ТРУА
(примерно март 1419 года)
В январе 1419 года Монмут взял Руан.
Взял грубо, как насильник, который сначала усыпил бдительность деликатными манерами, а потом просто заломил руки.
Двор, предусмотрительно переехавший в Труа следом за королевской четой и герцогом Бургундским, встретил это известие настороженным ожиданием. Теперь уже всем, даже самым тугодумным, стало ясно, что союз с дофином необходим. Но в Бурже хоть и понимали степень надвигающейся опасности, ни в какую не желали соглашаться на условия герцога Бургундского, а он в свою очередь упрямо отказывался изменить хоть слово в этих условиях. В итоге переговоры топтались на месте, а встречи представителей от обеих сторон больше напоминали судебное разбирательство в деревенском захолустье, когда каждый пытается доказать, что правда исключительно на его стороне, однако доказывает это не логикой, а криком.
- Можете со мной не соглашаться, но во всем виновата герцогиня Анжуйская, - говорила своим придворным королева. – Дурачок Шарль давно бы уступил и подписал соглашение, даже не сообразив, что там за условия. Но у неё без конца какие-то расчеты, подсчеты, претензии… Помяните моё слово, она дождется того, что Монмут заберет её драгоценное Анжу. А саму её выгонит точно так же, как герцог Бедфорд выгнал герцогиню Мари из Алансона, который английский король пожаловал ему, как какую-нибудь перчатку.
Придворные в ответ только вздыхали. Участь герцогини Алансонской и её десятилетнего сына могла постигнуть любого из них. Но королева говорила слишком беззаботно, чтобы демонстрировать при ней собственные опасения, поэтому повздыхав, придворные, естественно, соглашались с Изабо, несмотря на то, что ей откровенно было наплевать как на их опасения, так и на согласия.
После своего освобождения из Тура королева словно затаилась, только внешне имитируя прежнюю жизнь. Когда никто не видел, она подолгу сидела в темных покоях, неподвижно глядя в одну точку. В такие минуты выражение её лица напоминало о хищном животном, которое уже увидело жертву и даже подобралось для прыжка, но медлит, потому что рядом где-то ходит охотник, нацелившийся на ту же жертву. И надо не упустить момент, когда он оступится и станет уязвим, чтобы напасть наверняка - сначала на него, а потом догнать и растерзать жертву.
Жажда мести Изабо со смертью Бернара Арманьякского удовлетворилась лишь частично. Никакой стул в пыточной она, конечно, не ставила, но в удовольствии взглянуть на мертвого врага себе не отказала. И глядя в серое, замершее в последнем жизненном усилии лицо графа, королева, словно обрывая лепестки с цветка, вырвала из памяти всё, что было связано с шевалье де Бурдоном. Потом отвернулась, и, проходя мимо кланяющихся тюремщиков, обронила:
- Уберите его поскорее. Он смердит.
Догнавший её уже на выходе герцог Бургундский, который тоже пришел посмотреть, спросил с обычной ухмылкой:
- Ты довольна, Изабо?
При этом ему очень хотелось увидеть, что выражает её лицо. Но королева, чтобы не выдать себя, лишь сильнее наклонила голову. Тяжелый капюшон совершенно скрыл её от Бургундца, и тому пришлось довольствоваться только безразличным:
- Абсолютно.
Но довольна она не была.
Весь этот двор, сам Бургундец и даже родная дочь, вина которой заключалась только в том, что на политическом рынке она теперь стоила гораздо дороже матери, стали Изабо ненавистны и враждебны. Преданная когда-то мадам де Монфор подала в отставку сразу же, как только над королевой нависла угроза судебного разбирательства. Теперь, по слухам, она занимала место старшей фрейлины при Мари Анжуйской. И, думая об этом с противным холодком в груди, Изабо даже в собственных мыслях страшилась признать, что поверенная во все секреты её прошлой жизни мадам была всего лишь ловкой шпионкой герцогини Иоланды.
