Расплата - рассказ

    Мухамеджанов Михаил Абидович 

    РАСПЛАТА
   Рассказ, Москва, 2009

   Борис пребывал в хорошем расположении духа. Утром завершилась очередная отличная сделка. Арабская компания, с которой его фирма успешно сотрудничала уже пять лет, перевела деньги, а он, в свою очередь, дал отмашку компании, торгующей российским лесом, на отгрузку вагонов в Дубаи. Теперь можно было немного расслабиться, отдохнуть и  заняться своими личными делами. Наступил момент, когда, наконец, можно было осуществить задуманное - бросить фирму, службу и послать эту жуткую страну, называемую родиной, к чёртовой матери. 
    Владелец компании шейх Али Мухаммед Джади, соблюдающий непременное условие устной, только им одним известной договорённости, приказал президенту «Эль Бади» Карим-беку положить ещё два миллиона «зелёных» на личный счёт русского друга, открытый  четыре года тому назад в  одном из банков княжества Лихтенштейн.  Именно об этом банке и этом счёте кроме Бориса знали только два человека:  шейх и  Карим-бек,  а учитывая то, что бек, что называется, до гроба был предан своему покровителю, можно было смело считать, что этой тайной владел только шейх. Карим-бек скорее бы отрезал себе язык, чем его ослушался.
    Такие меры предосторожности были не излишними, прежде всего, направленными против компаньонов Бориса, сведущих в таких делах не хуже, а скорее намного лучше его. Он  был теоретиком, так сказать, идейным вдохновителем, а они отрабатывали его идеи на практике, причём  даже очень неплохо.  Именно они отработали  схему, по которой до этих денег, не располагая дополнительной информацией, невозможно было добраться не только им, но и другим, даже  самым опытным спецслужбам крупных держав.
    Для шейха на всякий случай тоже была придумана легенда, что Борис-джан специально держит деньги в Европе, как резерв и приятный сюрприз для друзей-компаньонов. Набожный и романтичный шейх был этим доволен. Он уважал преданных делу и друзьям людей, особенно тех, кто душой болел за отчизну. Поэтому Борис всегда был для него дорогим,  почитаемым и желанным гостем.
    Для подстраховки, так сказать, на всякий пожарный случай, были открыты ещё два счёта в двух других банках княжества, на которых тоже было видно движение денег и их наличие, но эти цифры были просто смехотворными по сравнению с его «сюрпризом» для друзей. Несмотря на это, и эти незначительные суммы так же автоматически переводились в оффшорные компании трёх европейских стран, и следы щедрой, но вполне обоснованной благодарности  сказочного арабского властителя  терялись в  сказочном лабиринте банковских фокусников.
   Конечно же, компаньоны,  ушлые друзья-сослуживцы догадывались, вернее всего,  знали, что он утаивает какую-то, может и  немалую часть полученной от сделки суммы, но знать точные цифры им не полагалось.  Щедрый и внимательный шейх делал подарки всем без исключения, даже уборщицам и водителям фирмы, а уж  президента мог отметить и посолиднее. Правда, прознай компаньоны  о размерах такой благодарности, даже у десятижильного патрона  повылазили  бы последние волосы.  Так что лишать его, да и их тоже  спокойствия,  последнего, и так неважного здоровья, было бы просто нечестно.  И хотя они уже давно перестали быть  ангелами, упорно твердили о какой-то святой мужской дружбе, любви к родине и прочей подобной  чепухе. Чего доброго, взяли бы  свои именные наганы, да и  застрелились в горячке.  Они ведь все были чокнутыми на этих понятиях,  на той же чести офицера.
    Ну, а он, как они все дружно сказали бы  теперь, свою честь потерял. Да, он и не отрицал, но не согласился бы с тем, что стал последним подлецом. О какой чести и  верности родине можно было говорить, когда самой родины уже давно не существовало?  И он больше не желал верить в сказочки о широкой, непонятной всему миру российской душе, а всего лишь хотел жить нормальной, человеческой жизнью. И именно из-за упёртости  друзей - тугодумов, ему и приходилось проделывать такие  головокружительные трюки, чтобы поменять свое жалкое существование  на то, что этим придуркам  не то, что понять, даже представить было невозможно. Недаром, в отличие от них,  его мозги ценились на вес золота. Ведь именно он придумывал все эти схемы, обогащал их,  делал крёзами, а они только слепо выполняли его волю, поражаясь его гениальности. Они же толком не могли понять смысл его идей, правильно оценить, и теперь смели утверждать, что он не имеет права делать то, что считает необходимым и разумным.
    «Ну, уж нет, ребятушки! – думал он.  -  Хотя вы и славные, но у нас теперь дорожки  разные.  Хотите жить в этой помойке, пожалуйста,  а меня от этого увольте»!
    Действительно, все это становилось  даже смешным. Он  был организатором всего дела, находился у истоков, рисковал больше других, шейх был его находкой, и на тебе. Всем поровну, а главное, он оказывается, не может позволить себе даже помыслить  о шаге в сторону.  Сколько же  можно быть взнузданной лошадью и скакать в упряжке, постоянно оглядываясь, не отвалилось ли копыто?  Да какие мозги это выдержат? Всю жизнь в кошмарном напряжении, а последнее время они  и вовсе стали давать сбои.  Нет, пора с этим заканчивать!  Слава Богу, в голове еще что-то осталось. Вроде бы неплохо продуманы пути к новой счастливой, сказочной жизни, где об этой помойке, под названием Россия, можно будет вспоминать лишь с содроганием. А  лучше вообще ее забыть, как страшный сон.
     И  если уж появилась такая возможность, стать таким счастливчиком, грех  упускать такой шанс. Как говорится, «быть у колодца, да не напиться». К сожалению, многое из того, что  дорого, придется терять, ну, а как без жертв? Сейчас лучше об этом не думать,  чего доброго,  расслабишься и наделаешь непоправимых ошибок. Сейчас нужно убедить себя,  что делаешь эти усилия в последний раз, и сосредоточить внимание только на одном  - как вырваться из этого капкана?
     Прежде всего,  дружков и советчиков прочь! Хватит страны советов,  застрявшей, как кость в горле! И, конечно же, ни в коем случае не допустить,  чтобы друзья-компаньоны, особливо патрон Батя даже почувствовали, что замыслил их, увы, уже бывший друг.
     Предугадать последствия совсем нетрудно. Старик  становился страшным, когда его водили за нос, да ещё так нагло, и нужно было усердно молить Бога, чтобы в горячке  он и вовсе не лишил головы в прямом смысле. Борис это очень даже хорошо знал. Чего там знал, сам своими глазами неоднократно наблюдал душераздирающие сцены,  когда этот старый волк кивал своим архаровцам,  и провинившихся уводили, вернее, уволакивали  на руках. Правда, через какое-то время он остывал, приказывал вернуть виновников обратно, но в  последнее время было уже поздно.  Нет, патрон никого не убивал, даже не отдавал следствию,  он был сентиментален  до глупости.   Эти слизняки умирали сами от страха или сердечных приступов.  Батя старел и приходил в себя  все дольше.
     Понятно, своего любимчика Бориску  за такое воровство, да ещё предательство точно бы не пощадил, не простил, не отошёл бы  до самой могилы. Ведь он столько вложил в своего ученика, сынка, радуясь и хвастаясь, что вырастил прекрасного офицера  с великолепными мозгами. Всю жизнь  требовал называть себя не иначе, как  «Батя».  И теперь и в самом деле мог крикнуть, как гоголевский  Тарас Бульба:  «Я тебя породил… », и прибил бы своим железным кулачищем, даже именной наган бы не потребовался. И что дальше?..
      Пышные похороны и соболезнование безутешной вдове с возмещением морального ущерба.   Дуре набитой, которой, видите ли, стало противно брать деньги у опустившегося мужа. Уж эти гроши, за его смерть точно   взяла бы, как миленькая, и  рыдала бы идиотка, что не уберегла своего Бореньку.
     Но уж нет! Ни ей, ни  презирающим своего папашу охламонам,  ни этим чистоплюям дружкам во главе с Батей этого не дождаться.  Бог пока что берёг Бореньку, да он и сам  не плошал. Всё было продумано до мелочей. Единственный источник информации –  шейх, но он же не стал бы подрубать сук, на котором сидел.  Деньги, что перечислялись в Лихтенштейн,  для него,  можно сказать, были плевыми. Для него, нефтяного магната,  ничего не стоило увеличить сумму, но это вызвало бы нежелательную реакцию. И Борис бы сам  настаивал на  оговорённой вначале сумме. Мол, мне чужого не надо, но и мое законное  будь любезен, вынь, да положь.
      А араб прекрасно понимал,  что  все ниточки находились у  Бориса-джана, который только один знал, как ловко, безболезненно, а главное, достаточно дёшево вывезти из своей бестолковой отчизны всё, что угодно, даже самое недоступное стратегическое сырьё. И пока это  было так, а не иначе,  даже Батяне пришлось бы умерить свой гнев. Люди знали только его, Бориса, и ни с кем другим дела бы иметь не стали.  Слишком уж стрёмно было привлекать нового человека в такие дела, где деньги возникали и исчезали  как в самом невероятном фантастическом кино. И тут нужно было быть таким фокусником, какие не снились даже самым искусным чародеям!
     Конечно,  ради дурацких принципов Батя мог бы поставить другого человека, и  что?  Фирма все равно рухнула бы в одночасье. Нет, какое-то время они бы еще покувыркались, но это было бы совсем недолго.  Новая власть, особливо «друзья» из соседних кабинетов быстро бы раскусили, чем занимается одно из самых  важных подразделений  «конторы».  И тогда только держись!  Посадить бы, не посадили, но  обогащаться дальше, конечно же, не позволили. Во всяком случае,  загребущую лапу наложили бы так, что даже на сигареты бы  не осталось. 
     Получалось, что потопить Бориску не так-то просто. Как говорится, руки были коротки даже у всемогущего Батяни.  Его «сынок» недаром отрабатывал  свой нелегкий хлеб и законно мог положить в свой карман не слишком уж большие  деньги за свой труд и риск. И теперь все только убедятся в этом, когда  станут лихорадочно спасать фирму, наивно полагая, что справятся сами. А уж это фигушки. Без Бориски и его мозгов она скоренько накроется медным тазом. Нет Бориса Ивановича, нет и дела.

      А фирму жаль. Все-таки родное детище и весьма удачное.  И гавриков этих, бывшими друзьями долгие годы. Ведь хлебнули вместе немало, да ещё с самых студенческих лет, когда их сагитировали пойти служить отчизне в «контору». И пошли скопом, все семеро, и одного  Серегу Потапова потом с почестями хоронили на чужбине. Погиб бедолага во время стажировки  в  Египте, в самом начале службы,  напросившись на серьезную операцию и поймав там  случайную пулю  прямо в аорту.  Одна радость, что не мучился. А потом, оставшись вшестером,  пошли  служить в одно управление под руководством Бати, который их приметил и  был еще майором. И служили вместе, и отдыхали, переженились почти в один год, один за другим.
      А потом Батя стал выделять его, Бориса, быстрее остальных продвигать по службе, присваивать звания, отправлять на учебу и переквалификацию.  Обнаружились необыкновенные  способности  к аналитике. Вот так из оперативников он попал в элиту  Конторы, которую уже не посылали на задания, берегли и осыпали благами.
      Батя, обрадованный таким воспитанником, конечно же, опекал больше остальных. Если бы не он, голову Борису  открутили  бы раза три, во всяком случае, два раза точно.  Такие выходки не прощались даже обласканной элите. Ну, и что!  Подумаешь, перебрал лишнего и набедокурил, оружие применил, власть превысил.  Ошибки молодости бывают у всякого, а сынки  номенклатуры выкидывали и не такое.  И тот же Батя вступился не только за своего воспитанника, но и за себя,  честь мундира и своего подразделение. А потом он же понимал, что своей головой его Бориска  в тысячу раз перекроет все свои шалости.
