где и кому ? Один вред, и немалый. У той же Малки-Ривки есть сейчас хоть какой отец, а так никакого и вовсе не будет. Это ей хорошо будет ? То есть если я прикажу, то да, наши караимы зарежут Авигдора как барана, но может лучше с присущей мне, Исааку, мудростью, подождать, посоветоваться- отрубленную голову назад не пришьешь... Что жизнь сложна, надо и этого Авигдора бы выслушать, не мы даем жизнь - не нам ее и отнимать.
Я вязну в этих плавно текущих вязких словах, и спрашиваю Шмуля, а продал ли бы он свою дочку ?
- Да, твердо отвечает Шмуль, как продали Эсфирь Ахаверошу, а твою праматерь Эстерку - Казимиру. А то как она оказалась к постели круля и великого князя ?
И нет в том охулки для ее родителей - часть всегда служит целому, даже если это целое - поганец Авигдор. Но вот Танах это разрешает, но мы не караимы, а Мишна брура хоть и не запрещает, но не очень одобряет... В общем, оно конечно некрасиво продавать девочку этому самому паршивому извращенцу Юсуфу, у которого девочки-рабыни не заживаются, ну так Б-жьим промыслом все устроилось к лучшему, Голда и есть чистое золото, чтоб я знал, и девочке только лучше будет, жизнь вообще несправедлива и сурова, но зачем я так суечусь, кто мне Лейзер и эта Малка-Ривка ? Всех ведь не нажалеешься. Жалеть нужно своих и полезных. То есть таких как он, Шмуль,наверное.
Я внимаю, киваю и поддакиваю. Вот и Голду я, оказывается, тоже купил, ведь ктуба как раз и есть договор об этом. И мой отец мою мать выходит тоже покупал ? То есть не мой, а Исаака бен Соломона ? А для девочки у него, Шмуля, и одежка в вьюках найдется, и сапожки. Я восхищаюсь его предусмотрительности и милосердию и благодарю. Шмуль стесняется, отнекивается и ловко подставляет своего ферзя, с сокрушенным видом сдается, и хвалит мою не по годам цветущую мудрость : " Хахам гадоль, кровь Давида - оно и видно сразу". А я прошу его о следующей партии завтра и не оставлять меня ни сейчас, ни потом своими мудрыми советами и помощью. Шмуль расцветает, долго благодарит и мы расстаемся в обстановке взаимного довольства и доброжелательности. А серьезно: ведь если меня отсюда не выдернут, то Шмуль мне пригодится больше, чем Мироныч или Лейзер. Такая жизнь.
Глава девятая - нам ли жить в печали.
Удачливый и смелый нарушитель
законности,традиций,тишины,
судьбы своей решительный вершитель,
мучительно боюсь я слез жены.
Да и не только жены. Женские слезы - это не про меня. А вот мужские мне пофигу. Вот рыдает Авигдор о том, что 300 динариев за Малку-Ривку - чистый грабеж, надо еще самое малое столько же добавить. А то ему не на что ни еду - на гашиш не хватит. Безутешный отец пробует выбить деньги из нас прямо в дорожной пыли, где он уже с полчаса со всем усердием валяется, угрожает не встать и прямо здесь умереть от нашей жадности и бессердечия. Пыль на одежде , лице, волосах. Вот наш лагерь - шатры, костер, лошади. Вот я, вот Мироныч, вот Шмуль и еще с полсотни зевак. Вот толстогубый Яшка возле арбы, на которой привезли хлеб, сыр, вино и эту самую Малку-Ривку. Вот ослик, с которого слез Авигдор. А вот он сам - как слез с ослика, так сразу и мордой в пыль, и не встает. Горе-то у человека какое, как тут не плакать.
- За такую девочку - 300 динариев ? Да ты сними с нее одежды, посмотри на стан, груди, лоно - это же роза из сада Соломона, ей цены нет... Мое сердце разрывается на части, что ты так дешево ценишь мою дочь, усладу старого отцовского сердца. Увидит Б-г мою беду и твое жестокосердечие...