«Я отомщу вам всем!», - как заклинание повторяла у себя в покоях неподвижная королева. «Дорожить мне нечем, кроме той жизни, что есть сейчас. И вас не спасут даже мои воспоминания о прошлом, потому что заплеванное и залапанное вами же оно ничего уже не стоит».
Единственный, кого она не вносила в список своих жертв, был король, да и то лишь потому, что Изабо давно вычеркнула мужа из жизни.
Периоды просветления в больном разуме прекратились. Окончательно возомнив себя стеклянным сосудом, сквозь который все видно, Шарль без конца кутался и безумно пугался, если кто-то подходил к нему, держа что-либо в руках: он думал, что его хотят разбить. Особо важные бумаги, которые требовали только королевской подписи, герцог Бургундский подавал исключительно после того, как слуги накрывали несчастного безумца толстой простеганной накидкой. Это успокаивало Шарля и он мог почти спокойно взять в руку перо и поставить свою подпись под документом, содержание которого герцог почтительно пересказывал на словах.
От самой же Изабо никакого внимания к супругу не было. В те редкие минуты, когда политическая нужда и этикет обязывали их появляться где-то вместе, она смотрела на мужа с тем же выражением, с каким говорила над телом мертвого Арманьяка: «Он смердит». Король больше не был объектом ни её забот, ни мести. Но герцог Бургундский был и оставался для Изабо тем самым охотником, оплошности которого она, затаившись, ждала. И, рассказывая всем подряд, что виновата в срыве переговоров только герцогиня Анжуйская, королева очень надеялась на общественное мнение, которое вынудит коротышку вступить в открытое противоборство с этой опасной женщиной. А уж та в свою очередь заставит его оступиться. И тогда у Изабо появится шанс показать этой ненавидящей её стране и всему остальному миру, чего она на самом деле стоит!
Однако, герцог вел себя странно.
Делал всё возможное, чтобы загнать дофина в угол. И ради этого совершенно издёргал своего доверенного падре. Кошон сбился с ног, выезжая то в Понтуаз, то в Бове, то в Провене, где без сна и отдыха убеждал колеблющееся дворянство не оказывать молодому Шарлю и его сторонникам никакой поддержки. Но стоило дофину только намекнуть о готовности возобновить переговоры, как Бургундец делался любезным и сговорчивым и незамедлительно посылал своих представителей в Бурже или в Пуатье, в зависимости от того, где в это время дофин находился. На уступки по поводу условий договора он, конечно же, не шел, зато свою готовность заключить союз демонстрировал широко и охотно, ничем с некоторых пор не выказывая раздражения его задержками.
Изабо терялась в догадках и додумалась даже до того, что Бургундец разгадал её тайные замыслы. Это пугало её несколько дней, до тех пор, пока в один из вечеров он вдруг не явился в покои королевы со странной смесью тревоги и азартного возбуждения на лице. С таким лицом коротышка вряд ли пришел бы высказывать претензии, и, уж конечно, он бы нисколько не тревожился, вздумай сообщить Изабо, что ничего у неё не выйдет. Нет. Так он мог придти только затем, чтобы что-то выведать или сообщить. Поэтому, коротко глянув на лицо посетителя, Изабо мгновенно успокоилась.
Она как раз слушала в тысячный раз «Книгу о граде женщин» Кристины Пизанской и щекотала длинным пером мордочку хорька, недавно подаренного ей папским посланником. Хорек скалил маленькие острые зубки, хватая перо сквозь прутья своей клетки, и отчаянно скребся короткими лапками с крошечными белыми коготками. Изабо вроде бы бесстрастно наблюдала за тщетными попытками зверька выбраться и защититься от назойливого пера, но игра эта явно доставляла ей удовольствие
- Как женщина, ты должна была бы испытывать жалость к нему, - сказал герцог после того, как читающая фрейлина захлопнула книгу, согнулась перед ним в поклоне и быстро удалилась по знаку королевы.
- Это животное существует для моего удовольствия, - лениво заметила Изабо. – Захочу пожалеть – пожалею. А пока мне хочется играть.