      И все-таки жалко старого пердуна.  Если бы не его вера в эту проклятую страну, может вместе и махнули бы  куда-нибудь подальше от её щедрот и красот. Или здесь бы неплохо устроились. Мужик-то что надо. Так нет же. Подавай ему светлое будущее этой помойки.  И ведь вся подобранная им свора тоже так думает. Воруют гады составами, а все норовят экономику этой калеки поднять. А ведь тоже мужики неплохие.  С ними можно было бы такого наворотить, не только одной страны экономику поднять,  а они упёрлись, как бараны, именно в эту.  Да разве здесь когда-нибудь можно навести хоть какой-то порядок?  Разве это люди, одно жульё и ворьё. Ничего не ценят, ничего не понимают, ничего не хотят, даже воровать, пить толком не умеют. Только жрать, да спать.  А этой шизонутой гвардии Батяни, видите ли, за державу обидно.
      А ему, Борису не обидно? Всю жизнь отдать этой проклятой стране, конторе, которые вытянули все жилы, высосали всё до капли и ради  чего? После того, что сотворили с бывшей державой эти горе – демократы, защищать её интересы   стало уже просто неприлично.
     «Стоп! – неожиданно подумал он. – Сейчас об этом думать ни к чему, да и опасно». 
      Действительно  эти воспоминания растравляли душу и отвлекали от главной цели. Нужно было успокоиться и подумать о чем-нибудь другом, отвлекающем и приятном. Однако это оказалось не так просто. Ни о чем другом не думалось.  Голову постоянно сверлила мысль, что всё происходит не так, как хотелось. Может, он в чем-то просчитался?
     Последнее время компаньоны и сам Батя поглядывали на него как-то странно,  словно заново  его изучая. Больше всего настораживало, что они практически ни о чем  не расспрашивали.  Ну и что? Может, оно и к лучшему, легче будет расставание. Даже, если они что-то почувствовали, он  мог себе позволить швырнуть  на стол старого маразматика даже суммы, перечисленные шейхом.  На такой случай были припасены еще два–три  «клада», о существовании которых он и сам вспоминал только в минуты  отчаяния. Так что с этим вроде было все нормально. Значит, действительно нужно успокоиться и подумать, например, о бабах.
     Поглядев на себя в огромное зеркало прихожей в квартире, которую  специально снял для  дурёхи Людки, он остался доволен.  А что, в свои сорок восемь  он еще неплохо выглядел. Правда, подкачала быстро лысеющая голова, да начинающее расплываться брюшко. Всё некогда было заняться собой,  лишний раз сходить в баню и тренажёрный зал, но в остальном он был еще очень даже ничего. Всё та же стройная, немного приглаженная жирком фигура, тот же умный, проницательный взгляд и улыбка, от которой не одна баба теряла свои последние мозги.
    Господи, сколько же их было?  Особенно с тех пор, как  дура Машка стала причитать, что он сломает себе шею, если не остановится. Действительно дура, жена называется! Вместо того чтобы расслабить, приласкать и снять напряжение после таких тяжёлых сумасшедших дней, каждый раз заводила одну и ту же пластинку: «Боренька, одумайся, остановись пока не поздно! Сколько же тебе надо»?  Детей, зараза, стала отваживать.
     Мальчишки  последнее время смотрели волчатами на него и на его подарки, которые все чаще оставались нетронутыми.  Мало того, что старший Сашка уже года три  как стал избегать встреч, тут еще и двенадцатилетний паршивец Васька заявил, что не будет любить отца, пока тот  обижает мать.  Попытки отца объяснить ребятам, что все не так,   натыкались на железобетонную стену молчаливого сопротивления и презрения.  Самое жуткое, что их  поддерживала бабка – его родная мать, тоже считающая, что сын катится вниз по наклонной.  Ну и хрен с ними! Не понимают, не желают, так даже лучше. Ничего теперь связывать не будет. Пожалеют ещё, ох, как пожалеют, да будет поздно. И дружки идиоты тоже пожалеют, и Батя.
     А он будет свободен от всего. Деньги, большие деньги – это ли не свобода! Мало он намучился в детстве и юности? Вот кого действительно жалко, так это мать. Святая баба всю жизнь ишачила за копейки, чтобы сына вырастить, сделать человеком, последнее с себя снимала. Отец, сволочь пил, как мерин, и еще мать бил за то, что мало зарабатывала. Слава Богу, напился до чёртиков и сдох под забором. И это называлось жизнью? Нищета, бедность – вот самые страшные пороки человечества. И теперь его призывают остановиться.  Нет, он, конечно же, остановится, можно сказать, уже остановился, но не для всех его бывших дружков, той же Машки. Опоздали они, ой как опоздали! Теперь он станет свободен, но не с их помощью, а вопреки их стонам, благодаря только себе одному. Ему одному и пожинать свои плоды. А друзья, бабы еще найдутся, в очередь станут, чтобы заиметь такого богатого и респектабельного друга,  любовника. Он же вообще может менять баб, как носки. Меньше срок привязанности,  меньше вони и слез. А найти себе ту, что поймет и полюбит, ещё есть время. 
     А пока  можно погулять,  порезвиться,  как говорится, взять от жизни всё, что не догулял, а потом, надо же привыкать к новой жизни, попробовать её на вкус.  Но только без пошлости и проституток. Он же не хам, как многие его сослуживцы, те же дружки, чтобы напиваться до полусмерти, всю ночь лапать чьи-то тысячу раз испоганенные телеса, а утром ужасаться улыбочкам размалёванных монстров.  Слава Богу, что чистоплотных и порядочных дурёх, как ни странно, даже мечтательных,  романтических девиц тоже навалом.  Да их особенно и  искать не нужно, сами, как мотыльки, на  обаятельную физиономию слетаются.  Даже денег не нужно, наоборот, пугаются, если вытаскиваешь туго набитый бумажник. Казалось бы, выстрой их в очередь, и пусть, как в гареме шейха, по очереди залетают. Ну, чем не райская жизнь? Так нет же, все тянет к одной, к той же к Машке дуре. Если бы она только не стонала, да не причитала, да ему её одной на весь век бы хватило. Ведь была же она – эта любовь, может, даже и сейчас ещё есть. Нет-нет, да припомнится то блаженство  первых встреч и первых ласк.  Да и потом есть что вспомнить.
     Нет!  Все эти мысли к Аллаху, к  черту!  А то ещё потянет домой и  считай, всё пропало. 
    Действительно, сейчас думать  об этом было опасно.  Тем более  есть, чем отвлечься и развлечься.  Конечно же, жаль этих несчастных дурёх, но ничего не поделаешь. Они для того и созданы, чтобы ублажать и страдать. Только бы не допускать привязанности,  разных там соплей, нюнь.
   Даже странно, что с каждым годом привязанность становилась все длиннее. Вот и с этой длинноногой Людочкой он уже барахтался больше полугода. Видно, сказывались годы,  усталость. Да и как им было не сказываться? Вон даже ни о чем приятном подумать не получалось.

    ***
    За этими  размышлениями он  не заметил, как пролетело время. Посмотрев на часы,  удивился. Людка обычно никогда не опаздывала, приходила к семи, а было уже половина девятого.
    «Вот зараза! – с досадой подумал он. – Уже час, как должна лежать в койке, а её где-то носит. Опять, наверное, своего ублюдка ищет.  А этот паршивец шатается  по подворотням, все приключения на свою задницу ищет. Я тоже хорош, кретин, подарил ему мопед. Избаловал, как своих придурков. Ничего, скоро все они будут с грустью  вспоминать щедрого папочку и доброго дядю Борю. Вот ведь гады… ».      
    Его  негодование прервал звонок в дверь.
    «Ну, ты у меня сейчас получишь!» - злорадно подумал он о любовнице и щелкнул замком.
     - Сколько можно… - забурчал он, распахнув дверь, и остановился на полуслове. 
     За дверью стояли два незнакомых мужика и пристально его разглядывали.
     - Здравствуйте! – прищурил глаза тот, что постарше, лет шестидесяти.  Полноватый, совершенно седой, с бородой, в очках, он был похож  на ученого или художника, причем, не слишком респектабельного.  Это Борис определил сразу своим профессиональным взглядом, хотя этого  не требовалось.  Небрежность, с которой  был одет этот благообразный старик,  говорила о не слишком благополучном  достатке. Одни потертые джинсы и какая-то несуразная, дешевая толстовка, из-под которой выглядывала поношенная футболка, выдавали интеллигентские замашки шестидесятника.  Другой сухощавый и долговязый лет тридцати, вероятнее всего, тоже был вшивым интеллигентом.
     - Ну, здравствуйте, коль не шутите! – съязвил раздраженный хозяин, всем видом показывая, что этих гостей уж никак не ждали.
     - А можно без ну? – спокойно стрельнул глазами старший, в голосе которого появились твёрдые нотки.
     - Хорошо! – согласился хозяин, еле сдерживая раздражение. – Конечно, можно, только скорее, я жду гостей. Здравствуйте, что вам угодно?
     - А нам угодно с вами поговорить, - убирая твёрдость в голосе, ответил гость. – В том числе и о ваших гостях. Так вы намерены здесь продолжать разговор?  Думаю, он будет серьёзным и долгим.
     «Этого еще не хватало, - подумал Борис. – Неужели эта дура Людка прислала своего дядю, о котором всё время тараторила, чтобы он теперь качал права? А ведь точно, это он  - профессор, физик, из занюханного Новосибирска. Вероятно,  этот долговязый из его учеников, прихваченный для храбрости. Их действительно нужно впустить в квартиру, не выставлять же напоказ всему подъезду такую семейную сцену. А уж там с ними быстро разобраться, в крайнем случае, вызвать своих ухарей. Интересно, чем всё это кончится?   Господи, за все приходится платить, даже за эту малую шалость».
     - Проходите! – пригласил он нежданных визитеров, не скрывая досады, дождался, пока они войдут, захлопнул дверь и быстро прошёл в комнату, чтобы убрать бутылку и рюмку со стола.
     Гости неторопливо разделись в прихожей и вошли в комнату следом.
     - Кажется, я вас в комнату  не приглашал! – строго посмотрел он на них. – На кухне поговорим.  А потом, почему вы не сняли обувь в прихожей? 
     Они проигнорировали его замечание, вернее, проигнорировал старший. Спокойно вошел,  подошел к креслу, сел  и жестом пригласил долговязого. Тот последовал его указанию и тоже уселся в кресло напротив только не так вальяжно и спокойно, как его учитель. Было видно, что он  растерян, сильно волнуется и старается не смотреть на хозяина.
     Борис даже оторопел от такой наглости, быстро взял себя в руки и, улыбаясь, стал наблюдать, что будет дальше? А дальше старший достал сигареты и зажигалку.
     - А кто вам разрешил курить? – поинтересовался Борис.
     Ответа не последовало. Старший, как ни в чём не бывало, неторопливо  закурил, предложил сигареты второму и только после того, как тот отказался, поднял взгляд на хозяина. В глазах его блуждала лукавая, еле заметная улыбка, которая, как ни странно, не вызывала у Бориса злости.  Ему даже понравилось, как вёл себя этот профессор. Ни тени волнения, даже намека на смущение не было. Он чувствовал себя свободно и спокойно, как будто действительно пришел в гости к старому знакомому,  пододвинув неубранное блюдце и стряхивая в него пепел.
     «Ну, посмотрим на тебя, когда ты поймешь, к кому ты попал в гости. Привык, что твои студенты бегают перед тобой на задних лапках», - подумал Борис  и усмехнулся, усаживаясь в третье свободное кресло  -  Так с чем вы пожаловали?
     - Да не ёрничайте вы! – парировал профессор, стряхнув пепел.  – У нас с вами не так много времени, чтобы играться и обмениваться остротами. Я же предупредил, разговор будет серьезным.
     - Да, да, у меня для вас не так много времени, - притворно вежливо снова  усмехнулся Борис. – Так что валяйте, да побыстрее!
      - Не люблю повторять дважды, но все же  попросил бы, чтобы вы помолчали,  выслушали,  а уже потом высказывали  свои реплики,  – не меняя спокойного тона, произнес профессор. – Это понятно?
      - А ну-ка, ребятки, уматывайте подобру-поздорову, пока у меня терпение не лопнуло! – грозно вспылил Борис, всем видом показывая, что аудиенция закончена.
