Прошла неделя. Непростая для Фёдора неделя. Каждый час, каждый день он в напряжении ждал развязки, в полной мере отдавая себе отчёт, что не сможет противостоять Ковбою. На стороне того было всё: Деньги, мафиозные замашки, темное преступное прошлое И самое главное, что сильно смущало Фёдора, это позиция Лики. Фёдор попытался выяснить, в чём суть претензий Ковбоя и какова их глубина, но Лика была крайне противоречива, в один день говорила одно, в другой другое и всё как-то обиняками да недомолвками. Похоже, что что-то от него утаивалось. Фёдора это в душе глубоко обижало, но он не выказывал обиды, изо всех сил изображая лояльность и понимание. Он мучительно перебирал варианты своего поведения. С одной стороны он совсем недавно обещал Лике стать её защитником и опорой, а с другой, видя её неопределённую позицию, стал сильно сомневаться, а нужна ли ей его защита вообще? Не разменная ли он пешка в какой-то их игре? Вот такое мучительное состояние раздвоенности лишили Фёдора покоя и сна. В ближайшую субботу он под каким-то благовидным предлогом – вопреки последним тенденциям ходить с Ликой только вместе – один отправился в город. У подъезда Жени он на всякий случай оглянулся, про себя же горько ухмыльнулся: «Параноид, однако. Эко меня зашугали». Прямо с порога, не поздоровавшись, он заявил:
– Женя, мне нужен твой совет.
И не дожидаясь приглашения решительно шагнул в помещение.
Прошло часа два. Фёдор эмоционально рассказал про все свои перипетии, Женя, то понимающе поддакивал, то отмалчивался, но по существу так ничего и не посоветовал. Да и что в такой ситуации можно было от деликатного человека ожидать? Фёдор это осознал и замолчал. Какое-то время они сидели молча. Женя первый прервал молчание.
– З-знаешь, есть у меня одна штука, с-сейчас покажу. И он ушёл в другую комнату. Долго, как показалось Фёдору там копался, но, наконец, появился со светло-коричневой элегантной кобурой в руке. У Фёдора, что называется, глаза полезли на лоб.
– Это что, пистолет? – спросил он охрипшим голосом.
– Наподобие, – уже не заикаясь, ответил Женя. – Официально называется спецсредство «Удар», при умелом использовании – оружие массового поражения. Но поражать никого нежелательно, так сказать на крайний случай, – всё таким же бесстрастным голосом пояснял Женя. И он достал эту штуку из кобуры. Далее последовал подробный рассказ, как правильно и наиболее эффективно использовать этот ствол. Из его слов Фёдор понял, что это своего рода газовый пистолет, только в несколько раз помощней.
– Втуне не пуляй, – продолжал наставлять его Женя, – засветишься сам, засветишь меня, по головке не погладят.
Фёдор с уважением взял в руку эту штуку, почувствовал, как удобно легла на ладонь рифлёная рукоятка, и впервые, за всю неделю от души улыбнулся.
– Здравствуй, оружие, – покачивая увесистую «пушку», с уважением произнёс он.
Домой Фёдор шёл уверенной походкой киногероя. Руки в брюки, чуть загребая носками кроссовок по земле. Под ветровкой, плотно обхватывая торс, грела тело потайная кобура, в голове легко шумели выпитые на посошок сто грамм. Вообщем, полный релакс. Уже около дома у ног Фёдора метнулась какая-то тень. Он скорее автоматически, с рефлексом старого футболиста подставил ножку неопознанному объекту. Тень фыркнула и ткнувшись в ногу свернувшись клубком. Фёдор наклонившись и пристально посмотрев, удивлённо произнёс:
– Ба! да это же ежик.
Детское любопытство проснулось в нём. Он попытался взять его в руки, но зверь, обороняясь, устрашающе фыркал и всем телом дергался подпрыгивая на месте, пытаясь уколоть докучливого незнакомца. После нескольких попыток Фёдор всё же сподобился взять его на руки. Ёжик это почувствовал и перестал фыркать и подпрыгивать, положившись на свою судьбу. Зачем он тогда его взял, спроси, Фёдор бы не ответил и сейчас.
Дверь ему Лика открыла сразу, как только он надавил кнопку звонка. Тут же, не дав Фёдору переступить порог, выпалила:
– Он уже здесь.
– Вот и ладушки, – чувствуя, как в нём закипает весёлая злость ответил он, заходя в прихожую. Пока Фёдор ногу об ногу, не расшнуровывая сдирал кроссовки, Лика безмолвной тенью прошмыгнула на кухню. Фёдор не спеша, так же держа клубок ёжика перед собой в полусогнутой руке прошёл следом. За кухонным столом откинувшись на спинку стула вальяжно восседал Ковбой, за его спиной, далее у окна, бочком стояла Лика.
– Великолепный экземпляр, – с ходу начал Фёдор покачивая ёжика в руке, – пять, шесть кило живого веса и тысячи острейших иголок.