Она ткнула пером прямо в нос хорька и, не поднимая на герцога взгляда, спросила:
- Зачем ты пришел? Что-то случилось?
Вместо ответа герцог пересек комнату, сел за стол напротив Изабо, рассеянно запустил руку в серебряную чашу с засахаренным миндалем, который королева последнее время потребляла в огромных количествах, и, набрав полную горсть, ссыпал орехи в рот.
Изабо с отвращением наблюдала, как он перемалывает её лакомство но выражение на лице сохраняла самое благожелательное. Предстоящий разговор обещал быть интересным. И хотя герцог вел себя так, словно вообще ни о чем говорить не собирался, связанная с ним несколькими годами общих устремлении Изабо уже научилась различать тонкости его настроения. Тот факт, что он явился к ней в покои без предварительной договоренности и даже без свиты, с которой предпочитал теперь ходить повсюду, ясно говорил о том, что случилось что-то важное. И это важное касается их обоих. Поэтому королева терпеливо ждала, когда миндаль в пасти герцога перемелется, а сам он придумает наконец, с чего начать разговор.
- Ты стала много говорить о герцогине Анжуйской. Почему? – спросил Бургундец, с деланным безразличием выковыривая из зубов остатки сахара.
Изабо с тем же безразличием пожала плечами.
- А ты предлагаешь о ней забыть?
- Нет. Но думаю, что у твоего Шарля хватает и других советников, которым можно предъявить претензии. Де Жиак, Ла Ир, дю Шастель…
- Не забывай, всех их позвала она.
- Пусть так. Но для королевы, которую я давно знаю, которая добилась своего и может вновь предаваться удовольствиям, ты ведешь себя слишком агрессивно. Мне надо знать, в чем причина?
- Времена удовольствий прошли, Жан, - вздохнула Изабо, отбрасывая перо. – Но если тебе неприятно… если ты боишься, что я собираюсь играться с кем-то еще, кроме этого хорька, изволь, я забуду про герцогиню.
Бургундец раздраженно заерзал на стуле.
- Я ничего не боюсь, Изабо. В деле управления страной ты мне не соперник. Но мне важно знать причину твоей ненависти к мадам Иоланде.
Изабо вскинула брови.
- Ненависти? Кто тебе сказал, что я её ненавижу?
- У меня есть собственные уши и глаза. Они и говорят.
- Но я ничего особенного к ней не испытываю! Да, любви особой нет, но нет и ненависти. Только вполне понятная неприязнь…
- Не лги!
Герцог повысил голос, и королева напряглась. «Неужели, - подумала она. – Неужели он клюнул и готов сцепиться с Анжуйской мадам, только ищет достойный повод? Что ж, ваша светлость, тут я вам охотно помогу».
- Ладно! - С деланным неудовольствием откинувшись на спинку стула, Изабо тоже повысила голос. – Если это так важно, я скажу, хотя воспоминание не из приятных… Какое-то время назад она прислала мне совершенно хамское письмо. Так со своей королевой не обращаются…
- Про письмо я знаю. Что еще?
- А разве этого мало?
- Что еще, Изабо?!
«Ого, - подумала королева, - кажется всё действительно серьезно».
Она прикрыла радостно сверкнувшие глаза рукой, демонстрируя как тяжело ей открывать горькую правду, и еле слышно выдавила:
- Моя фрейлина, мадам де Монфор, была её шпионкой.
А сама подумала: «Если твой интерес не тот, которого я жду, ты сейчас рассмеёшься».
Но герцог молчал. И выждав немного, Изабо опустила руку, тряхнула головой и с обидой, смешанной с вызовом, спросила:
- Ну? Что же ты не смеешься?
Она хотела добавить еще и фразу о том, что шпионство Бургундца всегда забавляло, однако, слова застряли в горле. Коротышка хоть и не веселился, зато смотрел с таким ликованием, словно услышал о капитуляции Монмута или дофина.