      Профессора это нисколько не смутило. Наоборот, он уселся еще удобнее и жестом остановил долговязого, который привстал, чтобы уйти.
      - Значит, сами вы убираться не собираетесь? – злобно процедил хозяин.   – Тогда пеняйте на себя!
     - Я почему-то наивно полагал, что люди вашей профессии не ведут себя, как истеричные барышни, - ухмыльнулся профессор. – И чтобы охладить ваш пыл, хочу предупредить. Я прекрасно знаю, кто вы и что  умеете. Кстати, деретесь вы неважно. Это всегда было вашим слабым местом, а теперь, когда вы потеряли спортивную форму, и вовсе не советую размахивать руками, иначе…
     - Что? – побледнел от злости Борис, теряя терпение и поднимая правую руку.
     - Я вас просто покалечу, - спокойно докончил свою фразу профессор.
     Тут Борис попытался вскочить, и произошло что-то невероятное. Профессор чуть привстал с кресла и левой рукой произвел молниеносный удар в грудь. Удар был не слишком сильным, но у Бориса все поплыло перед глазами, и он почувствовал, как теряет сознание.  Очнувшись в кресле, он с ужасом понял, что не в состоянии  двинуть правой рукой. Этот профессор действительно оказался опасным противником. Самое ужасное, что он совершенно не производил такого впечатления, наоборот, нельзя было даже подумать, что этот благообразный, добродушный и немолодой  мужик обладает такой убийственной техникой ближнего боя. И действительно стоило поверить его словам. Видимо, он мог не только покалечить своей, как оказалось, просто-таки стальной рукой,  но и спокойно убить. А он,  Борис действительно не знал многих приемов,  если не сказать больше. Батя берёг его голову, особенно не утруждал тренировками, да и сам  он  в спортзал не рвался. Он же был аналитиком, так сказать, белой костью, и оберегали его.
      - Ну что, вы в состоянии продолжать разговор? – спросил профессор, снова поджигая потухшую  сигарету.
      - Да, - выдохнул Борис, чувствуя острую боль в груди и небольшое головокружение. – Кто вы и что вам нужно от меня?
      - Ну вот, совсем другое дело, - стряхивая пепел, снова  улыбнулся профессор. – Неужели и вам, полковнику нужно объяснять все таким, можно сказать, варварским методом? Вот уж не думал, что российские чекисты такие непонятливые.
      - Кто вы? – снова спросил Борис, чувствуя, что боль потихоньку проходит.
      - А вы меня не узнаете? – удивлённо спросил профессор и, видя, что Борис напряжённо думает, покачал головой. – Я так и думал. Такие, как вы, никогда не помнят своих обиженных. Нас же, думаю, много, всех да не упомнишь.               
     - Но я действительно вас не помню и не понимаю, чего вы от меня хотите?
     - Хочу, чтобы вы меня внимательно выслушали, кое-что вспомнили, осознали свои проступки и расплатились за причинённый моральный ущерб мне и моим друзьям.
     - Сколько? – спросил Борис, начиная приходить в себя.
     - Вы меня плохо расслышали?  Не люблю повторять дважды, но для вас снова приходиться делать исключение. Сначала вы  выслушаете внимательно и кое-что вспомните. И только потом поговорим о деньгах. Надеюсь, теперь  поняли?
     - Конечно, я понял, но позвольте спросить, вы такой ярый ненавистник денег?
     - Знаете, Борис Иванович, кажется,  я тоже начинаю терять терпение.
     - Хорошо, хорошо! Я вас внимательно слушаю, - быстро согласился Борис, видя, как напряглась левая рука профессора или уже неизвестно кого. Вероятнее всего, это был опытный разведчик или столь же опытный вымогатель.
     - Должен вас огорчить, - сообщил неизвестный, словно читая его мысли и затягиваясь сигаретой. – Я окончательно разочаровался в вашей проницательности. Мы с моим другом не подосланные шпионы какой-нибудь державы или фирмы, не вымогатели, а уж тем более не грабители. Представьте себе, хотя именно вам это трудно представить, что мы пришли по собственной инициативе, чтобы наказать вас за обиду, причинённую нам  и нашим  товарищам по несчастью. Не волнуйтесь! Отнимать жизнь у вас мы не собираемся.   Это промысел Божий, поэтому обойдемся компенсацией  морального ущерба. Вам это понятно?
     - Понятно, - попытался улыбнуться Борис, но из-за боли в груди получилась гримаса. – Так значит, вы поборник правды, как Остап Ибрагимович? Так сказать,  любитель честного отъёма денег.
     - Насчет Бендера, в какой-то мере, согласен, а вот вымогателем вы меня считаете напрасно.
     - Так как же мне вас называть?
     - Называйте Остапом Ибрагимовичем, если вас это устраивает, но лучше моим настоящим именем Шайгали Ибрагимович.
     - Хорошо, меня это вполне устраивает, а то вы так и не представились.
     - Вы же не дали мне такой возможности, - улыбнулся гость и мгновенно сделался серьезным. – Так, а теперь, наконец,  поговорим о деле, у нас действительно немного времени, а прояснить необходимо много. Надеюсь, вам понятно, что дальше шутить, прерывать разговор нежелательными выходками и эксцессами не стоит?
      - Понятно, - согласился Борис уже серьезно. – Я действительно внимательно вас слушаю.
     - Вот и ладно. Прежде  чем начать, я попросил бы своего друга сделать нам всем чайку. Разговор может быть долгим, а за чаем  мы его может и скоротаем.  Не возражаете?
     Борис кивнул, а гость  обратился к молчащему до этого второму визитёру.
     -  Алексей, а вы не возражаете?
      Тот, как по команде, вскочил и быстро удалился на кухню.
 
      ***
      Гость закурил уже вторую сигарету и, не дожидаясь своего друга с чаем, начал говорить. По мере того, что он говорил, Борис чувствовал, как у него на голове начинают шевелиться сильно поредевшие и порядком ослабленные волосы. Этот татарин проделал довольно большую, кропотливую и трудную работу, при этом настолько прекрасно, что ему мог позавидовать сам Батя. Конечно, он не всё раскопал, но даже того, что было нарыто, с лихвой бы хватило для того, чтобы схватить обширный  инфаркт или оказаться в застенках  родного учреждения. Причём, оттуда его вынесли бы ногами вперёд, не дожидаясь следствия, и умер бы он сам от страха за содеянное, не дожидаясь гнева Бати, даже пыток. Этому кошмарному Шайгали откуда-то была известна даже приблизительная сумма, лежащая в трёх европейских и двух американских банках, не говоря уже о тех накоплениях, которые находились здесь, в этой квартире. Более того, он предположил, что где-то находятся тайники, которые были припрятаны для крайнего случая. Единственное, в чём он ошибся, так это в  количестве, увеличив их с двух до трёх. Сражало  наповал, что он знал точные  суммы, которые  перечислял Борису на его личный счёт шейх. Хотя именно по ним нетрудно было догадаться обо всей сумме. Ну, и окончательно добивало то, что он раскопал те не слишком большие суммы, которые были уворованы у компаньонов уже здесь, в России.
     От всего этого действительно можно было тронуться умом. Самое поразительное, что он не предоставлял ни одного доказательного документа, но цифры, о которых он говорил, вырисовывали довольно мрачную картину. Нетрудно догадаться, как бы на них отреагировал Батя и  остальные компаньоны, особенно на те, что были утаены в финансовых отчетах фирмы. Самая жуть заключалась в том, что к ним плюсовались еще и левые, теневые доходы. 
     Суммы были небольшие, плевые, но сам факт воровства вызвал бы такую реакцию, что, как говорится, только бы убили сразу, не мучили. А ведь он о них уже не помнил и не придавал значения. Просто хотел иметь вначале что-то вроде приварка, потом уже покатилось по привычке, а он, аналитик хренов даже этого  не учёл,  что суммы будут увеличиваться и превратятся в прокол, ещё одну  «ахиллесову пяту». Что называется, жадность фраера сгубила.
      И попробуй теперь всё это объяснить, не поймут и будут правы. На кону миллионы, а он тихонечко уворовывает по несколько рубликов. Ну, точно, как розовый воришка Альхен в «Двенадцати стульях».
      Действительно, претензии были очень серьёзными. От них не только попахивало смертью, но и ощущалось её леденящее приближение.  Даже  если бы удалось каким-то чудом добраться до самолёта, то и это не оставляло надежды на спасения. Чувствовалось, вернее, Борис  был уже уверен, что этот Шайгали  учел даже это. Переиграл  и поставил сокрушительный мат. Хватка на самом деле была железной, и вырваться их неё можно было только одним способом – отдать всё, даже больше и  слезно, смиренно умолять на коленях, чтобы только оставили  жизнь.
      Между тем, дальше стало происходить что-то  странное. Шайгали, наконец, выставил условия, при которых Бориса не только оставляли в живых, но и разрешали катиться на все четыре стороны.  Он не поверил своим ушам, когда было произнесено первое. Батя и все друзья-компаньоны, оказывается, были в курсе всех действий визитёров, этого разговора, может, и прослушивали его, что вернее всего.  Они потребовали  вернуть деньги из банков  в Россию на счёт фирмы, затем погасить ее смехотворные долги и выплатить каждому партнеру моральный ущерб по пятьдесят тысяч зеленых. Батя  отказывался от всех своих претензий, поэтому сумма ущерба не дотягивала даже до трети миллиона.  За это  Борису  разрешалось покинуть пределы страны, но только по истечении срока,  положенному секретному работнику. 
       Второй пункт гласил следующее.  Борис  должен был отказаться от претензий к жене и детям, оставить им квартиру,  дачу и положить на их счёт  сто  тысяч.  Еще непонятнее, даже смехотворнее были претензии  Шайгали и четырех его обиженных товарищей. Они требовали по тридцать  тысяч  долларов каждый, правда, сам Шайгали  просил приплюсовать расходы, затраченные за проделанную работу и издержки, включая поездку в Дубаи. И добивало эту странность окончательно последнее условие.  Обиженная сторона знала, что часть денег, около миллиона долларов находились в квартире, поэтому  выплату необходимо было произвести немедленно, начиная  с визитеров,  их друзей, жены и детей. Если бы денег в квартире не хватило, его партнеры соглашались подождать, когда он добровольно вернет остальные.
     - Я так понимаю,  времени подумать, у меня нет? – спросил ошарашенный Борис.
     - Отчего же?  Немного времени у вас есть, но больше десяти минут думать не рекомендую, да и товарищу моему уже давно пора быть дома, - ответил Шайгали и спросил  своего  друга.  -  Вы ещё подождете немного, Алексей?
     Тот, молчавший до этого, как рыба, ответил согласием. Борис уже успел подумать, что он, вероятно,  немой, но тут он заговорил, да ещё как. Начал что-то сумбурно бурчать о благородстве, неестественно закивал головой и  несколько раз повторил, что, конечно же, согласен. Было видно, что он просто обалдел, что поинтересовались  его мнением.
      Не менее обалдевший Борис смотрел на эту сцену, не переставая удивлять таким странным спутником Шайгали. Где-то он видел этого Алексей, но память категорически отказывалась открывать свои тайны.     Однако нужно было давать ответ. Да чего там давать? Нужно было соглашаться и как можно скорее. Условия были хотя и странными, но вполне приемлемыми, даже слишком. Кроме жизни, ему оставляли  нетронутыми тайники, о которых они знали, но почему-то молчали. А ведь и там сумма была приличной, чтобы безбедно прожить до старости и еще что-то оставить.  Возможно, это было уловкой, и именно поэтому  ему  оставляли  жизнь? Но ведь он мог  приличное время  пожить и на то, что оставалось даже без этих тайников. В кейсе, что находился в квартире, было  полтора миллиона.  После всех расчетов там оставалась приличная сумма.  Не вечно же они бы за ним ходили?  Нет, конечно, нужно было соглашаться, пока они не передумали, а дальше будь  что будет. Всё равно другого выхода ему не оставили.
     - А вы действительно утверждаете, что во всём этом принимают участие мои партнёры? –  вопросительно посмотрел он на Шайгали.
     Тот улыбнулся, заметил, что его подозрения обоснованы, говорят о профессионализме, и он вправе в этом убедиться.  Затем он попросил его компаньонов обнаружить свое присутствие, и подвел Бориса к окну.
