Эдик… Так его все кличут. Ни отчества, ни фамилии этого 60-летнего бомжа, обитающего на нашем автовокзале, никто не знает.
Нынешний россиянин в жалости до обидного безрассуден. Он может спокойно перешагнуть на улице через лежащего без чувств пожилого человека, приняв его за пьяного и не удосужившись удостовериться в своём предположении, и одновременно «проникнуться» сочувствием к пьяному бомжу, ссудив его необходимой для опохмелки суммой.
Работницы автовокзала, жалея Эдика, постоянно его подкармливают. Впрочем не только эти женщины, на чьих глазах буквально протекает жизнь этого ставшего не нужным ни себе ни обществу человека, склонны к жалости. Многие пассажиры, ожидающие на платформе своего автобуса, с сочувствием оглядываются на эту нескладную фигуру.
- Хоть бы кто-нибудь занялся его судьбой, - сетуют они, - ведь у него ни жилья, ни пенсионного обеспечения. Да и ноги у него, видно, больные. Наверное, ему положена инвалидность. С инвалидностью его бы взяли в Дом престарелых.
А что же сам «герой» повествования? Как оценивает свою жизненную ситуацию?
Родных кроме сестры, с которой воспитывался в детдоме, как признался он сам, у него нет. Едва выйдя из детдома, угодил Эдик в тюрьму. Попался на мелкой краже. С тех пор места не столь отдалённые стали его родным домом. С последней отсидки минуло три года. Сидел он, как и повелось, за мелкую кражу, которую сам почему-то громко именует ограблением. С тех пор, как добрался из Коми до родных мест, нигде не работает. Зимой обитает в подвалах и дачных домиках. Летом – где придётся.
- Здоровья у меня уже нет, - жалуется он, - стараюсь не пить, но если угостят, то не отказываюсь. Не попрошайничаю – стыдно. Ем, что подадут. Мне бы работёнку какую посильную найти да угол, чтобы не ночевать где придётся. Замолвил бы кто словечко за меня.
Но прося о рекомендации, Эдик слукавил. Не признался, что совсем недавно сам глава поселка пытался принять участие в устройстве его судьбы. Он договорился с руководителем одного из близлежащих хозяйств, что тот пристроит его сторожем на ферму и выделит угол в пустующей и пригодной для жилья хатёнке. Он же снабдил Эдика суммой, необходимой на билет до места назначения и на время до первой получки.
Однако к месту назначения Эдик прибыл намного позже оговоренного срока, сильно навеселе и без копейки в кармане. В выделенную хатёнку вселился, а на работу не вышел. Прослонявшись в селе неделю без дела, укатил назад в посёлок.
Пробовал Эдик податься к сестре в соседний городок, но там его не приветили. Не пожелала сестра принять такого братца. И её за это вряд ли стоит винить. Зачем ей, честно заработавшей свою пенсию, такая обуза и головная боль на старости лет.
Глядя на него, не имеющего и не имевшего ни разу за свои 60 лет жизни собственного угла и семьи, слушая его сбивчивую «исповедь», очень хочется проникнуться сочувствием, но, увы, не получается. Трудно поверить, что за 60 лет у него ни разу не появилось возможности начать нормальную достойную человеческого облика жизнь. Наверняка, была. Только для этого нужно было самому постараться и мобилизовать всю свою силу воли, а не плыть всё время по течению безжалостных житейских волн, подвластных только тем, кто сам берёт на себя ответственность за свою судьбу. Теперь же, почему-то вдруг спохватившись, он начинает искать сочувствия у окружающих. Жизненный тупик, в котором он оказался, возник не вдруг и не сейчас. К нему он шёл всю свою сознательную жизнь, ни о чём не задумываясь. Подойдя к пенсионному рубежу и не заработав ни гроша, он по-прежнему остаётся Эдиком, давно забыв, что у человека ещё есть фамилия и отчество.