- Что же могла знать о тебе мадам де Монфор? – спросил он нетерпеливо.
- Ничего особенного, - проговорила королева, не сводя глаз с лица герцога. – То, что знала она, известно теперь любой прачке в королевстве.
- Это ты про шевалье? Мадам де Монфор привела к тебе Бурдона?
Губы Изабо искривились то ли от горечи, то ли от презрения.
- Нет! – Отрезала она. – Шевалье ко мне привела сама герцогиня… Ловко, правда? И вполне достаточный повод для ненависти.
И тут герцог захохотал. Изабо ни разу не слышала, чтобы Бургундец смеялся с таким удовольствием. Под тяжелыми черепашьими веками даже выступили две слезинки, утирая которые он пару раз повторил: «Ай да, герцогиня! Вот чертова баба…».
Растерявшаяся Изабо не знала как ей себя вести и что думать. Она ждала чего угодно, только не этого хохота, причину которого необходимо было выяснить немедленно, чтобы понять – собирается Бургундец воевать с мадам Иоландой, или выспрашивал всё для того, чтобы вернее с ней подружиться?! Вот была бы незадача… Но как его спросишь? Этот дурацкий хохот всё перепутал в голове Изабо, мешая сосредоточиться.
- Я не понимаю… - пробормотала она и тут же осеклась.
Показывать растерянность было нельзя! Следовало немедленно взять себя в руки, чтобы не упустить этот важный момент и не дать герцогу возможности просто повернуться и уйти, отравив её долгое выжидание сомнениями и неясностью. Годы власти, связанные с бесконечным притворством, научили её беспроигрышному ходу - королева выпрямилась на стуле и холодно потребовала:
- Извольте придти в себя, герцог. Не забывайте, кто перед вами и объяснитесь!
Продолжая смеяться, Бургундец встал и шутливо поклонился.
- Прошу прощения, мадам. Но меня рассмешило то, как сильно вы недооценили её светлость. Вам бы благодарить герцогиню, а вы ненавидите.
- Вы что? Вы насмехаетесь?!
- Ничуть. Но во всем королевстве не нашлось никого другого, кто смог бы разозлить вас так изощренно и ловко, как это сделала она. И теперь, мадам, вы - та самая женщина, которая ДОЛЖНА хотеть погубить Францию!
Герцог наконец перестал смеяться и, встав перед Изабо, упер руки в бока.
- Она делает из вас легенду, ваше величество. Но не волнуйтесь: теперь, когда у меня всё сложилось, я получил против мадам Иоланды такое оружие, которое спутает все её планы.
Он немного помолчал, окинул Изабо насмешливым взглядом, а потом добавил:
- Или мы вместе с ней сотворим-таки великое чудо, раз уж всё так отменно подготовлено. Мадам герцогине теперь некуда деваться, и ей-Богу, Изабо, ради такого я готов пожертвовать даже тобой. Но, - добавил он с откровенной издевкой, - утешением нам обоим должно служить то, что ты навеки войдешь в историю как новая Мессалина!
Герцог снова низко поклонился и, пожелав её величеству приятного вечера, ушел, не считая нужным что-либо еще объяснять. А Изабо так и осталась сидеть, глядя ему вслед.
Хищник в ней испуганно поджал хвост, потому что охотник внезапно выстрелил из какой-то непонятной засады, и не в жертву, а в него самого. И теперь уже следовало наносить свой удар так, как подсказывал инстинкт выживания.
Королева нервно позвала фрейлину.
- Велите прислать моего секретаря и побыстрее!
Потом вскочила, достала бумагу, перо и, брызгая во все стороны чернилами, написала: «Сударь, однажды вы не выполнили своего обещания и теперь должны мне услугу. Извольте явиться так скоро, как только сможете, и выплатите свой долг».
А когда секретарь пришел, королева тоном ясно дающим понять, что поручение крайне срочное и важное, повелела:
- Немедленно отыщите мне господина де Ла Тремуй!
Продолжение:
http://www.proza.ru/2011/07/25/1179