(записки)
В 70-80-е годы мне раза по два-три в год приходилось ездить поездами Прибалтийской железной дороги из Калининграда в Ленинград и обратно. Поезда ходили, конечно, строго по расписанию, но поездки в них были безрадостны.
Зимой можно было угодить в не отапливаемый вагон, летом окна вагонов были черны от грязи. Интерьеры вагонов чистотой также не блистали. Поездке часто предшествовало многочасовое изнурительное выстаивание в очереди в кассу предварительной продажи билетов. При путешествии в общем вагоне пассажир нередко попадал в кампанию попутчиков, хотя отчасти и трезвых, но без меры разнузданных; общая обстановка запущенности и хамства была почти неизбежной его спутницей.
Ездил я, как правило, в плацкартных. В одну из таких поездок моим попутчиком vis-a-vis оказался какой-то железнодорожный начальник. Это был крупный мужчина в сером мундире с заметными знаками различия – погонами, эмблемами, шевронами, нашивками; была у него и фуражка с кокардой.
Коренастый чернокудрявый проводник нашего вагона оказался заметно пьян; передвигался он неустойчиво, но о своих служебных обязанностях не забывал – все хлопотал что-то. Когда пришло время попотчевать пассажиров чаем, взялся он и за это доброе дело. Нагрел воды, не сумев, однако, довести ее до кипения. На глазок, без «уравниловки», разлил по стаканам и заварил «с вариациями» – как получилось. Пора бы разносить… Но для человека, когда его руки-ноги плохо слушаются, разносить чай на ходу поезда – дело затруднительное. Как тут быть? Решение он принял нестандартное: составил стаканы с чаем в алюминиевый таз. Где он в поезде такой таз раздобыл – непонятно, но с таким подносом повышенной устойчивости в руках он двинулся по вагону. Как в открытое море вышел. В тазу сильно штормило, некоторые стаканы, не выдержав крена, опрокинулись и пошли ко дну: им уже было в чем тонуть – желтоватая влага наполнила таз примерно на четверть.
Без видимого смущения дядька принялся вручать стаканы пассажирам. Некоторые стаканы из числа опрокинутых он тут же наполнял снова, черпая прямо со дна тазика. Лицо его было сосредоточенно-деловитым. Среди первых он удостоил этим «алюминиевым чаем» и железнодорожного генерала.
Реагировали на это люди по-разному, каждый – как говорится – в меру своей испорченности. Генерал реагировал стоически, как и подобает мужу зрелому и искушенному, повидавшему и хлебнувшему на своем веку…
Есть у меня на памяти еще один особенный железнодорожный случай, связанный с неадекватным поведением пассажиров.
Однажды я еще старшеклассником уезжал домой после зимних каникул с Варшавского вокзала. В отсеке плацкартного вагона, где мне предстояло сутки томиться до Калининграда, сидело и стояло несколько человек. Сидели пожилые супруги; впоследствии выяснилось, что соседями мы с ними были не только в поезде, но и жили в одном городе. Сидел среднего роста мужчина – худощавый рановато облысевший блондин – с дочкой четырех лет. Здесь же толпилась группа юношей и девушек – человек пять-шесть, среди них – младший сержант-срочник в шинели с черными погонами, в ушанке и с портфелем в руке.
Когда я вошел в вагон, времени до отхода поезда оставалось уже мало, и молодые люди, попрощавшись с сержантом, вышли. А он стал вести себя как-то странно. Осмотрел вторые полки, стал залезать и осматривать третьи, затем проделал этот осмотр по второму разу, по третьему… Поведение его выглядело довольно бессмысленно. Кто-то спросил, что он ищет.
– Радиоприемник, – отвечает.
По шаткости его движений, по их бессмысленным повторам, по характерной мути в серых глазах было видно, что друзья оказали парню медвежью услугу – явно чрезмерно угостили его «на посошок». А из нескольких следующих вопросов и ответов выяснилось, что его еще и не на тот поезд посадили. Такого поворота темы никто не ожидал; присутствующие повытаращили глаза, а лысоватый мужчина вдруг решительно потребовал у сержанта документы. Военнослужащий, видимо, подумал, что ему хотят помочь – разобравшись с документами – попасть на нужный поезд, и подал военный билет, железнодорожный билет, отпускное удостоверение. Мужчина вынул шариковую ручку и, сев к столу, сделал в отпускном удостоверении какую-то запись, протянул документы обратно.
– Ясно? – жестко спросил он.
– Не понял…
– Десять суток ареста! – приказным таким тоном.
Женщина ахнула, остальные замерли.
– По прибытии в часть – доложить командиру! Теперь ясно? Отвечать как положено!
– Какое у Вас звание? – спросил сержант.
– Капитан КГБ.
– Есть, товарищ капитан! – откозырял к ушанке.
Подошел проводник. Осведомившись, что происходит, он взялся проводить сержанта из вагона и направить на нужный поезд… Так без радиоприемника и вышли.
Пожилой попутчик с нескрываемой досадой спросил у капитана, зачем он так обошелся с человеком. Ответ был лаконичен и прост, как правда.
– Он выпил.