Безутешный Авигдор вошел в роль и вопит так, что его наверняка слышно и в Бахчисарае. Публику он собрал, даже караимы практическе все пришли посмотреть. Губерман бы его лично зарезал особо извращенным способом,, но кто ему даст. Шмуль на Авигдора даже не смотрит, Лейзера нет, он отвел племянницу в свою палатку.
- Ой - вэй, дома денег нет, продать нечего. Видит Б-г на небе мои слезы, мое отцовское сердце...
Видит. И Шмуль видит, что про отцовское сердце - это уже четвертый раз - и кивает Яшке, а тот со всей дури врезает Авигдору плетью по заднице. Шмуль удовлетворенно кивает еще раз, но трагический герой нашей оперетты с завидной для его телосложения резвостью бежит к своему ишаку. Мироныч не успевает его догнать, и безутешный отец удаляется в степь от греха подальше под свист и выкрики караимов. Яшка просто красавчик, а Шмуль - вдвойне, девочка даже не увидила, как бьют ее непутевого папаню - лишнее это, Шмулю благодарность в приказе.
А вот и она, Малка-Ривка. Ну и что мы имеем с гуся ?
____________________________________________
Вставка четвертая - голубая роль.
На нее предполагалась прекрасная, но бедная и несчастная Малка-Ривка, которая должна была еще чисто и трепетно полюбить Исаака и немало пострадать от богатой, уродливой и злой Голды Юзефович. Классическая "голубая роль". Но вот потом автору почему-то стало жалко их обеих и свою Музу, а потому все будет совсем иначе. И это хорошо!
_____________________________________
Ну так с гуся мы имеем девочку как девочку - примерно полтора с малым метра на три с малым пуда, белокожая,в меру конопушек, шапка темнокоричневых волос, глаза карие, носик уточкой. Больше во всех напяленных на нее Лейзером манатках особо и не разглядишь, а вот следовать совету ее папаши и раздевать ее прямо на холодке на предмет осмотра и детального описания прелестей ее стана, персей и лона я, прямо скажем,пока не планирую. Сойдет и так, любезный читатель. В четырнадцать лет, чтоб вы знали, все барышни хороши, даже если и вовсе не модели. А эта вроде добрая, я краем глаза видел - кормила чем-то вкусным(интересно, где взяла ?) известного обжору и попрошая Буланчика. Ну если еще и веселая - мне и вовсе повезло с покупкой. Да, а вы что - забыли ? Я вот себе прикупил кое-что, не мышонка, не лягушку и даже не неведому зверушку, а вот эту девицу. И наши отношения будут сейчас узаконивать.
Передача имущества ценой в 300 динариев звонкой монетой производится в присутствии свидетелей - Мироныча, Шмуля и Яшки. Лейзер, как ближайший родственник продавца передает пергамент с договором знатоку всех формальностей Шмулю, проводяшему церемонию. Тот называет присутствуюших поименно, описывает предмет сделки, просит свидетелей удостоверить, что договор заключен по всей форме, не противоречит законам Моисея и Израиля. Мироныч подтверждает. После этого Шмуль кивает Лейзеру, а Лейзер подталкивает девочку ко мне,и Малка опускается на колени возле моих пыльных сапог. Я возрадовался, да нет, чего уж там – я в полном восторге - вот только рабовладельцем я еще не был и в ногах у меня еще женщины не валялись. Радуйся, кровь Давида и Казимира, правнук Эстерки ! Ну да, я делаю важное лицо, Шмуль еще раз зачитывает договор купли-продажи, все дружно поддакивают. Девочка обняла мои сапоги, повернула голову и смотрит на меня в полглаза. Она не плачет, но не нужно большого ума – хватит и моего, чтобы понять, что Малке страшно и интересно :
- Меня продали, в самом деле продали, как продают овечку на базаре, я теперь вещь этого важного надутого противного мальчишки, а он мой господин. Ой, что будет... И ни разу этот Исаак мне не нравится, он толстый, рыжий такой, уши оттопыренные, нос смешной - нет, нос ничего, и вообще он красивый, самый красивый и еще самый главный, так дядя Лейзер сказал. А еще он может со мной сделать все-все-все и даже это самое. Ой... А может он хороший ? А может он ..ой как стыдно,хи-хи... А он на меня даже не смотрит, дурак такой, я ему совсем не понравилась... Ой, а этот Исаак мне подмигнул - сперва левым глазом, потом правым, потом опять левым, и еще язык показал..