Впервые в жизни Фёдор увидел, как могут у людей, так вытягиваться лица. Даже зайди он весь обвешанный гранатами, такого фурора, наверняка, не произвёл бы.
– Предлагаю сыграть в рулетку, – продолжал нагнетать обстановку Фёдор, – и шагнув к столу левой рукой энергично крутанул лежащий на нём кухонный нож. Нож быстро и ровно крутился на полированной поверхности.
– На кого покажет остриё ножа, тот поцелует эту прелесть в задницу, – и Фёдор демонстративно приподнял руку с действительно внушительным клубком ежа. Лика спешно, молча вышла из комнаты. Фёдор со словами:
– Так нечестно, – остановил нож.
Ковбой, видно обретя самообладание, ответил репликой:
– Мне импонируют рискованные люди, но не до такой степени.
– Вы считаете, что я сильно рискую? – с вызовом в голосе спросил Фёдор.
– Есть такое мнение, что инициатива наказуема, как-то невпопад ответил Ковбой
– Мнения разные бывают. Один мой знакомый говаривал: «Главное ввязаться в бой, а война план покажет».
– Но! вспомните, чем закончил ваш знакомый: Ссылкой, забвением и бесславной гибелью.
– Хорошо, – согласился Фёдор, – но я полагаю, что и вы пришли не запугивать меня.
– Да я смотрю вы не робкого десятка, предлагаю отпустить животное восвояси и обстоятельно поговорить за жизнь.
– Принимается, – лаконично ответил Фёдор. Когда он вернулся, на Ковбое уже не было того, былого, лоска вальяжности и пренебрежительного высокомерия, не было на столе и ножа.
– Ага! – Про себя отметил Фёдор, меня уже зауважали. Он молча сел за стол, выжидающе, в упор, смотря на оппонента. Ковбой понимающе покивав головой, заговорил:
– Я думаю мой приход не является неожиданностью?
– И да, и нет, – честно признался Фёдор. Ковбой вопросительно приподнял бровь. Фёдор продолжил, – какие-то туманные намёки на вашу персону имели место, краткая биографическая справка, вот тут мадам расстаралась, короткий кивок в сторону Лики, пожалуй и всё. Но я полагал, что вы, как человек воспитанный, пришлёте визитную карточку.
– К чему эти условности, – с ледяной улыбкой вежливости ответвствовал Ковбой, – наше знакомство хоть и краткое, но содержательное, так что давайте не будем чиниться. Опять возникла пауза. По существу у Фёдора оставалось два варианта: или идти на ва-банк и невзирая ни на что, самым решительным образом отстаивать свои права и интересы, или тихо, мирно, сматывать удочки. Оставалось выяснить, не блефует ли Ковбой, не банальная проверка на «вшивость», не краш-тест устроенный ему Ликой премудрой в сговоре со своим бывшим?
– Хорошо, – теперь Фёдор нарушил молчание, можете запросто приходить в гости, будем, так сказать, дружить семьями.
– Уже теплее, теплее, но мне этого мало…
Фёдор молчал. Ковбой этаким дружеским жестом положил ладонь Фёдору на предплечье и без обиняков заявил:
– Я тут буду жить!
Фёдор молча смотрел на руку Ковбоя, это был вызов, прямой вызов и Фёдор никак не мог сообразить, как ему ответить. Медленно переведя взгляд на лицо соперника, спросил:
– На чём зиждется ваша уверенность?
Ковбой подумав, убрал свою руку за стол и чуть наклонившись к Фёдору, этаким доверительным тоном сообщил:
– Я у неё был первым мужчиной. Да. Тебе о чём-нибудь это говорит?..
Больнее, сейчас, Фёдору сделать было просто невозможно, на это видимо и делался расчёт.
– Вдобавок, – продолжал Ковбой, – она влюблена в меня как кошка. Я сделаю так, – и он блатным ресторанным жестом прищёлкнул пальцами поднятой вверх руки, - и миледи спросит: «Чего изволите?»
Тут действительно, как в плохом кино возникла Лика. Плотно сжатые губы, прищуренный взгляд, выдавали её негодование.
«Ну, сейчас начнётся», – подумал Фёдор, но Лика видно справившись со своим чувством, пресным, без модуляций голосом произнесла:
– Всё, аудиенция окончена. До свидания.
Ковбой не заставил два раза повторять приглашение, он, как будто этого ждал. Приподнялся с каким-то шутовским полупоклоном, увесисто шлёпнул Фёдора по плечу, а затем погрозив указательным пальцем, направился в прихожую. Только теперь Фёдор заметил, что он пьян. Довольно сильно пьян. Лика прошла следом. Фёдор слышал, как они вполголоса обменялись несколькими фразами, но при всём старании не расслышал о чём, наконец, мягко щёлкнул замок входной двери и Фёдор невольно, с облегчением, перевёл дыхание. Прошло какое-то время, а Лика всё не шла и не шла. Было слышно, как громко тикают настенные часы, ритмично отбивая секунды.
