Мне было тридцать, когда все началось. Тогда я работал простым разнорабочим на одной из городских строек. Мне просто не повезло. По недосмотру, или роковой случайности, одна из опор лесов, мимо которых в тот момент я имел несчастье проходить, подломилась, и почти тонна различных строительных материалов, сложенных наверху, рухнула на меня с высоты пятого этажа. Все произошло настолько быстро, что я лишь успел прикрыть голову руками, а затем почувствовал сильнейший удар по спине, поваливший меня на землю. Боль, подобно которой я никогда не испытывал раньше, буквально парализовала меня, но это длилось лишь долю секунды, потому что в следующий момент я провалился в небытие.
Я не помню, сколько пролежал так, но моему удивлению не было предела, когда я понял, что все еще жив, и даже могу пошевелить пальцами на ногах. Впрочем, это единственное, что я мог сделать, потому что остальные части тела были плотно зажаты со всех сторон. Я понял, что лежу животом на земле, скрестив руки над головой. Наверное, это и спасло меня от расплющенного всмятку черепа. Я чувствовал на себя тяжесть упавших стройматериалов, но не понимал, почему все еще жив. Я не испытывал боли, лишь неудобство от того, что нет возможности пошевелиться.
Я не помню, сколько времени так пролежал, пока меня не вытащили спасатели. Никогда не забуду их обескураженные лица в тот момент, когда я открыл глаза и заговорил. Они то думали, что достали труп. Еще один шок ожидал парамедика, когда он осознал, что кроме незначительных порезов и синяков, у меня нет каких-либо серьезных повреждений. Газетчики вмиг прозвали меня «везунчиком года», и какое-то время обо мне говорили в прессе и интернет-блогах. Люди узнавали меня на улицах, а ведущие модных ток-шоу хотели видеть мою персону у себя в гостях.
После громкого судебного процесса, организованного против строительной компании, мне удалось получить весьма солидную компенсацию, которая позволила бросить работу, и купить небольшой домик в горах, подальше от суеты большого города. Моя жена, Кэти, называла это спасение Божьим провидением, но я не верил во Всевышнего и чудеса.
Шли годы, менялся мир. Мы так и не завели детей, хотя оба из нас были здоровы. Врачи лишь разводили руками, но ничем не могли помочь. Кэти старела, а я по-прежнему оставался молодым. Меня никогда не мучили болезни. Даже банальная простуда была мне не знакома. Это не значит, что я не чувствовал боли. Чувствовал, но любые порезы и ушибы проходили почти моментально.
Однажды, это было примерно через пять лет после произошедшего со мной события, я умудрился сломать ногу. Пошел в ближайший лес, чтобы нарубить дров, зацепился за торчащий из земли корень, и свалился в неглубокую расщелину. Боль была невыносимой, но быстро прошла, и уже спустя полчаса я понял, что могу спокойно ходить. Я точно знал, что это был перелом – мне уже приходилось раньше ломать конечности. Я ничего не рассказал Кэти, но в тот день я окончательно понял, что со мной что-то не так. Но и она не была слепой, и тоже понимала это.
В ее пятидесятилетие мы впервые прервали наше негласное табу, и заговорили обо мне. Это было тяжело, но дальнейшее молчание было невозможно. Кэти смирилась, а я в тот день поклялся, что останусь с ней до конца. Я не знал, умру ли когда-нибудь, но точно хотел провести все оставшиеся годы, что нам отведены, вместе.
* * *
Она умерла в семьдесят три года в нашем маленьком домике. Ушла тихо, просто заснув однажды, а утром я сидел возле ее холодного тела в ожидании медицинских работников, которые должны были засвидетельствовать факт смерти. Я оставался с ней до конца, ведь она была моей первой и последней любовью.
Ее смерть не стала неожиданностью, но в то утро вместе с ней я потерял большую часть себя. У нас уже давно было куплено место на кладбище ближайшего городка, куда мы раз в две недели ездили за продуктами. Здесь у нас не было друзей – все они остались в прошлом, в той, другой жизни, поэтому на похоронах я был один. Меня принимали за ее сына, да в этих глухих местах никто и не задавал вопросов – дли Кэти была очередной безликой старушкой.
В тот день я ушел из дома, оставив там все, как было, и попытался покончить с собой, бросившись в одну из глубоких расщелин, коих было полно в этой горной местности. Переломанный, я лежал на камнях и чувствовал, как срастаются мои кости, а ободранная кожа становится вновь гладкой. Потом я пригнул с моста в реку, и прекратил дышать. Но и эта попытка обернулась полным провалом. Часа три я пролежал на дне в ледяной воде с открытыми глазами, наблюдая, как сквозь толщу пробиваются лучи солнца, а изредка проплывающие рыбы совершенно не обращают на меня внимания, принимая за часть рельефа.