И Малка прыснула от смеха, нарушив всю торжественность церемонии. Мироныч зареготал, как породистый жеребец, за ним - остальные, даже смурной Лейзер. Мудрый Шмуль тоже не пошел против течения и политично заулыбался. Дело пошло бодрее. Шмуль дочитал текст, Малка произнесла нужные слова, осталось обозначить на ней символы рабства.
Слава Б-гу, хоть клеймить Малку никто всерьез не предлагал - подарок невесте портить ни к чему. Положенные три знака - серьгу, ошейник и браслет на левую лодыжку с именем хозяина, то есть Исаака бен Соломона ми Ашкеназ ночью смастерил тот же Левша - Лейзер. Если не задумываться о смысле, получилось симпатичненько даже - серебрянная сережка-листочек с буквой, похожие два листочка с ушками на тоненьких цепочках разной длины . Я киваю, Малка наконец-то отпускает мои пыльные сапоги и встает. Так уже лучше. Переступаю с ноги на ногу и приступаю, к делу. Малка послушно поворачивается ко мне левым ухом, то есть в профиль.
Ну почему мне не досталась рабыня с прямыми, заплетенными в косы, волосами ? Минуты три я мучительно пытаюсь убрать в сторону густее вьющиеся волосы и продеть Малке в дырочку в мочке левого уха сережку - старую Малка-Ривка вынула заблаговременно. Наконец справившись и даже не оторвав ей уха, я вижу, что к моему вящему удивлению несчастная порабощенная девица с интересом рассматривает побрякушки, лежащие на здоровенной ладони Лейзера. То есть, пока я тут мучаюсь неразрешимыми этическими проблемами борьбы добра со злом во взятом отдельно начинающем рабовладельце, терзаю себя безмерно и беспощадно укорами совести, присутствующие банально скучают - дело-то насквозь житейское, бытовое, а свежеобращенная в рабство Малка-Ривка даже и не думает страдать и всерьез помышлять о самоубийстве. Дочь Евы,сосуд суеты и кокетства, никакого понимания торжественности и трагичности момента.
Мне перестало быть стыдно. В кратких и энергичных выражениях я повелеваю Малке немедленно самой нанести себе эти самые два оставшихся "символа неволи", что она с удовольствием ловко делает, а потом вопросительно смотрит мне в глаза и переводит взгляд на ладонь Лейзера, где лежит вторая сережка, чужая и одинокая не этом празднике работорговли. А, чем бы дитя не тешилось, скорее всего это ее первые приличные(о майн Г-т), ну или хотя бы просто серебряные сережки - так пусть их хоть будет две. Бери пока не передумал !
Мироныч пробует шлепнуть начинающую кокетку пониже спины, она ловко уворачивается, прячется мне за спину и уже оттуда смело показывает Губерману язык. На лице Лейзера написан умеренный ужас.
Глава десятая - педагогическая.
Завел семью. Родились дети.
Скитаюсь в поисках монет.
Без женщин жить нельзя на свете,
а с ними – вовсе жизни нет.
Рабовладение – это крайне неудобно, я вам скажу.С утра нет мне покоя. После завтрака Малка ходит за мной как привязанная - даже в кустики не отойти. Я к Миронычу - она за мной, я к Шмулю - она за мной. Залез в арбу - она опять за мной хвостиком. Как рабовладельцы использовали обычно рабов, а ? Об этом я определенно читал. Ну, например, Древний Египет, откуда наши предки сбежали на Пейсах. Помнится рытье каналов, возведение пирамид, гребцы на галерах... Нет, все не то – какой из нее гребец ? Да и галеры с пирамидами в степи, что за ерунда в голову лезет! Еду готовит, и неплохо, Моше. В принципе она могла бы пришить мне пуговицы, но не отрывать же мне их для этого специально. Все же хотелось бы Малку-Ривку занять чем-то легким, но развивающим, но ни книжек, ни интернета, ни телевизора, ни настольных игр под рукой нет и не предвидится. Как они детей воспитывают, несчастные ? Я, помниться, в умной книжке читал, что с детьми полезно общаться, то есть разговаривать с ребенком по душам на свободные темы. О школе, пожалуй, спрашивать не стоит – не ходит она в школу. И не ходила никогда. Как мама, как папа ? Ну это тем более неуместно. Надо вызвать у этой Малки доверие, успокоить ее, показать, что я забочусь о ней. Это уже теплее – простые, бытовые вопросы. Так, начнем, пожалуй, с ноты "почему ?".