      Да, никаких сомнений больше не было. Квартира прослушивалась, и его компаньоны были в курсе всех действий визитеров.  Все пятеро теперь уже  бывших друзей вылезли из микроавтобуса и выстроились перед ним, как на показ. Они стояли полукругом хмурыми и серьезными, как на поминках, опустив свои тяжелые  взгляды в землю, как будто в ней лежал покойник. Борису от этой картины стало жутко. Уж лучше бы они смотрели на него ненавидящими взглядами. Он слишком хорошо знал и не понаслышке, как им приходилось заглядывать в глаза смерти, но и тогда их ничто не могло заставить так опускать глаза. А тут они дружно  хоронили его живого, как когда-то  Серегу Потапова, только без почестей и салютов.  Ему даже почудилось, что вот-вот они поднимут горсти земли и бросят на крышку его гроба.
      Смотреть на всё это уже не было сил, к горлу подкатывала тошнота, а голова кружилась даже больше, чем от удара Шайгали.  Он отошел от окна, сделал несколько неуверенных шагов и буквально рухнул в кресло.   
      - Как вы понимаете, ваши коллеги не испытывают  особого желания с вами встречаться, - нарушил минутную тишину голос Шайгали. – Но ведь вы, кажется, именно этого и желали, чтобы друзья забыли о вас, а вы о них. Как видите, ваши мечты исполняются.  Выполняйте наши требования и, как говорится, на свободу. О совести говорить не будем.
 
      ***
      Борис задумался. К чему весь этот спектакль? Его коллегам ничего не стоило проделать все это иначе, проще и быстрее.  Вызвали бы на ковер и сказали: «Всё,  Борис, приехали, ты проиграл, выполнишь наши условия – живи! Не хочешь, пеняй на себя!», и всё.  Какие могут быть дальше разговоры?  И они, вероятнее всего, так бы и поступили. Неужели этот татарин сумел уговорить их за какую-то свою обиду, как он говорит, чтобы они пошли на такие странные действия? Это  каким же даром убеждения нужно обладать, чтобы уговорить этих гавриков, когда каждый их них сам мог уговорить кого угодно, даже сатану.  Их этому учили, да и сами они были не промах. Да,  этот Шайгали, вероятнее всего, был  прекрасным психологом, может быть самым лучшим, но уговорить на такое самого Батю, было просто немыслимо.
      И тут Бориса осенило. Конечно же, всё это сделал Батя. Он и татарина этого прислал, потому что сам не захотел видеть провинившегося Бориску, побоялся, что в горячке не сможет себя сдержать.  А это говорит о том, что Батя продолжает любить своего воспитанника и  доверяет этому Шайгали, как самому себе.  Недаром его слушались, как самого Батю. Экий спектакль устроил перед окном, мужики как миленькие, выскочили из машины. Но, если он друг Бати или его работник, тогда совсем непонятно. Не складывалось.  Борис служил у Бати почти двадцать лет, знал почти всех друзей, тайных и сверхтайных спецагентов, резидентов в других державах, не говоря уже  обо всех штатных сослуживцах. Ведь все  они проходили через него, Бориса, который планировал и курировал почти все операции. Правда, последние  лет шесть он реже стал появляться в конторе. Там многое могло измениться, но, по крайней мере, он бы о нём слышал. Трудно представить, чтобы Батя совсем выжил из ума, поручив это дело, Бог знает кому. Всё-таки Борис был  сотрудником органов и располагал такой секретной информацией, которая была недоступна даже многим высоким чинам.  Так кто же этот Шайгали?
     Борис неожиданно поймал себя на мысли, что Шайгали все больше и больше ему нравился. От него исходила какая-то приятная, располагающая и притягивающая доброта, что хотелось броситься к нему на грудь и поплакаться о своем горе. И не просто поплакаться, а реветь во все горло, ждать, когда он погладит по голове, посмотрит на тебя своими умными, добрыми глазами и скажет: «Ничего, сынок, все обойдется!  Что-нибудь придумаем!  Я постараюсь тебе помочь!»
     «Да! – подтвердил он свою догадку. –  Кажется, я понял. Он действительно послан мне помочь».
      Все складывалось. Батя действительно не смог этого сделать сам, опасаясь, что в горячке натворит непоправимое. Тогда он и в самом деле мог привлечь человека, который сделал бы это лучше, а главное, с благополучным исходом для всех.  И Шайгали это делал прекрасно. Он ведь действительно  был чем-то похож на самого Батю. И сейчас даже не важно, кто он, главное, он помогал выпутываться из этой жуткой истории и ему, провинившемуся Бориске, и Бате с ребятами.   Ему ни в коем случае нельзя было мешать. Наоборот, нужно было выполнять все его указания.
      «Господи!» - подумал он. – Только бы все это было правдой».
      - Я согласен, - поднял он глаза на Шайгали. – Принесите, пожалуйста, кейс! Вы же, вероятно, знаете, где он находится.
      - Если вы еще хоть раз позволите себе подобное, можете считать, что разговора и  предложения не было! Прощаю вас только потому, что понимаю ваше состояние,  – спокойным, но таким твердым тоном произнес тот, что у Бориса похолодело в груди.  Он  действительно сильно испугался, начал извиняться, но Шайгали его прервал,  посоветовал прийти в себя, ещё раз всё обдумать и  принять окончательное решение. На это  он давал ещё пять минут.
       Борис извинился, быстро поднялся, сходил в прихожую за кейсом, вернулся,  положил его на журнальный столик,  открыл и начал выкладывать пачки с банкнотами.
       Увидев это,  Алексей неожиданно  вскочил, затрясся в лихорадке,  чуть не грохнулся в обморок, снова вскочил и попятился назад, отодвигая довольно массивное кресло.  Шайгали бросился его успокаивать, спросил у Бориса, есть ли в доме что-то сердечное, и  стал пытаться усадить неврастеника в кресло.  Борис сходил на кухню, принес пузырёк с валокордином и передал его гостю. Тот накапал лекарство в рюмку, попытался влить его в мотавшего головой Алексея, но ничего не получилось, рюмка  отлетела под диван. Тогда  Шайгали  принялся массировать его мизинцы. Это немного помогло, чуть успокоило Алексея, что, наконец,  позволило его усадить. Он продолжал дрожать и бубнить что-то несуразное. По обрывкам фраз, который издавал стучащий зубами рот, можно было догадаться, что он страшно волнуется, как  один с такими деньгами останется на улице. Крепко взяв его за руку и  осторожно похлопывая по ней своей левой ладонью, Шайгали несколько раз уверил,  что не оставит его одного и  обязательно проводит до дома. 
      Борис искоса, еле сдерживая улыбку, посматривал на эту странную, трагикомичную сцену, продолжал отсчитывать деньги и в который раз поражался Шайгали.  Прежде всего, поражала его рука.  После такого удара Борису показалось, что ему в грудь двинули ломом или молотом, а тут он вдруг увидел  совершенно нормальную, не слишком большую, даже какую-то музыкальную ладонь и тонкие длинные пальцы.
       Больше всего поражала выдержка их обладателя.  Шайгали,  вероятно, знал, с кем идет на такое дело, но  нисколько не смутился ненадежностью  спутника. Такому самообладанию  можно было позавидовать. За все время  визита он вел себя спокойно и уверенно, ни разу не позволив себе повысить голос или чем-то проявить негодование.  Скорее Борис вел себя, как истеричная барышня, может только чуточку лучше, чем этот неврастеник Алексей.  А Шайгали  не терял самообладания ни во время своего удара, ни во время своих замечаний в адрес хозяина, хотя сама ситуация была неимоверно напряженной и сложной.  Даже когда были внесены деньги, на его лице не дрогнул ни один мускул, оно продолжало светиться всё тем же добрым, спокойным взглядом, что так сладко притягивал и успокаивал. Как будто это дело для него было обыденным. Можно было подумать, что он пришел в гости к старому знакомому, чтобы  получить долг.  И  что в этом такого особенного?  Ещё и за чашкой чая время скоротали.
   
    ***
    Алексей, наконец, успокоился,  выпил  валокордин из бокала, запил его водой и уставился на стол с деньгами полными ужаса глазами, будто видел на нём  клубок ядовитых змей. Борис закончил отсчитывать деньги и придвинул к Шайгали пачки с долларами.
     - Здесь сто пятьдесят тысяч и еще десять за ваш труд, как вы просили. Извините, мелких купюр нет,  - отчитался он и посмотрел на Шайгали.
     - Спасибо! – ответил тот спокойно и задумчиво. – Я просил только три с половиной тысячи на расходы, но гордым не буду, возьму, они лишними не будут.  Мы их все равно перераспределим, ведь вы кого-то обидели больше, кого – меньше, но это уже наше дело. Теперь пять обиженных вами людей, вероятно, больше не будут иметь к вам претензий. К сожалению, неприятный осадок у кого и останется, но это, как говорится, к делу не пришьёшь.  Ещё раз спасибо!
     Он встал, сложил все деньги в холщевую сумку, которую достал из кармана, подошел к Алексею, который нервно вскочил, взял его под руку и направился с ним  в прихожую.
     Борис растерянно глядел ему вслед и ничего не мог понять.
     - Вы  уходите? – удивился он.
     Шайгали обернулся и  в свою очередь удивлённо спросил:
     - А что мы должны, по-вашему, делать?
     - Но я вас тоже должен поблагодарить.
     - За что? За то, что мы отобрали  у вас деньги?
     - Да нет, что вы?  Я вам благодарен за помощь и поддержку!
     - Что-то я ничего не понимаю? Какую поддержку?
     - Но вы же помогли мне и моим товарищам.
     - Ах, это? Не стоит благодарности. Я свое дело сделал, но и деньги получил.  А так тронут! Расскажу всем, что вы осознаёте свои проступки.
     - Но я ведь даже не знаю, кому я возместил деньги за причинённый ущерб?
     - А вам это обязательно нужно знать?
     - Конечно, хотелось бы.
     - Вообще-то это очень даже хорошо, но вы же видите, как Алексей на все это отреагировал,  -  ответил Шайгали,  посмотрел на своего спутника, который, неестественно согнувшись, пытался дрожащими руками  завязать шнурки на ботинках и вздохнул.  -  Даже не знаю, как быть? Его ведь одного теперь не оставишь. Между прочим, он был обижен вами три года тому назад в Завидово, куда вы приезжали поохотиться. Вспоминаете? Вы ему еще ногу прострелили за то, что он вам не то блюдо подал. Так вот,  он после этого до сих пор лечится. И от испуга, и от раны. Кость у него раздроблена ниже колена, требуется серьёзная операция. Остальные деньги за подобные проступки.
     - Но ведь я же…
     - Не знали, вы хотели сказать. Вынужден вам не поверить. Все эти люди обращались к вам, но вы их, извините, в шею гнали. Один я сразу понял, что обращаться к вам бесполезно, да и опасно.
     - Так я вас тоже чем-то обидел?
     - Ладно, проехали! Как говорится, кто старое помянет. А может, ещё и вспомните?  Думаю, у вас будет время. А впрочем,  рад за вас, вы, кажется, на пути к выздоровлению. Ну, счастливо оставаться! Мы всё-таки пойдём, а то уже поздно. Да и вам необходимо отдохнуть. День-то выдался нелёгким. Вам еще силы потребуются. Теперь я от души пожелаю вам всего самого доброго!
    - Но я бы не хотел вот так с вами расставаться, - чуть не вскричал Борис. – Может, вы всё-таки задержитесь?
    - Я, конечно, вас понимаю,  накопилось много вопросов, но вы же видите, что  не могу оставить Алексея одного, да ещё на улице. Обещал ему до дома проводить.
    - А может, его оставить здесь в комнате, а мы посидим на кухне?
    - Думаю, он не согласится. Его ждёт жена, волнуется, а там, где они остановились, нет телефона. Ему непременно нужно быть там. Тем более она  знает, куда мы поехали.
    - Тогда, может, вызовем такси?
    - Вы так хотите, чтобы я остался?
    - Да, очень хочу. Мне сейчас очень плохо.