В последствии я пытался отравиться, застрелиться, повеситься, чем до обморока напугал бомжа, проживающего на чердаке заброшенного дома, где я пытался провести акт суицида. Наверняка, бедолага подумал, что допился до белой горячки, когда увидел мое болтающееся в петле тело, и лицо с открытыми, хлопающими глазами.
Спустя год бессмысленных блужданий в попытках осознать себя, я понял, что судьба уготовила мне изысканную пытку вечностью. Мне казалось, что моя уникальность – эдакий божественный фарс, испытание человечества на предмет его профпригодности, инструментом в котором выбрали именно меня. Не было ни знамений, ни откровений – абсолютно ничего! Я не знал, что с этим делать, и просто жил, похоронив свою прошлую жизнь в самых дальних уголках памяти.
Спустя десять лет я вернулся на родину, уже под другим именем, и записался добровольцем в армию. В то время где-то шла локальная война, а мне, как вы понимаете, было все равно – ведь единственное, что мне грозило, это то, что мое тело могло разметать взрывом на мелкие ошметки. Впрочем, подобная перспектива меня нисколько не пугала.
В течении следующих двенадцати лет меня мотало с одной войны на другую. Я дослужился до подполковника и уволился из армии, чтобы не вызывать подозрений своим бодрым и молодым видом. Среди штабных пузанов я выделялся, как огромный красный прыщ на гладкой заднице девицы. Через тридцать лет Милтон Корниссон (так звали меня в то время) «умер», и родился Джошуа Бреннер. До сих пор помню, как искренне веселился на собственных похоронах, глядя на скорбные лица моих друзей и сослуживцев. Я находился там же, естественно, загримированный, в толпе людей, окружающих вырытую могилу. Отряд солдат дал традиционные три залпа в воздух, гроб опустили вниз и засыпали землей.
В тот день с кладбища я уехал последним, еще долго оставаясь у собственной могилы, понимая, что эти похороны на самом деле являлись рождением моей новой жизни, в которой мне нельзя было заводить ни семьи, ни друзей. Я понимал это и скорбел, зная, что как только я уйду отсюда, начнется новая жизнь. Но, как общеизвестно, прошлое не возвращается, и оглядываться назад смысла нет.
* * *
Прошло двести тридцать лет с моего рождения. Шел 2213 год. Я оставался все таким же молодым, застыв на отметке тридцати лет. Мир вокруг неузнаваемо изменился. Если бы я не видел все собственными глазами, а, к примеру, очнулся бы сейчас ото сна – я, что более вероятно, получил бы сильнейший стресс.
Города вокруг поменялись не так сильно, как жизнь. Пророки всемирной катастрофы давно сгнили в земле, а она все не приходила. Хотя условия и не стали лучше, но человечество, по крайней мере не сгорело ни в мировой войне, не выродилось в ходе глобального потепления, или еще какого катаклизма, предсказанного в прошлом. Впрочем, и по сей день в мире полно ученых, каждый год обещающих, что уже скоро люди будут уничтожены. Но вот это «скоро» все никак не приходит.
Наука и прогресс не стоят на месте. Люди освоили не так и много пространства вокруг Земли, но, тем не менее, на Луне уже несколько десятков лет функционирует город под куполом, разрастающийся с каждым годом. Освоили и Марс. Пока что там живут лишь несколько сотен энтузиастов, но наука о терраформировании не стоит на месте, и есть шанс, что через двести-триста лет там уже появится атмосфера, а еще через пятьсот начнется его активная колонизация. Но это лишь мои предположения. Возможно, все случится и раньше.
А вот Венера встретила нас недружелюбно. Большое количество облаков, состоящих из серной кислоты и необычайно много серы сделало планету совершенно непригодной для будущей колонизации. Хотя кто знает – может через тысячу лет наука сможет решить этот вопрос. Но лично мне кажется, что через такое время мы уже покинем пределы солнечной системы, и Венера человечество вряд ли будет интересовать.
Конечно, те территории, что мы сейчас освоили – это очень маленькая капля в океане вселенной, от которой не будет даже кругов, но… кто знает, что ждет нас впереди. По крайней мере, я это все увижу, а многие миллиарды живущих сейчас, просто сгинут, пропустив из-за своей смерти много интересного. Знаете, откровенно говоря, я начинал думать, что мое вынужденное проклятие начинает мне нравится. С самого детства (ох, как давно же это было!) я мечтал увидеть будущее, и даже никогда не мог помыслить, что наивные детские мечты могут воплотиться в реальность.