- Малка, ты чего не села с нами завтракать ? Что случилось, я тебя спрашиваю ?
Молчит, потупилась, покраснела - я, видать, чего-то ляпнул. А ей кто-то предлагал ? Наверняка рабыням не положено садится за общий стол. Или мужчинам с женщинами. Скорее всего и то, и другое. Надо справиться у Шмуля. А миска и чашка у нее есть ? Скорее всего нет. Дал я маху, ничего не скажешь. Продолжим нотой "А что ?"
- Ты что ела в последний раз ?
- Хлеб..
- А когда ?
- Позавчера днем...
Немая сцена. У меня в зобу дыхание сперло. Бедный ребенок,а еще и некормленный. Она же рабыня, вещь - какие ее права, со всеми за стол садиться.. А я и вовсе хорош - рабовладелец-теоретик, не подумал даже ребенка накормить. Мне только царства основывать с моим умом и практичностью.
- Доннерветтер, а сказать мне можно было ? Сейчас покормлю тебя, дитя крымских степей. Ну хоть сказать мне можно было, или тебе Заратустра не позволяет ?
Девочка еще больше сжалась в комок. Да, разговор явно не клеится. И про Заратустру я тоже зря. Что не так, Малка ? А, тебе кушать "не так" хочется. Удивила, не скрою. Нет, я понимаю, но не верю - два дня не ела, а ей "не так" хочется. Ладно, а что тебе хочется "так" ?
Ааааа, оказывается, Малке очень надо отойти одной от лагеря, ну чтобы никто из мужчин не видел. А так она не очень голодная.
О господи, она же рабыня, ей у меня и это спрашивать надо - по нужде отойти. Они меня до инфаркта доведут, эти старые добрые обычаи. Убили меня, убили и закопали. А в это время Малка, краснея и запинаясь, клянется, что не убежит и вернется и очень просит позволить. На глазах слезы от стыда. Это у нее на глазах. Я тверд как гранит и еще три минуты выдержу. Знай мою доброту. Рукой показываю Малке на ближайший холмик и строго велю ей зайчиком скакать за него не мешкая, а сам, как идиот, степенно прогуливаюсь взад-вперед, изображая сторожа, чтобы кто-нибудь не пошел случайно в ту сторону. Никто, впрочем и не идет.
Я несчастье на тридцать три динария, а не рабовладелец, чем я думал все это время ? О судьбах родины и революции ? Пора спуститься на землю, приятель. Купил ребенка - изволь о нем заботиться, вот. Я не против «заботиться», но как ? Вот что я еще забыл, а ? Где бы мне взять руководство для начинающего рабовладельца... Что нужно обычной девочке-рабыне ее возраста, простейшее, независимое от места и времени? Есть, пить ? Уже было. Ага, девочке наверное, надо еще отдохнуть, выспаться, да просто согреться и успокоиться. Хорошая мысль. А как у нее с одеждой ? Ну, одежду и обувь мы организуем.
А вот и Малка, просит разрешения вымыть руки и лицо в ручье. Киваю - мой на здоровье и не спеши- весь ручей в твоем распоряжении, вода, правда, холодная. Надо что-то делать, мне от ее вопросов хуже и хуже. И это только утро. Подвиги на свежем воздухе явно не мое призвание, нет. Ну один еще можно. Два максимум. А я уже девицу Малку от Юсуфа спас, ухо не оторвал, отойти за холмик позволил, руки помыть разрешил, а сейчас может быть накормлю. У меня нимб не появился ?
-Иди в мою палатку, вот ту, слева, и жди меня, а я иду за провизией.
