ХХХ
- Я верю в Трех Королей, Всемогущего Атанаэля, предводителя их, Разрушителя, Завоевателя Неба и Земли.
И в Бога, придуманного им. И в Дьявола им созданного.
Верю в того, кто был зачат от злого духа и
Рожден от святотатственной, глупой Девы,
Был прославлен человечеством и царствовал над ним,
И поднялся к трону Создателей.
Где оттеснил их в сторону и откуда он оскорбляет живых и мертвых.
Я верю в Первого Вампира.
Я верю в Этноха, отца его.
В союз безнравственных,
Ибо нравственность удел смертных.
Я верю в смерть и в вечный Ад.
Голос Анри Жерфо де Ла Росселя звучал торжественно и громко.
Мария Луиза не верила своим глазам. Последовав за Беатрис, она оказалась в странном зале. Пол и стены его обиты бархатом. Черным и красным. Люди, одетые в черные с капюшонами плащи держали в руках зажженные факелы. В центре зала располагалось что-то напоминающее алтарь. У противоположной от входа стены стоял на небольшом возвышении Анри Жерфо. Над его головой почти у самого потолка висело знамя, изображающего двуглавого крылатого змея.
В глазах у Марии Луизы потемнело. Увлеченные странным ритуалом люди не замечали ее присутствия. Беатрис куда-то исчезла.
- Всемогущие Короли! Примите наш дар! Дайте силы вершить суд справедливый над слабыми смертными, - епископ закончил говорить торжественно и обратился к стоящей рядом с ним фигуре в плаще, - Начинай, Катарина.
Снова раздался громкий щелчок. На этот раз Мария Луиза увидела, как замаскированная под стену дверь отъехала в сторону и из темного проема вышла испуганная женщина. Она шла с трудом, спотыкаясь, а когда увидела Катарину, то попятилась обратно. Катарина де Санж сделала еле заметное движение рукой, дверь щелкнула и закрылась.
- Пощадите! – тихо, жалобно сказала женщина.
- Говори громче, падаль, - приказала Катарина и Мария Луиза увидела, что она достала из складок своей одежды стилет. – Нам некогда. Боги хотят крови. Мы хотим крови!
- Я- я, - женщина упала перед графиней де Санж на колени, - Я прошу вас, не убивайте меня. Мой ребенок, мой мальчик останется один. Он умрет…., - говорящая запнулась, - От голода и жажды….
- Вот как, - казалось, Катарине доставляет удовольствие мучение ее жертвы, - Ты любишь своего сына?
- Да, да, - женщина часто закивала головой, - Я очень люблю своего сына.
- А дочь свою ты любила?
Катарина смотрела, на жертву, язвительно улыбаясь. Ее красота стала какой-то змеиной. Женщина опустила глаза.
- Простите меня. Я прошу вас, простите. Ведь все люди совершают ошибки?!
- Ты права, - Катарина обошла женщину кругом, - Люди совершают ошибки. И благодаря этим ошибкам у нас есть кровь. Ведь данный вам господь завещал вам заповеди. И пообещал, что покарает всякого, кто их нарушит. Ты нарушила много заповедей – смертная!
Последнее слово графиня де Санж произнесла очень громко. И слово в полной тишине было поглощено бархатом.
- Сказано «Не искушай!», - продолжала обвинять Катарина. – А ты позволила искусить свою дочь. Хотя нет, даже хуже, ты сама продала ее. А теперь молишь меня о сыне?!
- Я не могла. Не могла ничего другого придумать. Нам нужны были деньги.
Женщина стала затравленно озираться, словно ища у кого-нибудь поддержки. Но взгляд ее натыкался только на склоненные головы в капюшонах. Ни одного лица. Женщина обводила взглядом зал снова и снова пока…..
Мария Луиза замерла от ужаса, когда глаза женщины посмотрели прямо в ее глаза. Несчастная с громким плачем кинулась к выходу из зала. Она беспрепятственно пробежала мимо молчаливо застывших фигур и упала перед Марией Луизой на колени.
- Госпожа, госпожа! Я вижу вы не такая, как они. Спасите меня! Уведите отсюда! Я не хочу умирать.
Вблизи, в неярком свете факелов Мария Луиза смогла рассмотреть женщину. В рваной грязной рубахе, с нечесаными распущенными волосами, совершенно обезумевшая она тянула к маркизе исполосованные мелкими надрезами руки.
- Так, так, - на распев протянула Катарина де Санж, - Кто пожаловал на наш суд! Жерфо – это ты притащил ее сюда?
Мария Луиза посмотрела на Анри. Тот молчал, похоже, сам шокированный появлением своей подопечной в зале.
- Беатрис! – закричал он совершенно бешенным голосом.
Одна из фигур сняла капюшон с головы.