«Может они вдвоем ушли? Вот это будет номер!», – вдруг, подумалось ему и он поспешил в прихожую. Там он и застал Лику. Она стояла поникшая, закрыв лицо ладонями, уткнувшись в закрытую дверь.
– Ну, что ты? – Фёдор участливо притронулся к ней. Она как-то брезгливо передёрнула плечами и глухим, бесстрастным голосом произнесла:
– Катись ты и целуйся со своим ёжиком…
Теперь Фёдор почувствовал, как у него вытягивается лицо.
… Был поздний вечер, накрапывал дождь. Фёдор совершенно один стоял в большом городском дворе подняв голову вверх. Там горели редкие окна и откуда-то из тёмной вышины лились печальные протяжные звуки. Мелодия своим крещендо безжалостно нагнетала безнадёгу. Фёдор слизывал дождинки с губ, они почему-то были солёного вкуса, а с небес все более и более надрывая душу звучало: «Shine on you crazy diamond».
Дня три после этого инцидента Фёдор и Лика не разговаривали. Нет, не то чтобы совсем, так какие-то редкие общие слова, и каждый делал вид, что ничего такого не произошло. Фёдор терпеливо выжидал, как прокомментирует произошедшее Лика, она же, видимо, этого делать не собиралась. Не появлялся на горизонте и Ковбой. Фёдор временами склонялся к мысли, что всё обойдётся. «Ну злоупотребил абсентом человек, ну вспомнил прошлое, ну с кем не бывает», – вкрадывалась в голову и такая мысль. Но это был слабый отблеск надежды в мрачном потоке ежедневных размышлений.
Вскоре Лика случайно обнаружила спрятанный Фёдором «ствол».
– Ну и что это? – негодующе потрясая кобурой, вплотную подступала она.
Фёдор смущённо улыбнулся и попытался отделаться шуткой:
– Новогоднее конфетти.
– А ты знаешь, что за это «конфетти» тебе запросто могут голову отвернуть?
Фёдору совсем не понравился этот тон.
– Ну, допустим, я не цыпленок, – с сердцем ответил он, – и потом, не надо меня пугать, я уже пуганный.
– Скажите пожалуйста, какие мы смелые, а недавно тряслись от страха. Да если бы не мои увещевания, тебя уже давным-давно в порошок стёрли.
Возникла долгая пауза.
– Вот оно как, – грустно произнёс Фёдор.
– Да, всё слишком, слишком, серьёзно. Поэтому, вот тебе мой добрый совет, спрячь эту штуку подальше, а ещё лучше выкинь, закопай, утопи… И прошу тебя, не делай, пожалуйста, глупостей.
– Подожди, подожди, – нетерпеливо перебил её Фёдор, – может, может он тебя просто-напросто запугал и ты его боишься?
– Боишься? Да что ты в этом можешь понять! У нас годы совместной жизни, разве тебе это ни о чём не говорит? – потрясала сжатыми кулачками Лика.
– Отчего же. Я могу многое понять и многое объяснить, – горько усмехнулся Фёдор, – например… – и он расстроено махнув рукой, вышел в другую комнату. Ничего он объяснить тогда конечно не мог и вышел потому, что испугался своего дрогнувшего голоса.
Вскоре они решительно объяснились. Разговор получился короткий и деловой. Порешили, что бизнес это дело святое и личные отношения не должны на нём сказываться, а жить они будут теперь, конечно, по раздельности.
– Останемся друзьями, – примирительно подвела итог Лика.
– Да, будем дружить семьями, – повторил свой недавний тезис Фёдор. Лика пристально посмотрела на него:
– Семьями, – это круто! – и лучезарно улыбнулась. Фёдор видел, сейчас у неё было на редкость хорошее настроение. Что тому было причиной? Разрешение двусмысленности последних дней или ещё что-то? Впрочем, Фёдора это уже как-то и не волновало.
Он вышел из дома на закате дня. Зыбкий закатный свет светил, но не освещал, изменив город до неузнаваемости. Фёдор брёл по улицам и не мог определить, что он сейчас испытывает: Облегчение? Разочарование? Опустошение? Или все эти чувства разом? И вдруг Фёдор понял, – это не закат изменил город, – это он изменился сам. Раз и навсегда.
Прошло ещё какое-то время. Фёдор хандрил. То он с тоской пытался найти скрытые мотивы разрыва, то чуть ли не радовался произошедшему. Но стойкое ощущение потери цели присутствовало ежечасно, ежеминутно. Фёдор тщательно вымарал в записной книжке памятную запись: «Время собирать камни», ниже приписал: «Время уклоняться от объятий!!!» С тремя восклицательными знаками, да ещё два раза подчеркнул, но от этого не полегчало. Абстрагироваться и избавиться от самых острых рефлексий Фёдору помогла случайно попавшая в его поле зрения брошюрка, а потому и читанная по «диагонали». Но, как не был рассеян Фёдор, пройти мимо такого перла, он, ну ни как ни мог. Автор научно-популярной книжицы на полном серьёзе утверждал: «Время скромниц и робких девушек прошло, и мало кто из мужчин сожалеет об этом. Самостоятельная женщина, отвечающая за себя, в наше время всегда заполучит любого мужчину. Которого пожелает». Фёдор долго смеялся, потом выразил вслух своё восхищение:
– Вот так!.. Никаких сантиментов: любовь-морковь, лямур тужур, я страдала страданула… За рога да в стойло!