Ура - каша от завтрака еще осталась, котел теплый. Кашеварящий ражий Моше наваливает для меня миску с верхом и удивляется моему аппетиту. Ага, спасибо. Беру еще кусок хлеба и горсть изюма. Так, ложки у нее нет, дам свою, потом что-нибудь сообразим. Хотелось бы верить, что кашу она ест.
Залажу в шатер с грацией молодого слона - в одной руке миска, в другой изюм - стараясь ничего не уронить. Где эта Малка ? А, забилась в угол и сделалась совсем маленькой.
- Кто тебя в угол поставил ?
Ааааа, я не сказал ей, что можно сесть или лечь. Вот оно что, оказывается. Эта Малка меня доконает, до обеда я не доживу.Строго велю некормленной девице вылезти из угла и сесть на подушку напротив меня. Да, сесть, причем прямо сейчас. Да, именно ей и именно при мне. И именно на эту подушку. Не нравится эта - сядь на другую, в конце концов! Нет, не краем попы, а нормально. Не надо краснеть, попа- это такая часть тела, на которой удобно сидеть на подушке и все тут. Нет, на полу сидеть нельзя – простудишься. Нет, кушать стоя вредно, не возражай. Нет, ты голодная, а не сытая - я лучше знаю. А теперь, пожалуйста, перестань хлопать ресницами и придумывать очередной вопрос, возьми миску, ложку, хлеб и ешь. Ей можно все скушать ? О да, даже нужно, причем все до последней крупинки.
У меня сегодня ангельское терпение, уже лопатки чешутся от прорезающихся ангельских крылышек. Нет, это еще не все, изюм - тоже ей, но на закуску, и только если она сьест всю кашу. Закон чистых тарелок с сегодняшнего дня и навсегда. Ну что это такое - не кормить ребенка целыми днями ? Ты же ростешь и вообще будующая мама !
Про маму я, похоже, зря. Малка быстро отставляет дымящуюся миску, хватает мою руку, начинает ее целовать и плачет - тихо и горько-горько. Тонкие пальцы в цыпках вцепились в мои пальцы - сосиски. Звенят сережки, шмыгает нос, трясутся плечики... Плачет, бедная. Все время Малка эта была как замороженная, не плакала, держалась молодцом, держалась - держалась, но вот и закончилась ее держалка - с теплой кашей и закончилась. Как все просто. А мне что делать, тоже за компанию поплакать ? И руку не заберешь, нельзя. А у меня в руке изюм, он же от слез соленым станет. Я вообще-то отец со стажем, но столько слез за раз - это перебор.
-Ну что ты, ну что ты, мышка маленькая, ну не плачь пожалуйста...
Звучит это у пятнадцатилетнего сопливого Исаака смешно и несуразно, ну вот что мне еще придумать ? Я о женских слезах уже писал, мне они хуже смерти. Ну что мне с плачущей девочкой делать, вот Вы мне скажите ? Что ей сказать, чем утешить ?
- Не плачь, а то вся вытечешь со слезками и не будет мышки - Малки ни капельки, ни чуточки !
- Как не будет ?
- А так не будет, ничего не останется!
Смотрит исподлобья, потом начинает улыбаться. Глаза и нос красные, губы дрожат, лицо мокрое, за что мне все это ? Вытираю ей платком слезки и даю в ей в руки миску с кашей – ешь ! Пока Малка кушает, она не говорит и уж точно не плачет. А вот слушать может. Эдак бодренько:
- Плакучая девица Малка-Ривка, жуй кашу и слушай меня внимательно. Я тебе сейчас как отец и мать( ну да, просто замечательно - вместо отца и матери у нее рыжий несуразный хозяин- недотепа, лучше не придумаешь), а поэтому внимательно слушай и хорошо запоминай все, что я тебе сейчас скажу...
Я стараюсь смотреть Малке прямо в глаза и говорю, говорю, говорю... Не плакать, верить, что самое плохое - уже позади. Верить мне и не очень бояться меня. Так, чуть-чуть, для порядка. Если кто обидел - сразу ко мне быстрым бегом, я ведь мыслей на расстоянии не читаю, могу и не догадаться. И не спрашивать всякие глупости вроде того, можно ли ей пить, кушать, спать и так далее, ну ты поняла ? Точно поняла ? И про так далее тоже ? Смотрит мне в глаза, сопит, часто кивает, говорить ей с полным ртом трудно. Миска уже полупустая.