– Выпил! Выпил! – дважды на разные лады воскликнул дед и тут же, словно втолковывая собеседнику, тоном утверждения справедливости подытожил, – русский солдат выпил! Э-э!
Прощания закончились, провожающие покинули вагон, поезд тронулся. Пассажиры стали устраиваться на местах с доступным комфортом. По-дорожному – кто как – коротали время. Чтение, мини-шахматы, домино, подкидной, игры в слова и в города, в крестики-нолики и в морской бой, жевание и лежание. Сгустились сумерки, окна по-зимнему посинели, а вскоре и почернели.
Капитан накормил дочку, а сам в компании какого-то случайного попутчика отправился ужинать в вагон-ресторан. Ребенка он оставил на попечение сердобольной пожилой попутчицы. Через некоторое время он вернулся проведать дочку, девочка уже спала. Бабушка уверила, что с ребенком все благополучно, и будить ее не следует. Успокоенный отец отправился продолжать ужин. Вернулся он уже ближе к полуночи, поддерживаемый под руку тем же попутчиком. Этот мужчина был несколько трезвее капитана, но было очевидно, что и он одной рюмкой не ограничился.
Капитан внимательно выслушал доклад бабули, тщательно всматриваясь в спящую девочку, протянул к ней руки. Бабушка пыталась его отговорить, но все-таки он разбудил дочь, сказал ей на своем заплетающемся служебном языке что-то маловразумительное и полез на верхнюю полку. Потом слез и опять отправился в вагон ресторан. Дед обратился к его собутыльнику, и тот пошел следом, скоро привел ночного скитальца обратно. Повторилась «сцена у колыбельки» – дубль 2. Общими уговорами – с просьбами не будить ребенка – папашу спровадили на верхнюю полку. Дед спросил у собутыльника капитана, что, мол, тот все шатается: ресторан-то давно закрыт. Тот рассказал, что они просидели в ресторане до закрытия за сравнительным анализом винно-водочного ассортимента. Когда же официант предложил им покинуть зал (видимо, не один раз предложил уматывать подобру-поздорову), капитан вынул и сунул ему под нос свое удостоверение. С такой-то бумагой, чай, любые двери открыты, а уж в ресторане – сиди сколько влезет! Официант же просто выхватил документ, сунул его в свой карман и отошел, пообещав сдать этих молодцов в милицию. Попутчик же, решив, что под пьяную руку им тут ничего не светит, увел собрата по выпивке спать.
– Тьфу ты! – сказал дед с прежней досадой. Вздохнул, покачал головой, встал и вышел.
Капитан, улегшийся, было, наверху, снова слез и снова потянулся к дочке. Его снова уговорили не будить ребенка и залечь на верхней позиции. Залез, лег… Через считанные минуты снова слез и потянулся, бормоча что-то на кабинетно-дисциплинарном наречии, потом снова, уступив уговорам, вернулся к месту временной дислокации.
Поведение его, однако, стало зацикленным. Залезал, слезал, тянулся к девочке, пробовал идти добывать свой документ, снова уступал уговорам, залезал, слезал, тянулся, порывался, уступал, залезал, слезал… залезал – слезал, залезал – слезал... и мотал, мотал и мотал нервы попутчикам. Меж тем дед вернулся из вагона-ресторана. Он не рассказывал, как уладил дело с официантом, но офицерский документ принес.
Мало-помалу капитан таки сбавил обороты. Все как-то поуспокоилось. Я заснул. Наутро капитана с девочкой уже не было в поезде, они сошли где-то в Прибалтике. (Жил в одной из ближних стран КГБ-шный капитан).
Разумеется, о судьбе этого человека я ничего не знаю, не знаю даже его имени. Долгий ли век подарила ему судьба? Предполагаю, что нервов добрым людям он повымотал еще изрядно…
Эта дорожная история крепко затесалась в мою – тогда еще молодую и впечатлительную – память, и я иногда ее разным людям рассказывал. В ответ мои собеседники рассказывали о других курьезах подобного рода. Зимой 1984 года замполит дивизиона майор Девятенко рассказал случай из своей курсантской молодости.
Дело было так: пьяный курсант Виктор Девятенко прибывает на Витебский вокзал поездом номер такой-то. Почти вываливается из вагона и почти сталкивается на перроне с гарнизонным патрулем. Его мутноватый рассудок моментально накрывает мысль угрюмая и безжалостная: неприятностей не избежать! Вот она – расплата за легкомыслие – неумолимо движется на него – одна в трех лицах… в трех цепких и холодных лицах под козырьками фуражек.
Вдруг, невесть откуда, но близко, раздается крик: «Сережа! Братишка!» К курсанту подлетает какая-то девушка, хватает его обеими руками, трясет, обнимает, целует и приговаривает: «Ну наконец-то! А мы-то тебя заждались! Вот ра-а-дость! Сере-е-ежка, наконец-то! У нас уже и стол накрыт! Ждем – не дождемся!» С этими выкриками и объятиями она протаскивает Сережу-Витю мимо патруля, уводит на безопасное расстояние и исчезает почти так же внезапно, как появилась.
Видимо, продолжение знакомства в ее планы не входило…