Вскоре на адрес квартиры, где Фёдор нашёл временный приют пришло письмо. Письмо от неё. Сухое и короткое. Лика в нескольких предложениях напоминала о деловых партнёрских обязательствах. Сначала Фёдор мстительно возрадовался: «Ага! не могут там без меня», - но, подумав и успокоившись, решил ответить адекватно. Пошёл на ближайшую почту и дал срочную телеграмму: «полдень зпт улица зпт фонтан зпт аптека тчк».
На следующий день, к двенадцати часам собрался дождичек, который вскоре перешёл в ливень. Фёдор ежился под кроной дерева у городского фонтана костеря во все корки свою идиотскую затею. К счастью Лика оказалась пунктуальной. Она пришла твёрдой походкой, с каменным выражением лица. Не поздоровавшись с ходу заявила:
– Это в твоём характере.
Фёдор скромно улыбнувшись и пожав плечами уклончиво ответил:
– Небесная канцелярия не в моей компетенции.
– Я не про это, – она досадливо поморщилась, – без пижонства ты не можешь.
Фёдор промолчал, лишь улыбнулся пришедшему в голову ответу: «Чья бы корова мычала…» И то верно, ведь она первая прибегла к эпистолярному жанру, конечно же, чтобы обозначить дистанцию «огромадного» размера, а теперь, когда он подыграл ей, обвинила и разобиделась.
– Извини, просто я хотел привнести в нашу встречу капельку романтики, – уже вслух, с невинным видом ответил ей Фёдор. Она безнадёжно вздохнула и сделав неопределённый жест рукой, скомандовала:
– Двинули.
Но места под зонтиком не предложила.
На выходе из парка, под знаком «Остановка запрещена» стояла «Волга» с тонированными стёклами, ну и понятно, с блатными номерами. Она молча подошла к машине, и также ничего не сказав, уверенно села на переднее место. Фёдор немного потоптавшись, изображая растерянность, робко приоткрыв заднюю дверь, произнёс в пространство кабины:
– Добрый день.
– Садись, садись прокатимся, – раздался оттуда знакомый голос Ковбоя.
Фёдор стряхнув с зонтика воду, сел. Интерьер машины был не из простых: кожаные кресла, полированное дерево, тонированные стёкла, мягко звучала музыка.
– План таков, – через плечо говорил Фёдору Ковбой, – завезём мадам по делам, – лёгкий кивок в сторону Лики, – а сами потолкуем в укромном месте. Ты не против? Глаза его весело блестели.
– Отнюдь, – отвечал Фёдор. Сегодня его почему-то разбирало на мудрённые выражения. Машина плавно тронувшись быстро пошла по залитой водой улице. Ехали молча, только днище низко гудело, когда машина на скорости налетала на очередную лужу. Высадив Лику, Ковбой взял курс на загородное шоссе. Вскоре выехали за город и свернули на камени-стый грейдер ведущий на старый погост, а на развилке ещё один поворот и они оказались на грунтовой просёлочной дороге. Размокшая дорога шла наверх и машина с натугой брала трудный подъём. Её швыряло из стороны в сторону, Ковбой же, как завзятый автогонщик только и успевал накручивать руль. «Нафиг это шоу? - нервно думал Фёдор, - хоть бы машина застряла что ли». Будучи в неведении, что задумал Ковбой, Фёдор нервно перебирал варианты своего дальнейшего поведения. Но вскоре Ковбой успешно одолел подъём, машина выкатилась на ровное место. Выехали они на так называемую Дунькину гору. Местный эпицентр погодных аномалий и излюбленное место молний во время грозы. Вот тут, по фольклору, когда-то давно, то ли от неразделённой любви, то ли от предательства любимого покончила с жизнью – бросившись в пропасть – молодая женщина Евдокия.
– Хорошее место! – Сказал Ковбой, заглушив машину.
«Куда уж как, – подумал Фёдор, – с одной стороны погост, с другой скалистый обрыв горы». Но тут действительно было красиво. На юг открывались чаша степных просторов, увенчанных на горизонте заснеженной грядой Кавказских гор. На восток открывался вид на город. Фёдор знал это место. Отсюда была видна самая зрелищная городская панорама, и он, было дело, как-то увлечённо её фотографировал. Дождь кончился и выглянувшее солнце эффектно подсвечивало грозную синеву уходящей тучи и ослепительную белизну рассыпанных кирпичиков многоэтажек внизу.
– Красота, какая! – Кивнул в сторону города Ковбой.
Фёдор промолчал. Ему, честно сказать, было не до неё.
– Да! Большое видится на расстоянии, – нараспев, расслабленно продолжал Ковбой, и тут же коротко предложил, – пройдёмся?