- Что она здесь делает? – чеканя слова, спросил епископ.
- Я не знаю, - голос Беатрис дрожал. – Наверное, она пошла за мной, когда я ушла.
Минуту Анри Жерфо внимательно смотрел в глаза графине Сардин, затем с уверенностью сказал:
- Ты выдала себя.
- Я ничего ей не рассказывала, - ответила Беатрис. – Она сама стала догадываться….
- Она не о чем не догадывалась, - жестко прервал ее епископ. – У нее были только сомнения. И касались они ее собственного рассудка. Если бы ты была, хоть немного осторожна!
- А мне даже нравится, что все так случилось, - с довольным видом сказала Катарина. – У нас появилась еще одна жертва. А может две?
Графиня де Санж с вызовом посмотрела на Анри.
- Жертва? – переспросил епископ.
- Беатрис, - кивнула Катарина. – Она ведь так и не успела стать одной из нас. Она просто меченая.
- Господа, - еще одна фигура откинула с головы капюшон и Мария Луиза узнала Аласта Данкура, - Давайте оставим шутки. Сейчас для них не время и не место.
- Шутки? – Катарина звонко рассмеялась. – А кто тебе сказал, что я шучу?
- Давайте закончим ритуал, - настаивал Анри Жерфо. – Нас кроме этой женщины ждет еще одна жертва.
- Почему одна? – продолжала издеваться Катарина. – Кроме этой нас ждут еще три жертвы.
- Катарина, ты не в себе, - Аласт Данкур подошел к Беатрис и обнял ее за плечи.
- А ты чертов повеса, - зло ответила графиня.
- Попрошу тишины! – рявкнул епископ. – Пока главой парижского отделения ордена являюсь я, вы будете молчать! Сегодня умрут те, кто должен умереть. Батильда Дрешт, - с этими словами Анри направился к лежащей у ног Марии Луизы женщины.
- А как же она? – спросила Катарина, указывая на маркизу де Сансильмонт. – Она вообще чужая! Она не должны видеть ритуал!
- Не должна, но так получилось, - холодно ответил Анри Жерфо. – Я прошу тебя замолчать, Катарина! Все свои вопросы ты задашь потом.
Мария Луиза с ужасом наблюдала за тем, как епископ Анри Жерфо, человек которого она считала воплощением доброты, подошел к женщине в рваной рубашке, схватил ее за волосы и поволок к алтарю, словно кошку.
- А-а-а! Помогите! Господи! Пресвятая Дева Мария! Спасите меня! Спасите меня! Спасите меня!
Визг звенел в ушах Марии Луизы. Она хотела развернуться и бежать, но одна из фигур в черном плаще, словно предугадав ее желание, что-то надавила на стене и дверь выхода захлопнулась за ее спиной.
Между тем епископ распял жертву на алтаре, привязав ее руки и ноги веревками к железным прутьям, торчащим с алтарных боков. Катарина, приблизилась, держа в руке стилет. Остальные участники церемонии, за исключением Беатрис, подошли, держа в руках глиняные чаши.
- Во имя Трех Королей! Во имя Атанаэля пусть прольется кровь этой грешницы.
- Не убивайте меня, - шептала женщина, - У меня не было выбора! У меня не было другого выбора!
- Выбор есть всегда, - улыбнулась Катарина и сделала стилетом первый надрез на запястье жертвы.
Молчаливая фигура тут же подставила чашу под щедрую струю крови.
- Я не хочу умирать без исповеди
- Она не нужна тебе, - Катарина подошла к другой руке и вскрыла другую вену.
И вторая молчаливая фигура подставила чашу под другую струю.
- Святой отец, - женщина из последних сил повернула голову в сторону Анри Жерфо, - Вы крестили меня когда-то. Вы не должны отказывать мне в исповеди.
- Я прощаю тебе грехи твои, - спокойно сказал епископ. – Уходи с миром.
Катарина сделала стилетом надрезы на ногах, затем перерезала горло.
Когда пять чаш были наполнены до краев, все фигуры откинули с головы капюшоны и разделились на пары. Среди них Мария Луиза узнала еще графа Альберта. Первым чашу, полную крови поднес к губам Анри Жерфо де Ла Россель.
- Я пью за бытие!
Он передал чашу Катарине.
- Я пью за вечную жизнь.
- Я пью за Орден! – сказал Аласт Данкур…..
ХХХ
Из темного вновь открывшегося проема в стене появился мужчина трудноопределимого возраста. Седые волосы и довольно молодое лицо. Порванная на груди рубаха и штаны из грубой ткани. Мужчина обвел взглядом зал, и Мария Луиза поняла – этот человек не будет молить о пощаде. Он знал, что сейчас умрет, но, видимо, был к этому внутренне готов.