    Неожиданно входная дверь открылась, и  вошел водитель одного из компаньонов. Борис его сразу узнал и прошёл в комнату. Он понял, что на этом вся эта сказка заканчивается. Сейчас войдут молодцы, защелкнут на его руках наручники и начнётся обычная серая реальность. Ему вдруг стало страшно, а в голове молнией сверкнула мысль  -  «Всё, это конец»!


    ***
    Борис обречённо опустился  в кресло и приготовился к худшему.
    Между тем, в дверь никто не входил. Судя по разговору, который проходил в прихожей, можно было понять, что там довольно мирно разговаривали,  даже смеялись. У Бориса, в который раз за этот жуткий вечер переклинило мозги. Он опять ничего не понимал.
    Наконец, он услышал, как хлопнула входная дверь, и в комнату вошел Шайгали. Он прошел к креслу, сел, достал свои сигареты и снова закурил.
    - Ну, что же, разговор продолжается, - грустно констатировал  он, как бы про себя.  – Супруга теперь точно прибьет и будет права. Обещал быть в одиннадцать, сейчас уже половина двенадцатого, а мы можем просидеть и до утра. Ничего себе перспектива! Я  звонил, сказал, что машина сломалась, а тут еще сотовый разрядился. Может, оно и к лучшему.  Правда, там  теперь такой  трезвон идет, что телефоны раскаляются. Сын на ногах, даже тещу, вероятно, на уши поставили, но я приятелю успел позвонить, просил передать, чтобы не волновались. Хоть какое-то утешение.  Ну, да ладно. Ради такого дела  потерпят  немного.
    Борис слушал  и не знал, радоваться ему или нет? Судя по тому, что происходило в коридоре, Алексея увезли друзья.  Значит,  их все-таки  оставили одних.
    - Знаете, Борис? – исподлобья посмотрел на него Шайгали. – Я теперь окончательно убедился в том, что  вы - жуткая сволочь. И знаете, почему я так смею утверждать? А потому, что вы  напрочь забыли такие понятия, как дружба, любовь и честь. Не знаю, было ли все это у вас, но ваши бывшие, как вы желали,  друзья  уверяют, что осталось.  Им виднее, а мне  верится с трудом.  Честно говоря,  не думал, что в вашей организации  осталось  хоть что-то светлое и  доброе.  Я всегда сторонился людей вашей профессии. Отец предупреждал, дедов моих ваши коллеги искалечили, жизни изломали, да и сам я немало от вас натерпелся, но оказывается, и у вас есть люди, для которых честь,  дружба не пустые слова.  Вы поняли, почему я остался?
    Борис смотрел на него удивленными глазами и никак не мог закрыть рта. Он уже начинал понимать, что происходило, но никак не мог собраться и  поверить этому. Оказывается, Шайгали вовсе и не думал ему помогать. Помощь ему оказывали друзья, тот же Батя, которых он подло обманул.
     - Да, да, Борис! – говорил  Шайгали, снова  читая его мысли. – Именно из-за ваших друзей. Это они меня попросили остаться и любезно увезли Алексея. Они верят в вас, надеются, думают, что вы только оступились. Вот вы вероятно, голову ломали, кто я, почему условия такие мягкие, зачем вся эта комедия?  А это все ваши, как вы считали, бывшие друзья.  Хочется верить, как и они, что у вас это только срыв. Да, Борис Иванович, не могу  сказать уважаемый, они считают, что вы перетрудились. Может, им действительно виднее, они ведь вас лучше знают. Они говорят, что вы были не таким. Ваш Батя, между прочим, от такого потрясения в больницу слёг,  тоже просил помочь вам, считая себя виноватым, что заездил, как лошадь. Как же вы, с вашими великолепными мозгами всего этого  не заметили? Уже не говорю, что не оценили. Ну, да ладно! Вы не маленький,  сами все прекрасно понимаете. А нотации вам читаю потому, что действительно не понимаю, почему ваши друзья попросили именно меня? Хотя, виноват, кажется, начинаю понимать. Они действительно ваши настоящие друзья,  пытаются исцелять вас осторожно, тактично, опасаясь, что сами наделают непоправимых ошибок.  Будем надеяться, что не напрасно.  Вы не против, если мы организуем чай, а то что-то в горле пересохло.
    Борис быстро встал, прошел на кухню, включил чайник и начал собирать на поднос чайные принадлежности.
    «Значит, все это оказалось правдой, - думал он. – И Шайгали действительно прислан в помощь».
    Конечно, все это было странным, но только за один сегодняшний вечер сюрпризов было столько, что удивляться уже было нечему.  Во всем, что происходило, абсолютно не было никакой логики, ничего не просчитывалось. Думать уже не хотелось.  Его уже и так порядком потрепанный, уставший мозг с огромным трудом находил ответы на вопросы, поставленные существующей ситуацией, не говоря уже о том, чтобы профессионально предугадывать и прогнозировать.  Неожиданно захотелось расслабиться, отдаться  на волю случая, в конце концов, окончательно поверить Шайгали,  слушать его мудрые советы и  учиться жить по-новому.   Это состояние было настолько непривычным, что он испугался, не тронулся ли умом? И ведь в этом не было ничего странного. Столько лет держать себя в таком жутком напряжении.
    А ведь это сегодняшнее, бездумное и такое приятное состояние он  уже испытывал. И казалось, что это было еще недавно, когда они с Машкой, нет, конечно же, с Машенькой студентами мечтали о собственной квартире, ребенке, а Батя обивал пороги высоких инстанций, чтобы у них появилось собственное жильё.  Куда же все это делось?
    Неужели,  как говорят теперь все его друзья, а ведь они вправду настоящие и верные друзья, он  заболел? Ведь он же чувствовал, да что там чувствовал, прекрасно знал,  отдавал себе отчет, что все то, что он делал и осуществлял последнее время, не его. Ведь все его нутро противилось, а он его глушил, затаптывал,  пытался выгнать из себя прочь.  Он же видел, что превращается в монстра, машину, которая все сметает на своем пути. Вот и последнее время его подгонял уже только страх содеянного вначале, который он пытался заглушить сказочкой о лучшей жизни. Но он же не полный кретин, чтобы не понимать, что долго так жить он  бы не смог. Для этого нужно, чтобы мозги окончательно заплыли жиром. Да он бы с ума сошёл от скуки, одиночества и воспоминаний. А потом, он же видел, что жизнь там, на Западе тоже не сахар,  особенно для него.
    Да, туда неплохо было сгонять, развлечься, даже какое-то время погостить, но вживаться,  прилаживаться к их законам, традициям и укладу, было бы просто невыносимо.  Ведь он сам гордился тем, что он из России, посмеиваясь над  узостью мышления и мелочностью душонок этих западных господ. Да, среди них тоже было немало нормальных, приличных людей, но они и на порог бы его не пустили, почувствовав  неискренность. И тогда бы снова пришлось надевать маску, от которой  он бежал сломя голову.   А иначе он автоматически превращался в Остапа Бендера со своим миллионом в чемодане. Получалось, что он  забыл даже то, о чем еще давно предупреждали его любимые авторы. Он все забыл и ради чего? 
     Действительно, чего ему не хватало? Ведь все было, даже слишком. Это слишком его, вероятно,  и сгубило. Точно, сгубила жадность и неистовое желание сбросить с себя эти шоры.  Как будто где-то там их не будет? Конечно, будут,  может ещё и похлеще. Кто потерпит новоявленного «графа Монте-Кристо»? Все это сказки, что там никому нет дела до новых богатеев.  Еще пристальней разглядывать будут, и те же власти, и те же бандиты. Не дай Господь, ещё и в прицел своей русской мафии попадешь. Эти вообще долго церемониться не будут.  Зажмут мужское достоинство в тиски, сам всё выложишь на блюдечке.
      Это только здесь, на родине можно такие выкрутасы проделывать, опять же защита есть в виде «конторы», друзей, Бати.  Вот и получается, как ни крути, а в этой жалкой России  ему,  урождённому в ней,  более-менее нормально жить-то и возможно. И ведь живут же, даже нормально живут.  Вон Шайгали, которого он принял за опытного разведчика, живет так, что позавидуешь. Действительно позавидуешь. Держится легко,  свободно, чувствуется, денег особых нет, а может себе позволить делать то, что хочет. Именно это и было принято за профессионализм, а этот симпатичный мужик, что называется, «ни ухом, ни рылом». А он, Борис, можно сказать, профессиональный чекист даже  этого не распознал. Он уже забыл, какие они эти простые люди? Вот, оказывается, у кого нужно учиться жизни, вот оно, то самое, что так сладко притягивало.
    -  Не помешаю? – услышал он голос Шайгали, выглядывающего из дверного проема кухни.
    - Нет, что вы, скоро чай будет готов.
    - Может, чем помочь?
    - Да я уже вроде всё собрал.
    - А может, мы здесь расположимся? А то я у вас всю комнату прокурил. Вам же там отдыхать, а уж здесь подымлю, надеюсь, здесь можно?
    - Да курите, конечно, хоть здесь, хоть в комнате! Я теперь всё равно не усну.
    - А вот поспать  не мешало бы, крепко поспать. Денёк-то выдался не из легких. А вы опять будете голову ломать, как  да почему? Хочу вам сообщить, что вы теперь можете спать спокойно. Все страшное позади. Я вашим друзьям сказал, чтобы тоже  ехали отдыхать. Они согласились и обещали снять наблюдение.  Так у вас, кажется, говорят. Только врали, наверное, им же интересно, о чем мы тут говорим, да и волнуются. Между прочим, и я теперь волнуюсь. Чёрт меня дёрнул ввязаться в эту историю, будто у меня своих забот мало. Ну, да ладно, чего теперь об этом говорить. Может, ну его к лешему, этот чай? Вы устали, да и я малость тоже. Пойду я помаленьку?
    Борис с мольбой в глазах смотрел на него, ужасно не хотелось, чтобы он уходил. Ему давно так не было легко и спокойно. Вот так же ему не хотелось когда-то расставаться с мамой, Машей, Батей, друзьями, которые теперь переживали, но вряд ли так быстро простили.  А как бы хотелось, чтобы это случилось. И он вдруг почувствовал, как  на глаза наворачиваются слезы. Он даже испугался,  этого так давно не случалось. Нет, нельзя сказать, что их не было совсем, были они от отчаяния, обиды, от злобы, но чтобы просто так, от того, что он полностью расслабился и не мог взять себя в руки, такого действительно не было  давным-давно.
    - Ну, что же, придется оставаться, - пробурчал Шайгали, усаживаясь за стол и закуривая сигарету, которым Борис уже давно потерял счёт.
    - Огромное спасибо! – сказал он, и тоже присел к столу. – Может, предложить вам чего-нибудь выпить? Есть водка, коньяк, даже вино какое-то.
    - Валяйте! Только водки и совсем чуть-чуть, а сами сколько можете.  У меня сердце здорово барахлит, жене слово давал, что вдовой не оставлю.
    - Так как же вы с таким сердцем так много курите?
    - Так, прошу на больную мозоль не наступать! – улыбнулся Шайгали. – Мне и жены с докторами хватает,  да ещё друзья все побросали. Теперь один только и выхожу с их супругами, да детьми проветриться, вернее, воздух попортить.
    Борис быстро сходил за бутылкой водки и разлил её по стаканам.  Шайгали  посмотрел на почти полный стакан, ухмыльнулся, поднял его и ударил по стакану Бориса.
    -  Будем здравствовать! Хотелось, чтобы у вас все образовалось!
     После этого он выпил водку одним глотком и поставил пустой стакан на стол.
    - Да вы угощайтесь! – засуетился Борис,  продолжая удивляться  собеседником. Так легко, спокойно, даже не дрогнув ни одной мышцей на лице, но при этом с чувством, не пил никто из конторы, хотя они были обучены и имели немалый опыт.   
