Директором меня никто и не думал назначать: в партию не вступила, характер не подходил, слишком неуправляемая. Но заместителем директора побывала. Правда, любая должность для того и даётся, чтоб ты себя человеком почувствовал. Чтоб выгода какая-то, чтоб подлизывались, а как же без этого, поди, не из-за одной зарплаты люди пашут в должностях. Ничего из этого мне не перепало, но самое дорогое—опыт для ведения разных и даже конфликтных переговоров я приобрела.
Приходит время, и я отправляю факс (прошу почтения, ведь тогда в ходу больше был телетайп) в компанию «Дюпон», оттуда мне немедленно приходит ответ, согласно которому я должна явиться ровно через 2 месяца, в 17.20 в офисе компании в Гнездниковском переулке. Эти два месяца мне дожить надо, голод, холод кругом, прямо из аэропорта, с вещами долго плутаю по московским переулкам, еле успеваю к 17.00 в офис и жду вызова. Принимал сам технический директор всемирно известной компании, д-р Гефтер, поговорили мы славно, говорю же, опыт имею даже конфликтный, а тут тихий спокойненький немец, такой культурный, не то что наш другой зам, который орал и шипел, ну, и я не отставала. Д-р Гефтер говорил медленно и мы понимали друг друга на смешанном англо-немецком языке.
Заключили мы с ним контракт, на 3 года, он поставил свою подпись,
—А где печать? —спрашиваю.
—Моей подписи достаточно.—смущенно и немного удивленно отвечает немец.
Моей тоже—заявляю облегченно, так как обзавестись печатью я ещё не успела. Он советует мне выставить мои работы на конкурс и получить большой грант. Надо самому услышать такое, и тогда другие услышат, как забилось ваше сердце. Немедленно оформила бумаги, проект, друзья перевели мне на английский, распечатали и я стала ждать вызова.
И вот про этот вызов не могу вспомнить без чувства стыда и сожаления. Вызов прислали на 3 месяца раньше назначенного времени. Остановилась я у племянника, расписывая его молодой жене великие последствия такого важного звонка. Потом уехала в университет, а вернувшись заполночь, увидела записку: «Гоар, вам звонили из Дюпона, перезвоните до 24 часов комната 338 гостиницы Рэдиссон-Славянская, Мерштейну». Позвонила. На прекрасном русском языке представитель компании назначил встречу, но я уже почувствовала подвох. Больно уж голос напоминал голос племянника, а когда тот снова назвал номер комнаты, я возмущенно воскликнула:
—Вот в ваш номер я не собираюсь приходить. И не предлагайте!
Американец чуть не поперхнулся от моей наглости. И не менее возмущенно завопил:
—Я даже в мыслях не могу представить, чтобы вас позвать в мой номер!
Только в холле гостиницы!
—Ой, я думала, племянник разыгрывает, простите, ради Бога! Арман, это не ты? Прекрати безобразие!
В холле супершикарной «Рэдиссон-Славянская» мы встретились, долго разговаривали, конечно, ни о каком финансировании и речи не могло быть, он уцепился за «невозможность иметь дело с русскими в области конфиденциальности». Мерштейн, бывший киевский еврей, хорошо знал совок и был прав. Мои коллеги не вполне уяснили себе значение слова «эксклюзивность» и за те же деньги работали со всеми.
Но к чьей-то чести сказать, грант я выцарапала. У того же Дюпона, поехав в США. Начальник департамента был словак и знал русский язык. Я в лицах рассказала ему мою грустную историю с американским представителем, он долго хохотал, и предложил компенсировать другим контрактом, неэксклюзивным. Тоже не поставил печать, мало того, вместо долларов я получила в конверте какую-то тисненную бумагу, дома, повертев, отнесла в ближайший Банк, где мне объяснили, что это тот самый чек, который из литературноперсонажной чековой книжки. На нем тоже красовалась подпись дюпоновского словака.