- Владимира! Сколько можно! Кто б тя замуж взял уже наконец-то! – Женщина в платке, нервно позвякивая малым количеством украшений на висках, носилась по светлице взад-вперёд, теребя край хангерока. – Так не берёт ведь никто! Кому нужна жена такая нехозяйственная! Ты б хоть волосы подобрала, вон какая растрепанная да неопрятная.
Лада молча собрала волосы в косу. В отличие от материных пшеничных, у девушки волосы были почти золотые. Как у отца, пока он не поседел. А поседел он очень рано. Когда узнал, что Влада, тогда ещё младшенькая, в Сварожью ночь в лес уползла. Узнал, побежал искать, вернулся с ребёнком на руках и седой. Никому не рассказывал чего навидался, а Лада и не помнит – совсем крохотная была.
Брат же, Лель, который маячил под окнами дома, нарубив уже дров, был белобрысый, почти совсем белый. Загорелая кожа, веснушки, белёсые волосы, серые глаза. Лада не раз шутила, что невест будет тьма. Красивый был мальчонка, очень красивый.
А Лада была такая… Обычная. Да, золотые волосы, да, веснушки, да, голубые глаза, но всё было такое непримечательное, что и замуж-то никто не звал. И ладно бы батя был старшой. А так дружинник, десятник. Не шибко хорошее положение к его-то летам. Ну да жили в достатке. В семье осталось двое детей: маленький Лель и уже взрослая Владимира, которой стукнуло перед засевом полей семнадцать лет.
- Семнадцать лет! – Продолжала тем временем сокрушаться мать, - Семнадцать, Боги! Свои дети уже должны быть, а она… Тьфу, стыдоба-позорище… Хоть бы делом занялась, я не знаю…
Женщина выглянула из окна. Лель бегал по двору и маялся бездельем. Воду он помог натаскать, дрова нарубил, щепы наколол… По всем поручениям смотался, а день, пусть и клонился к закату, всё не кончался.
- Лель! – Женщина высунулась по пояс. – Поди к Щуке, узнай нет ли работы для Влады, а то прибью я её дома-то, коли сидеть, сложа рученьки будет.
Щукой в деревне звали знахарку. Её все побаивались, была она какая-то… не от мира сего. Говорят, с богами беседу вела. Травы она ведала, болезни всякие лечила, погоду предсказывала. А ещё Щука предсказывала смерти да несчастья. Говорили люди, что Владиному отцу она многое предсказала, а после Дажьбоговой ночи вообще вокруг него виться стала вьюном. Наверное только она и знала, что там Мирослав, десятник княжий, видывал.
Лель, конечно, не шибко обрадовался предстоящей встрече с костлявой угловатой смурной старухой, однако матери перечить был не намерен и припустил на другой конец деревни, к реченьке, где неподалёку Щука обитала.
Владимира же, напротив, была почти что рада. Теперь она официально могла ходить по лесам, полям, болотам, выполнять свою работу, да общаться с теми, кто так манил её.
А манили девушку звери да птицы. С малых лет, сколько она себя помнит, умела она зверьё понимать. Не ушами она слышала, а сердцем. Да говорила не языком, а душою.
- Маменька, а скоро ли папка вернётся?
- Да скоро уж. Как Листопад к концу пойдёт.
- А потом когда?
- У Щуки, вона, спроси. Я почём знаю?
Владимира решила быстро ретироваться, пока матушка не начала снова размышлять о вечном, то есть о безалаберности старшой дочери, о необходимости замужества, о том, что высечь бы её надоть, о сыне, который растёт как на дрожжах, которому вечно коротки портки, а рубахи вечно велики, потому что иначе нельзя.
Доброгнева (да, Владимира всегда считала, что у её матушки подходящее имя) очень любила поругать кого-нибудь, а если никого не было, то она ругала жизнь. Доброгнева вырастила одиннадцать детей. Ей было уже сорок один год, детей она больше не хотела, тяжко было. Хотя баба была мощная, красивая, видная. Но всё равно. Устала уже.
Кто-то из детей не выжил, мальчишки были в походах, дочери по мужьям сидели, детей кормили. Остались у неё на дворе только Ладка, пятый ребёнок, да Лель, последний, младшенький. Леля она любила, а вот Владимира доставляла ей массу хлопот, неприятностей и неудобств. То не сыщешь её весь день, то по деревне шатается, то дома вздыхает, коли запираешь.
Размышляла Доброгнева долго, уж и смеркаться начало.
А Владимира тем временем шла по деревенской улочке. Лель, который встретился ей на пути, сказал, что Щука позвала её. Матушке же знахарка велела передать, что с удовольствием возьмёт Ладу к себе, делом заняться.
На том и порешили.