    - Спасибо! Вижу, вы весь холодильник выкатили. Не волнуйтесь, я, как вы поняли, не из стеснительных.  Так что как-нибудь управлюсь. Вижу, вам давно не терпится послушать, как я оказался в такой истории? Видно, и в самом деле подошло время. Иначе вас так в кровать и не загонишь. Ладно,  поведаю, как сумею, только, чур, без обид. Не знаю, разочарую я вас, или нет, но кое-что наверняка будет поучительным. Да и друзьям, если они слушают, думаю, тоже полезно будет знать. «Истина, как сказал кто-то из мудрых людей, -  как горькое питье. Пить его неприятно, противно, но, выпивая, начинаешь выздоравливать». Вы сегодня уже пробовали его на вкус, так уж  пейте до конца! Согласны?
    - Согласен! Мне это действительно необходимо. Я буду вам только благодарен, - ответил Борис и откинулся на спинку стула.
    - И это правильно. Я тоже прошу своих друзей, чтобы они мне врезали покрепче, указав на мои ошибки. Вот так и учусь, даже у заклятых врагов. И вроде бы учёба идет на пользу. Прежде, чем начать, скажу вам, почему я заступился за вас. Дело в том, что у меня когда-то тоже был подобный случай, где главным действующим лицом был я. Я так же вознёсся, так же сходил с ума от денег, но ничего, кроме разочарования, боли, обиды, потери друзей и здоровья, мне не принесло. К счастью, быстро выздоровел. И  выздоравливать мне помогали мои покойные деды, отец, ну, и,  конечно же, друзья. У вас, как я знаю, одна только мать пыталась изо всех сил поставить  на ноги.  А из-за отца сложилось недоверие к сильному полу, и это ещё понять можно, но только не оправдать.  Отняв  детство, Бог  возместил его хорошими друзьями, тем же Батей, женой не самой плохой. Но вы умудрились на это, извините, начихать.  Однако вернемся к тому, почему я заступился.  А получилось это потому, что увидел я, как друзья ваши, тот же Батя,  Маша чуть с ума не сошли от того, что происходит с вами.  Они же действительно верили в вас, надеялись. Получается, не за вас я  решил заступиться, а за них всех.  Видимо, это и есть то главное, из-за чего я здесь, а не дома. А началась вся эта история с того, что вы.…   Слушай, а можно я перейду на – ты? Думаю, и тебе это будет удобно.
    - Конечно! – с радостью согласился Борис. – Только я пока останусь на вы, не возражаете?   
    - Как хочешь. А я уж по случаю старшинства буду тыкать. Ну, так вот. Врезался ты в мою машину. Пьяный был, что называется, в стельку. Моего мерина разделал под орех. Нет, починить его было можно, но ведь это какие деньги!  А он старенький, а я  - пенсионер,  у жены деньги прошу на сигареты и бензин. Что-то, конечно, зарабатываю, но это крохи. Я ведь инвалид, работать могу теперь только головой, да и та сбои дает.  Короче, полный абзац. А тебя гаишники выволокли из машины, достали твои документы и ахнули. «Плохо, – говорят,  - дела твои дед. Можешь на возмещении ущерба крест жирный ставить. В тебя чекист-полковник въехал». Я, конечно же, сразу понял, что дело моё гнилое, но все-таки  уговорил их дать мне твои координаты. Вот так мы с тобой, можно сказать, познакомились.  Машину  друзья отремонтировали почти  бесплатно. Слава Богу, друзьями  настоящими и надёжными не обижен, но меня же обида заела. Какой-то хмырь, хотя и полковник из органов, творит, Бог знает что, а ему всё прощается. Нет, думаю, я этого так не оставлю. Сначала пробовал  миром уладить, позвонил тебе, а ты меня куда подальше послал, потому как снова был пьян.  Второй звонок, хотя ты  был и трезв, тоже ничего путного не дал.   Нет, ты даже извинился, но потребовал бумагу со станции техобслуживания и на том трубку положил.  Третий раз ты просто трубку бросил, не выслушав никаких объяснений и заявив, что при последующих звонках просто оторвешь мне голову. Понял я, что с тобой нужно поступать иначе и решил обратился к своим друзьям из МВД.  У меня там большие друзья есть, причем, на высоких чинах.  Через какое-то время получаю  ответ, чтобы забыл о тебе, потому что у них руки коротки.  Всё бы сделали, но слишком уж ты ценный работник, за тебя не то, что руки, головы оторвать могут со всеми потрохами.  А я упрямый,  взялся за дело, нужно доводить до конца.  Деды так учили, отец. И я объявил тебе войну, а ты, сам того не ведая, подписал сметный приговор всем своим замыслам.   Когда кого-то незаслуженно обижаешь, обида всегда возвращается обидчику, да еще  в каком-то невероятно кратном размере. Это справедливый закон, придуманный Создателем нашим и нарушать его, всё равно, что пускать себе пулю в лоб. Не знаю, веришь ты в Бога, но как говорится, незнание закона не освобождает от ответственности.  И размышлял я примерно так.  Раз ты творишь невесть что, обязательно на чём-то проколешься, вот тут-то я тебя и подловлю. Хотел обратиться  к вашим, у меня и там друзья есть, причем, даже очень большие, старые, надёжные и влияние имеют покруче вашего Бати. Вот они-то тебе моментом бы голову открутили, но тут  вспомнил, как когда-то им помогал. Лихо помогал. И решил я разобраться с тобой сам, без их помощи. Я ведь себя мужиком считаю, настоящим. И что же, думаю, я за себя постоять не могу? Нет, думаю,  хотя и старый, больной, да покалеченный, но тебя, паршивца, достану!  А дальше всё, цель поставлена, остается правильно составить условие задачи и решать. Видимо, ты же так свои задачки решал?
      Спросил он и лукаво посмотрел на Бориса. Тот опустил взгляд и кивнул.
      - Вот и я подумал, а чем я хуже? -  ухмыльнулся Шайгали и продолжил рассказ.  -   Порой жизнь и по круче задачи ставила, и ведь решал, да ещё как.  Ну, так вот, начал к тебе подбираться, сложно, почти невозможно, но «почти» - это уже кое-что,  вот я за него и ухватился. «Глаза боятся, а руки делают».  Стал  собирать на тебя досье, папку, как у Бендера. Вот тут-то и обиженные тобой стали появляться. Серьезно обиженные, даже моя обида как-то поблекла. Ты же умудрился не только чужие машины калечить, но и жизни,  здоровье людей.  Они, оказывается, тоже пытались до тебя добраться, да куда там? Твои друзья за тебя грудью вставали, а с ними  особенно не поспоришь. Но я решил объединить претензии, скопом-то легче штурмовать.  Все эти обиженные бойцы,  конечно, неважные, но информация это тоже оружие, да еще какое.  Короче, среди обиженных, нашелся тот, не буду называть имен, кто располагал на тебя кое-какой информацией. И эта информация  говорила о том, что ты, оказывается, потихонечку обворовываешь своих друзей. Но она говорила не впрямую, а так, были только подозрения. Требовались веские доказательства, иначе твои друзья придавили бы информатора, как муху.  Когда я взглянул на эти документы, то сначала тоже сильного подвоха не нашел. Все было верно, ни к чему не подкопаешься, твои друзья-партнеры вообще бы ничего не увидели, к тому же глазами, в которых был ты – верный друг и блестящий офицер. А твой Батя, возлюбивший тебя, как родного сына, и вовсе бы на  это смотреть не стал. Увидеть эту нелицеприятную картину было дано лишь тому, кто тебя презирал. И  на твою беду заметил я одну странную особенность, которая повторялась из документа в документ. Маленькая такая, но очень ценная.  Собственно говоря, она и явилась первым твоим проколом, первой ниточкой, за которую следовало потянуть, чтобы вывести тебя на чистую воду. А заключалась она в том, что после каждого посещения шейха, домой, в Россию ты возвращался всегда только одним путем с обязательным посещением княжества Лихтенштейн, Франкфурта на Майне и так далее. Надо же, за четыре с половиной года  такая приверженность!  Один и тот же путь, тогда  как твои компаньоны, пользуясь случаем, облазали почти всю Европу, любуясь ее красотами и стараясь дополучить то, чем обделены были здесь.  А ты нигде не задерживался больше, чем на несколько часов, что говорило бы о том, что у тебя там, например, появилась очередная пассия, либо какая другая оказия. Ну, я, конечно, ухватился за это, и как оказалось, совсем не напрасно. Дальше стало ещё интереснее. Года два тому назад ты спохватился и начал скрывать этот путь, но следы, увы, всё равно оставались.  И проявлялось это так.  Все твои отчётные суммы за командировки были ровными,  небольшими, очень уж похожими на прежние, тогда как у твоих товарищей они с каждым разом повышались, не говоря  уже о том, что прикалывались даже билеты за проезд в общественном  транспорте.  Ты же, переезжая или перелетая из города в город, не считал нужным не только сохранять билеты, но и  указывать их в отчётах, притом, что иногда, заметь, иногда прикладывал оплату за гостиницу в том же княжестве. Да, конечно, президент такой компании мог позволить себе ездить за свой счёт, но не ты. Ведь ты к цифрам относился очень аккуратно и за каждую неверную цифру мог выстегать так, что мало не покажется, а тут такая неслыханная щедрость. Конечно, подозрения к делу не пришьешь, и я решил посмотреть бухгалтерские документы. Они хотя и чистые, для налоговой проверки, но тоже кое-что почерпнуть можно. Как мне это удалось, как говорят, замнём для ясности. В конце концов, улыбка, шоколадка и удачный комплимент открывают  почти любое женское сердце. И как, оказалось, заглянул очень удачно. Там тоже  нашлось кое-что интересное.  Вроде бы все в порядке,  но последовательность, с которой проводились сделки,  указывали на то, что ты, голубчик,  жулик, но уже крупный.  Обобщив всё это, включая твое поведение последних лет, я неожиданно пришел к выводу, что ты собираешься, пардон, удрать. Всё указывало на это. Разрыв с семьей, стычки с друзьями, споры с ними о России, наконец, твоя разгульная, шальная жизнь, даже тоска в глазах. И тогда я стал думать, какого рожна тебе ещё нужно? И я бы не скоро ответил на этот вопрос, если бы не побывал когда-то в твоей шкуре. Тебя действительно заездили, как лошадь, и ты отчаянно стал искать выход, поставив перед собой цель, вырваться на свободу навстречу красивой жизни. И хочу тебе сказать, ты это очень успешно делал. Ты перестал замечать друзей, отводя взгляд, боялся смотреть на Батю, о жене вообще не говорю, ты всего себя подчинил только одной цели, а главное, ты загорался только тогда, когда вершил сделки. Ведь именно они приближали тебя к заветной цели. Надеюсь, я не ошибся?
     - Да, всё верно! – подтвердил Борис.
     - Ну, что, достаточно? Хотя вижу по твоим глазам, ждешь продолжения.
      Борис кивнул.