Все эти годы я провел в одиночестве, лишь изредка позволяя себе мимолетные интрижки. Никогда ничего серьезного. Я не мог, да и не хотел, в кого бы то ни было влюбляться. До сих пор моей единственной любовью оставалась Кэти. Я часто ходил на ее могилу, которую с расширением города перенесли за его черту. Там всегда были свежие цветы и покрашенная оградка. Может быть, именно эта могила, единственное, что меня связывало с прошлой жизнью, не давала мне покинуть город. Наверное, мне просто казалось, что я смог затолкать воспоминания о своей жене глубоко в сознание, закрыть все двери на сотню замков, и выкинуть ключ. Но не так это было и просто – они регулярно прорывались наружу, и в такие моменты я впадал в безудержную депрессию.
Если в этот момент я был дома, в своей квартире на последнем этаже одного из самых высоких и престижных небоскребов города, который из провинциальной дыры превратился в огромный мегаполис, то начинал как зверь мерить шагами помещение, которое начинало казаться запертой клетушкой. В такое время отдушиной для меня, как это ни странно прозвучит, было именно одиночество. Я садился в свой автомобиль, который на одном из заводов спроектировали по моему желанию, и, выехав за пределы города, гонял по ночным дорогам. Создание этой машины обошлось в целое состояние, но я был богат. Успешные инвестиции двести лет назад, и несколько личных проектов, со временем выросших в крупные корпорации, принесли мне миллиарды. Я больше не управлял, а всего лишь получал дивиденды, исчисляющиеся девятизначными цифрами в год.
Без преувеличений можно было сказать, что я мог позволить себе почти все. Даже убийство. Бессмертие давало мне защиту от самой главной напасти человечества, а армия адвокатов и внушительные суммы денег от тюрьмы. Но если я и был когда-либо склонен к подобному, то никогда не обладал достаточным количеством смелости, чтобы убить человека. Хотя люди для меня были всего лишь кадрами на бесконечной пленке под названием жизнь.
Наверное, если бы кто-то смог залезть мне в голову и прочитать мысли, то мог бы подумать, что я исключительный социопат с манией величия. Но это было совсем не так. Я действительно не причислял себя к человеческому роду, ибо я только по своей физической сути был человеком, но во всем остальном я уже давно ощущал себя кем-то другим. Кем именно – я пока и сам не понял.
Поиски самого себя не прекращались за все это время никогда. Как только на меня снизошло богатство, я нанял армию ученых, и построил лабораторию, в которой изучали всего лишь один вопрос – мое бессмертие. Конечно, все эти сотни умов, что работали на меня, никогда не знали конечной цели своих исследований. Перед ними всегда стояли разные задачи, хитро замаскированные под исследования для моих корпораций.
Я никогда не боялся утечек информации, так как все равно никто не мог предложить тем людям, что работали на меня, больше. Все отчеты поступали непосредственно мне, но результатов не было. Миллиарды, потраченные впустую, меня мало интересовали. Я богател с каждым днем, а ответа все не находилось. Периодически я прекращал исследования и ожидал некоторое время – ведь с развитием прогресса могли появится новые теории, которые помогли бы мне, наконец, получить ответ на волнующий меня вопрос. Но их не появлялось. А время шло…
В 2513 году я стал самым богатым человеком на Земле. Если еще сто лет назад со мной могли соперничать единицы богачей, то теперь их потомки были лишь жалкими бедняками по сравнению со мной. Честно говоря, я и сам не знал, сколько у меня денег и недвижимости.
Эти годы развития человечества привели к покорению нашей Солнечной системы, созданию более быстрых двигателей, позволяющих перемещаться между звездами значительно быстрее. Если раньше полет от Земли до ближайшей колонии занимал пятьдесят лет, то теперь добраться туда можно было за три года. Ну а уж полеты в нашей системе стали сродни такси. До Марса можно было добраться за двое суток, а полет до Луны и вовсе занимал считанные часы. Космическое пространство вокруг Земли, Луны и Марса было заполнено космическими кораблями, а на орбитах висели жилые станции, перерабатывающие комплексы, между которыми туда-сюда сновали тысячи мелких корабликов.