Фёдор кивнул и они вышли. После недавнего рёва двигателя на подъёме тишина уединённого места казалась давила на уши. Молча пошли, Ковбой впереди, Фёдор сзади и чуть в стороне. Вдруг, у Фёдора из-под ног взлетел серый комочек, часто-часто затрепетал крыльями и через секунду с зенита полилась переливчатая трель. Федор приложив ладонь козырьком ко лбу всматриваясь следил за полётом жаворонка. И его завораживающая песня, и отдалённое громыхание уходящей грозовой тучи, и слепящий солнечный свет после сумрака ненастья – всё это вернуло Фёдору потерянное было присутствие духа. И когда он посмотрел на Ковбоя, это был уже другой человек, готовый к любому повороту событий.
– В прошлый раз, надо отдать тебе должное, ты сумел навязать совершенно дурацкую манеру. Чего один твой ёжик стоил! Шутник, – прервал молчание Ковбой.
– А-а!– догадался Фёдор, – так это, как сейчас выражаются: «Ассиметричный, но адекватный ответ?»
Ковбой довольный усмехнулся.
– Можно и так, а ты ведь струхнул! Сознайся!.. Я за тобой наблюдал.
Фёдор промолчал.
– Теперь по существу вопроса. Давай без экивоков. Ты мне не конкурент. Понимаешь, о чём я говорю?
– Нет. Поясните.
– Ей нужен другой тип любовника. Любовник-попирающий. Да, да, есть и такая любовь. Поэтому она и вернулась ко мне. Ей не нужен угодник беспрестанно в рот заглядывающий. Ей нужна твёрдая рука, властный и уверенный в себе мужчина точно знающий чего он хочет. Мужчина, который колеблется - проигрывает. Слыхивал такое? Народная мудрость! Ага.
– Зачем вы это мне рассказываете? – с иронией в голосе спросил Фёдор.
– Это по её просьбе. Говорит: «Жалко смотреть на его недоумевающий вид, вроде как очнулся человек, а в какой стране, городе, не имеет представления».
– Пожалела стало быть? Могла бы и сама рассказать, без посредника.
Ковбой оставил реплику без внимания.
– Я не филантроп, но согласился, уж слишком меня убедительно просили. Обещали, что это будет единственное исключение из правила, которое подтверждает правило. Так и говорили.
– Спасибо. Звучит. Особенно метафора.
– Да ладно, свои ребята, – с усмешкой отвечал Ковбой, – но за всё про всё, есть одна важная просьба, даже условие. Давай договоримся, после того как сдашь там все дела, выполнишь так сказать миссию, наши пути никогда, никогда больше не пересекутся. Хорошо?
Фёдор глядя в узкие, как иголки зрачки Ковбоя согласно кивнул головой.
– Хорошо. Когда сдавать?
– Оповестим, телеграммой, срочной, - то ли всерьёз, то ли шутя ответил тот.
– Тогда уж правительственной, – криво усмехнулся Фёдор и развернувшись пошёл по тропинке к обрыву. Где-то там было место, где по круче можно было кротчайшим путём спуститься вниз. Вот и обрыв. Фёдор неподвижно стоял на самом краю загипнотизированный манящей высотой и хриплым голосом, нет, не пел, выдавливал из себя: «You keep on moving faraway, faraway…
Сознание подсказывало, что ещё один шаг и захватывающая дух высота превратится в зияющую пропасть… И кто-то упорно подталкивал и подталкивал к гибельному краю… Порыв ветра вернул Фёдора к реальности, и отступив на шаг, он подумал: «Ну, почему? почему? любовь начавшая тонкой и нежной мелодией кончается скрежетом зубовным?..»
Спустился вниз Фёдор как сомнамбула, Торжество соперника, измена любимой, что может сильнее ранить? Что может быть обидней и несправедливее? И хотя Фёдор уже пережил крушение чувства и по-большому счёту к Лике стал равнодушен, новое напоминание растеребило былые чувства и требовало какого-нибудь выхода. А внизу ему пришла, как показалась спасительная мысль: «Найду в городе выпивки и напьюсь».