     - Тогда слушай дальше! Когда я всё это понял,  решил идти к твоим друзьям. Если бы ты только знал, в какие штыки они меня встретили! Действительно, приходит какой-то сумасшедший и утверждает, что их товарищ вор, подлец и всех их хочет обмануть. Вот тут они меня и поволокли к твоему Бате.  Тот сначала и слушать ничего не хотел, но, как видишь, убедил я его хотя бы проверить мои слова.  «Смотри, старик, со смертью играешь!» - грозно кричал он мне, а я стоял намертво. Вор, говорю, ваш Борис и подлец, но отчасти, говорю, и ваша вина в этом есть.  Подумал он, сказал, что голову ещё оторвать успеет, и решил. Если окажусь прав, то озолотит, нет – на растерзание псам отдаст. Доказательств-то у меня веских ещё не было, нужно было их добывать. Вот тогда я и предложил, чтобы он меня отправил к шейху. Долго думал, а потом согласился и предупредил, что если я шейху брякну что лишнее, то они вдвоем с меня шкуру снимут, а так о погоде и здоровье говорить было можно. Слово с меня взял, что о тебе говорить не буду.  Слово я своё сдержал, о тебе не говорил, но, каюсь, сделал так, что шейх сам о тебе заговорил, причём,  весьма почтительно и хвалебно. Просил привет горячий передать, если увижу. А говорил он мне так потому, что  хорошо отзывался о России, даже завидовал, что я здесь живу. Мы ведь с ним мусульмане, у нас было о чем поговорить, например, о любви к родине, почтении к друзьям, старшим,  матери, особенно к женщине, если она мать твоих детей. И вот тут-то шейх и начал говорить о странностях Борис-джана. Сначала приехал такой внимательный, уважительный, робкий. Даже женщину боялся в подарок принять, а потом все больше стал осваиваться, а последнее время и вовсе распустился, даже требовать стал. Вай, вай, как такое могло произойти, да  так быстро?  О тебе, памятуя о слове Бате,  я опять же говорить не стал, про тех ему поведал, кто, вкусив плоды райской жизни, начинает сходить с ума от денег, мечтах о новой жизни и так далее.  Ещё поговорил с ним  о медных трубах. Он посмеялся, что и у них такое происходит, но задумался, крепко задумался. Ну, дальше все пошло, как говорят, по маслу. Вызвал шейх президента, велел ему осторожно проверить счета уважаемого Борис-джана, как он распоряжается своими капиталами? Ведь Борис-джан клялся, что эти деньги для России, на крайний случай лежат, чтобы помочь своей родной фирме, друзьям.  Ну, как ты понимаешь, денег не оказалось, даже следов не нашли. Получилось, что ты оскорбил шейха и недоверием, и самой гнусной ложью. Ну, а дальше, сам понимаешь, все стало вылезать наружу, да  с доказательствами. Гнев шейха, гнев Бати, который всех на уши поставил и приказал разыскать деньги, а их и след простыл. Схему-то разрабатывал его лучший ученик. На твое счастье, я уже был в Москве. Они же меня теперь никуда не отпускали. Как же, такую кашу заварил. Думаю, ты знаешь, каким Батя ваш бывает в гневе? А тут я подвернулся и так рявкнул на него, что даже сам испугался. Что вы, кричу,  горячку порете! Сначала  зализали так, что отверстий не осталось, а теперь  хотите с него шкуру снять. Что же вы за люди такие?  Смотрю, все притихли, смотрят на меня и спрашивают: «А что ты, дед,  предлагаешь»?  Разобраться, говорю, предлагаю. Ведь вы его любите, друзьями считаетесь, а может, он просто болен? Вы же сами, говорю, его заездили, продыху ему не давали, да служба ваша проклятая. Ну, а дальше ты все уже знаешь. Вот, пожалуй, и все. Такая вот история.
     Борис молчал, рассказ его ошеломил, но услышать что-то подобное он уже ожидал.  Получалось, что этот человек спас ему жизнь, а может  даже и друзей.   Он действительно большой умница,  добрый и сильный. Хотелось броситься ему на грудь, плакать и благодарить. Вот уж кто умел дружить и по-настоящему. Да это же счастье, что он встретился на его пути. Прямо какой-то добрый волшебник из сказки. Да и весь вид его об этом говорит. 
   - Спасибо вам огромное! – сказал Борис, посмотрев в его добрые, умные глаза.  – Спасибо!
   - За что? – улыбнулся Шайгали.
   - За то, что спасли меня.
   - От чего, от гнева твоих товарищей?
   - Нет, за то, что спасли меня от меня самого.
   - Ну,  вот и слава Богу! Значит,  понравилась моя история?
   - Понравилась.
   - Вот и ладно! Теперь-то спать будешь?
   - Наверное, буду.
   - Что же такой неугомонный? Ведь вижу, с ног валишься.
   - Валюсь, но не хочу расставаться.
   - Чем же я тебя так очаровал? Я чай не девушка.
   -  Вы всё шутите, а я серьезно. А можно вас спросить?
   -  Валяй!
   -  А если бы шейх не стал говорить обо мне, чтобы вы тогда делали? Ведь вы же рисковали  и довольно  сильно. Неужели только из-за своей упёртости?
    - Ты, вероятно, хотел спросить, рисковал ли я из-за тебя?
    - Да!
    - Не знаю, разочарую я тебя или нет, но попробую объяснить так.  Это будет несколько длинновато, но, думаю, полезно.  Будучи у Али Мухаммеда,   я тебя сильно презирал. Если бы только напивался, чёрт с тобой, это твоё дело, а вот то, что ты делал с другими, теми же женщинами, женой своей, матерью,  детьми, это меня до сих пор  гневом переполняет. Я не ханжа, сам грешен, но этого простить не могу. Мужик не имеет права так распускаться, даже если болен. У всех нас, мужиков натура поганая, всё налево смотрим. Я понимаю, что у нас в России давно моральные нормы опущены до самого низа, но ведь ты-то считал себя выше всего этого, даже к потаскухам  ходить отказывался.  Не нравилась тебе вся эта грязь и пошлость, тебе принцесс нецелованных подавай, хотя и среди проституток есть немало порядочных женщин, просто их разглядеть надо. А ты даже и не пытался, а все потому, что никого, кроме себя, не видел. Ты людей не видел, не пытался увидеть, даже любопытства не испытывал, обижал даже тех, кто тебя любил по-настоящему.  Та же Людмила подряд два аборта сделала, чуть не умерла, а ты решил, что деньгами можно откупиться. Ты же жизнь ей сломал, она детей больше иметь не будет, а ты даже этого не заметил. Как же, дурёха, сама все решила, а где был ты?  Таких людей я на дух не переношу.  А заступился я за тебя потому, что увидел себя. Меня ведь тоже зазывали к вам, крепко зазывали. Я ведь спортсменом хорошим был, да и умишком вроде не слабым отличался, биография подходящая, но устоял, не поддался соблазнам. Вероятно, из-за дедов и отца, который хорошо знал, что такое Смерш. Он ведь штрафным батальоном командовал. А когда увидел в тебе себя, вернее, во что бы я мог превратиться, вот во мне и вспыхнул протест. А у шейха я что-нибудь придумал бы. Не у него, так у другого. Шила в мешке не утаишь. А потом, я твердо верил, что нужно идти до конца. Мне ведь сам Бог помогал, потому что я искал правду. И Он бы меня не выдал.  Кстати, я и заступился потому,  что именно Он мне в тот момент подсказал, что даже самому страшному грешнику нужно дать возможность для покаяния. А потом, я уж не так сильно рисковал. Как говорят, «на Бога надейся, а сам не плошай!». Вот и я всю жизнь надеялся только на себя. Были у меня доказательства, когда  к твоим шёл, невесть какие, но были. Их бы хватило, чтобы Батя с тебя шкуру спустил, но я приберег их на крайний случай. Мне ведь интересно стало самому тебя на чистую воду вывести. Я  потому и к своим друзьям не стал обращаться.  Азарт взыграл, смогу ли я осилить вашу неприступную крепость со всеми вашими секретами? Ну и деньги, конечно же, немалые.  Чтобы я получил, если, скажем, пришел к тебе сразу и что-то выложил? Может, ты бы и раскошелился, даже поболе, чем я просил. Но тогда бы я превращался в простого вымогателя, шантажиста. Или пришёл бы я к твоим? Да,  они меня бы озолотили, но здесь бы, не дай Бог,  я в стукача бы превратился.  А мне свою душу пятнать, да перед самой встречей с нашим Создателем, это уж увольте. А так, как ты теперь видишь, я эти деньги законно получил, наравне со всеми, кто пострадал от твоих выкрутас.  И, как видишь, осилил я вашу твердыню, правда, не один, а осилил. И доказал, что просто так обижать кого-то не позволено никому, даже вашему брату. Вот так-то, товарищ полковник. Ответил я на твой вопрос?
    - Да, я всё понял, - опустил глаза Борис. – Меня, конечно, можно сейчас презирать. Я и сам себя презираю. И  вы же мне дали шанс…
    - Лично я никаких обязательств не давал, - резко прервал его Шайгали.
    - Извините, я хотел сказать, что вы ко мне больше претензий не имеете. Вы же так сказали. Я правильно понял?
   - Да, лично у меня к тебе претензий теперь быть не может.
   - Но ведь это говорит, что мы с вами можем теперь начать все сначала.
   - Ничего это не говорит.
   - Я понимаю, что именно сейчас это ни о чем не  говорит, а дальше?
   - Дальше посмотрим.
   - На мое поведение, - еле сдержал улыбку Борис.
   - И на это тоже.
   - Извините, но мне очень хочется узнать о вас побольше. Я чувствую и вижу, что вы  очень хороший и добрый человек. Такое сейчас встречается редко. Вы же знаете, где я служил,  меня учили подозревать каждого. Я же и себя уже начал подозревать. Собственно говоря, я же именно от этого хотел убежать. Вы же меня понимаете, я это чувствую. Да вы и сами говорили, что наша служба накладывает определенный отпечаток на все наши действия и поступки.
     - Извини, очень курить хочется, - с лукавой улыбкой посмотрел на него  Шайгали.  – Без сигареты, увы, словно завод кончается.  Эй, эй, есть там кто? У меня кончились сигареты. Подпитки нет и продолжать разговор не могу.
    Было понятно, что это обращение адресовано тем, кто прослушивал.  Шайгали достал из кармана новую пачку, многозначительно посмотрел на Бориса и снова улыбнулся.
    - Пока несут сигареты, мы с тобой все-таки чаю попьём. А то всего столько, а я ещё даже не ужинал.
    Они попили чаю, Шайгали с удовольствием съел два бутерброда с рыбой.  Борис предложил выпить, тот вежливо отказался и посмотрел на часы.
    - Видно, друзья твои и вправду меня послушали. Умаялись, наверное, может, теперь только записывают. Ну, да ладно, пора заканчивать, без сигареты какой разговор.
     Он хитро улыбнулся, встал, вышел, прошёлся по квартире, вернулся с горстью каких-то необычно маленьких жучков, размером со спичечную голову, и аккуратно вынул последние, открутив крышку крана с горячей  водой и открыв духовку газовой плиты. Потом достал маленький металлический цилиндрик, похожий на патрон пистолета, ссыпал туда все эти булавки и закрутил крышку. 
    - Ну, теперь ты вообще можешь спать спокойно, - сказал он с лукавой улыбкой. – А как ты думал? Да, эти жучки ставил я, и они поинтереснее ваших будут. Твои даже ошалели от такой слышимости, качества, никакой подпитки не требуют. Им комнатной температуры хватает для подзарядки, и передают на большее расстояние. Одна только беда, выключить их невозможно, даже в кипятке не варятся.  Это друзья меня таким чудом снабдили. Батя  и за это меня пытался озолотить, если скажу, кто этот «Левша». А я взял с него слово, что возьмёт этих умельцев под своё крыло. Понравился мне ваш Батя, стоящий мужик, да и друзья твои тоже по нраву пришлись, хорошие мужики. Правда, есть немало придури, но у кого из нас не бывает. Да и профессия требует, можно сказать, ломает и корежит. Но куда от этого денешься?  А я, в отличие от тебя, поверил твоим, мужики нормальные, что надо,  вот пусть и осыпают золотом моих друзей, а то они в своем НИИ скоро последние штаны протрут.  Ваша контора, между прочим, обдирает их, как липку, а  потчует  объедками,  и не слишком сладкими.  А они всё это дома мастерят, на коленках.
      Борис смотрел на него и  который раз удивлялся. Ведь Шайгали   действительно был умницей, у которого можно было поучиться даже профессионалам. Тем более  он охотно делился своими знаниями и опытом, да ещё с человеком, который по сути, был его врагом. И его хотелось слушать и слушать. Порой он  говорил такие вещи, о которых в разведшколе, да и на службе даже представления не имели.  Да и как говорил? Легко, непринужденно, совершенно не опасаясь никаких подвохов. Скорее всего, это происходило оттого, что он совершенно ничего не боялся.  Он действительно мог себе позволить то, что им, чекистам,  даже  не снилось.
   - Ты действительно не хочешь спать? – спросил Шайгали, убрав улыбку и прищурив взгляд. – И тебе обязательно нужно знать, имею ли я к тебе претензии?
    - Конечно,  я был бы вам очень благодарен! – ответил Борис, удивлённый переменой его настроения. – И мне бы хотелось никогда с вами не расставаться.
    - Но мы ведь с тобой враги, - ещё пристальней посмотрел он на Бориса. – Что же ты врага  хочешь пригреть на груди?
    - Но я не считаю вас врагом.
    - А зря.  Я очень опасный, коварный и хитрый враг, правда, только для тех, кого презираю и ненавижу.  Считаю, что добро должно быть с хорошими, увесистыми кулаками.