Наконец-то человечество, можно сказать теперь официально, начало двигаться вглубь вселенной. Но, покоряя просторы, люди не смогли покорить смерть. Вокруг меня продолжали умирать, и, честно говоря, меня это мало волновало. К этому времени я настолько привык к одиночеству, что зачерствел окончательно в своем образном коконе. Если триста лет назад я не смог бы убить человека, то сейчас мне было откровенно наплевать на их жизни. Я спокойно вершил судьбы отдельных личностей и тысяч вместе взятых людей, одним своим словом лишая их жизней. Для меня это было так же легко, как съесть обед, или, допустим, сходить в туалет. Я просто спускал их судьбы во вселенский унитаз, не опасаясь никакого возмездия.
Но Кэти… Она не давала мне спать ночами, являясь во снах. В них она была молодой, и от ее улыбки хотелось плакать навзрыд. Хотя с годами ее облик менялся. Со временем ее лицо стало укоризненным, как будто она хотела отругать меня за плохое поведение. Затем появилось выражение разочарования, которое сменилось откровенным презрением. В ее больших зеленых глазах можно было различить почти явственную боль, а ее призрак преследовал меня в кошмарах, превратившись из образа любящей жены в демона, разрывающего мое сознание на части.
Чего я только не делал, чтобы «выбить» это наваждение из своей головы, но лучшие психологи времен, в которых я жил, лишь разводили руками. Не помогали ни таблетки, ни наркотики – они лишь давали на короткий миг забыть себя, погрузившись в дурман. Я раскалывался, разбиваясь о твердь сумасшествия. Я любил ее и ненавидел каждой частью остатков души. Если бы она была сейчас рядом, я бы, наверное, убил ее.
В эти мгновения я не осознавал, что состояние аффекта, в котором я нахожусь, вызываю я сам. Может быть, когда-то я заключил сделку с Дьяволом, поменяв свою душу на бессмертие и богатство? Если это так, то я готов отдать все обратно всего лишь за одну милость – смерть!
* * *
Звезды вокруг расплескались вереницей блестящих капель. Я стоял возле панорамного иллюминатора своей космической квартиры. Эти виды всегда вызывали во мне непроизвольную дрожь, и я часто и подолгу «зависал» у «звездного окна». Постройка станции на орбите Земли обошлась мне в целое состояние, но я с радостью отдал эти деньги, чтобы остаться в одиночестве среди звезд.
В последние годы, что продолжалось строительство станции, я жил на собственном острове в шикарном особняке. Прислугу заменяла автоматика, продукты доставлялись один раз в месяц с материка. И когда я, наконец, смог переселиться в свой «звездный дом», я был почти что счастлив. Хотя это слово вот уже как больше пятисот лет утратило для меня полный смысл.
Тем временем, в моих лабораториях на Земле ни на секунду не прекращалась работа над новым типом космических двигателей, которые позволят путешествовать из одной точки пространства в другую, где бы они не находились, за считанные дни. Ученые уже открыли сам способ, но оставалось лишь воплотить его в жизнь, для чего, по моим подсчетам, им должно понадобиться около ста лет. Эту работу завершат уже их дети, а я пока отсижусь в своей крепости на орбите.
Даже то, что создавали ученые с помощью моих денег, я делал не для человечества, а основываясь на эгоистических побуждениях. Мне нужен был принципиально новый корабль: мощный, хорошо вооруженный, и такой же вечный, как и я сам. Я хотел оставить эту галактику, забыть о людях, Земле, солнце…
Я знал, что, по сути дела, моими разработками будут пользоваться все люди, и я не мог допустить экспансии человечества в другие галактики. По крайней мере сейчас я не был готов подарить человечеству новый принцип путешествия сквозь пространство. Пусть сами со временем откроют его, а я успею покинуть и эту галактику, и многие миллиарды других, затерявшись в безумной карусели вселенной.
В один прекрасный день мои лаборатории, где велись разработки двигателей и корабля, были уничтожены вместе с тысячами ученых и обслуживающего персонала. Космическая верфь, где собирался корабль, сгинула в одном всепожирающем взрыве. Это было намеренное преступление, локальный геноцид. Я не оправдывал себя, потому что мне было наплевать. Все эти люди для меня ничего не значили. Моя душа давно умерла, и в тот момент я не испытывал ни чувства жалости, ни угрызений совести.
* * *
Я стоял в просторном, почти пустом зале, в центре которого на небольшой площадке возвышался прозрачный, стеклянный купол. Под ним, в абсолютном вакууме навеки был запечатан кусок земли с возвышающимся надгробием. Мой корабль, стремительно рассекая пространство с невероятной скоростью летел вперед.
Мне было наплевать, в каком направлении лететь. И так же мне было наплевать на то, что ждало меня впереди. Со мной была моя Кэти, а я был бессмертен. И кто знает… может быть там, среди мириад созвездий и галактик я вновь встречу ее – молодую, красивую, и живую!