Через час, на кухне, он откупорил бутылку, налил полный стакан портвейна, и после длительной паузы сказал: «Если я сейчас выпью, значит ей проиграл! А потому перекуём мечи на орала, – и скривившись в подобие улыбки, добавил, – и моё мортидо плавно перерастёт в либидо… Вот так-то!» И решительно вылил содержимое стакана в раковину. Но второй стакан он не удержался и выпил. И это было только начало, начало большой пьянки, пьянки на пять дней и ночей. Откуда-то возникали испитые личности, неубранные квартиры, а проще притоны, опухшие лица, гнусавые голоса и речи им подстать. Это был свой, особый, параллельный мир, мрачный, тягостный мир, несущий отупение, озлобление, одичание. Не дай Бог, не дай Бог, кому-нибудь туда попасть…
На шестые сутки была первая трезвая, бессонная, тревожная ночь. Ночь полная тяжких переживаний и душевных терзаний. Фёдор лежал в полной тишине разбитый и подавленный, время от времени тяжко вздыхая, кляня свою легкомысленность и невоздержанность. Вдруг, тихий жалобный стон в ночной тишине почудился Фёдору. Он насторожился. Снова прозвучал то ли вздох, то ли стон. На этот раз явственнее. У Фёдора пошли мурашки по коже. Галлюцинация? Но тут он расслышал и слабый голос: «Плохо, как плохо». На «галюны» непохоже, с некоторым облегчением решил он. Видно – это голос с улицы. Под окном комнаты в которой он сейчас маялся был запущенный газон, иногда служивший и кровом и столом для таких же горемык, каким он был сейчас сам. В другое время он бы уточнил, прояснил ситуацию, но сейчас любой контакт был выше его измученных сил. К счастью и несказанному облегчению ночные сетования так же внезапно прекратились, как и начались. И Фёдор забылся тяжёлым, беспокойным сном. Утром он внимательно осмотрел газон пытаясь обнаружить следы пришельца, но тщетно, нескошенная трава стояла травинка к травинке являя собой целомудрие нетронутой природы. Фёдора это очень озадачило, а потом, вдруг, пришла неожиданная мысль: «А может, это мой Ангел-Хранитель переживал и мучился за меня беспутного?» Но тут же она была скептически отвергнута и горестные ночные сетования были «свалены» на тишайшего соседа, жившего за толстой каменной стеной.
Часам к четырём того же дня Фёдор вышел на люди, выгуляться. Как-то само собой получилось, что ноги привели к городской церкви. Старенькая деревянная церквушка стояла с незапамятных времён. Вокруг неё был разбит парк, запущенный, со столетними соснами, раскидистыми клёнами, давно нестриженным самшитовым кустарником. Фёдор бродил по дорожкам вокруг церкви и мысли его переполняли, они казались ему такими важными, что он дал себе слово, немедленно записать их по приходу домой. Он очень торопился, чтобы не забыть и ничего не перепутать. Торопился и когда писал, поэтому запись получилась комканая, нестройная, но эти слова шли из сердца из души.
«Вера должна! Должна! помочь человеку распознать и бороться с собственными недостатками, как врождёнными, так и, увы, приобретёнными, – прыгающим, нервным подчерком писал он, – может быть, для многих и многих людей это прописная истина, но для меня это открытие выстраданное на собственном горьком опыте. Человек от рождения несёт в себе как положительные, так и отрицательные черты характера. Положительные несут в себе возвышение, отрицательные разрушение. Отрицательные черты по религии – грех. Грехи существуют не по отдельности, каждый сам по себе, – это целый свой мир, целая сторона бытия. Они чрезвычайно разнообразны в своих проявлениях, но однообразны в своих устремлениях – захватить мировоззрение человека, вытеснить положительные черты, потушить Божью искру. Они растут и укрепляются от каждого случая прегрешения, переплетаются, усиливают друг друга и могут долго хранится где-то глубоко-глубоко в подсознании, ожидая удобного случая чтобы воскреснуть и наказать человека за мнимые удовольствия, необдуманные поступки или же просто глупость. И если, даже, человек проживёт долгую жизнь и достигнет степеней известных, грех, неизжитый, перейдёт по наследству, в делах или же в детях, и будет висеть дамокловым мечём над другим поколением. Однажды поняв это, человек должен знать, что даже малые прегрешения, наподобие бездумного сквер-нословия, не проходят бесследно. Это есть спусковой крючок, детонатор. Это другому человеку дурной пример, это инфекция. «С кем поведёшься, от того наберёшься», – гласит народная мудрость. Поражённый грехом человек не безобиден для окружающих. Он оказывает тлетворное влияние. И если нравственно здоровый человек может без усилий противостоять этому влиянию, то подверженный и ослабленный поведётся и упадёт ещё ниже. Надо всегда помнить об этом. Зависимость от греха и зла – самая плохая зависимость. Она поражает всё мировоззрение. Человек всё видит в чёрном свете. Ведь известно, как сказал поэт: «Для рабов ни полей, ни цветов». Это путь в никуда, билет в один конец. Поражённый грехом че-ловек зачастую не замечает этого. Грех умело маскируется, извращает логику, являясь то в личине «здравого смысла», то «тонкого наблюдения», как бы говоря: «Ослепленные светом ничуть не праведней ослеплённых тьмой…» А потому, надо потрудится и жить сделав сознательный выбор – просто и ясно, по законам справедливости и совести, которую не обманешь. И будет человеку душевный мир и покой, восприятие мира во всей полноте и глубине и не для этого ли мы приходим на Белый Свет?» Вот такие мысли записал себе Фёдор. Просмотрел на написанное ещё раз. Запись изобиловала подчёркиваниями, зачёркиваниями и восклицательными знаками. Воодушевлённый снизошедшим откровением Фёдор вспомнил ещё одну библейскую заповедь: «Уклонись от зла и соверши благо». «Мудро, мудро, – думал он, – место отсечённой головы гидры надо посыпать пеплом, дабы не выросло ещё новых три. Пора, пора уклонятся от зла».
