Остывший кофе

Анжела Матвеева
Служебный роман —  романтика для двадцатилетних дурочек. Им положены романы: служебные и не служебные. Всему своё время, а когда тебе за тридцать, лучше держаться подальше от романтических историй.

Романтика только издали кажется добрым волшебством  —  на деле это огромные челюсти, перемалывающие тебя всю. Не смотри так — я знаю это наверняка.

Тебе хочется подробностей? Что ж, надеюсь, спустя тридцать лет мой рассказ никому не причинит боли, моя — не в счет.


Что это было —   наваждение, помешательство? Внезапное влечение, страсть, головокружение? Мы дарили любовь друг другу, и её не убавлялось, а становилось всё больше и больше...

Семья, дети, карьера — всё оказалось таким мелким и ненужным, удивлённые косые взгляды на работе — глупыми и незначительными. Мы были честны со всеми — не прятались по углам, ушли из семей.

Я была готова рассказать всему миру, — какой он, мой Избранник. Самый, самый... Любящий, внимательный, сексуальный.

Знаю, эти домашние клуши на работе, ловившие каждое моё слово, за глаза меня порицали и осуждали.

Но что они знали? Разве могут понять курицы, скованные цепями условностей, радость полёта, радость слияния двух человеческих тел, блаженство, подаренное зрелостью?

Нам было одинаково хорошо вдвоём... Или мне  хотелось, чтобы так было?

 
Ты заметила, каким невкусным становится холодный кофе?

Этот чудесный, бодрящий напиток бедняков и богачей, остывая, превращается в гадкое пойло. Независимо от сорта и мастерства приготовления.

Обыденность и люди любой роман остужают до нулевого градуса.

Мой муж караулил меня у конторы. Он молча смотрел на меня по-собачьи преданными глазами, вымаливая жалость.

Он казался жалким и глупым, мой муж, с которым меня теперь ничего не связывало, ну совсем, совсем ничего.

«Хоть бы нашел кого», —  думала я мимоходом, пряча глубоко в себя щемящее чувство тоски, смешанной с недовольством.

Мой муж... Он стеснял меня, выставляя напоказ перед всеми свою слабость и страдания.


Жена моего Избранника вызывала совсем иные чувства. Начальство на работе, местком, партком - эта деятельная особа обошла всех.

Она боролась — за сохранение семьи, за отца детей, за статус замужней дамы, за удобство и привычку.

Я ведь тебе говорила — это было тридцать лет назад, когда шутки с парткомом были невозможны.

Считаешь, какое им было дело? О, тут ты не права! Партии до всего было дело! Моральное растление, разрушение ячейки общества — вот какое дело.

А он — коммунист. Небольшой, но начальник — как сказали бы сегодня, руководитель среднего звена. Исключение из партии, потеря работы, запрет на профессию — в один момент можно было превратиться в изгоя, скатиться на самое дно.

 
Начальство жалело его из мужской солидарности — специалист хороший, ценный кадр, мужик компанейский.

- Была у меня твоя супруга — рыдала, просила детям отца вернуть. Она и выше побывала.

Мне тебя жаль, но сверху поступило указание — вернуть тебя в семью или уволить с исключением из рядов.

Опять же — дети, тебе самому их не жалко? Неужели нельзя было встречаться по-тихому?

Зачем тебе всё это? Мы же через год тебя хотели наверх двинуть, а тут такое.

Да у тебя знаешь, сколько таких, как она будет? Оглянись — ведь полно баб, ты мужчина видный - любая под тебя ляжет. Вот и люби, хоть всех за раз, только не демонстрируя. А сейчас ты своей любовью как красным флагом на параде машешь — вся контора бурлит.

Несколько дней тебе дам — решай. Мой тебе совет: выкинь из головы всю блажь и думай мозгами, а не яйцами. Это я не как парторг, а как мужик говорю.


В моей памяти те дни навсегда остались туманно-сизыми.

Мы курили, курили... Курили везде - в постели, на кухне, на работе.

Сигареты стали смыслом нашего существования, единственным зыбким мостиком, объединяющим нас вместе.

Он никак не мог на что-то решиться, мой Избранник. Он метался и маялся, и постепенно будто рассеивался в воздухе, утекал от меня, как дым потушенной сигареты.

Он был ещё рядом, но уже не мой Избранник — прежде любящий, великодушный, дарящий радость.

А потом, потом он, мой Избранник, умер совсем. И я умерла вместе с ним.

Мы отпустили друг друга — в самом деле, какая может быть любовь и страсть у мертвецов?



Постскриптум: главная героиня - целиком и полностью авторский вымысел и не имеет ничего общего ни с жизнью автора, ни с событиями из жизни ее знакомых, родственников и друзей.