- Вы знаете, в чем вас обвиняют? – спросил Анри Жерфо де Ла Россель.
- В том, что я мыслю, - надменно ответил мужчина.
- Вас обвиняют в распространении ложных идей, порочащих имя церкви, - невозмутимо продолжал епископ.
- Почему ложных? – мужчина пожал плечами. – Все, что сейчас здесь происходит, только доказывает мою правоту.
- Вы Жан, находитесь не в том положении, чтобы решать, правы вы или нет. Ваше дело прислуживать господам в Версале, а не лезть в дела церкви.
- Но, я несу в церковь деньги всю свою жизнь! И я имею право знать….
- Вы, - перебил его Анри Жерфо, - Имели право на жизнь, до сегодняшнего дня. Но сегодня вы его утратили. Мы вас пытались образумить. Но труп вашей жены видимо произвел на вас незначительное впечатление. Тем не менее, в ее смерти мы так же обвиняем вас.
- Меня? – мужчина истерично расхохотался. – Да кто вы такие, чтобы выдвигать мне обвинения?! Убийцы! Варвары, пьющие тихо кровь, чтобы никто не видел и не слышал!
- Мне жаль вас, Жан, - сказал епископ, и вся его фигура действительно выражала сожаление о том, что сейчас произойдет. – Вам захотелось увидеть запредельное. Войти в двери, которые закрыты для вас, как и для остальных смертных. Вы наивно захотели разрушить устои, которые мы создавали веками.
- Но вы боитесь, - мужчина смотрел епископу прямо в глаза. – Вы боитесь таких, как я.
- Мы уничтожаем таких, как вы, - парировал епископ.
- Нет, вы боитесь нас и хотите привлечь на свою сторону. Иначе, зачем вы сразу не убили меня. Кстати, мне жаль Элизу, хотя я ее уже давно не любил. Но она была доброй женщиной и хорошей женой. Вы хотели меня напугать? Переубедить? Зачем?
- Наша задача – спасти заблудшие души, - начал было епископ, но заключенный прервал его.
- Оставьте свои проповеди баранам! Вам плевать на души! Вам было нужно от меня другое. Союзник, которого вы смогли убедить страхом. Человек, чье красноречие вы могли бы использовать.
- Ты слишком высокого о себе мнения, человек…..
А ведь ты прав, Жан. Мы боимся таких, как ты. Слова против власти, запавшие кому-то в душу, многое могут.
Мы пытались образумить тебя, потому что ты казался нам человеком добродетельным. Ты жил при дворе, но вел скромную жизнь. Сейчас редко встречаются такие люди. И нам будет жаль убить тебя.
- Я знаете, чего не понимаю, - сказал заключенный, - как вы все это умудряетесь держать в тайне? Все эти ритуалы. Вы их давно проводите?
- Больше двадцати лет, - сказал епископ. – С момента появления ордена во Франции. Но мы проводили их и раньше, во времена Империи.
- И никто из непосвященных не узнал?
- Те, кто узнавал – умирали.
- А еще я поражаюсь другому, - продолжал заключенный, - Как вы смогли свое тайное сделать явным так, чтобы никто этого не видел?
- О чем вы говорите? - поморщился Анри.
- Я говорю об обряде причащения, святой отец. О словах, которые вы вложили в уста сына божьего: «И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: примите, едите, сие есть тело мое. И, взяв чашу, благословив, подал им: и пили из нее все. И сказал им: сие есть кровь моя…» - мужчина с вызовом посмотрел епископу в глаза.
- Вы не договорили, - спокойно ответил Анри, - Далее в «Святом Евангелие» написано: «Сие есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая».
- Но Христос предлагает ученикам своим пить кровь! Пусть символически, но предлагает! И вы на своих ритуалах тоже пьете кровь. Так кто вы? Посланники дьявола?
- Сын мой, - устало сказал епископ, - Ты умный человек. Но ты не сможешь понять сути устройства этого мира, потому, что никогда не узнаешь всего. Кровь Христова – суть знания, которые даются избранным. Поэтому не тебе рассуждать о боге и о дьяволе. Тебе дана была жизнь. Тебе даны были законы и обряды. Даны для того, чтобы ты исполнял их, но не вникал в их смысл. Ибо смысл недоступен тебе, смертный.
Жана казнили быстро и в полном молчании. Заключенный не вскрикнул даже тогда, когда стилет перерезал его вены. Через несколько минут на алтаре лежало мертвое обескровленное тело.
Мария Луиза чувствовала, как голову ее сжимают жаркие тиски. Стало трудно дышать. Двуглавый крылатый змей на знамени под потолком заколыхался, будто замахал крыльями. Факелы горели все ярче и ярче. А потом все поглотила тьма.