В сакральную жертву было решено принести коллекцию фотографий в жанре акт и ню, собираемую и лелеемую с большим тщанием. Дождавшись вечера Фёдор вышел на пустырь. Пока в разведённый костерок летели буклеты фотовыставок и отдельные фотографии Фёдор с лёгким сердцем переворачивал прутиком дымящиеся листы бумаги заворожено смотря на языки очищающего пламени. Когда напоследок остались авторские работы из серии «тысяча голых женщин», сердце дрогнуло, но он решительно вытряхнул всю кипу в костёр: «Зло должно быть искоренено! Никаких сантиментов!» Чуть позже в костёр полетели и негативы.
– А говорят, что рукописи не горят, негативы хранятся вечно… Ещё как горят, если необходимо сделать выбор, принципиальный выбор – твёрдым голосом, вслух, вынес свой вердикт он. А сердце ныло и как-то по- особому пронзительно щемило в груди…
На следующий знаменательный день, первое сентября, Фёдор отправился на трудоустройство. Это был заранее продуманный «аварийный» вариант. В жилищно-эксплуатационной конторе, при устройстве на непопулярную должность сантехника, давали служебную площадь в виде однокомнатной квартирки в старом фонде. Фёдор ещё пребывавший под впечатлением вчерашних размышлений был тих и торжественен. На новой работе настороженно восприняли отстраненного господина в дорогих и модных одеждах. Особенно неприязненные отношения, с самых первых дней, возникли с мастером, его непосредственным начальником. Молчуном и педантом, что называется себе на уме. Фёдор был знаком с такой категорией людей, они, исподволь, не спеша, доказывали своё, по большей части мнимое превосходство над окружающими. Это были мастера интриг и разыгрывали их с гроссмейстерским мастерством. Однажды обиженные, они могли мстить долго и изощрённо, при этом пребывая в твёрдой уверенности правоты своего дела. Мастер вцепился в новичка, как репей в собаку, видимо посчитал Фёдора достойной целью для своего самоутверждения. Не проходило и дня, чтобы он не высказал Фёдору какую-нибудь претензию. В принципе и справедливо, ну какой из Фёдора сантехник? Но форма выбиралась самая обидная – участливый сарказм. Фёдор добросовестно старался, пытался втянуться и вжиться в новую для него обстановку, новую роль, но тяжело, тяжело давались первые дни. Зато в один из этих трудных дней его вдруг озарило, и он ясно увидел, усмотрел вещь казалось бы невероятную и фантастическую. Вольно или невольно Фёдор сумел провести параллель между Ликой и своим гонителем – новым начальником. При всей очевидной разнице, их что-то неумолимо сближало. Это было похоже на ретикуляцию. Так фотослой деформированный высокой температурой, превращает чистые девичьи черты в старушечью гримасу. Фёдор, глядя на мастера, его поступки, явственно представлял будущий образ Лики. Этакое невероятное путешествие на машине времени. Сначала Фёдора это позабавило, но вскоре он решил, что это просто акт мести обиженного подсознания, последние рефлексии умирающей любви.
«Не проснусь! Слышишь! никогда я больше не проснусь с мыслью о тебе», – торжественно пообещал он, то ли Лике, то ли себе…
Время шло. Фёдор старательно, через тернии, овладевал тайнами слесарного ремесла, и вот наступил день первой получки. И получил Фёдор раза в два меньше обещанного. В бухгалтерии на краткий вопрос: «А почему?» Расчётчица – волоокая дама бальзаковского возраста, пытливо поглядывая на Фёдора обстоятельно объяснила, за что и как. Что была не одна докладная записка от мастера в которых он списывал на Фёдора некие материальные ценности загубленные его злокозненной рукой. И начальник издал приказ о взыскании и лишении премии. Это был, что называется, наезд. Фёдор ничего оспаривать не стал. Ибо знал, что от него и ждут невротическую реакцию. Но не удержался и съязвил: «Товарищ хочет быть святее Папы Римского». Сотрудницы понимающее заулыбались. Фёдор понял, он попал в точку, не его одного достала параноидная принципиальность обличителя и уличителя. В ответ на улыбки девушек Фёдор пообещал исправиться, повысить свою квалификацию и не подводить дружный коллектив. Но после работы, вечером, все тщательно взвесив, Фёдор решил: «Всё, эксперименты закончились, попытка найти себя на новом поприще, жертвы и подвига не получилось». Получилось нечто более ценное, актуальное на тот момент – образ Лики для Фёдора окончательно и бесповоротно потерял свою интригу и притягательность. Не откладывая дело в долгий ящик он срочно уволился. Фёдора в той злополучной конторе принялись уговаривать не делать этого, видно посчитав заявление на увольнение ответом на несправедливое наказание, обещали вернуть деньги и повысить разряд. Фёдор же поблагодарив за высокую оценку своей деятельности, сослался на неожиданно возникшие семейные обстоятельства требующие срочного отъезда, и что называется, форсировал увольнение. Закрывая дверь учреждения, Фёдор вслух высказался:
– Всё-таки хороший у нас народ, лёгкий на покаяние…
Вечером, без тени смущения, Фёдор по телефону истребовал аудиенцию у Лики. По её голосу он понял, что она удивлена его напористостью. Встречу назначили на следующий день, с самого утра, на этом настаивал Фёдор. В восемь часов утра он уже был около порожков её офиса. Вскоре появилась и она. Сухо поздоровавшись, торопливо открыв дверь, молча шагнула в проём. Фёдор последовал за ней: «У бюрократов не принято приглашать», – рассудил он.