    - Я понимаю, что сейчас меня можно презирать и ненавидеть, но ведь я, как вы сами сказали, болен и мне нужно излечиться. Я и постараюсь.
    - Я этому охотно верю. Давно бы пора. И я этому буду только рад. Можно сказать, еще одну душу на прямую дорогу вернул. Я вот если бы тебе повезло, и я не свалился на твою голову, вернее, ты не врезался спьяну в мою машину, ты ведь добился бы того, что хотел.  Не останови тебя, ты и вовсе голову бы свою потерял. С тобой-то ладно, сам так решил, а при чем здесь люди, Батя твой, друзья, не говорю уже о жене, детях. Как им веру в жизнь вернуть? Между прочим, это я твоих друзей надоумил и уговорил, чтобы они тебя отпустили на все четыре стороны. Пусть, говорю, он едет на свой заветный Запад, хлебнет этой жизни, да от вас попрячется. Это, говорю, ему наказание будет похлеще, чем вы ему башку открутите. Взвоет так, что даже здесь слышно будет.
   - Но я же все это осознал. Вы же видите, мне самому противно от всего того, что я натворил. Я вам благодарен, что остановили меня, и постараюсь вновь восстановить ваше доверие и моих друзей. Они не стали бы мне помогать, если бы считали меня полностью потерянным для общества. Да и вы тоже, вероятно, давно бы уже ушли. Я понимаю, что сейчас вы на меня злы, но я же чувствую, даже начинаю верить, что мы обязательно будем друзьями. Ну, не друзьями, так хотя бы хорошими приятелями. Может, я такого человека, как вы, вообще впервые в жизни встречаю, и мне очень хочется заслужить вашу дружбу. Неужели вы всего этого не видите?
   - Ну что ты все якаешь? Я, да я. Слушать противно. О людях, Борис, думать нужно, а уже потом о себе, тогда все и будет, как надо. Ладно, скажу тебе все, как ни духу.  Я понял, ты уже ко мне в друзья набиваешься, так вот, со мной очень даже не просто. Нет, кому-то очень просто, а вот почему, постараюсь объяснить.  Твои, небось, свои жучки поставили, хотя вряд ли. А нет,  пусть слушают. У меня никаких особенных секретов нет, им тоже полезно будет.  Я говорил, что не  люблю вашего брата, и ведь есть за что. Вы нас простых смертных за быдло почитаете. Как же, у вас же кровь голубая, вы избранные, вам все позволено. Вы же не то, что до зубов,  до самых последних волосинок на заднице вооружены, чтобы нас в страхе держать. Ведь если бы я пришел к тебе и сказал, что хочу с тобой силами помериться, ты бы меня на смех поднял, как впрочем, и твои товарищи, вместе с Батей твоим. Тоже все со смеху умирали, как это я решился поспорить с  вашей  всемогущей конторой? И, как видишь, поспорил и спор выиграл. Вас там в ваших разведшколах обучали, такие деньги бешеные тратили, а я у народа своего учился, у людей, да у матушки природы. На силу всегда найдётся сила и, как видишь,  народная сила оказалась посолиднее вашей.  Да, Борис, я  опасный враг. Кое в чём ты сегодня убедился. Я действительно могу убить человека одним прикосновением, но даже в самые критические моменты никогда не применял того, чему меня дед покойный обучил. Он ведь в лагерях сибирских лет двадцать отсидел, многому научился. Там много разных уникумов и талантов ваши коллеги собрали, а они открывали их только тем, кто этого заслуживал. Среди них и дед мой великий оказался. Потому и выжил. Иначе как от вашего брата защитишься? 
      Он снова закурил, немного задумался и продолжил.
      -  Вот ты удивляешься, как у меня всё это вышло? Ведь у меня не было такого оснащения, как у вас.  А я, честно говоря,  и сил, и времени особенно не затрачивал. У меня же свои заботы, проблемы. Вот я и обратился за помощью к своему народу, деду,  другим простым людям.  И, как видишь, помогли они все. Ну, и, конечно же, Бог помогал, потому что я верю в него, а не просто так вспоминаю, когда трудно. И благодарить не забываю за всё, что он мне дал,  ум, силу, здоровье, а главное жизнь. И людей благодарю, и  добро  помню, потому  как  знаю, оно ко мне вернётся, да ещё с торицей.  Многие подлецы и подонки, которые со мной сталкивались, удивлялись, а затем ужасались, откуда на них обрушивалась такая силища, в том числе и в виде вашего брата – чекистов? А объясняется это  довольно просто – дружить нужно уметь. И этому меня тоже народ научил.  Когда-то ещё в юности, когда я понял, что у меня нет защиты, не к кому обратиться за помощью, то решил сам себе сделать такого покровителя. И, как ты теперь понял, у меня  получилось.  Я знакомился с людьми, отбирал тех, с кем можно было, что называется, идти в разведку, и договаривался так. Я отстаиваю их интересы в своих организациях, а они – мои.  У нас ведь так и получается,  в своей родной организации скорее послушают чужого, да и просить за себя как-то неловко, да и бесполезно. Вот так у меня и стали появляться друзья во всех организациях страны, в том числе и в силовых структурах.  Их часто удивляло, что, честно соблюдая их интересы, я довольно редко обременяю их своими просьбами. Но они даже не подозревали, что их у меня было много, да  и не обращался я к вышестоящему начальнику, если дело мое мог решить его подчиненный, простой клерк, который, кстати, решал все быстрее и тише.  С годами многие из них становились моими настоящими близкими друзьями.  Вот и получается, как полезно бывает прислушиваться к голосу и мудрости народа.    Ты знаешь, как я тебя выслеживал, вашим-то, ой как полезно будет узнать. Один мудрый  и злой на вас, чекистов,  человек  подсказал, как тебя выследить.  Когда ты с собакой гулял, да клады свои прятал, я же к тебе на пушечный выстрел подойти не мог, тебя ведь учили, как прятаться, от слежки уходить. А я сделал проще. Нашел такого же пёсика, что у соседей взял прогулять, дал ему понюхать след твоего терьера, и он меня к твоим тайникам-то и вывел. Понятливый был песик, умный, проделал всё то, что и твой, те же места пометил, особенно там, где ты в земле рылся, в дупло старого дуба над прудом лазил. Твой пес все это видел и моему по дружбе  рассказал.  А дальше уже я сам. Могу и про жучки рассказать, как они мне помогли выяснить, что в квартире этой у тебя кейс есть заветный. Был грех, хозяйку твою разыскал, убедил, что квартиру могу избавить от тараканов. Слово сдержал, сначала ее жилье избавил, потом -  дочери, ну, а затем и эту квартиру, чтобы квартирантов порадовать.  Порадовал, от живых тварей избавил, а  с помощью неживых чудес науки  по слуху определил, где ты кейс свой прячешь, когда в него пачки с купюрами укладываешь, пересчитываешь, да причмокиваешь от удовольствия, что скоро покинешь эту помойку. Я ведь в молодости акустиком  служил на  флоте.  Как видишь, пригодилось, даже  сумму определил.  Я бы ещё кое-что мог поведать, но там мне люди помогали, а их, как ты понимаешь, выдавать не следует,  да и хватит с вас подарков. Так что были у меня доказательства ещё до того, как я пришёл к твоим.  Но приберёг на крайний случай,  осторожно выкладывал, чтобы Батя в горячке наган свой именной не выхватил. На твоё счастье не все выложил.  Перед тем, как к твоим сунуться,  я к ним тоже долго присматривался, информацию собирал.  И  пошёл только тогда, когда  убедился,  что они настоящие верные мужики,  преданы  дружбе,  главное – своей родине.  Я сам родился не здесь,  в далекой Средней Азии, и тогда она была частью большой страны. И хотя той державы уже давно нет, я все равно считаю ее своей родиной. Хорошая они или плохая – она все равно остается моей.  Деды мои и отец учили, умирать там, где стоишь.  Об этом и фронтовики Великой Отечественной свято помнили. Пожалуй, единственному народу я мог бы простить, что они уезжают из отчего дома по доброй воле, так это вечно гонимым евреям. Еще могу понять тех, кто от вашего засилья убежища ищет, как когда-то казаки не желали терпеть царские ласки, да милость барскую. Вот если бы ты решил бежать из-за того, что друзья твои  не только тебя угнетают, но и народ твой, что выкормил тебя на свою шею,  жену свою славную, да детишек пожалел, я бы тебе тогда действительно помогал, чем мог. Получается,  что я, басурманин больше за эту землю переживаю, чем вы, считающие себя ее хозяевами. Даже птица малая в гнездо свое возвращается, рыба и та помнит, где из икринки на свет вылупилась, поэтому я, никогда не пойму и не прощу того, кто землю дедов своих бросает, да ещё набедокурит на ней и оставит на поругание. Не прощу и не пойму, даже если ты мне справку из психдиспансера  покажешь. А напоследок скажу ещё вот что. Есть у меня друг настоящий и верный, мы с ним уже лет сорок как дружим. Он бы вам всем вместе с Батей вашим за меня бошки бы пооткручивал  только так, не моргнув глазом. Вызвал бы на ковёр,  и у вас всех коленки сами бы мазурку отплясывали. Но я не стал бы беспокоить его даже тогда, когда твой Батя со своими архаровцами мне башку бы снесли.  Потому что не считаю себя правым вмешивать друга в то, что заварил сам. Вот потому-то и дружим мы столько лет, и дружба наша со временем только крепчает. Хотя, виноват, занесло в запале, вот и слукавил.  Достал бы я тебя, оставаясь живым и здоровым, да и друзей твоих, если бы они тебя вдруг  прикрывать начали. Не я, так мои друзья  выручили. Я ведь хитрый и осторожный. Или сам бы другу своему позвонил  либо они. Они ведь волновались за меня, как твои за тебя, и телефон  моего друга у них был. Слава Богу, что не понадобился. И я этому очень рад.  Друг-то мой сначала бы из вас решето  сделал, а уж только потом  разбираться стал. Увы, есть за ним такой грех, издержки вашей профессии. Мы с ним, почитай, лет сорок спорим о его горячности, а он всё не унимается. Правда, в этом случае и его понять было бы можно.  Одна из самых важных, лучших служб, да ещё  под самым носом такую омерзительную кашу наваривала.  Да чего тебе говорить, ваш Батя точно такой же. А так вроде бы вышло неплохо. Все живы, целы, да и мы, обиженные при деньгах. Теперь ты видишь, как все учитывать приходится, да не все карты раскрывать. Так что достал бы я тебя в любом случае, и участь твоя была предрешена. И нигде бы ты не спрятался, любая страна почла бы за честь, сдать тебя со всеми потрохами. И нашел бы я тебя потому, что на всякий случай  пометил. А вот как, оставлю пока при себе.  И конторе вашей, даже другу своему пока секрета не открою, даже если меня изжарят. Скажу только одно, это из области нанотехнологий, в которой даже мы – физики ещё разобраться толком не можем. Вот ведь как ты меня разозлил, обложил я тебя, как медведя в берлоге.   Был бы я один, да молодость неразумную вспомнил, может, и сморозил такую глупость,  на рожон лезть из-за гордости,  но я ведь слово жене дал, что вдовой не оставлю, да и друзей жаль, жизнь свою, которой мне уже немного отмерено. Пусть хоть миг остался, но он мой. Это только с годами понимаешь ценность каждого мгновения, что многое уже не вернешь. А ещё мне жизнь ценна потому, что чувствую себя способным  за дом свой постоять, за своих близких, за эту землю, что ты помойкой кличешь. И, как ты теперь понял, могу, да ещё как. Старый, больной, сердце никуда, но если не я, то кто? Гнилья, да сволочи всякой много повылазило.  Они же теперь воруют до одури, да в господа метят, даже не замечает мерзость, как кого-то обижает. Вот мне и приходится  хитрым, страшным и жестоким быть, да опыт, народом и мною накопленный тем передавать, кто думает так же.  Вот так-то, господин полковник. Пожалуй, я сказал всё,  а ты теперь сиди и думай, коль не спится, сможем ли мы стать друзьями? А я, пожалуй, пойду.