- Малка, ты большая девочка и должна твердо запомнить - я люблю, когда ты сытая, здоровая и веселая, а не голодная, зареванная и несчастная. Понимаешь ?
Резким рывком успеваю спасти свою руку от повторной процедуры целования. А зря. Малка сжалась, смотрит испуганно - решила, что ударю, похоже ей не впервой. Снова я ее испугал, старый дурак, опять все не так. Послушай, Малка, ну не надо мне без повода руки целовать, а то у тебя губы сотрутся до десен. Опять невпопад, у Малки-Ривки снова глаза на мокром месте. Ее, судя по всему, и в самом деле побивали под настроение, но я то тут причем ? Что за комиссия, создатель !
- Ну не пугайся меня, ну пожалуйста, я с девочками не дерусь, делать мне больше нечего !
Не то, глаза опять на мокром месте. Ну как ее успокоить ?
- Ну не плачь, Мышка-Малка ! А я тебе принесу орехов. У Моше точно есть, большой мешок, я сам видел. Мышкам очень полезно грызть орехи, я точно знаю !
- А почему я мышка , мой господин ?
- А потому, что спряталась в норку и всего боишься! Я хоть и злой волк, но маленьких мышек не ем. И уж тем более заплаканных мышек. Они от слезок соленые и совсем невкусные.
- А если я уже большая мышка, мой господин ?
- Тогда... ну тогда я тебя сьем самое ранее завтра, а сегодня все равно не сьем, и не проси. Да, чтобы ты знала - большим мышкам не к лицу слезки. И вот еще, если мы вдвоем, зови меня просто Исаак, без всяких господинов...
Подействовало, смеется. Ух как я доволен.
- А что мне делать ?
- Вытереть слезки
- А потом ?
- Красиво улыбнуться мне. Носом шмыгать не надо.
- А потом ?
- Одеть этот малахай с рыжим хвостиком, а то простудишься мне тут.
- А потом ?
- Пойти к костру, Моше нальет тебе , ну да, вот в эту мою чашку горячего сбитня.
Скажешь, я велел. Вот чашка.
- А потом ?
- А потом ты его выпьешь, причем весь и сразу !
- А потом ?
Так, надо ей дело найти, силы мои уже иссякли.
- У тебя вещи какие есть ?
- Немножко...
- Ну тогда возьми еще мои три тючка и лезь в арбу, укроешься кошмой и спи.Яшке скажешь - я велел. Тючки носи по одному, начнешь с какого захочешь. Спать можешь на спине, можешь на левом боку, можешь на правом. На животе тоже можно - решай сама и ради Б-га не спрашивай меня об этом! Там и поедешь дальше, а я на Буланчике.
- А ты ко мне подъедешь ?
- Подъеду, подъеду. На тебе изюм, доедай и беги в арбу. Но сначала попей горячего !
- Я ждать буду!
Обещала ждать, да вот не дождалась. Сомлела с холода после теплой каши в тепле арбы - и укачало ее, мы и отьехали-то всего ничего, а она уже свернулась калачиком и сопит в две дырочки. Спи, мышка-Малка, до Солхата нам ехать часов шесть, а как там твоя жизнь повернется...
Итоги первой части.
Непрощение - зло. За него меня с неповинным Губерманом наши Музы сослали на 600 с гаком лет назад, загадочно намекнув на особую роль стеклянной женской головки из Нимфея в нашем повествовании. Какую - пока не ясно. Мы не теряя времени резво втянулись в борьбу Евразии с Азиопой и прибыли в Крым на предмет реализации происков тогдашнего пре-сионизма. Столетие катится к концу, Витовт собирает войска в Киеве, Едигей - на Волге и Дону, евреи и крестоносцы плетут интриги в Польше, Литве и Крыму, караимы собираются в поход...
И в это время меня не только заочно женили, но и наградили симпатичной, но плакучей, подопечной девицей переходного возраста. Для первой части хватит. Антракт.
Конец первой части.