– Что случилась, что за спешка? – как бы невзначай спросила она, сама же с деланным интересом рассматривала заморенный кактус на подоконнике.
– Время поджимает, – лаконично отвечал Фёдор, и пояснил, – через неделю я буду бомжем, мне просто негде будет жить, меня обязали срочно освободить служебную квартиру.
– Можно арендовать частную, – участливо подсказала она.
– Конечно, я сгустил краски, – согласился Фёдор, – без крыши над головой я не останусь, сердобольных вдовушек на мой век хватит, но мне хотелось бы иметь собственную…
– Ну, и, – Лика наконец-то потеряла интерес к кактусу и обратила внимание на Фёдора.
- Ну, и, когда-то мне были обещаны хоромы на выбор. На что-то особенное я не претендую, – развивал свою мысль он, – но от однокомнатной квартиры, которую я однажды потерял, кстати, по твоему настоянию, я бы не отказался. Так сказать предлагаю восстановить статус-кво. Немая сцена. И вот уже Лика с иронической улыбкой прервала её:
– А я тебя предупреждала: «Губа толста – кишка тонка».
Фёдор приняв вызов, дурашливо ухмыляясь, ответил:
– А ты, по-всему, практикуешь обратное, так недолго и э-э… мегаколон нажить.
Лика, по-видимому, не знала значение этого термина, но на всякий случай примирительно сказала:
– Не ерничай. И добавила, – ты сам повёл себя не лучшим образом. О чём мы договаривались? Бизнес дело святое, и личные отношения на него не распространяются. А ты что сделал? Взял да и демонстративно ассенизатором ушёл работать!
Фёдор хмыкнул:
– Ну не ассенизатором, а сантехником.
– Какая разница! ты на свои руки посмотри. Вдовушки то сейчас весёлые пошли. Абы кого не пригреют. Съязвила отыгрываясь Лика.
– Да, белоручкой меня теперь уже не назовёшь, – обречённо согласился Фёдор, – опять-таки проклятый квартирный вопрос.
Теперь Лика прямо с материнской жалостью посмотрела на Фёдора, она умела мгновенно перевоплощаться.
– Хорошо, я помогу тебе. Сдашь дела, пароли, явки, адреса, – улыбалась она, – и будет тебе статус-кво. И поторопилась уточнить, – я имею в виду квартиру.
– Замечательно! – не сдержал радости Фёдор, – это то, что я и не мечтал услышать. Когда приступать? – с воодушевлением вопросил Фёдор.
– Сейчас же и приступай, – или будешь ждать правительственную телеграмму?
Фёдор в ответ понимающе улыбнулся и кивнул головой.
Большую часть реквизитов, адресов и телефонов Лика знала и сама, что-то Фёдор продиктовал из записной книжки. Потом она уточнила некоторые нюансы, всё это заняло не больше часа. Этакая милая беседа двух деловых людей. Лика предложила выпить по чашечке кофе. Фёдор, пребывавший в прекрасном расположении духа, пошутил:
– Чай, кофе, потанцуем?
Она оценила юмор:
– Тебе идёт шутка, шути почаще.
– И что будет?
– И всё будет хорошо!
– Я не сомневаюсь в этом. Сейчас меня забавляет другое.
– Что именно, если не секрет?
– Не секрет. Я вот думаю, каким может быть долгим и извилистым путь человека к пониманию простой ситуации.
– Это ты про что?
– Про кого, – поправил её Фёдор, – про себя сердешного. И вот что я надумал, если женщина вдруг потеряла к тебе интерес, то это не повод для отчаяния, самокапания и прочих рефлексий. Это как новый день рождения… Только жизненный опыт остаётся с тобой. Бесценный жизненный опыт…
Лика пристально посмотрела на Фёдора.
– Ну, вот что птица Фёникс, – каким-то усталым голосом ответила она, – съездишь в командировку с нашим сотрудником, на месте всё покажешь, расскажешь, он ещё неопытный, опять же сумма денег у вас будет большая, вдвоём будет веселее. После этого верну тебе квартиру.
– Именно ту? – уточнил Фёдор, – придётся приплатиться.
– Да что ты сегодня такой въедливый? – раздражённо спросила она. – Откуда взяла туда и поставлю. По-русски говорю.